Текст книги "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость"

– Ваша фамилия Лифура?

– Так точно! – ответил Володя.

– Тогда заходите начальник политуправления вас ждёт! – Володя был неробкого десятка, но внезапный вызов его на ковёр, лишил его дара красноречия, нахальства и юмора. Зайдя в кабинет, он начал докладывать о своем прибытии, но генерал, перебив его сказал:

– Ладно, ладно докладывать, садись! – и указал ему на стул, стоящий у его стола.

– Я знаю о тебе всё! – заявил генерал, – Знаю и то, что у тебя завелись шуры муры с моей дочерью, а коли завелись такие шуры, то их надо доводить до логического завершения, а поэтому, так как моей красавице надо ехать в Москву для сдачи экзаменов в университете, то не будем тянуть, предлагаю вам расписаться в нашем Консульстве и закончить всякие муры! – Володя был огорошен таким стремительным натиском, да ещё и от кого? От самого начальника политуправления! Володя затряс головой и начал мычать:

– Рано ещё обзаводиться семьёй, и я об этом ещё не думал! – видя его состояние, генерал налил в стакан воды и предложил ему успокоиться, но видя, что тот не в себе налил в стакан коньяку, положил возле него большую советскую конфету и сказал:

– Пей, сынок! – а когда стакан опустел, генерал нахмурился и спросил:

– Ты что, лейтенант, не хочешь быть моим родственником? Ты что думаешь, что очень просто совращать генеральских дочерей! А не хочешь ли ты за двадцать четыре часа убраться из Группы Советских Войск в Союз с волчьим билетом?! А, если не хочешь, то не мудри и завтра вас отвезу в Консульство для заключения Гражданского брака! И не вздумай, сынок, поступать иначе! Слушай всегда меня и у тебя всё получится! – что оставалось Володе делать? Пришлось в одночасье распрощаться со своими радужными мечтами о привольной холостяцкой жизни. Пришлось смириться и отдаться на волю Божью, а верней руководству собой семьёй и самим начальником политуправления. Конечно же после заключения брака Володю перевели поближе к штабу Группы Войск, назначили командиром роты, досрочно присвоили звание старшего лейтенанта, сменили в роте всех командиров взводов и назначили лучших выбранных в танковых частях Группы Войск. Укомплектовали роту отобранными в войсках лучшими солдатами, а командирами танков назначили сверхсрочно служащих старшин. Володя же был по характеру настойчив и умён и, получив из рук щедрого тестя возможность показать себя в лучшую сторону от остальных не преминул этим воспользоваться. Его рота действительно отличалась в лучшую сторону от остальных, а когда на первом этапе его рота заняла первое место, а моя второе, то я ему заявил:

– Вовка, на втором этапе держись! Буду стараться сбросить тебя с пьедестала! – об этом разговоре с ним узнал весь личный состав моей и его роты, и это добавляло интриги. Не знаю, не могу вспомнить, чтобы, когда-либо ещё раз целое подразделение, как единое целое стремились к одному показать всё лучшее, что у каждого есть, и чтобы оно было лучше, чем у соперников. Результаты стрельб, вождение, тактики, технической подготовки, специальной подготовки, физической и политической подготовки фиксировались бесстрастными офицерами Управления боевой подготовки Группы Войск. Недоверия у меня в глубине души возникали к офицерам политуправления, которыми руководил Володин тесть. Но надо отдать им должное, они бесстрастно, и не скупясь были щедры на отличные и хорошие оценки. К концу соревнований наши две роты подошли с одинаковыми оценками по всем видам боевой подготовки, и начальник второго отдела боевой подготовки Группы Войск, заявил:

– Я буду предлагать председателю комиссии разделить первое и второе места каждой нашим ротам! – рота от Ордруфской дивизии отстала от нас на несколько баллов. Однако, председатель комиссии с этим предложением не согласился и для того чтобы выявить лучшую роту, распорядился определить лучшую роту по укомплектованию её личным составом. И здесь, конечно же Володькина рота выглядела намного лучше моей. В его роте насчитывалось одиннадцать сверхсрочно служащих командиров. На том и порешилось. Рота старшего лейтенанта Лейфуры заняла первое место, второе место заняла вторая рота 28 танкового полка, командовал которым исполняющий обязанности командира роты лейтенант Каганский Б. А. Зато в полку роту встречали торжественно с оркестром, по случаю нашего прибытия был объявлен праздничный день, перед строем полка был зачитан приказ Командующего Группы Войск о проведённом соревновании танковых рот и его результатах. Перед строем роты торжественным маршем под оркестр прошли все подразделения полка за успехи, показанные на соревнованиях 28 человек из роты получили поощрение в виде отпуска на десять суток, не считая дороги с поездкой на Родину. В полку офицеры, сержанты и солдаты на вторую роту смотрели доброжелательно и с завистью. Многие говорили, что в истории полка после войны в отпуска не ездило столько много танкистов из одной роты. Некоторые мои подчиненные, чувствуя своё особое положение на виду у всех остальных начинали снисходительно смотреть на других. Приходилось разъяснять, убеждать и требовать уважительного отношения к своим товарищам по оружию, образно пояснял:

– Вы, ребята, не думайте, что схватили Бога за бороду, он умнее всех нас и уже придумал нам свою кару! В действие к исполнению вступили новый курс стрельб и вождения, которые в несколько раз жосще предыдущих, так что для того, чтобы быть по-прежнему подготовленнее других, придётся попотеть и не единожды! – однако не все понимали это в том числе офицеры командиры других рот, которым очень нравилось на новых танках выполнять заниженные требования прошлых курсов, и на фоне результатов всеобщего соревнования выглядеть вполне солидно. Первые же выезды на вождение танков и стрельб показали несостоятельность надежд большинства командиров рот. Я ожидал, что, несмотря на подготовленность моих водителей и наводчиков с командирами, которые приобрели на соревнованиях большую практику, при выполнении упражнений по новым курсам покажут весьма и весьма посредственные результаты. Так оно и было, новые требования времени и качеству в выполнении упражнений повлияли на оценочные показатели и требовали более тщательной тренировочной работы по специальностям, как механикам водителям, так и всем стреляющим, и улучшения слаженности внутри экипажей. Поэтому после возвращения с полигона после подачи сведений о вождении и стрельбе, они оказались значительно ниже предыдущих всего лишь на удовлетворительной оценке. Командиры третьей и первой роты подали сведения о вполне хороших результатах, хотя, будучи с ними на их стрельбе, я таких показателей не наблюдал. А про себя отметил:

– Это их дело и не мне их учить! – я уже уверовал, что всяческие послабления к добру не приводят, тем более при обучении таким важным дисциплинам, определяющим боевую готовность подразделений. Однако мне не преминули заметить в батальоне и в полку, что рота стала снижать показатели. Так меня упрекал замполит и начальник штаба батальона, а в полку замполит полка:

– Видно у вас гордыня и спесь вселились! – на эти замечания, я просто отмалчивался потому, что считал этих начальников не вполне владеющими обстановкой. А сам думал, советовался со своими командирами взводов, как и каким образом и как можно быстрее преодолеть недостатки, возникшие в результате новых и повышенных требований. Мы выписали эти недостатки, как по стрельбе, так и по вождению. Особое внимание недопущению этих недостатков уделяли на танкострелковых тренировках и практических стрельбах на дивизионном полигоне вкладным стволом. То же самое делали на вождении танков. Медленно, но уверенно результаты боевой подготовки начали улучшаться, и было ещё далеко до отличных оценок. Но я от своего не отступал, и уже не только начальник штаба батальона и замполит полка упрекали меня в этом, но к этому подключился начальник штаба полка, заявляя:

– Видно перехвалили тебя, лейтенант! —и так продолжалось бы долго, но в феврале меня выручила внезапно, нагрянувшая армейская комиссия во главе с Командармом, которые проверяли ход освоения требований новых курсов стрельбы и вождения. На проверку они взяли по одной роте с каждого батальона и проверяли в них стрельбу штатным снарядом и вождение танков на танкодроме и в колоннах. По закону подлости или может быть по умыслу моих начальников, к проверке была привлечена моя рота. Вождение мы сдавали здесь на дивизионном танкодроме, а штатную стрельбу на своих штатных танках сдавали на Магдебуржском полигоне, марш в колоннах нам зачли по маршруту перегона танков со станции разгрузки и до лагеря на полигоне. По сдаче вождения нам никому из проверяемых рот оценок не объявили, пообещав объявить их в конце проверки. Стрельбы штатным снарядом выполняли днем и ночью. Моя рота днем отстреляла на твёрдую хорошую оценку, а ночью выполнила упражнение на отлично. На стрельбе днем на первые три заезда ко мне на вышку зашёл сам Командарм и рукой показал:

– Продолжай стрельбу и не отвлекайся на меня! – после третьего заезда, он ушёл на тринадцатое направление, где стреляла рота второго батальона. На ночную стрельбу ко мне прибыл майор из отдела боевой подготовки Армии, после каждого заезда ездил осматривать мишени. Мы почему-то сразу не понравились друг другу. Он всячески пытался показать своё превосходство в знании нового курса стрельб. А я в свою очередь, изучивший его от корочки до корочки и, знавший его наизусть, снисходительно и молча выслушивал его тирады и замечания. Он злился на моё молчание и всячески пытался вывести меня из себя. По окончании стрельбы в последний раз, прибывший от мишеней и вполне довольный результатами, он подошёл ко мне и спросил:

– Ты что, лейтенант, больной или притворяешься? – улыбаясь, я ему ответил:

– Конечно притворяюсь!

– А почему? – спросил он.

– Так вас же как старшего офицера мне лейтенанту, извините за выражение далеко послать нельзя, будет не почину! – в целом он был по-видимому хорошим человеком. Рассмеявшись, он сказал:

– А ведь ты прав! А – я так старался тебя вывести из равновесия, но не удалось, и скажу тебе по секрету, что твоя рота из всех проверяемых здесь в течение месяца мною рот, стреляла лучше всех! – пожелал мне успехов и убыл. А к обеду мы уже грузились и убывали восвояси. По прибытии в полк меня обрадовал комбат, сообщив:

– Твою роту будут проверять по физической подготовке!

– Так по физической подготовке же проверялась первая рота! – сказал я.

– Правильно! – сказал комбат. – Только она получила круглую двойку! А командир полка уговорил комиссию проверить твою роту, так что не ударь лицом в грязь! – я был уверен в физической подготовке своей роты потому, что занимался этим вопросом лично и гонял роту кроссами и полосами препятствий нещадно, перемешивая их с упражнениями на снарядах, так что мои друзья и сотоварищи командиры взводов зачастую поглядывали на меня косо и ворчали:

– Мы же не железные и не такие, как вы! – однажды даже выразились:

– Мы с удовольствием бы перешли служить в другую роту, где значительно свободнее и легче…

Построив роту, я довёл комбатову информацию и сказал:

– Эта сдача физической подготовки должна восстановить честь батальона, так-как первая рота не смогла показать положительных результатов, а комбат и командир полка, уверенные в способностях личного состава нашей роты, выставили на проверку нас! Надеюсь, что мы с вами не посрамим наших традиций! – после обеда, я представил роту комиссии. В программе было выполнение упражнений на спортивных снарядах, преодоление танковой полосы препятствий и кросс на один километр. Все мы офицеры, сержанты и солдаты, как звери старались и выложились на сто процентов. Только три человека из молодых солдат заряжающих, пребывающих в роте всего один месяц, сдали проверку на удовлетворительно. Все остальные на круглые пятёрки. И мы, и вся комиссия были довольны друг другом. На следующий день вечером в Доме офицеров состоялся разбор по результатам проверки:

– Разбор был разгромным, общие результаты по дивизии и её полкам были неудовлетворительны, как по огню, вождению и физической подготовке! – было отмечено:

– Из двенадцати проверенных рот только две роты в том числе вторая танковая рота двадцать восьмого танкового полка и третья танковая рота отдельного танкового батальона дивизии показали положительные результаты! Лучшие результаты по огню, вождению и физической подготовке показала вторая рота двадцать восьмого танкового полка, где командиром роты, исполняющий обязанности лейтенант Каганский Б.А! – конечно же, я был доволен, но больше всего меня радовало, что упрекавшие совсем недавно меня начальники были неправы, а нынче посути дела были посрамлены. Не знаю, чего у меня было больше, чистолюбия или радости за результаты своего труда? Скорее всего было последнее. Привыкший ещё до Армии зарабатывать, и за работу получать, радуясь заработанному довольно трудным путём, продолжал и здесь также много работать сам и заставлять также работать своих подчиненных, и радоваться результатами, когда они получались хорошими, и переживать, когда что-то не удавалось.

Приказ командующего Группы Войск о скорейшем освоении новых вооружений и техники частями и соединениями выполнялся неукоснительно и планомерно. Выделяемые учебные объекты Группы Войск играли в этом огромное значение, перевооружённые части и соединения посути дела не покидали полигоны, стрельбища и участки форсирования рек. Причем все занятия в течение этого года проводились не на учебно – боевой группы танков, а на штатных танках боевой группы. Новые курсы стрельб и вождения, повысившие требования к обучению личного состава также повысили боеспособность перевооружённых войсковых частей.

С конца зимы и начало весны 1958 года наш полк постоянно находился то на Либерожском то Магдебуржском полигонах, чуть ли не каждую неделю регулярно форсировали Эльбу в обеих направлениях. Постоянные полевые занятия, конечно же, не смотря на свою интенсивность и трудность приносили довольно ощутимые положительные результаты, особенно там, где не гнались за сногсшибательными результатами способными покорить сердца и чаяния определенного числа начальников и командного состава. Путь этот был лёгким, но подло нечистоплотным и, как ни странно многие «Мудрые» командиры пользовались этим для продвижения по службе, а иногда и ради престижа. Кстати обстановка с кадровым составом в войсках была очень сложной. Постоянные хрущевские сокращения Армии, лишившие её большого числа опытных фронтовых кадров, создавали в войсковых частях недостаток офицеров низшего звена и избыток звена от командиров батальонов и выше. Поэтому продвижение по службе с должности командиров взводов, командиров рот стало эпизодическим, если такое случалось, то среди этой категории офицеров воспринималось, как чрезвычайное происшествие. Отсутствие в то время в Армии протекционизма, панибратства и коррупции. Заставляли офицеров длительное время, служивших на одной и той же должности выискивать всевозможные пути продвижения по службе. Эту возможность как ни странно представляло придуманное армейское соревнование, позволявшее нечистоплотным командирам втирать очки вышестоящему командованию, подавая недостоверные сведения о мнимых достижениях подчиненных им подразделений. Поголовно проверить этих командиров было невозможно, на все подразделения никогда не хватит проверяющих. И этим пользовались. Многие из нас не воспринимали это явление, понимая, что соревноваться в исполнении служебных обязанностей перед государством извращает требование общевоинских уставов, и придуманные в верхах соревнования наносит непоправимый вред единоначалию в Армии и грозит неприемлемыми последствиями. Вместе с тем противиться этому было почти невозможно потому, что всё это насаждалось в приказном порядке.

Помню, как однажды стреляя вкладным стволом на дивизионном полигоне получил распоряжение комбата вклинить в стрельбу первую роту. Для выполнения стрельбы первой роте требовалось всего три заезда, так-как стреляли одни наводчики. Обслуживала директрису моя рота, показчиками были мои солдаты. До окончания ими стрельбы, я находился на вышке управления вместе с командиром первой роты. Мои первые шесть заездов до стрельбы первой роты показали весьма посредственные результаты потому, что упражнение по движущимся фронтально целям на нашем полигоне выполнялось впервые и к тому же дул ветер порывами с разных направлений. Я не обращал внимание на действие командира первой роты, но по обратной информации, которая показывала попадание по пулемётным целям, я видел, что их рота стреляет немного хуже моей. По разговору командира роты с показчиками, я слышал, как ротный с телефонной трубкой у уха повторял результаты, передаваемые показчиками, и они оказывались куда лучшими чем у меня. На третьем заезде, меня заело, и я вышел к поручням и стал наблюдать за стрельбой из пушек. Намётанный глаз показал мне, что в третьем заезде только правый танк поразил первую цель. Зайдя на вышку, я вскользь глянул на заполняемую командиром роты ведомость и увидел, что все три оценки у него были отличными. По окончании стрельбы первой роты мы продолжили стрельбу, сменив показчиков, пострелявшими экипажами. Спросил показчиков:

– Не замерзли ли вы там в блиндаже? – ребята смеялись:

– Какой тут замерзнешь, если после каждого заезда надо пробежать более чем триста пятьдесят метров к целям и обратно! А когда они останавливаются в дальнем положении, то приходится бежать более километра! Не успеешь отдохнуть в блиндаже и передать результаты, как надлежит бежать осматривать цели после очередного заезда! – на мой вопрос:

– Ну как вам показалось попадают по целям наши соседи по сравнению с нашими экипажами? – в ответ ребята смеялись:

– Товарищ лейтенант, когда наши стреляли, мы матерились, осматривая цели и отмечая пробоины потому, что их было очень много, а когда начала стрелять первая рота, то мы замучились искать пробоины пулемётных целях, а в пушечных целях из трёх заездов было только три попадания на правом направлении! – меня подмывало спросить:

– А как же так? Я же сам слышал, как командир роты запрашивал у вас результаты, и повторяя их говорил о наличии попаданий первых и других целях! – однако мои солдаты сами развеяли мои сомнения, заявив:

– Когда мы передавали результаты попаданий, то слушавший их командир вместо повторения их результатов объявлял свои! – командир танка Афоненко, умеющий подражать голосам, смеясь процитировал свой разговор по телефону с командиром роты Кузнецовым, примерно так:

– Передаю по телефону первая цель попаданий ноль! – тут же ротный дублирует:

– Хорошо! Есть два попадания!

– Вторая цель – одно попадание! – ротный дублирует:

– Хорошо! Спасибо! Шесть попаданий!

– Третья цель – ноль попаданий! – ротный повторяет:

– Молодцы! Спасибо! Три попадания!

– Шутник он! – сказал Афоненко. Конечно же, не подозревая, что таким образом капитан командир роты занимается очковтирательством. А я красный, как рак, боясь разуверить Афоненко и остальных ребят, что это были не шутки, а преступление. На следующий день после взбучки, полученной от замполита батальона я сказал Кузнецову:

– Товарищ капитан, а как же так после моей стрельбы в танковых целях насчитывалось двенадцать пробоин, а после вашей стрельбы их стало пятнадцать! Каким же образом ваша рота могла выполнить упражнение на отлично, ей и единицу не за что ставить, результаты ваши вообще в оценку не входят! Меня на ваших глазах дерут за удовлетворительную трудовую оценку, а вас хвалят и поощряют! Как это понять? – Кузнецов смеялся и говорил:

– Вот послужишь с моё, наберёшься опыта, тогда тебя и драть меньше будут, и не будешь ты задавать опытным товарищам глупые вопросы! – на этом инцидент был окончен. А потом я узнал, что такими приёмами занимается не только Кузнецов, которые в течение года находятся в полку на хорошем счету, а осенью на проверке отчитываются, как Бог дал.

Время шло, а новый командир роты не прибывал. Командиров устраивал я и я тянул лямку командира, правда, получая после шести месяцев денежное содержание командира роты. Я знал, что командир батальона написал мне представление о назначении на должность, и с полка представление ушло в дивизию. В это время сообщили, что из Союза на должность командира второй роты назначен офицер, и в сентябре месяце прибудет к месту назначения. На моём горизонте замаячил просвет. Предвкушая, как передам всё новому командиру, избавясь от постоянных забот в роте, и займусь только своим взводом.

До сентября оставалось всего два месяца, эти два месяца были наиболее ответственными в течение года потому, что за это время надо было окончательно подготовить к проверке подразделения.

Дома меня Валя не видела. Я пропадал всё время на полигонах, директрисах, танкодромах, вододромах и учебных полях, поэтому время промелькнуло быстро.

Наступил сентября и началась проверка. Наш полк проверяла Армия. Моя рота, как всегда попала на проверку по стрельбе днём и ночью, форсированию Эльбы, вождению, физической и политической подготовкам. Вождение, комиссия приняла на дивизионном танкодроме, физическая и политическая была принята в расположении части. Результаты этой проверки были пока отличными. Прибыв для стрельбы на Магдебуржский полигон подверглись личной проверке Командующего Армии на восьмом направлении. Как всегда, в первом заезде стреляли два командира взвода и один командир танка. После заезда показчики по громкоговорящей связи доложили результаты попаданий по первым целям. Они были отличными, каждая цель была поражена тремя попаданиями. Командующий был доволен, шутил и говорил:

– На осенней проверке не только офицеры, но и солдаты должны стрелять таким же образом! – во втором заезде стреляли наводчики, и опять показчики доложили о полном комплекте попаданий, все девять снарядов достигли и поразили цели. К третьему заезду на вышку поднялся командир дивизии генерал Миронов. Обращаясь к нему командующий сказал:

– А ты знаешь, я чувствую, что, будучи здесь, я успокою свои нервы и настроение, так-как рабочая обстановка, слаженное действие экипажей и результаты стрельбы показывают, что командиры и личный состав подразделения трудились весь год интенсивно и продуктивно! – в это время доложили результаты третьего заезда, они опять были в полном комплекте. Командующий собрался уже уходить, подошёл к двери, а затем вернулся:

– Нет! – сказал он, – Не уйду! Хочу увидеть эту стрельбу до её завершения!

Завершение стрельбы оказалось таким же удачным, как и её начало. Все шестьдесят шесть выпущенных снарядов за исключением двух достигли и поразили цели. Также были поражены и изрешечены пулемётные цели. Командующий приказал вызвать армейского фотографа и специально сфотографировать изрешечённые снарядами пушечные цели, а комдива спросил:

– Долго ли будет исполнять обязанности ротного командира лейтенант? Ему пора присвоить звание старшего лейтенанта и назначить на должность! Ведь я его вижу, который уже год, а он всё исполняет обязанности и как вижу и помню, исполняет их добросовестно и результативно!

– Назначим, товарищ Командующий! – ответил комдив. – Сделаем все в ближайшее время!

Дальнейшая сдача проверки прошла также успешно, как и начало. Результаты проверки показали, что моя рота заняла в Армии первое место. Прибыв в гарнизон с полигона в расположении роты встретил капитана Аничкина, который прибыл на должность ротного командира. У меня замаячила возможность несколько отдохнуть, но не тут-то было, прибежал посыльной со штаба полка, «Вам срочно прибыть к командиру дивизии». Я быстро вылез из комбинезона у входа смахнул пыль с сапог и побежал в штаб дивизии, перебирая в голове, почему и зачем я понадобился командиру дивизии? Вроде грехов особых у меня нет. Зайдя в кабинет доложил о прибытии. Перед комдивом на столе лежала папка с моим личным делом, рядом с папкой лежали новенькие погоны старшего лейтенанта. Комдив встал и торжественным голосом произнёс:

– Дадено мне властью назначаю вас старший лейтенант Каганский Борис Алексеевич на должность командира роты, кроме того, сегодня пришёл приказ Министра Обороны СССР о присвоении вам звания старшего лейтенанта! Поздравляю вас с присвоением звания и назначения на должность, но учтите, вы назначены не на вторую роту, которой вы командовали все время, на седьмую роту вашего полка, она будет трудной, там спился командир и подлежит увольнению из рядов Советской Армии. Учтите, там командир распивал спиртное с подчиненными ему солдатами и сержантами. – в заключение он сказал:

– Погоны одеть сейчас же, и прямо отсюда же идти на представление к командиру полка! – он пожал мне руку и пожелал успехов в новой должности и на новом месте. Я тут же всё исполнил. Бегом побежал в штаб полка, но у дверей командирского кабинета нос к носу встретился с начальником штаба полка подполковником Красильниковым, который посмотрел на мои новые погоны и спросил:

– Комдив?

– Так точно! – ответил я.

– И ты в такой форме идёшь на представление?!

– Так я у комдива в такой форме был!

– А как написано в Уставе? – спросил Красильников, и тут же дал команду:

– Бегом домой и переоденься в парадную форму, и командиру представься в ней, чтобы было всё по Уставу! – переодевшись, я прибыл к командиру полка и по-уставному представился ему по случаю присвоения очередного воинского звания и назначения на должность командира роты. Командир полка полковник Лапыгин Николай Иванович тепло поздравил меня со званием и новой должностью, заявив:

– Никто не скажет, что ты, Борис, выслужился все поймут, что ты этого заслужил, как никто другой! Иди представляйся комбату! Сегодня ещё передавай дела, вооружения, технику и личный состав капитану Аничкину, а завтра принимай седьмую роту, она для тебя не подарок, сам знаешь художества командира седьмой роты. Успехов тебе, Борис! – пожал руку и разрешил мне идти. Комбата я нашёл в парке боевых машин и тут же представился ему. Узнав от меня, что я назначен командиром седьмой роты, он с сожалением спросил меня:

– Ты что сам туда напросился?

– Никак нет! – ответил я. – Комдив сам решил!

– Что поделаешь! – сказал комбат. – Там у тебя будет забот ещё больше, надеюсь, справишься! Прощаться не буду и так будем видеться. Завтра утром на разводе представлю тебя личному составу батальона в новом звании и должности! – от комбата, я пошёл в роту, встретился с капитаном Аничкиным, обговорили с ним передачу оружия, имущества и техники, и я пошёл переодеваться в свою повседневную полевую форму. После обеда, я передал всё стрелковое вооружение личного состава, находящиеся на хранении в ружкомнате, а затем пулемёты и боеприпасы, находящиеся на танках. Вернувшись с парка, пересчитали шинели, зимние комбинезоны и другое солдатское имущество. Всё числившееся за ротой оружие, имущество и оборудование было в наличии, и мы заполнили приемо-сдаточный акт, скрепив его своими подписями. Представили акт на утверждение комбату, который, не читая его утвердил, тут же отпечатали копию на машинке начальника штаба, и я забрал эту копию себе. С официальной передачей роты было закончено. Начальник штаба батальона вызвал Аничкина к себе. Аничкин быстро вернулся от него и сказал мне:

– Поступил приказ, завтра утром погрузка и отправка роты на полигон в Лоссу выполнять стрельбы вкладным стволом! – я подсказал ему:

– Не забудьте здесь поставить в стволы пушек 23мм вкладные стволики, они находятся в парковой каптерке, там же лежат их крепления. – Аничкин удивленно посмотрел на меня и спросил:

– А у вас что 23 миллиметровые вкладные стволы?

– Да, уже давно! – ответил я, – С момента получения новых танков!

– А у нас там в Союзе из Т-54 стреляют вкладными 45 миллиметровыми стволами.

– Двадцати трехмиллиметровые, куда лучше! – ответил я, – Их только ставить в стволы трудней.

– А кто их в роте ставил? – спросил Аничкин.

– Обычно я. В крайнем случае зам потех роты Витя Юрков.

– А я их никогда не ставил и не знаю, как это делается! – и обратился ко мне:

– Боря, не в службу, а в дружбу напоследок поставь стволики, а я поучусь. – день заканчивался, и мы с Аничкиным направились в парк боевых машин, но на полдороги Аничкина вызвал начальник тыла полка в продслужбу, но так-как мне нужен был помощник, я вернулся в роту, кого-либо взять, но в роте кроме дневального и дежурного никого не было. Дежурному сказал:

– Выполняй обязанности за двоих и за дежурного, и за дневального! – сам забрал с собой рядового Волкова, неделю назад, прибывшего по призыву, но уже наученного заряжать пушку и пулемёты танка. Прибыв в парк, мы достали стволики и всунули стволы в люки заряжающих, навернули на резьбу дульных срезов стволиков, направляющие трубы и всунули стволы в казённики пушек. Крепились стволики в казённике двумя Т – образными накладками, называемыми нами самолётиками, которые надо было закрепить четырьмя болтами с утопающей головкой, болты эти закручивались большой специальной отверткой. Закрепить правый самолётик было просто, его креплению ничто не мешало, а вот левый самолётик закрепить было трудно потому что болты закручивались впритык к открытому клину затвора возле самых выбрасывателей, которые в это время удерживали взведённый клин в левом положении, и малейшее прикосновение к выбрасывателям было чревато закрыванием клина, который под воздействием мощных пружин своим 64 килограммовым весом с грохотом закрывал канал пушки, и всё, что попадалось на его пути срезалось, как ножницами. Для того, чтобы клин не сорвался надо было снять с защёлки рукоятку открывания клина и держать её, пока клин в случае срыва не начнёт давить на неё, тогда надо подать рукоятку вперёд до щелчка и клин снова станет на место. Я проинструктировал Волкова и всё у нас шло хорошо, но на третьем танке крепление левого самолётика было слегка смято, отверстие и болт становился на перекос, я случайно задел нижний выбрасыватель и клин пошёл влево, а Волков с перепугу вместо того, чтобы толкануть рукоятку вперед, рванул её, как при открывании затвора на себя, а затвор же откроется только после того, как полностью закроется и к силе пружин, закрывающих затвор, прибавилась сила перепуганного Волкова. Сразу же, почувствовав срыв клина затвора, я рванул левую руку на себя, и слава Богу, почти вынул её из зарядной камеры, но почувствовал, что что-то от моих пальцев там осталось. Обозвав Волкова «Мудаком» выпрыгнул из танка, правой рукой зажимая кровь, хлещущую из безымянного пальца левой руки и пошёл в медсанчасть полка. У двери медсанчасти меня догнал Волков. В руках у него был кусок моего пальца с ногтем, он протянул его мне со словами: