Текст книги "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость"

ЧАСТЬ 20

ВОЗВРАЩЕНИЕ НА СЛУЖБУ

Не сообщая заранее нам, шестого января подъехал знаменитый синий автобус и увёз нас на наш какой-то военный аэродром, на котором стоял громадный четырёхмоторный ТУ-114, в который нас погрузили и взлетев, он взял курс на Мурманск, а в Мурманске нам в самолёт привезли тулупы и валенки потому, что мы были все одеты в летнее. На этом же аэродроме, мы пересели в АН-12 и вечером были в Москве на Чкаловском аэродроме. Оттуда нас увезли в ту же Кэчевскую гостиницу, с которой мы начинали свой путь. Здесь же нас переодели в наше обмундирование, хранившееся в вещмешках, а мы сдали всё полученное нами. Поужинав хорошей русской пищи, мы ощутили, что лучше её на свете нет, хоть и кормили нас там довольно роскошно. Утром нас увезли в помещение коттеджа, в котором мы получали инструктаж. Встретил нас там тот же полковник, сообщил нам, что поставленную задачу мы выполнили и нам остаётся написать каждому отчёт о проделанной работе и сдать ему. А так-как наша миссия туда была совершенно секретной, то нам предстоит прямо сейчас дать подписку о неразглашении Государственной тайны на 20 лет, и выдал каждому нам заполненный печатный бланк, на котором нам оставалось поставить только свой автограф, написать даты числа, месяца и года прописью, а также свою фамилию, имя и отчество. Собрав бланки с нашими автографами, полковник постучал пальцем по столу и сказал:

– Государственную тайну надо хранить так, чтобы ни одна живая душа кроме вас не знала о порученном и исполненном вами деле! Даже жене ночью нельзя сказать это на ухо. Учтите, в течение вашей командировки ваши жёны получали от вас поздравительные и другие телеграммы, это писали мы, сообразуясь с датами дней рождения ваших родственников и праздников таких, как 7 ноября и Новый год! Запомните, эти телеграммы писали вы, а никто другой. На вопросы, а где вы были всё это время? Докладывайте: «Был направлен на краткосрочные курсы в Солнечногорск на курсы «Выстрел», но занимался в филиале, который находится в Дмитрове! Всё! – сказал он, – Пишите отчёты подробно, время у вас есть до самого ужина. Перед ужином сдадите их мне, после ужина попрощаемся и вас увезут в гостиницу, а завтра после завтрака вас увезут опять на Чкаловский аэродром, и вы оттуда полетите во Вьюнсдорф, а после в управление кадров Группы Войск, а оттуда по своим гарнизонам! – всё так и было.

Хранить Государственную тайну мне было не впервой и не трудно. Конечно же, зная свою Валю, я кратко ей обрисовал, где я был, что я делал и что я видел. Она удивилась только одному и спросила:

– А как же ты мне присылал поздравительные телеграммы, которые приходили из Димитрова? – я ей объяснил, но она долго не верила этому вплоть до 1977 года, пока она не встретилась со своей подругой Женей Жибуль, которая с мужем пробыла там в командировке пять лет в семидесятых годах и рассказывала былицы и не былицы из которых, она поняла, что я не врал и рассказывала мне о вранье своей подруги, над которым мы посмеивались и прощали ей за её покладистый характер и человеческие качества. А с её мужем я дружил, он был замом у начальника химвойск ДВО.

Прибыв из длительной командировки, я принялся за ротные дела. За три месяца моего отсутствия в роте по сути дела ничего не изменилось. Зампотех Зубарев Николай Михайлович и командир первого взвода старший лейтенант Косарев Володя, которого я оставил за себя гнул мою линию, не допуская послаблений и снижения требовательности. Поэтому никаких особых усилий прикладывать не приходилось, всё шло своим чередом, как у нас бывало в разговоре по расписанию.

