Текст книги "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость"

Не знаю, как выглядел я по сравнению с ним, но им можно было любоваться. Я знал, что он мастером спорта стал раньше меня и встречался с довольно именитыми противниками и в большинстве случаев выигрывал встречи. А сейчас настало время нам померяться силами и определиться, кто чего стоит. Я знал, что он обо мне знает тоже всё и встреча будет бескомпромиссной. Поэтому плана схватки я не намечал, а тренера у меня не было. В голове была только одна программа «Выложиться на всю катушку», по-видимому и у него была такая же.

Схватка наша началась без обычной толкотни за захват, и мы, используя свежие силы сразу же перешли на приёмы. На первых же минутах Сливченко заработал на мне два очка, а через минуту, я повторил тоже самое.

Мы оба не осторожничали и делали всё, что могли, чтобы выиграть схватку. Борьба в стойке мгновенно переходила в портер и обратно. Во втором раунде, я два раза выиграл у него по одному очку, но к концу раунда, он сровнял счёт. Третий раунд, мы начали с обоюдных силовых атак, и я потерял счёт, что выигрываю я, а что он. Финальный свисток для обоих прозвучал неожиданно. Судья на ковре пошёл собирать записки боковых судей, а собрав их пошёл к Главному судье, потом к нему пошли все боковые, которые что-то обсуждали с Главным судей. Затем судья на ковре подозвал нас, взял обоих за руки и подняв их, объявил:

– Согласно Регламента соревнований результат схватки ничья, борцы поделили пополам первое и второе места и оба стали чемпионами Московского Военного Округа в полутяжёлом весе!

В ходе соревнований мои трое подопечных также завоевали звания чемпионов округа и четверо заняли вторые места. Ни одна команда не сумела повторить наш результат, и главный судья соревнований объявил:

– Сборная команда Курсов «Выстрел» по классической борьбе заняла в Московском Военном Округе первое место! – на это объявление зал взорвался аплодисментами и криками «Ура», а когда он назвал тренера борцов слушателям капитана Каганского, и мне пришлось встать и раскланиваться на все стороны, зал от восторга не мог прийти в себя, так-как узнали меня не только в роли борца, недавно сошедшего с ковра, но и тренера бескорыстно тренировавшего команду победительницу.

Ко мне подбежал Юра Пушкарёв и сказал:

– Боря, надо собрать команду, начальник курсов хочет, как он сказал увидеть команду победительницу и её тренера. Он будет ждать всех в кабинете заведующего залом!

Я быстро собрал ребят. Все мы переоделись в парадную спортивную форму и стали у стенки перед входом в кабинет. Вскоре показался генерал в сопровождении своих замов и Юры Пушкарёва.

Перед дверью генерал показал своим замам заниматься своими делами, а нам всем просто сказал:

– Заходите, рассаживайтесь! – мы сели на стулья, которые стояли вокруг стола, а генерал сел в торце стола. Оглядев нас его довольно страшненькое лицо заулыбалось, и эта была единственная улыбка, которую я видел на его лице за все одиннадцать месяцев учёбы.

– Я доволен вами, товарищи, вы, как и надлежит защитили честь наших курсов на очень представительном спортивном форуме, честно, говоря я не ожидал, что вы сумеете так достойно показать себя! По докладам подполковника Пушкарёва, я знал, что у вас нет тренера и он вынужден пригласить в качестве тренера нашего слушателя из Дальневосточного Военного Округа капитана Каганского! – назвав мою фамилию, я встал. Неожиданно встал и генерал, и торжественным голосом произнёс:

– За большой вклад в дело обучения и воспитания спортсменов борцов курсовой команды, занявшей на Окружных соревнованиях первое место, капитану Каганскому Борису Алексеевичу, от лица службы, объявляю благодарность и награждаю ценным подарком именными позолоченными часами «Командирские». – вынул из кармана часы в коробочке, и вручил их мне. А я до сих пор удивляюсь, когда же на этих часах успели сделать гравировку?

По окончании беседы с нами, генерал отпустил всех, а мне показал остаться. Когда все вышли, он спросил:

– Ну, как там у нас на Дальнем Востоке? Ты же с 40 дивизии? Её ещё не развернули? И готовитесь ли вы к этому?

Всё, что я знал, обстоятельно доложил генералу. Он внимательно слушал, и чувствовалось, что он постоянно следит за всем, что происходит на Дальнем Востоке.

Ещё бы, ведь он совсем недавно был командующим нашего Дальневосточного Военного Округа.

А дальше по новой началась напряжённая учёба, которая не позволяла оторваться, чтобы сходить в спортивный зал, эту роскошь, я мог позволить себе только в субботу и воскресенье, если они были не забиты другими мероприятиями.

Как-то коллективными выездами в московские театры, знаменитые музеи, посещение картинных галерей, которые планово необходимо было посетить слушателям. А если сюда приплюсовать встречи со светилами науки и искусства, то суббота и воскресенье были забиты обязательными мероприятиями не менее чем рабочие дни.

Мои подопечные борцы по словам Юры Пушкарёва помаленьку начали расхолаживаться без твёрдой руки, и он попросил меня в силу возможности уделить им внимание.

После длительного перерыва, они встретили меня радостно, но, когда я снова провёл с ними разминку, они, вспомнив проведённые под моим руководством полтора месяца, вдруг загрустили, и на перебой начали спрашивать:

– А надолго ли вы пришли в этот раз?

Пришлось их успокоить:

– Пришёл я всего на сегодня и завтра, а вырвусь ли я ещё на пару раз не знаю, так-как времени у меня в обрез! – позанимавшись эти два дня, я понял, что ребята расхолаживаются, теряют приобретённые навыки, физическую силу и главное, что успокаиваются на достигнутых результатах, покоятся на прошлых лаврах, что губительно для спортсменов высокого класса.

Обо всём этом, я поведал Юре Пушкарёву и посоветовал:

– Юра, как можно быстрее команде найди тренера, пусть он будет не очень высокого класса, главное, чтобы он был требовательным и, конечно же грамотным! Иначе твоя хорошая команда в конце концов снизойдёт на нет! Все признаки для этого уже есть!

Близилась весна.

Изучая войсковую противовоздушную оборону и её технику, нам отвели более ста часов на изучение средств противовоздушной обороны страны и для непосредственного изучения этих средств нас возили в Крым, где показывали работу новых тогда зенитных дивизионов 130 мм орудий. Потом возили в Смоленск, куда был переведён ракетный дивизион, который сбил Пауэрса.

Специально привозили на курсы образцы новых зенитных средств ещё, не вышедших в серию.

По вопросам изучения материальной части и вооружения родов войск наши слушатели были обучены в большей степени чем выпускники общевойсковых академий.

Будучи на курсах, я часто вспоминал своего комдива генерала Колева, вспоминая его слова: «И отдохнешь от армейской суеты и неразберихи, и наберёшься ума-разума, там медведей учат танцевать!» – и он был на сто процентов прав.

В конце мая ко мне приехала вся моя семья. Я снял квартиру недалеко от курсов, и мы пожили в этом красивом и зелёном городе почти четыре месяца. В июле начались заключительные занятия по предметам обучения, показательные учения с применением всего комплекта вооружений техники в общевойсковом бою. Особое внимание уделялось организации взаимодействия в условиях применения средств массового поражения осуществлялись имитационные подрывы, имитирующие ядерные взрывы минных полей, поражение ядерными боеприпасами командных пунктов, а также подрывы платин и железнодорожных узлов. На эти показные занятия привлекались не только слушатели наших курсов, но и слушатели академии Генерального штаба и других академий.

На всех этих учениях массово привлекалась авиация с практическим бомбометанием и штурмовыми действиями на полигонах. Не обходилось без происшествий.

Так на заключительном показном занятии по теме танковая дивизия в наступлении в глубине обороны противника по замыслу руководства учения должен был быть поражён ядерным ударом командный пункт противника. Для чего курсовыми сапёрами была установлена имитационная закладка из четырёх тонн тротила восьми бочек бензина и нескольких сотен сигнальных ракет. Всё у них было готово, оставалось вставить во взрывчатку детонаторы и протянуть трех километровую телефонную линию, по которой по команде руководства этот заряд подрывался. Работало там тринадцать человек, старшим там был старший лейтенант опытный сапёр взрывник, он вставил взрыватели во взрывчатку и подсоединил к ним провода, а двух телефонистов послал разматывать катушки до пункта управления, остальные солдаты соединяли детонирующим шнуром взрывчатку с бочками с бензином.

В 400 метрах от этой закладки проходила высоковольтная линия на 330 тысяч вольт, и когда солдаты проходили с катушками под ней, в катушках навелась такая электродвижущая сила, что сработали электровзрыватели, находящиеся во взрывчатке, раздался мощный взрыв внешне точно похожей на ядерный. У нас, находящихся от него в четырёх километрах от взрывной волны с голов посрывало фуражки из одиннадцати человек, находящихся там ничего не осталось, а двое связистов, находящихся от взрыва в 400 метрах на всегда потеряли слух из-за порванных барабанных перепонок.

Учения, не успев начаться были прекращены, а через три дня после расследования происшествия были возобновлены на том же месте, а в войсках появился приказ Министра Обороны о запрещении протягивать проводные линии управления взрывными объектами под и вдоль электрических линий во избежание в них индуктивных наводок электрического тока, инициирующего подрыв электродетонаторов.

В августе началась подготовка к экзаменам по всем темам дисциплин сдавались зачёты, которые давали право допуска к экзаменам.

Весь сентябрь, мы сдавали экзамены.

Эти экзамены, мы сдавали не в классах, а в поле на местности, имея под рукой подразделения танков и мотострелков, а также приданные и поддерживающие силы и средства. Так было по всем дисциплинам без исключения.

По огневой подготовке, мы не только лично стреляли из новейших тогда Т-64, но и на оценку организовывали танкострелковые тренировки, учебные места изучение условий упражнений.

То же самое было на вождении танков и других дисциплинах, зато получив диплом об окончании этих курсов, каждый из нас чувствовал себя очень прочно на своих ногах, как командир общевойсковик и танкист.

ЧАСТЬ 32

ОТПУСК С ПРИКЛЮЧЕНИЯМИ

После окончания курсов, мы поехали в отпуск, так-как Валя мне привезла отпускной билет из полка и за одно получила мои отпускные. Отпуск мне дали на 60 суток, плюс 10 суток дороги. Билеты мы взяли в Москве до Раздельной. Уехали в Москву электричкой рано утром потому, что Вале и детям хотелось побыть в Москве и за одно посетить Центральные магазины, чтобы купить, какие-то модные вещи. Конечно для Вали и детей, это был праздничный день, а мне штатному носильщику чемоданов в таких случаях пришлось отдуваться под палящим солнцем.

Ко второй половине дня, запланированные Валей и детьми мероприятия были завершены, покупки приобретены и уложены в чемоданы, а самая большая покупка: модный тогда, какой-то заграничный лёгкий плащ, отливавший на солнце всеми цветами радуги, так-как не влез в чемодан был надет Валей на себя. В его большие и широкие карманы Валя положила только, что купленный большой коричневый кошелёк, в который вложила все наши деньги.

Разодетые ярко дети и, блистающая новым плащом Валя смотрелись красиво, а я с двумя чемоданами в полевой форме потный, с явно недовольным видом, конечно же казался посторонним, не принадлежавшим этой компании лицом. Спустившись в низ на метро «Комсомольская», Вале на пути к турникету преградили дорогу три великовозрастных лоботряса, а я, следующий за ней, в душе проклиная тяжёлые чемоданы и свою судьбу носильщика, не особо обратил внимания на действия этих бандюг, я только увидел, как в сторону упал раздутый Валин кошелёк, и долго не раздумывая, я наступил на него ногой, чтобы он не укатился дальше, подумав, что это Валя невзначай его выронила, но глянув на её карман увидел, что карман наискосок сверху и до низу плаща разрезан. Я спокойно поставил чемоданы на пол и ближайшего лоботряса спросил:

– В чём дело? – тот показал мне правую руку, в которой между указательным и большим пальцем была зажата остро отточенная монета, и он сказал:

– Иди своей дорогой! А не хочешь, то сейчас лишишься своих гляделок! – договорить он не успел, так-как моя левая рука рубанула его ещё, не закрытый рот, он свалился, выплёвывая на затоптанный пол кровь вперемежку с зубами. Второй, ринувшийся на меня ему на помощь был встречен правой рукой под подбородок, и тихо упал, не подавая признаков жизни. А третий самый маленький из них и самый старый приготовился убежать, но не успел. Я достал его ногу носком своей левой ноги, отчего он упал и стал подниматься, а я, поднявши кошелёк и уже, осознавший, что это за компания подняться ему не дал, толканув ему коленом в его противную рожицу, и тот зайчиком улёгся на пол, а первый, копаясь руками в крови будто собирал свои зубы, шепелявя матерился и грозил мне расправой.

Испуганные дети со слезами прижались к Вале, а Валя от стресса умоляла меня:

– Боря, оставь их и давай уедем! – она даже ещё не поняла, что они у неё вырезали карман вместе с кошельком. А я, понимая, что если это оставить, то угроза этого бандита могут воплотиться в жизнь и стал смотреть по дверям, где же милиция? Но такой надписи не просматривалось. Я обратился к женщине, которая стояла у турникетов. Она показала мне на дверь, на которой была сорвана надпись и на двери значилась только первая буква «П», что очевидно означало пункт и во второй строчке последние буквы, оставшиеся от слова милиция. Взявши за шиворот, подбиравшего с пола свои зубы бандюгу, подтащил его к двери и открыл её, там в небольшой комнате за столом, как раз напротив двери сидел старший лейтенант милиции и, что-то писал, а справа его на стуле сидел старшина милиции и чинил пылесос. Я швырнул бандюгу к столу старшего лейтенанта и сказал:

– Принимайте, я сейчас вам ещё двоих доставлю! – и, повернувшись, одного за шиворот, другого, подававшего уже признаки жизни, взявши сзади за пояс брюк притащил в милицейскую дежурку.

Валя с детьми, подавленные и испуганные стояли у этих дверей и не знали, что делать. Валя всё время причитала:

– Боря, всё брось, поехали, а то мы на поезд опоздаем! – а в дежурке старший лейтенант и старшина милиции, удивлённо меня спрашивали:

– Где вы их раздобыли? Мы всей железнодорожной милицией ловим их второй месяц, они не часто появляются в Москве, в основном орудуют в Подмосковье на станциях грабят женщин, отбирая у них деньги и поклажу!

– Вот и хорошо! – сказал я. – Оказывается я вам помог! Ну, а дальше работайте с ними! Желаю вам удачи! Мне надо на Киевский вокзал, там у меня поезд Москва-Киев-Одесса!

– Подождите, товарищ капитан, так нельзя, надо написать заявление на этих бандитов! – в это время открылась дверь и в дежурку зашла женщина капитан милиции, а за ней вся моя семья. Пришлось писать заявление, после чего милиционерам потребовались, какие-нибудь вещественные доказательства, и они намеревались в качестве их оформить кошелёк с деньгами и порезанный Валин плащ. На кошелёк я был согласен, но только на пустой, а Валя ещё, не рассмотрев почти отрезанную правую полу, категорически отмела всяческие поползновения на её обновку. Я вспомнил начало этой катавасии, как мне показал свою заточку бандит, и когда я его врезал левой рукой по зубам, он схватился своей правой за развороченный свой рот, и я видел в какую сторону полетела заточка, и если её никто не подобрал, то она там и лежит.

– Пойдём! – позвал я старшину. Мы вышли и у левой стены быстро нашли эту заточку. Она представляла собой заточенную с одной стороны рублевую монету.

– О, это хорошее вещественное доказательство! – сказал старшина и, зайдя в комнату, он незаметно сунул эту монету в карман, продолжавшего бубнить бандюге с выбитыми мной зубами и тут же заявил:

– Товарищ старший лейтенант, этих правонарушителей надо обыскать! Я сейчас приглашу понятых. – вышел из дежурки и тут же вернулся с двумя женщинами и мужчиной.

Они по-быстрому обыскали бандюг, мигом нашли заточку, составили протокол, все мы поставили свои подписи в заявлении и протоколе обыска. Меня поблагодарили за помощь, и мы наконец, сев в электричку поехали на Киевский вокзал, дорогой, до которого Валя воспитывала меня, упрекая:

– Куда бы мы не поехали или пошли всюду у тебя случаются неприятности, которые приходится переживать мне и детям! – привыкший к таким выволочкам, я понимал, что ей необходимо куда-то выплеснуть стресс и переживания. Поэтому не перечил и не вставлял замечания, пока не заметил, что моё молчание ещё пуще раздражает её, даже больше чем случившееся.

К прибытию на вокзал, мне удалось её успокоить, а детей ублажить, накупив у продавщицы мороженного различного московского мороженного и пирожного, которым они наслаждались, сидя за маленьким столиком, восхищаясь вкусом и раскрашенным всеми цветами радуги сладостями.

Успокоилась и Валя, глядя на радостные и довольные лица наших деток.

Поезд не заставил нас долго ждать, и мы расположились в третьем купе шестого вагона поезда. Поезд был скорый, останавливался только на крупных станциях всего на несколько минут. В Подмосковье и далее в этом году был не урожай на фрукты, продававшиеся на привокзальных рыночках, они были несказанно дорогими, но чем ближе мы подъезжали к Киеву, фрукты становились всё крупнее и красивее.

Дети, не видевшие таких фруктов на Дальнем Востоке ели их с удовольствием, а когда мы на второй день миновали Киев и ехали по Украине, фрукты становились ещё красивее и дешевле.

В Первомайске, это в 150 километрах от Раздельной была остановка на пять минут, а рыночек с фруктами оказался перед окнами нашего вагона, и дети, увидевшие эти фрукты, изъявили желание их попробовать.

Я метнулся с вагона к тётке, у которой были самые красивые яблоки, пахнущие даже на ветру, и протянул ей трёшку, сказав:

– Сдачу не надо! – ожидая, что она протянет мне пару-тройку яблок, но она, схватив ведро, спросила меня:

– А куда вам их высыпать? – а потом сообразив, что у меня ничего нет спросила:

– Какое у вас купе? – и заскочив туда высыпала яблоки на правую полку. На ходу, сыпя Вале комплименты о красивых, как её яблоки детях.

Через три часа появились окраины Раздельной, и через несколько минут наш поезд остановился на нашей станции. На перроне напротив вагонов стояла целая шеренга женщин с вёдрами и корзинами фруктов, а у пятого вагона мы увидели мою маму с двумя вёдрами красивого настоящего чернослива, так-как она нас не видела, Валя подговорила детей «Подойдите к бабушке и спросите почём сливы?». Вызвалась это сделать Оля, но подойдя к бабушке, которая с кем-то торговалась, она засмущалась, но вперед выступила Инга и спросила:

– А почём у вас сливы, бабушка? – бабушка не очень обратила на неё внимание что-то буркнув в ответ. Но Инга продолжала настойчиво:

– Так почём у вас сливы? – моя мама наконец, обратила на неё внимание, пригляделась и затем всплеснув руками закричала:

– Инга, так это ж ты? – и заметив Ольгу обняла их обеих, и стала спрашивать:

– А где же ваши родители? – а мы стояли у неё за спиной и любовались этой картиной. Мы никогда не предупреждали о своём приезде, чтобы нас не выглядывали и не готовились. Так и этот раз.

Расцеловавшись, со слезами на глазах мама и Валя забыли о вёдрах с черносливом и вспомнили о них, выйдя на привокзальную площадь. Потом вернулись и забрали их. Я спросил:

– Мама, а почём ты продаёшь чернослив?

– Так утром два ведра продала слив по сорок копеек ведро, а сейчас хотела чернослив продать за такую же цену, так меня перебила, какая-то женщина, подвёзшая такой же чернослив по тридцать копеек.

К дому была дорога длинноватая, где-то километра полтора, а я тащил сразу три чемодана, как заправский носильщик. Нести три чемодана было не с руки, так я два относил вперед на сто метров, возвращался за третьим, и такими перебежками доставил свою поклажу к нашему домику во дворе, которого хлопотал отец, перебирая виноград перед тем, как заложить его в пресс. Возле него на стуле сидел сосед болгарин Радованов, и они о чём-то разговаривали.

Я поднёс чемоданы к калитке и стал ожидать подхода всех остальных. Ни отец, ни Радованов меня не видели, так-как меня закрывал куст винограда, который рос и вился к веранде.

Когда подошли все, я тихо открыл калитку и всех пропустил вперед. Радованов первым заметил нас и сказал:

– Алексей, с тебя причитается, у тебя гости, посмотри!

Отец оторвался от виноградного пресса, повернулся в нашу сторону, взмахнул руками и сел на стоящую у стола лавку и пытался что-то сказать, но рот его открывался, а звука не слышалось.

Я первый подбежал к нему, обнял и стал целовать. А он успокоившись беззвучно плакал от неожиданной радости.

Валя и мать занялись приготовлением праздничного ужина. Прибежала жена Радованова Рада и принесла целую миску своих знаменитых мясистых салатных перцев и целую связку красных и горьких даже на расстоянии, которые я называл «Вырви глаз». Укусив такой перец рот не закрывался минут пять.

Через некоторое время запахло домашними жаренными и варенными яствами, которые ещё с детства были привычны и любимы.

На ужин пригласили: Петра Москаленко с женой Любой и Ваню Касьяна с женой Тоней. Это были бывшие работники Еремеевской МТС, а здесь Ваня Касьян был уже директором районной технической станции, а Москаленко инспектором райкома партии.

На ужин пришли и соседи, мы весело провели вечер и разошлись в три часа ночи.

У нас с Валей планы на отпуск были самые радужные и обширные. Мы планировали посетить друзей, с которыми служили в Германии, в Кишинёве, Тирасполе, Бендерах и Одессе. Кроме того, необходимо было посетить всех моих старых друзей по работе и школе, а также съездить в Кировоград и погостить у Валеных родителей. Однако отсутствие мотоциклов не позволяло осуществить эти планы.

Как-то утром Валя пошла на рынок и, возвращаясь оттуда, зашла в промтоварный магазин и увидела там выставленный на продажу новенький мотоцикл ИЖ-56, ценой 534 рубля и надписью «только сельским механизаторам». Валя пришла домой и рассказала мне и отцу. И отец, и я имели право купить этот мотоцикл, заручившись соответствующей справкой от сельхоза отдела райкома партии.

Отец сходил туда и взял справку, отдал нам, мы с Валей пошли в магазин, купили его, тут же возле магазина сняли с него консервационную смазку. У какого-то водителя попросили пол ведерка бензина и отдали ему поллитровку, чтобы он выпил за нашу обновку. На радостях он залил нам полный бак бензина и дал автола чтобы его развести.

Мы заехали в продуктовый, накупили на обмывание продуктов в том числе огромного жирного гуся, зная, что мама его готовит божественно вкусно.

Валя меня спросила:

– Боря, а куда после отпуска девать мотоцикл?

Подумав, я ответил:

– Оставим его здесь или заберём с собой. На оставим здесь, Валя не среагировала, а на заберём с собой, закрутила головой и сказала:

Ни в коем случае, он нам там не надо! – чем вызвала моё удивление потому, что прошлый год, я хотел купить ИЖ с коляской, но она воспротивилась и сказала:

– Надо посолидней! – а сейчас она домой не хочет этот мотоцикл.

Дети обновку встретили с интересом, я их покатал, им понравилось, а потом я услышал их разговор у мотоцикла, Инга говорила Ольге:

– Нет, тот лучше и больше этого и не падает! – я не обратил особого внимания, и когда спросил:

– Это какой не падает? – они почему-то смутились, и Ольга сказала:

– Пап, это мы о таком мотоцикле, как дядя Москаленко приезжал.

Благодаря этому мотоциклу, мы с Валей посетили всех своих друзей, и наконец, собрались в Кировоград. Отец нам налил двухведёрную бочечку хорошего вина, которую мы закрепили на только, что купленном багажнике и, не зная толком дороги помчались по вновь проложенном шоссе Одесса-Киев, зная, что на промежутке будет Первомайск, потом Ново-Украинка, а там не далеко и Кировоград, до которого останется примерно шестьдесят километров.

В Первомайск добрались к наступлению темноты. Я заглянул в бак и обнаружил, что он почти пустой. Единственная в Первомайске бензоколонка была уже закрыта, а ехать из города на оставшемся бензине было рисково.

В одном из подворий с открытыми воротами стояла хлебовозка и загружалась горячим хлебом, который дразнил нас своим ароматным запахом. Здоровенный дядька заталкивал полки с круглыми хлебами в свою будку и распевал песню «Раскинулось море широко». На лице дядьки разливалось блаженство и удовольствие, его мясистые чувственные губы улыбались до ушей, и весь его вид говорил, что это добрый и общительный мужик, я пошёл к нему, поздоровался, сказал:

– Бог в помощь! Помогите и мне.

Дядька остановился протянул мне свою руку и сказал:

– Меня зовут Валентин, а прозывают «Моряк», я служил на Черноморском флоте на торпедном катере! – и увидев мои эмблемы, сказал:

– Танкист – это то же, что на флоте торпедист! Чем тебе помочь, брат?

– Да вот у меня бензин в мотоцикле закончился, а заправка закрыта, может продашь мне бензинчика?

– Какой продашь, где твой мотоцикл, тащи его сюда, а я сейчас закончу погрузку и залью тебе полный бак!

Я побежал к Вале, подъехали к воротам, к которым уже подъехал Валентин, залил полный бак, и я спросил у него, а сто грамм автола найдёшь?

– А вот хоть стреляй в меня, нету!

– Валентин, а что ж мне делать ведь ехать то так нельзя, двигатель сожгу! – он подумал и сказал:

– Ну километр ты сможешь проехать?

– Запросто! – ответил я.

– Тогда езжайте за мной! – он остановился возле какого-то дома и сказал:

– Я тут живу, я сейчас! – и через минуту принес пол-литровую баночку с чистым автолом. Мы развели бензин, а Валя вынула из кошёлки бутылку из-под шампанского, в которой было налито розовое вино, приготовленное моим отцом, и протянула её Валентину. Он сначала отказывался, а затем вынул из горлышка заткнутый туда на тряпке кукурузный кочан и протянул бутылку мне, сказав:

– Не боись, у нас милиция и ГАИ за вино не гоняют!

Я сделал несколько глотков и протянул бутылку Валентину, тот её приложил к губам, глотнул и произнес:

– Добрячее! – после чего приложился к бутылке и опорожнил её начисто. Мы ещё раз поблагодарили Валентина, а он в свою очередь предложил:

– Будете ехать назад знаете теперь где я живу, заезжайте, погуляем!

Через два часа справа показались огни Ново-Украинской электростанции, а ещё через час на рассвете, мы подъехали к воротам дома, где жили родители Вали.

– Чтобы никого не будить мы потихоньку открыли ворота, закатили в них мотоцикл, отвязали с него все поклажи, положили на ступеньки крыльца доску и начали по ней закатывать мотоцикл.

Не успев его закатить проснулась сестра Вали Лиля и, услышав возню в коридоре испуганно закричала:

– Папа, там кто-то в коридоре, что-то ворочает!

В коридор выскочил в одних подштанниках отец Вали. К этому времени Валя включила свет и он, увидев нас, расставив руки с размаху сел на коридорный порог и закричал:

– Мамка, беги сюда, дети приехали! – прибежала полураздетая Лилька, мама Вали, проснулись соседи и стали заглядывать в наш коридор, здоровались, радуясь соседской радости.

Утром Валя побежала на городской рынок, который был в квартале от нас. Накупила всяческой снеди и хорошего мяса для котлет. Я накрутил фарша, и Валя начала жарить котлеты, обваливая их в манке. И о ужас, как только котлеты нагрелись, вся сковородка покрылась пышной белой пеной и в воздухе запахло новым тогда стиральным порошком. Это Валя перепутала стоящую в почти одинаковых пачках манку и стиральный порошок. Котлеты пришлось постирать и отдать соседскому Бобке, а мне пришлось бежать на рынок и всё начинать сначала, засунув злосчастный порошок за ванную.

Отметили наше прибытие. Вечером прибежала к нам Светка двоюродная сестра Вали и объявила:

– Боря и Валя, мама приглашает вас завтра к нам, и уже готовится!

К обеду мы были у тёти Кати, познакомились с её мужем Николаем Петровичем, который кстати до нашего прихода и при нас гнал самогон на обыкновенной кухонной плите, и гнал так, что никакого запаха, не только в комнатах, но и на кухне не было, а когда мы выпили по рюмашке, Петрович спросил меня:

– Ну, как? И что это? – я сказал:

– Добрячее, хорошо замаскированная самогонка под коньяк!

Петрович довольный похвалой и моей прозорливостью спросил:

– А знаешь, где я её беру? – я ответил:

– Наверно у каких-то добрых друзей, профессионалов своего дела!

Мы хлопнули по второй и, раздухарившийся Петрович, ему тогда было семьдесят четыре года, взяв меня под руку, повёл показывать, где он берёт самогон. Я думал, что он поведёт меня во двор, где у них были небольшие кладовки, смахивающие на сараюшки, но перед выходом, он повернул меня налево и завёл на кухню. На кухне на старой газовой плите стоял среднего размера казан, накрытый крышкой, а к крышке шли два шланга от медицинской капельницы, один подводил воду из крана, а второй её отводил в раковину.

Петрович принял горделивую позу и спросил меня, показывая на казанок.

Я сдвинул плечами и сказал:

– Понятия не имею!

– То-то, – засмеялся Петрович, – Это мой самогонный аппарат, который сам придумал и сам сделал! – взяв тряпку, он снял массивную крышку и отсоединил трубки, охладил крышку под краном и подал её мне. Я уже успел заглянуть в казанок, но ничего там такого, чтобы в нём делался самогон не увидел. В самом казанке была брага, а по средине браги стояла маленькая из нержавейки кастрюлька с полукруглым дном. Повертев в руках, поданную мне крышку удивился её конструкции.

Сама крышка была выпуклой в верх, а под ней болтиками с резиновой прокладкой была привинчена алюминиевая миска своей выпуклостью в низ, и тут я разгадал хитрый и одновременно простой способ Петровича. Крышка закрывалась, в неё подавалась холодная вода и оттуда вытекала, заставляя крышку с миской быть постоянно холодной, а, подогреваемая в низу брага парила и пар осаждался на полукруглых холодных стенках миски и стекал, капая в кастрюлю, которую надо периодически опустошать, выливать в надлежащую тару.

Петрович гордо мне заявил:

– А я перегоняю его два раза! И могу довести аж до шестидесяти градусов!

Самогонка была действительно чистая, и гнал он её из сахара, которого в то время было завались. Оказалось, что Петрович, заядлый рыбак и знает все рыбные места вокруг города, до которых дойти запросто, и мы тут же решили в следующую субботу вечером отправиться на одно из облюбованных Петровичем озёр.

Женщины нам добро дали, и мы целую неделю готовили снасти и рыболовные причиндалы. Я предложил Петровичу поехать на мотоцикле, но он не согласился, заявив: