Текст книги "Девятьсот страниц из жизни полковника Каганского. Книга 2. Испытания на выносливость"

– Ничего не будет! – уверенно сказал Спиридонов. – Всё будет отлично, и мы будем всё лето есть жаренную рыбу, её теперь, хоть завтра, хоть через месяц бери, отмачивай и жарь, она своих вкусовых качеств не потеряет!

Так я научился солить красную рыбу, не имея для этого тары, и готовить красную икру для закуси и впрок.

Постепенно в нашем лагере установился рабочий ритм, прерываемый иногда природными катаклизмами такими, как внезапный ливень, затяжной тайфун или сухие грозы, когда сухой воздух и всё вокруг трещало от электричества и прикосновение к чему-либо вызывало довольно ощутимый и неприятный удар. В такие дни и ночи, мы часто видели, как в тайге недалеко от нас на земле или между деревьями вспыхивала короткая молния, вызывавшая довольно сильный грохот и тут же загоралось сырое дерево, которое в обыкновенных условиях и в костре не зажжёшь. Поэтому, я теперь не верю, что лесные пожары происходят в большинстве случаев от невнимательности и нарушении мер безопасности людьми, посещавшими лес.

Несколько раз, я сходил с бригадами на обрабатываемые ими участки и смотрел, как они их осматривают и обрабатывают. Они, как козы обходили местность на прямую по избранным маршрутам, не взирая на то был ли это ручей, болото, склон сопки или стена скалы. Они шли, высматривали, что-то отколупывали своими молоточками, иногда брали в свои контейнеры пробы грунта или осколков, отрубленных от каменной стены. В некоторых местах, они вырубывали толстые ветки, очищали их от коры и забивали в землю, перекрещивая друг друга. Отмечали это место на карте, а на следующий день в это место отправлялся Спиридонов с погонщиком осла, с аккумуляторами и лазерным теодолитом.

Заинтересовавшись, что там делает Спиридонов, я тоже сходил с ним несколько раз. Ничего интересного, я там не увидел. Прибыв к кресту, они с погонщиком расчистили от травы место, установили треногу теодолита, грубо его сориентировали, а подключив аккумуляторы сориентировали его точно, затем по солнцу взяли отсчёт и определили координаты стояния своей точки, нанесли её на карту, проверив по выдающимся ориентирам на местности её верность. После чего, Спиридонов обошёл местность и взял несколько проб. На этом его работа была закончена, ему теперь предстояла длительная работа возможно на всю ночь с взятыми образцами. Однажды он сам сказал:

– Борис, пошли со мной, предстоит интересная работа! – и мы пошли. Эта местность была от лагеря в шести километрах на север. Мы шли впереди, а наш осёл с погонщиком отстали метров на пятнадцать. Всегда ослом не надо было понукать, ему достаточно было сказать:

– Пошли! – и он медленно, добросовестно шёл сам в нужном направлении отлично, понимая, что главным его грузом является теодолит, к которому он относился с благовонием и уважением, даже к его упаковочной коробке, он относился лучше, чем к своему погонщику, которого любил и уважал.

Всякий раз, когда надо было пройти по узкому месту или через бревно, или балансируя по камням, если на нём был теодолит, осёл останавливался и стоял, и никакая сила и уговоры не могли сдвинуть его с места до тех пор, пока теодолит не снимали с него и переносили его в безопасное место. Он сам подходил туда и подставлял свой вьюк для поклажи. И если теодолит был у чумака, как прозвали его солдаты, то беспокоиться о нём было не надо.

Мы долго пробирались через тайгу и, наконец вышли в какой-то распадок, поразивший меня не только своими тёмными обрывистыми скалами, но и какой-то глухой тишиной, здесь не слышно было чирикание и пение птиц, стука дятлов, писка мышей и даже звуки воды не большого водопада в ручье звучали глухо, как молоток по стенке. Я крутил головой, стараясь понять, куда мы попали и почему здесь так?

Спиридонов долго смотрел на меня, а потом спросил:

– Борис, как чувствуешь себя здесь?

– Непривычно и непонятно! – ответил я.

– Почему здесь такая тишина? Почему здесь так тихо? – улыбаясь, Спиридонов ответил:

– А здесь так потому, что ничто живое здесь длительно жить не хочет и не может, это как раз одно из мест, которые мы ищем! И нам повезло, что мы его нашли! Не вздумай пить воду из этого ручья и даже мыть им руки! Мы сейчас нанесём на карту эту точку и пойдём домой! Больше часа находиться здесь опасно! – и подойдя к ручью, замерил радиацию своим портативным дозиметром. Я заметил, что стрелка дозиметра до этого, стоявшая на отметке 17 резко дёрнулась и зашкалила в правой стороне. Спиридонов переключил радиометр на более грубый диапазон, но стрелка влево не отходила. Спиридонов выключил радиометр и сказал:

– Пошли от этого ручья подальше, там повыше на склоне нанесём точку!

Я дивился работоспособности и самоотверженности в своей работе геологов. Все они были моложе меня и Спиридонова примерно на пять шесть лет. Ровно половина из них были парни, вторая половина девушки, по-видимому ещё до формирования отряда, они попарно определились и работали такими парами в тайге. Они выходили на работу, не взирая ни на какую погоду, и зачастую приходили мокрыми, холодными и голодными. Поэтому мои повара всегда знали кто ещё не пришёл и держали им горячую пищу. Заготовленная нами рыба всегда и у всех в жаренном виде и в ухе вызывала аппетит и желание её потреблять, но уменьшение её в яме не наблюдалось, а мы заготовили почти две с половиной ямы. Могли бы и больше, но пошёл ливень, и вся наша рыба ушла на нерестилище, и сколько мы не пытались черпать её, кроме нескольких раков и заблудившихся карасиков ничего не ловилось, а через две недели, когда ветер подул с запада вдоль нашей долины по нашему распадку пошёл такой рыбный смрад, от которого приходилось убегать аж на верхние склоны.

– Что это? – спросил я у Спиридонова.

– А это наша рыбка! Которая ушла на нерестилище, отнерестилась и отдала душу Нептуну, и теперь гниет на берегах, распространяя этот запах, на который идут лакомиться медведи и летят чайки! Видишь их у нас не стало, все они там, как-нибудь сходим туда, посмотришь, а сейчас туда ходить опасно, там полно теперь косолапых! – перед окончанием работ на этом участке, мы всё же сходили на нерестилище. Оно было не очень далеко от нас, в километрах четырёх. Не вдалеке от нашего лагеря нашу долину перекрывала большая россыпь камней, которая закрывала русло речушки и, идущая по руслу вода растекалась по всей площади долины тонким слоем между камней, едва смачивая их, поэтому рыба не могла пройти здесь и ожидала дождей, которые своей водой откроют ей путь. Дальше этой россыпи речушка имела такие же берега, как и у нашего лагеря, а пройдя ещё километр, мы увидели длинные каменные фундаменты, некогда стоящих здесь зданий. Я вопросительно посмотрел на Спиридонова и спросил:

– Яковлевич, а что здесь было?

– Эта история давняя! – сказал он, – Здесь был ещё при царе по царскому указу канадцами построен рыборазводный завод. Они его построили и четыре года работали до прихода к нему выращенной рыбы. Рыбы оказалось очень много и её сплавляли в бочках прямо по реке у устья речки бочки вылавливали и грузили на баркасы и везли во Владивосток, а когда с канадцами договор закончился, они передали управление им нашему управляющему и приказчикам, которые вместо приумножения оборудования занялись контрабандной торговлей, и рыба вместо Владивостока пошла на японский Сахалин, и это продолжалось до самой революции, вовремя революции эту шарашкину контору прикрыли, расстреляв наиболее заворовавшихся приказчиков, купцов и управляющего. После чего завод сам мало-помалу развалился, и мы с тобой видим его остатки! – в голове, я прикинул, если в это время, мы черпаем и не можем вычерпать рыбу, то сколько же её черпали здесь, и сколько можно было её черпать, если бы относиться ко всему по-хозяйски.

Доложили во Владивосток, что первый участок обработан и отчётные документы к передаче вам готовы! Получили распоряжение: Подготовиться самим и подготовить имущество для перевозки вертолётами в новый лагерь. Мы быстро всё упаковали в ящики и другую тару, но никак не могли придумать: а как же забрать рыбу? Оставлять её здесь медведям или людям, которые её найдут, нам не хотелось. Долго думали и придумали: Шесть ящиков из-под банного имущества освободить, оборудование связать и сложить у вертолётной площадки. Ящики отнесли к рыбной яме, и одну яму рыбы полностью перезагрузили в них. Рыба в ямах была чистой, красивой и сочной, и влажной от своего солёного сока. Стал вопрос:

– А куда девать вторую яму? – черёд настал Спиридонова. В его ведении находилось более чем 40 довольно длинных деревянных ящиков, предназначенных для хранения образцов. Штук десять из них были заполнены, остальные были пустыми. Я показал Спиридонову на этот штабель. Он сначала отрицательно закрутил головой, не соглашаясь, а затем решительно махнул рукой и сказал:

– Берите! Но с условием, что с этих ящиков рыбу расходовать в первую очередь! – и полностью забили рыбой и эти ящики. Прилетел сначала один вертолёт, мы его загрузили и отправили первым рейсом старшего лейтенанта Чебан и 10 человек с его взвода. Прилетел второй вертолёт, и в первую очередь мы загрузили туда рыбу, которая заняла в вертолёте больше половины его площади.

– Что это у вас? – спросил командир корабля.

– Продовольствие! – ответил Спиридонов.

– А почему оно рыбой отдаёт?

– Да потому, что там в ящиках рыба! – командир из сумки вынул ведомость и начал проверять перечень, и рыбы, как таковой не нашёл.

– Разгружайте! – сказал командир, – Я не повезу! – мы начали его уговаривать. Затем открыли один из ящиков, в котором по краям лежали стеклянные банки с икрой, а между ними красивые, толстые белые рыбины. Увидев эту красоту, командир чуть не захлебнулся своей слюной. А я сказал ему:

– Этот ящик твой, командир! Мы специально для тебя его загрузили! – командир махнул рукой и сказал:

– Хрен с вами! Полетели. – следующим пришёл вертолёт, в который погрузился весь наш личный состав и минут через двадцать мы были на новом месте.

Примерно в такой же широкой долине, и быстрым горным ручьём по её средине. Но с северной стороны нас на полнеба закрывали высокие, белые остроконечные скалы на карнизах, которых росли низкорослые сосны и кустарники. Вода в ручье была прозрачной и вкусной, а мои повара уже прилаживали на его берегу насос, чтобы качать воду на пищеблок и в баню. Трудились по оборудованию лагеря до темноты, но всё не сделали, оставив на завтра добрую толику работы. К обеду её завершили, и геологи пошли на разведку, а все остальные доделывать неоконченные работы.

На следующий день всё пошло, как и в том лагере по заведённому порядку. Доложили по радиосвязи о начале работ на новом месте, получили добро и предупреждение о вспышке энцефалита, для профилактики, которого необходимо организовать специально подготовленные площадки для ежевечернего осмотра на предмет наличия клещей на теле и одежде каждого, для чего рекомендовалось оборудовать для мужчин и женщин отдельные палатки с хорошим освещением, устеленных со всех сторон белыми простынями, чтобы было видно упавших на них клещей, а одежду каждого вытряхивать и прожаривать над костром или пропаривать паром. Пришлось организовывать, и каждый вечер проводить эти процедуры.

С офицерами и солдатами было проще, они привыкли исполнять приказы и хоть выполняли всё это спустя рукава, но всё же регулярно это делали. Часто находили клещей и даже таких, которые успели их укусить. А вот с геологами пришлось воевать, а, чтобы не портить себе нервы, я заставил своего фельдшера завести тетрадь осмотра каждого геолога. А не прошедших осмотр отправлять ко мне на собеседование после, которого ни один из них не пропускал эти осмотры.

Гром грянул неожиданно. Ко мне прибежал фельдшер и доложил:

– Товарищ капитан, Галю Дюжеву укусил клещ за ухом. Я его вытащил, но он укусил её по-видимому ещё в обед и у неё распухла голова и шея, я ввёл ей сыворотку, но никаких изменений нет! У неё высокая температура, и её надо госпитализировать! – я сразу же включил радиостанцию и начал вызывать Владивосток, но Владивосток молчал, там окончился рабочий день и на радиостанции дежурных не было. Таким же образом молчало управление Уссурийска. Тогда, я переключился на радиостанцию особого отдела. Радист откликнулся сразу. Я попросил к аппарату дежурного и объяснил ему создавшее положение, что Владивосток и Уссурийск молчат, а мне надо срочно госпитализировать Дюжеву в больницу или госпиталь. Дежурный пообещал мне помощь и сказал:

– При любом исходе, я свяжусь с вами и сообщу результаты.

А Дюжевой становилось всё хуже и хуже. Примерно через полчаса дежурный вызвал меня и сообщил:

– Мне удалось по телефону связаться с начальником пункта управления и во Владивостоке, и в Уссурийске, которые ответили, что у них на плане нет вылетов вертолётов в ночное время и придётся ждать утра! – я попросил дежурного связаться с врачами госпиталя, которые бы дали рекомендации моему фельдшеру, что предпринимать в таких случаях.

Надо отдать должное этому дежурному капитану, он ночью нашёл врача, который специализировался в этом направлении, вызвав его к себе на радиостанцию, посадил перед микрофоном, и тот по радио инструктировал моего фельдшера. Но к нашему стыду и сожалению у фельдшера не было тех лекарств, которые рекомендовал врач.

Утром меня вызвал Владивосток и началось:

– Кто? что? Как? И почему? – едва сдерживая гнев, я объяснял, а когда эти вопросы затянулись, я рявкнул:

– Сколько можно спрашивать? Я хочу узнать, когда будет вертолёт за больной! – а в ответ услышал:

– У нас не лётная погода и до вечера вертолёта не будет! – Уссурийск подтвердил тоже. А в двенадцать часов ночи Дюжева Галина скончалась.

Вертолёт пришёл только на следующий день вечером. Проводить Галину в последний путь собрались все. Стояли все молча, потупившись и все, как один вспоминали, как всего только три дня назад, Галина на этом же месте, связав красивый венок из белых цветов на голову, пела украинские песни и все с удовольствием слушали её. Мне, как старшему здесь полагалось произнести речь. Однако, я стоял и не мог произнести ни слова, так-как горло и грудь сотрясали нервные спазмы. Наконец, собрав силы, я с трудом произнёс прощальные слова, глазами ничего не видя, так-как их заполняли слёзы, а в слезах были все, и Спиридонов и геологи, и фельдшер, и мои офицеры, и солдаты, девушки плакали навзрыд.

Вертолёт улетел, увозя Галину на погребение, а мы ещё долго стояли, глядя на удаляющую точку вертолёта, и каждый думал о своём, и о том, как хрупка человеческая жизнь перед лицом природы. После этих скорбных проводов все молча разошлись по своим работам, а я сообщил по радио в Уссурийск:

– Вертолёт с телом вылетел. Встречайте.

И опять потянулись дни за днями похожими друг на друга, приносящие каждый раз новые заботы и новые впечатления. В какой-то день к вечеру, вернувшиеся мои охранники с бригады, работающей на правом фланге сообщили мне:

«Примерно в трёх километрах от их участка по долине к морю, они видели дымок от костра, который появлялся несколько раз на одном и том же месте». Отметив замеченное на карте, я решил на завтра пойти с бригадой и лично удостовериться в увиденном. К месту работы геологов, мы шли примерно часа полтора. Оставили одного караульного охранять геологов, с двумя пошли к месту откуда они видели дым, и точно, за далёким бугром поднималась на фоне тёмной сопки узкая струя дыма, но откуда она исходит из-за бугра было невидно. Я решил пройти по правому склону сопки столько-сколько позволит рельеф, чтобы увидеть, что делается за бугром. Прошли порядка полутора километра, и нам открылся участок долины, по которому проходил наш ручей и на жёлтой россыпи песка на берегу в бинокль был виден костёр, над которым на кольях висел казан, а невдалеке от него четыре человека промывали песок. Ясное дело, это были дикие старатели, о которых мне говорил начальник особого отдела.

Действуя согласно ранее полученной инструкции, мы не стали привлекать их внимания, а по прибытии в лагерь, я связался с особым отделом и их дежурному сообщил:

– В поле зрения нашего наблюдения выявлены люди, предположительно старатели! – и назвал их координаты. Дежурный сообщил мне:

– Я доложу по команде, и сегодня же получите распоряжение по дальнейшим действиям! – Распоряжение пришло менее чем через час. В этом распоряжении нас благодарили за бдительность и предписали:

– Вести за ними дневное постоянное наблюдение, записывать все их действия до тех пор, пока не сообщим о прекращении наблюдения!

Наблюдать за ними пришлось ещё три дня. На второй день, мы слышали не вдалеке от нас звуки вертолета, но к нам он не прилетал, а на следующий полу день, мои наблюдатели сообщили:

– Костер в стане старателей внезапно потух. – и мы видели, как четверых людей со связанными назад руками вели три автоматчика за сопку, из-за которой потом поднялся и улетел вертолёт.

Ещё несколько раз в интересные места меня водил Спиридонов, показывая мне месторождения ртути, киновари (свинцовой руды), мрамора и малахита, выходы из земли угля необыкновенной толщины более пяти метров.

В своём деле Спиридонов знал всё, и проходя по любой местности, он мог идти и комментировать, какие полезные ископаемые лежат у нас под ногами или окружают нас. Он только изредка для уточнения мог ковырнуть своим молотком в склон сопки или камень, выглядывающий из земли. Ему подстать были и остальные геологи, несмотря на то, что они были значительно моложе нас. Без всяких приключений, мы отработали участки со второго базового лагеря и перешли на третий самый северный участок.

Здесь местность была скалистой, прорезанная массой быстрых речушек и ручьёв. Таёжные деревья здесь были пониже, но кряжистее чем на предыдущих участках.

Нас предупредили:

– В этих местах обитают несколько взрослых тигров. Случаев нападений их на людей не наблюдалось! Однако осторожность необходимо соблюдать и не в коем случае не допустить уничтожение тигра, так-как они охраняются законом!

По ночам, мы часто слышали громоподобный тигриный рык, комментируя, который Спиридонов говорил:

– Это встретились два самца и делят свою территорию, а иногда слышали звуки маралов, которые они обычно производят весной, подзывая на турнир соперников, чтобы показать себя самкам.

А Спиридонов подсказывал мне:

– Это не марал орёт, это его рёв имитирует тигр, и ему часто удаётся его обмануть.

В этих местах охранники часто находили места с остатками крупных костей, копыт и черепов маралов, оленей, изюбрей и лосей, которых здесь водилось очень много.

Все горные речушки и ручьи были прозрачными и стекали все, как один в сторону моря на восток. В преобладающем большинстве в них было полно рыбы, хариусы, ленки и даже крупная форель. Эта рыба ловилась на примитивные удочки, состоящие с короткой палки полутораметровой лески, маленького грузила и здоровенного крючка, на который можно было насаживать любую наживку, и забрасывать под любой малый или большой водопады, или водоворот. Крючок не успевал погрузиться в воду, а на нём уже билась внушительных размеров рыбина, которую потом несли на пищеблок или Спиридонову, который искусно солил ленков и форель.

Как я понял, работая с этого лагеря геологам удалось найти ещё три искомых месторождения на одной из которых меня сводил Спиридонов.

Это место смотрелось как большой распадок или даже долина, расположенная между двух гряд высоких скал по средине, которой протекал ручей с глубоким каменистым руслом.

Ещё спускаясь в долину, Спиридонов предупредил меня:

– Никакую воду здесь не трогать, и красивые камни в карман не совать, а подойдя к ручью, он открыл радиометр и моментально стрелка его резко упёрлась в правую сторону, он сразу выключил прибор и спросил меня:

– Ты понял, что здесь творится?

– Понял! – ответил я, – Понял! – потом они сняли теодолит со спины осла, установили его, сориентировали, записали отсчёты и нанесли необходимые точки на карте.

Эта долина, как и другие подобные ей пугала, какой-то неприятной тишиной и причудливо изогнутыми деревьями и не обычными кустарниками, у которых были истончёнными ветки и листья.

Я не знаю, что там залегало, но там было, что-то серьёзное о чём не принято было говорить даже в отряде. Всё это описывалось в виде цифр в отчётах Спиридонова, которые, не вскрывая, я сдавал секретчице, которая прилетала каждый раз с вертолётом.

Близилось завершение наших работ, и я передал об этом в Управление во Владивосток и в Уссурийск. Мне ответили:

– Вертолёты запланированы. С собой заберёте только своё военное имущество, вооружение и боеприпасы! Упаковывать ничего из остающегося имущества не надо, всё оставьте на месте! – но у нас оставалось в запасе около тонны, запасённой нами рыбы и трёх литровых банок 20 икры. С икрой было проще. Я просто раздал эти банки геологам, а куда девать было рыбу, я не знал. Геологи взяли по несколько рыбин себе, но это нисколько не уменьшило количества рыбы.

У Спиридонова было не заполнено образцами ящиков десять, и я приказал заполнить их рыбой. Половина рыбы поместилось туда.

– А зачем она тебе? – спросил Спиридонов.

– Так отдадим её летчикам, они ей будут рады. Поделятся со своими ребятами, и к тому же покажем, где осталась остальная рыба, может заберут её потом, если её не съедят медведи!

Прилетевшие за нами вертолётчики были очень довольны нашим подарком и заверили нас, что рыбу они, оставшуюся в яме заберут.

Высадили нас на военном аэродроме в Уссурийске, где нас и геологов встречали люди из геолога Управления Приморского края начальник особого отдела 5 Армии и несколько офицеров из Штаба Армии.

Нас поблагодарили за проделанную работу. Вручили всем без исключения более чем скромные денежные премии, пожелали здоровья и успехов, и освободили нас.

ЧАСТЬ 30

ОБЕЗВРЕДИТЬ ЧАСОВОГО

Грузовые машины из нашего полка уже ждали нас. Мы погрузились и направились в своё Смоляниново, где и оказались через четыре с половиной часа.

Прибыли мы в часть второго августа. Я доложил комбату о прибытии, а он направил меня к командиру полка. Командиру полка, я доложил то же самое, а он, усадив меня, достал какую-то бумагу и сказал:

– Борис, бери читай! – это была присланная из округа программа осенней проверки 141 Гвардейского танкового полка управлением боевой подготовки Дальневосточного военного округа. Начало проверки третьего сентября проверяется в полном объеме первая танковая рота, и ещё несколько рот по состоянию техники и вождению механиками водителями и офицерами. У меня же проверялось всё.

Понимая важность прочитанного, я обратился к командиру полка:

– Товарищ полковник, я надеюсь, что этот месяц мой личный состав не будут дёргать в наряды и другие работы, мне надо восполнить пробел в боевой подготовке, который появился в результате командировки роты на Госзадание!

– Борис, ты много хочешь, смотри! – и протянул ещё бумагу, – Это заявки дивизии на личный состав на весь месяц, что я могу сделать? Я комдиву говорил, что твою роту надо освободить и дать возможность заниматься, но это было до прихода программы проверки! Он сказал, когда Каганский вернётся, пусть идёт ко мне, будем решать!

– Так разрешите мне идти к комдиву, товарищ полковник!

– Иди и захвати с собой вот эти заявки!

Комдива я встретил у входа в его кабинет. Увидя меня и, выслушав мой доклад о прибытии, спросил:

– Ты ко мне?

– Так точно к вам, товарищ генерал!

– А что так сразу?

– А сразу потому, что только, что прочитал программу окружной проверки, там моя рота проверяется по всем дисциплинам и состоянию техники и вооружения!

– А что ты от меня хочешь?

– От вас, товарищ генерал, я хочу, как и в прошлый раз освободить роту от всех нарядов и работ вплоть до начала проверки потому, что эти два месяца, я боевой подготовкой с личным составом не занимался!

– И больше тебе ничего не надо?

– Не надо, товарищ генерал! Всё остальное сделаем сами!

– Добро! – сказал генерал, – Иди работай, а мы с начальником штаба дивизии и полка подумаем, как твои просьбы воплотить в жизнь!

На следующий день в полк пришёл приказ. Первую танковую роту освободить от всех нарядов и работ до 23 сентября 1964 года.

Имея целый месяц свободы действий составил расписание занятий до самого начала проверки, выделив первым делом три первых дня для дообслуживания техники, так-как нас всех сняли прямо с эшелона, а обслуживали все десять машин три солдата и два офицера, командир взвода Рзаев и Володя Стременко. Сделали они много. Все танки они законсервировали на кратковременное хранение. В силу возможности обслужили, а лично Володя Стременко каждый танк продефектировал и составил дефектные ведомости, по которым можно было каждому экипажу приступать к их устранению. После обслуживания техники, спланировал стрельбы, вождения, специальную подготовку и контрольные занятия по физической подготовке. Всё закрутилось своим чередом ничем, не отличаясь от такой же весенней подготовки, правда число контролирующих увеличилось, но помощи от них кроме, как полковника Микушко не от кого не было. Они часто вносили сутолоку, неразбериху и нервозность, иногда доходило до того, что несмотря на моё слоновье терпение, я выходил из себя и посылал всю эту свору куда-нибудь за горизонт самыми отборными русскими словами, которые понятны во всём мире.

Вся эта свора оскорблялась, лаялась и бежала жаловаться командиру полка или командиру дивизии. Особенно настырные из числа политработников бежали жаловаться начальнику политотдела полковнику Козаченко. Однако, Козаченко был спокойным и разумным, и в таких случаях спрашивал:

– А он, что морду тебе набил?

– Ну, а раз не набил, то чего ты жалуешься? Ты кто? Ты политработник, твой рабочий орган твой язык, а раз он его тебе заткнул, значит, ты не умеешь им пользоваться или твой язык начал плести не то, что положено! – и тут же спрашивал:

– Я тебе всё понятно разъяснил? То-то же! – а встретив меня корил:

– Борис, ты зачем обижаешь моих работников? Обзывая их всячески.

– Так, товарищ полковник, напрашиваются!

– Как это? – спросил он.

– Так, товарищ полковник, нет бы пытались учить методике полит подготовке, так норовят учить меня, как надо обучать подчиненных огневой подготовке, вождению и другим дисциплинам, в которых имеют самые смутные понятия!

– А ты, Борис, в таких случаях посылай их туда же, но не по-русски!

– Понял Вас, товарищ полковник, но боюсь одно, так я хоть душу отвожу, а так как вы говорите ещё не пробовал!

Проводя занятия на танкодроме по вождению, где-то перед полуднем зазвонил телефон, и дежурный по штабу дивизии сообщил мне:

– Вас срочно вызывает командир дивизии!

До штаба было близко, и я побежал туда. В приёмной сидел адъютант, который увидел мои запылённые сапоги, протянул мне щётку. Я смахнул с них пыль, глянул в зеркало, причесал свои волосы и зашёл к генералу. Доложил о прибытии. Генерал встал, поздоровался за руку. В кабинете у него сидел моряк подполковник с голубыми просветами и авиационными эмблемами. Генерал представил его мне, как командира вертолётного полка из Ново-Нежина и объяснил:

– У них там беда. На посту по охране боеприпасов сошёл с ума часовой и никого на пост не пускает, ни своего разводящего, которого не узнаёт, ни начальника караула, ни командира полка. Насильно снять они не умеют, да и опасно. Часовой грозится в случае чего стрелять по штабелям взрывателей, а боеприпасов на складе хватит, чтобы снести с лица земли и аэродром, и само Ново-Нежено, да и нашему Смолянинову достанется, если начнут разлетаться реактивные снаряды. Начальник разведки дивизии, которого я бы послал туда лежит в госпитале, но я надеюсь, что и ты справишься! Твоя задача не спеша разобраться в обстановке, выявить возможность бесшумно и без последствий снять часового сохранив ему жизнь и здоровье. Возьми с собой, как можно меньше людей, необходимое оружие и транспорт. Вопросы есть?

– Нет, товарищ генерал, вопросов нет! Всё сделаю!

На машине командира вертолётного полка заехали на танкодром, где вождением руководил Володя Стременко. Вызвал на вышку старшего лейтенанта Чебан и приказал ему руководить вождением, а Володе Стременко подогнать к вышке плавающий ПТ-76, который ожидал очереди вождения механиков водителей разведвзвода полка. Вызвал к себе самых отъявленных в прошлом хулиганов: Мишу Ваксман, Володю Рейко и калмыка Батаева Арслана, которого все звали дитём степей. Это дитё ростом под два метра знал о лошадях всё, но в танковом деле смог освоить досконально только профессию заряжающего, он отменно и виртуозно мог работать верёвкой, канатом и даже проволокой, сделав на них петлю, и не глядя попадал ею в радиусе 25 и более метров на любой предмет, стоящий или, движущийся, почти не глядя на него. Собравши их всех, я объяснил задачу, что спешить не будем, а постараемся отвлечь часового так, чтобы наше дитя степей смогло накинуть на него свой аркан, ну, а дальше по обстановке! Поедем на Птушке по над забором, подобрали для аркана новую танковую верёвку.

Володе Стременко, я поручил вести танк. До Ново-Нежено было не далеко, а войсковая часть стояла на окраине посёлка в сторону Смоляниново. Заехали за командиром на территорию, забрали начальника караула, который показал нам дорогу к складу, попросил командира полка к складу подогнать санитарную машину с врачом и выслушал начальника артвооружения, который сориентировал меня, где какие и с чем штабеля боеприпасов и взрывателей. Боеприпасов оказалось очень много потому, что здесь хранился ещё боезапас для полка летающих гидросамолётов БЕ-6.

Забор склада был дощатый высотой два метра, а поверх него с наклоном наружу шли три нитки колючей проволоки. Трава вокруг забора была выкошена на ширину более 10 метров.

Мы подъехали к правому углу забора, осмотрелись и, увидев на расстоянии от угла в двухстах метрах часового, который с карабином ходил вокруг штабелей, примыкающих близко к забору.

Не закрывая люк, я дал команду Володе двигаться вдоль забора на первой передаче и на малых оборотах. Остальным дал команду не высовывать головы в люк.

Не доезжая до часового метров 20, увидел, что тот даёт знак остановиться, и карабин нацеливает на танк. Я дал команду заглушить танк.

В это время часовой подошёл к забору так, что между нами было расстояние всего метров 10. Часовой был невысокого роста, белобрысый, с обильными веснушками на щеках, и никаких признаков безумия его лицо не выражало.

Я спокойным голосом сказал ему:

– Сынок, нам надо проехать вдоль забора, чтобы там за складом проверить проходимость болота, другого туда пути нет!