В этом 1963 году мне положено было замениться в Советский Союз, предположительно по окончанию лета, и по сложившейся традиции в полку, каждый, заменяющийся стремился, как-то оставить в полку о себе память. У меня уже было три памятных места, моё детище огневой городок, класс-тренажёр подводного вождения и бассейн для вождения танков под водой. Но я решил ещё оставить одну память не только в полку, но и в роте. Задумал сделать свою Ленинскую комнату в роте лучшей в гарнизоне, помня, как мы делали Ленкомнату в своём училище. Придумывать после неё было нечего, там было продумано всё. Однако, у меня не было тех умельцев и мастеров своего дела. А раз их нет, то их надо готовить. Способности своих подчиненных я знал, знал кто умеет рисовать, кто умеет резать по дереву, кто хорошо плотничает, кто лучше всех пишет и чертит и вообще тех, кто любит творческую работу. Первым делом надо было научить ребят делать из гипса буквы нескольких форматов, для чего нужен был медицинский гипс, воск, рыбий жир, лак и пластилин. Самым трудным было добыть гипс, который взять можно было только в госпитале. Собрав командиров танков и командиров взводов обнародовал эту задачу. Первым отозвался командир второго взвода Петя Поченюк, заявив:

– Подруга моей жены работает в госпитале и возможно сможет нам помочь, и я сегодня же наведу справки, а сколько нам его надо? – спросил он.

– Ну на первый случай килограмм 20! – ответил я. Вторым отозвался старшина сверхсрочной службы Юра Бирагов, заявив:

– Моя близкая знакомая тоже работает в госпитале травматологическом отделении, в котором ежедневно гипсуются больные с переломами! – достать немного гипса килограмма два три вызвался зампотех Николай Михайлович. Всем я поручил заняться этим немедленно и через день в каптерке в углу стояло два мешка белого медицинского гипса. Взяв троих наводчиков, которые имели склонность к рисованию и другому рукоделию положил на стол лист оконного стекла, размял пластилин, выровнял его на стекле слоем пять миллиметров и своим перочинным ножом вырезал из него букву «А», которая в разрезе была треугольной, из картона приготовил кольцо диаметром пять, высотой три сантиметра. Буковка была размером два сантиметра на полтора. Смазал пластилин рыбьим жиром, развёл в стакане гипс, расколотив его чайной ложкой, положил картонное кольцо на стекло так, чтобы пластилиновая буква была по средине и вылил гипс в эту форму и стал смотреть на выбранных мной ребят, и пока гипс застывал, выдержав большую паузу, я спросил:

– Так кто что понял? – первым откликнулся Забаров и сказал:

– Вы отлили букву, только не знаю, как вы её достанете! – по остальным ребятам было видно, что они поняли после ответа Забарова, а Петровский сказал:

– Буква вынется запросто потому, что пластилин смазан рыбьим жиром, а водный раствор гипса к рыбьему жиру не пристанет! – потрогал пальцами форму, понял, что гипс затвердел. Поднял форму, гипсовая буква осталась на месте, а перевернув форму, показал ему всем, у неё в средине красиво отпечаталась буква «А» в форме углубления. Ребята долго передавали форму из рук в руки, удивлялись чистоте отпечатка, а я стал объяснять:

– С одной формы буквы и осторожном снятии формы с неё можно сделать более десятка отпечатков, а вот, чтобы с отпечатка отливать буквы необходимо форму сушить без подогрева двое суток, после чего её надо прокалить на электрической печке, дать остыть, и остывшую в отпечатке буквы и вокруг неё закрасить масляным лаком и дать ему хорошо впитаться и высохнуть, после чего можно разводить гипс заливать в форму, срезая лишнее ровно отрезанным стеклом. Дал каждому пластилин, по куску стекла и по скальпелю. Заставил каждого вырезать из пластилина на стекле точно такую букву по размерам, как вырезал я. Раза три или четыре забраковал их рукодельное творчество, а на пятый раз у них получилось сносно и можно было бы отливать формы, но я предложил попробовать ещё, стараясь до миллиметра выдержать размеры. У ребят всё получилось, и я разрешил им отлить формы по ихним матрицам. Всё получилось отлично, и ребята удивлялись сами себе, так-как такое в жизни делать им не приходилось. Поручив им в течение этой недели сделать весь алфавит по этому размеру в десяти экземплярах букв, и заготовить на каждую букву по четыре-пять форм. Высушить их, а когда высохнут и прокалятся покажу, как их покрывать лаком, и как отливать буквы. Ребята принялись за дело, а я со своими доморощенными плотниками размеряли стены Лен комнаты, потолки, оконные проёма и тут же на ватмане чертили стенды, которые необходимо изготовить по размерам стен и проёмов. Придумывали, как и чем покрыть панели стен и проёмов, как обрамить стенды, верх и низ панелей. Вспомнив, что всё это в училище мы отливали из гипса по формам, которые делали примерно также как буквы, только больших размеров, вырезая на пластилине симметричные узоры, имевшие в разрезе треугольную форму. Показав своим ребятам, которых я назвал «Федоровцами», как первопечатников, как вырезаются на пластилине фрагменты багета, и отлил вместе с ними первую форму. Им это очень понравилось и Петровский заявил:

– Товарищ капитан, как демобилизуюсь, так в своём посёлке организую артель по производству багета, у нас его на Урал везут откуда-то из-под Московия, отчего рамка к портрету стоит более ста рублей. – все смеялись и желали ему успехов.

Занятия по боевой подготовке шли как всегда планомерно и вовремя занятий оставить работать в Лен комнате не представлялось возможным, на эти работы можно было использовать часы самоподготовки, ежедневного обслуживания техники, спортивно массовой работы и личное время, но не более того. Сержанты и солдаты, привлечённые к этой работе, видя, что из-под их рук рождаются красивые, ранее не виданные и не делаемые ими вещи, увлекались работой и старательно прикидывали, как можно сделать ещё лучше. Материал для стендов и панелей, я добыл всеми правдами и не правдами на складах своего полка и соседних, а вот задумка покрыть их, понравившемся мне зелёным сукном долго не получалось. Уже были изготовлены стенды, уже начинал думать, чем бы заменить это злосчастное сукно, которое втемяшилось мне в голову, но случай помог. Необходимо было добыть электрическую лампу на 500 ват 36 вольт, и я знал, что они бывают только в кинопередвижках, поэтому я пошёл в Дом офицеров к киномеханику, им оказалась жена нашего офицера из второго батальона Дорофеева. Она же оказалась подругой моей жены Вали, которая работала там же в Доме офицеров. Разговорившись с нею о наличии необходимых мне ламп, она заявила:

– В моих аппаратах лампы не используются, а прожекторный свет дают специальные киноугли!

– А где же мне добыть эти лампы? – спросил я её.

– Это надо спросить у нашего завхоза! – ответила Вера, – У него на складе я видела кинопередвижки!

Я пошёл искать завхоза. Дежурная по Дому офицеров сказала мне:

– Он находится у себя на складах и будет там до вечера! – эти склады находились не вдалеке от наших полковых складов, и я пошёл туда. Нашёл его. Это был здоровенный вольнонаемный русский мужик с красным, как у гуся носом, выдававшим его пристрастия, и я понял, что здесь можно поживиться и добыть, пожалуй, всё, что мне необходимо потому, что в этот момент, когда я пришёл, завхоз вместе с завскладом отрезали от огромного скатанного рулона именно зелёного сукна для заведующего биллиардной, а когда я проходил соседний склад, то на стеллажах видел киноаппаратуру передвижек и ящики с ЗИПом для них в которых точно были необходимые мне лампы. Я понял, что мне несказанно повезло, я сразу нашёл неисчерпаемый источник материалов необходимых для Лен комнаты. Познакомившись с завхозом, понял, что он общительный, контактный, грамотный и нежадный человек. Увидя, что на столе стоят стаканы, прикрытые газетой, понял, что недавно здесь что-то обмывали, и не мудрствуя лукаво заявил:

– Я иду за КПП в пошивочную и буду идти обратно мимо немецкого гастронома и что день уже близится к концу и можно его отметить, как полезно пройденный!

Завхоз хорошо понял мой намёк и юмор и спросил меня:

– А чего ты приходил, капитан? – спросил он.

Я ответил:

– Мне кровь из носа необходимы две пятисотки от кинопередвижки, а кроме вас достать негде!

– А кто тебе сказал, что у меня они есть? – подумав, я сказал:

– Зам начальника политотдела подполковник Зверев! – завхоз поморщился, достал что-то с полки и протянул мне. Это были деньги, и он сказал:

– Возьмёшь и мне фауст.

– Обижаешь! – сказал я ему, – Я вчера получил получку, так, что сегодня я состоятельный человек и в честь знакомства угощаю я! – и положил его деньги на стол, и пошёл прямо в магазин потому, что в пошивочной мне было делать нечего. По пути туда догнав шедшего в ту сторону зав складом, разговорились, я, как бы невзначай спросил:

– А почему твой шеф не любит или боится зам начальника политотдела?

– Так он же этот зам начальника курирует нас, проверяет и вносит смуту в нашу работу, чуть ли не каждую неделю проверяет наши учётные документы, а у нас же кроме красок, холстов и бумаги ничего не движется, всё лежит для особого времени. А те материалы, которые движутся выдаются нами по заявкам, на которых обязательно должна быть резолюция этого подполковника! – мне стало ясно, что вряд ли мне удастся, что-либо заполучить с этого склада без разрешения зам нач ПО. Купив здоровенный 750 граммовый фауст «Корну», я пришёл к завхозу на тот же склад, и мы его с удовольствием осушили довольные друг другом. Не удержавшись, я прозондировал почву по поводу сукна, но услышав об этом, завхоз замотал отрицательно головой, и как бы отбиваясь руками:

– Что ты, что ты, капитан! Меня за 24 часа отправят в Советский союз! Это сукно добывали полковник Харина и зам начальника политотдела для биллиардных на групповых складах, и если хочешь заполучить сукно, иди к одному или другому с заявкой, и я тебе выдам столько, сколько они напишут! А лампы, пожалуйста! Они у меня раз в четыре года списываются в утиль и заменяются новыми, и могу тебе сказать, что списанные могут работать много лет, но, может из десяти одна-две перегорят досрочно! – и поставил мне на стол упаковку с десятью полукиловатными лампами. На следующий день, я пошёл к замполиту полка майору Лицинскому и доложил:

– У меня в Лен комнате дело приостановилось потому, что нет зелёного сукна!

– А на хрен тебе зелёное сукно? Делай из кумача или бархата, я тебя им завалю!

– Не надо мне кумача и не надо мне бархата, мне надо зелёное сукно!

– Ну почему тебе именно надо зелёное сукно? – допытывался зам полит.

– А потому, что в голове у меня вырисовалась картинка только на зелёном сукне и по-другому ничего не рисуется! – всё это происходило на повышенных тонах, и проходящий мимо двери кабинета командир полка, услышав за дверью шум, открыл её.

– Что здесь происходит? – спросил он, улыбаясь. Майор Лицинский также, улыбаясь ответил:

– Да вот убеждаю Каганского отказаться от зелёного сукна для его стендов Ленинской комнаты.

– Борис, – сказал командир, – А действительно, на хрен тебе это сукно? Делай из того, что есть, только делай красиво и аккуратно!

– Не будет красиво, товарищ подполковник! Мы пробовали рисовать эскизы другими цветами, не смотрится! Давайте пройдём ко мне в роту и посмотрите, там эскизы ещё стоят!

– А что пойдём! – сказал подполковник Романов. И мы пошли в роту, где нас встретил старшина Бирагов, как положено, он доложил о личном составе роты, который находился на занятиях и открыл Ленкомнату.

В ней уже стояли сколоченные стенды, обшитые фанерой и ошлифованные наждачкой. На столах лежали заготовки красивого свежего багета, сверкающего белизной, а против окон, прислоненные к стенке стояли три эскиза оформленные разными цветами, и конечно же оформлены в зелёный цвет сразу бросался в глаза, отчего на другие не хотелось обращать внимания. Командир полка сразу без лишних слов понял моё желание и сказал Лицинскому:

– Владимир Семёнович, надо помочь достать командиру это сукно! Действительно в зелёном цвете всё смотрится и красивее, и ярче! – и стал осматривать, лежащие на столах заготовленные белые гипсовые буквы багеты, рамки, наши приспособления, которыми мы всё это делали. Осмотрев всё, он изрёк:

– А ведь здесь вложено труда очень много, и я даже никогда не думал, что солдаты танкисты, ворочившие кувалдами и ломами могут делать такие красивые и хрупкие вещи! – а Лицинский начал меня поучать, как сделать лучше и красивее. Командир внимательно слушал его и смотрел на мою ехидно, улыбающуюся физиономию. Прослушав ещё одну замполитовскую тираду, командир подвел итог:

– Кто придумал так оборудовать Ленкомнату? – Лицинский показал на меня.

– Так вот! – сказал командир, – Он придумал и делает её, причём делает добротно и красиво, и давай не будем ему мешать, ему только помогать надо сделать то что он задумал! – после этого командир ушёл, а мы с Лицинским ещё долго обсуждали мои планы, и в конце я заявил:

– Я напишу сейчас заявку на сукно, а вы ходатайствуйте перед замом начальника политотдела о выдаче мне для Лен комнаты этого материала! – зная взаимоотношения этих двух политработников, я понимал, что мне ничего не светит и, что Лицинский ходатайствовать об этом сукне не будет. Так оно и получилось. Взяв эту заявку, я пошёл к командиру полка, он повертел эту бумагу, ему тоже не хотелось просить у политработника такую малость, но он все же взял заявку и написал: «Убедительно прошу» – и сказал мне:

– Будет сопротивляться, ты его пригласи в Ленкомнату, а не пойдет, скажи, что пойдёшь к начальнику политотдела и пригласишь его! – и от него я сразу пошёл в политотдел. Нашёл кабинет, вошёл и доложил:

– Капитан Каганский с заявкой к вам прибыл! – подполковник знал меня потому, что многие показные занятия для офицеров танкистов проводили на моей роте и моя рота лучше всех стреляла из танков не только в дивизии, но и в Армии.

– Борис, что за заявка? – я подал ему заявку, он прочитал её и скривился: – Сукно есть! – сказал он, – Но мне за него полковник Харина голову скрутит, он его доставал для биллиардных, а хранит его у меня на складах! Пойди к нему с заявкой, он подпишет, а я разрешу выдать!

Зная полковника Харину и его прижимистость, решил к нему не ходить, а продолжать шантажировать зам нач ПО. И елейным голосом предложил ему посмотреть Ленкомнату. Он отказался, ссылаясь на занятость, но пообещал посетить меня через неделю. А я, как бы невзначай спросил:

– А начальник политотдела на месте?

– На месте! – ответил он, – А зачем он тебе нужен?

– Так раз вы не хотите посетить Ленкомнату, я его приглашу!

– Однако, Борис, ты шантажист! Пошли, посмотрим. – пришли, посмотрели, он восхищался, крутил головой, не верил, что это сделано руками солдат, а в конце заявил:

– Как закончишь, позови меня, а я предложу посмотреть её начальнику политотдела! – в ответ я протянул ему заявку и сказал:

– Так, товарищ подполковник, полковник Харина голову вам не открутит и взыскание на вас политработника не наложит, подпишите, пожалуйста мою заявку и дело с концом! – но зам нач ПО упорствовал. Тогда я выложил свой последний козырь.

– Ну раз не хотите, наверное, ваш шеф добрее вас и полковника Харину, он не боится, как вы!

– Борис, ты профессиональный убийца!

– Верно! – сказал я. – Меня учили этому профессионалы! И я профессионально учу этому своих подчиненных, и протянул ему опять заявку.

Он достал ручку, оглядел Ленкомнату, прикидывая правильно ли я написал метраж и расщедрившись добавил ещё два погонных метра, предупредив меня:

– Это сукно имеет ширину два метра 20 сантиметров, и выпускается единственной такой фабрикой в Советском союзе из шерсти, каких-то специально для этих целей, разводимых овец. Однако это меня уже не интересовало. Схватив заявку с его резолюцией, я ждал, когда же он уйдёт, а он, осчастлививший меня уходить не спешил, и что-то прикидывал себе наперед. По его уходу, я забрал старшину и пошли на склад, где нашли завхоза, и я вручил ему подписанную заявку, он выписал накладную, старательно отмерил сукно и сказал сколько оно стоит. Я уже не помню этой цифры, но она была умопомрачительной по тем временам, но меня это не трогало и не пугало, наоборот радовало тем, что я добился чего хотел. После этого дела в Ленкомнате пошли веселее, обтянув стенды сукном, ребята стали наклеивать на него гипсовые белые буквы, а там, где текст надо было выпятить буквы красились золотином или серебрином, что было красиво и необычно. За полтора месяца, почти всё было готово, не доставало только цветных портретов членов Центрального комитета КПСС, а я хотел только цветные.

Как-то зашедший в роту замполит полка майор Лицинский открыл дверь в Ленкомнату, застыл в дверях и замолк, он сумел промычать только «Музей», а стоящий за его спиной я заявил: —

– А ведь вы обещали мне цветные портреты! Я без них закончить и открыть Ленкомнату не могу и не буду! А зам начальника политотдела говорил, что пригласит сюда начальника политотдела дивизии, а у меня показать будет нечего! – услышав это, замполит прошипел:

– Ну и сволочь же ты, Борис! За горло берешь и дыхнуть не даешь!

– А что мне делать? – спросил я, – Я-то слово держу, а некоторые здесь только обещают, и уже полтора месяца ничего не делают!

– Все, даю тебе слово! – сказал Лицинский. На следующей неделе, я привезу тебе портреты! – и действительно привез. Мы их вставили в заранее отлитые тонким гипсом рамки в форме знамён и на зелёном фоне сукна они смотрелись красиво и замечательно. Не знаю, но по завершению всех работ, я был доволен трудом своих ребят и удивлялся себе, откуда у меня взялась способность так красиво творить.

Чувствуя близость замены в Союз, и, не зная кто придёт на моё место, я старался оставить о себе память, не только Ленкомнаты, но в первую очередь обученностью своих подчиненных и особенно командиров танков, которых я учил всему чему должен был обучен каждый командир танкист, не важно он командир танка или командир взвода. Зная их способности и привитые им знания и умения, я им доверял всё и контролировал нещадно. За интенсивной боевой подготовкой время бежало незаметно, но вдруг опять меня вызвали с несколькими офицерами танкистами дивизии во Вьюнсдорф в Управление кадров Группы Войск.

ЧАСТЬ 21

ГОСУДАРСТВЕННОЕ ЗАДАНИЕ

Прибыв туда встретил почти всех тех ребят, с которыми мы были на Кубе. Нас опять загрузили в самолёт, привезли в Москву, где опять попали в руки полковника Васильева, который встретил нас радушно и напомнил:

– Я же вам говорил, раз попали мне в руки, то одним разом не отделаетесь, но теперь задание у вас попроще, открыто повезёте танки Т-55-Б в Алжир, как гражданские инструктора на время работы там, как и прежде будете значиться под фамилиями, с которыми ездили на Кубу! В Алжире будете обучать алжирцев так же, как и Кубинцев, за всё это Алжирское Государство платит Советскому союзу в твердой валюте, так что учтите вы опять выполняете Государственное задание! Болтать о нём встречным и поперечным не рекомендуется и брать с вас подписку о неразглашении не будем! – опять выдал нам прежние автобиографии и дали сутки на их изучение после чего, как и прежде переодели нас в гражданское, выдали нам деньги на пропитание в судовой столовой, а после этого самолётом доставили в Одессу, где в грузовом порту в трюмах парохода и на верхней палубе были погружены новенькие танки уже закреплённые. На следующий день пароход отчалил и мы, как белые люди ни от кого, не прячась поселились в пассажирских каютах, питались хорошей пищей в столовой. Идя морем днём валялись в шезлонгах на верхней палубе, загорали и даже играли в волейбол, но так длилось недолго. На четвёртый день мы пришли в порт назначения, этот порт назывался Банга, это недалеко от столичного Алжира. Здесь нас посадили в автобус, и наш советский представитель, назвавшийся Петренко Василием Павловичем, увёз нас в военный городок, находящийся от порта в восьмидесяти километрах. Дорога была хорошей. Ехали быстро и автобус ни разу не тряхнуло на неровностях и ухабах.

– Тогда кто же будет разгружать танки? – спросил я у Петренко.

– Это не ваша забота! – сказал он. – Они купили эти танки и пусть сами с ними разбираются. А вам надлежит их учить, эксплуатировать эту технику и не более того! Учить будете рядовых, но на все танковые специальности! В помощь вам будут выделены сержанты, которые служат по контракту и не удивляйтесь и не встревайте, когда сержанты займутся мордобоем, которые здесь, в ихней Армии практикуется повсеместно. Военный городок, в который нас поселили был у них большим учебным центром, в котором обучались военным специальностям военнослужащие, предназначенные, как специалисты танковых, артиллерийских, инженерных и других родов войск. Обучение военнослужащих здесь проводилось иностранцами потому, что своей техники у них не было и вооружение Алжир покупал в разных странах, договариваясь, что продающая сторона обучит их специалистов использовать эту технику, здесь в военном городке, удалённом от населённых пунктов в песчаной пустыне обучались танкисты на наши Т-54, рядом с нами англичане учили группу на свои «Чифтены», одновременно была ещё группа, которую учили французы, но на американские огромные танки М-60, которые французы перепродали алжирцам. Все иностранцы жили в отдельных гостиницах, а за нами постоянно наблюдали две пары неусыпных глаз Петренко и Мазепы Петра, который был у него помощником. Петренко сразу нам объяснил, что вступать в контакты с иностранцами, обучающими здешний контингент вступать нам запрещается, и даже с алжирцами все вопросы решать только через него Мазепу или его переводчика Гришу. После Кубы для нас ничего неясного не было, однако разница была на лицо. Обучая кубинцев, мы чувствовали, как обучаемые впитывают всё, что мы им даём, стремятся понять наш язык, и всё чему мы их учим, а здесь, обучаемым было всё безразлично, несмотря на то, что у нашего каждого офицера был свой переводчик алжирец, который умел всё правильно переводить и даже разъяснять. Поэтому обучение шло туго, медленно и для нас непривычно, мы потом разобрались, что служили в Армии рядовыми феллахи, это самое низкое сословие в Алжире, как правило неграмотные и набранные из глухих и далёких, а я пойду перекурю оазисов. Им было все равно чему их учат, что от них требуют, а приставленные к ним капралы и сержанты, прослужившие уже несколько лет в Армии за каждую провинность, занимались откровенным мордобоем, вколачивая в пустые и беззаботные головы своих подчиненных азы танкового дела, в котором сами ничего не понимали и не хотели понимать. Помню, как-то после того как показал механикам, как надо заводить танк пропустил четыре человека, и они все завели танк, а пятый осёкся. Я ему сказал:

– Ты посиди на месте и подумай, а я пойду перекурю! – что ему перевёл переводчик и пошёл со мной в курилку. Звали переводчика Ахмат. Курилка была в десяти метрах от танка, и я видел, что делается у танка. Командир этой группы здоровенный мулат капрал заорал на не справившегося механика и приказал ему выпрыгнуть из танка. Тот выпрыгнул и встал перед ним, а капрал начал на него орать. Я попросил Ахмата переводить мне, и Ахмат мне перевёл, что капрал говорит ему:

– Ты балван! Заводить танк – это также просто, как заводить любой автомобиль! Я тебе сейчас покажу, как это делается! Дайте мне ключ! – штатный механик водитель вынул из кармана комбинезона ключ от люков танка и подал ему. С этим ключом капрал прыгнул в люк механика и, что-то там тарахтело и звенело и пока мы с переводчиком не подошли и я не встал над люком, обливающийся потом капрал совал ключ от люков во все дыры и щели, ища подходящий к нему замок зажигания. Даже ещё ничего не понимающие солдаты откровенно ухмылялись и в душе радовались этой картинке. Я сказал переводчику:

– Скажи ему чтобы он вылез! – и когда он встал рядом со мной, я протянул руку за ключом, а взяв его, подозвал к люку башни, вставил в скважину люка, открыл его и закрыл обратно. После чего отдал ключ штатному механику. Как ни в чем не бывало не на йоту, смутившись капрал, моргая глазами отыскивал в толпе обучаемого, показавшегося ему нерадивым механиком, а найдя его, подозвал к себе, влепил ему в скулы с левой и с правой и пошёл в курилку жевать табак.

Танкодром здесь был примитивный, здесь не было эстакады, колейных мостов и эскарпов, заболоченных участков и косогоров. Здесь были ограниченные проходы и большие воронки в песке. На мой вопрос Петренко:

– Что делать и, как обучать на таком танкодроме? – Петренко меня успокоил:

– Обучай на чём есть! Наша задача, чтобы они могли завести танк, двигаться на нём, стрельнуть из него, заправить его и загрузить в него боеприпасы! Это то, что записано в договоре, остальное не наше дело! Ты посмотри, что делают англичане и французы!

– Так вы же не даете нам с ними общаться! – сказал я.

– А не надо общаться! – ответил Петренко, – Посмотри, что они делают утром, приходя на занятие! Они же утром приходят, раздают отпечатанные задания сержантам и переводчикам, а те вечером докладывают им о выполненных заданиях, а целый день эти офицеры проводят в местном кафе, где работают кондиционеры и красивые официантки, далеко не алжирки, за которых можно получить кинжал в брюхо!

Настало время обучать экипажи вождению танков в колоннах. Мы выбрали маршрут в пустыне, взяли с собой четыре бензовоза с соляркой, две грузовых машины с запчастями, водовозку с двумя тоннами воды, полевую кухню и запас продовольствия. Пройти в колоннах предстояло каждой смене по сто километров, но эти сто километров по пескам пустыни на ослепительно белом солнце, которое разогревает танковую броню почти до пятидесяти и более градусов, а пыль, подымаемая гусеницами в безветренную погоду, стоит стеной, исключая какую-либо видимость, а в ветреную погоду тянется от горизонта до горизонта. И не дай Бог, ветер подует навстречу движения или в обратном направлении. При встречном ветре маршрут будет видеть только экипаж головного танка, а при попутном ветре никто ничего видеть не будет. Слава Богу на наше счастье ветер дул с моря северный и дул он нам в поперек движения и на первых ста километрах всё обошлось благополучно. Сделали привал, накормили обучаемых, сами подкрепились и дали отдохнуть всем от жары и брони в тени от танков, в которой было также жарко, как и везде. На всех ста километрах, я не видел ни одного человека и ни одного животного, только кое где пролетали орлы и ещё какие-то птицы, а из-под гусениц иногда из песка выпрыгивали короткие и толстые змеи. На привале я заметил, как на одном из танков несколько алжирцев, что-то показывают друг другу и крутят вправо и влево командирский люк, подойдя туда вместе с Ахматом спросили:

– Что вы смотрите? – они ответили:

– Мы заметили страуса, который гоняет пустынного волка, а раз он гоняет, то значит он гоняет от своего гнезда, где сейчас должно быть много яиц. – заинтересовавшись, я сел на место командира танка и через ТПК стал осматривать горизонт. Примерно в километре от себя, я увидел огромного ярко бело-черного страуса, который не спеша гонял толи собаку, толи лису, которая казалась по сравнению с ним маленькой. Пока я рассматривал его с левой стороны я увидел, что в том направлении бегут три наших алжирца, поднимая пыль. Я вылез из люка и через Ахмата обратился к сержанту, спросил его: