Текст книги "Кавказ. Выпуск XV. Постижение Эльбруса"

На Приюте одиннадцати. 24 августа

Высота 4200 м… Полная отрешенность от всего обычного… Одна забота, одно стремление – подняться на вершину Эльбруса… Уже все собрано, все налажено, остается только подготовить себя внутренне, собрать всю силу воли… Но вот и она собрана… Теперь это уже стальная пружина… Остается отдаться впечатлениям высоты, очарованию гор Кавказа, взять все, что они могут дать… А горы дают многое…

Две трети состава Альпиниады – слушатели различных военных академий, горы же представляют огромный интерес для людей всех специальностей. Для всех военных они интересны, так как по горам проходят границы Союза на Кавказе, на Памире и в других местах… Для всех инженеров, организаторов транспорта горы ставят очень серьезные задачи быстрых и удобных средств сообщения на автомобилях, самолетах или по рельсовым путям. Техника горных дорог несравненно труднее, чем равнинных, а здесь с ледяных полей Эльбруса командиры видели перед собой весь Главный хребет Кавказа и на живой карте его рельефа могли мысленно ставить перед собой и разрешать все проблемы транспорта в горах, преодолевая в воображении любой наклон, просверливая тоннелями горные массивы. Для инженеров, электротехников и гидротехников горные потоки Азау и Терскола, Донгузоруна и река Баксан ставили интереснейший технический вопрос об использовании грандиозных запасов их «белого угля», или энергии текучих вод.

Командиры, участники Альпиниады, представители практических научных военных дисциплин при виде этой грандиозной горной системы, протянувшейся на 1700 км с востока на запад, невольно начинали ставить перед собой вопросы применения военной техники в горах.

Но и помимо этого все виденное в походе вдруг оживало. Люди, которых они встречали, – кабардинцы, балкарцы, сваны, карачаевцы – заставляли поднять целый ряд вопросов сложной и интересной этнографии Кавказа. Всплывали в воображении могильники Чегема, через который прошла четвертая колонна, и огромный интерес возбуждала археология этой удивительной страны… Невольно поднимались вопросы о многочисленных народах и интереснейших языках Кавказа, принадлежащих к одной из самых древних семей языков. И участники Альпиниады узнавали, что в этом отношении Кавказ не сравним ни с каким другим краем на земном шаре. Но, пожалуй, еще интереснее на Кавказе разнообразие живых форм быта.

Участники похода на пути своем видели пастухов, которые по виду напоминали как будто первобытно-пастушеские времена, а в Кабардино-Балкарии на таких же точно горных лугах, в таких же условиях они видели колхозные молочные фермы и сыроваренные заводы с самым культурным оборудованием, с сараями под черепичными крышами, с коровами швицкой породы.

Здесь, на высоте, вспоминалось все обилие новых замеченных фактов, они осознавались, укладывались в памяти и вставали перед воображением в новом виде, в свете напряженной исследовательской мысли.

Лежа на пригретых солнцем темных лавовых скалах, приятели на свободе отдавались самым задушевным беседам.

Городские люди, военные, инженеры, занятые целый день, а то и ночью своей работой в управлении, которым иной раз даже казалось, что они совсем утратили всякую связь с природой, здесь снова чувствовали ее, как никогда в жизни или, может быть, в самом раннем детстве.

Горные вершины, Эльбрус, Кавказ в целом, – будили какую-то острую мысль… Казалось, когда они глядели вдаль на Казбек и прямо перед собой на дивный купол Ушбы, а где-то на западе, совсем в небе, на Штавлер… что можно постигнуть мыслью все в природе и через нее понять и себя.

Увлекали всех большие и красивые панорамы Кавказа и невиданный никогда, рассыпанный вокруг научно-образовательный материал.

Хотя бы вот эти самые лавовые скалы, на которых они лежали и под которыми, вот тут, залегла магма.

Но всем хотелось смотреть не в земные недра, а на горы – на Донгузорун и на Ушбу… На эту раскрытую красоту земли и неба.

Солнце грело. Снега сияли. От них шел холодок. Люди грелись на камнях, как ящерицы, и просто в такие минуты ни о чем не хотелось думать. Здесь красота насыщает все видимое грандиозное пространство Вселенной, чего нигде не получишь, ни в какой художественной галерее…

Альпинисты молчали и только переглядывались.

Природа везде красива и всюду раскрывает перед человеком свои тайны, если только он является к ней с ясным умом. Но богатство и красота форм и красок в альпийских областях гор совершенно несравнимы с природой равнин. И, конечно, недаром у тех, кто бывал в альпийских областях, развивается совершенно исключительная страсть к горам.

Здесь, на Приюте одиннадцати, в спокойной обстановке отдыха, когда все приспособились и акклиматизировались, горы начали будить какие-то новые, дремлющие в городах и на равнинах чувства. И почти все очень остро сознавали и наслаждались этим живым новым ощущением высоты.

И оно на Эльбрусе, когда уже сам грандиозный Кавказ оказался под ними, было вполне понятно. Людям, живущим в городах, это чувство высоты неизвестно. Живя на равнинах, мы легко и хорошо ориентируемся на их поверхности, и тут мы знаем все по опыту нашего зрения, наших рук, ног, мускулов, что такое километр или десять-сорок километров и т. д. Но высота людям равнин, их чувствам совсем неизвестна. Самое большее, что их глаза практически испытали, – это высота пятидесятиэтажного дома. Что такое движение вверх, по продолжению земного радиуса, – на равнинах совсем неизвестно. А тут при каждом шаге подъема все остро ощущали сначала километр, по вертикали до Кругозора… потом еще километр по вертикали – и уже высота 4 км над морем… И все переживали новую, неведомую на равнинах радость. Всеми овладевало стремление ввысь. И почти для всех, кто его испытал, оно становилось стихийным и даже беспредельным. Ведь именно этот бессознательный порыв ввысь и создал девиз всех альпинистов всех народов: «Вперед и выше!».

Ночь на Эльбрусе

После обеда и тихого часа быстро, незаметно, тихо приблизился вечер. Началась феерия зари на Большом Кавказе, на всех его вершинах – от Казбека до Абхазских Альп. За хребтом вдали клубились облака в розовых и фиолетовых тонах, а впереди прямо к небу устремлялся в золотых лучах гранитный Донгузорун. К Ушбе приплыло бело-розовое нежное облако и скрыло ее в густой пелене. Где-то глубоко снизу, в Терскольском лагере, зажглись костры, и их дымки струйками поднялись из сосен. Суета и дневные звуки затихли на Приюте одиннадцати. Откуда-то издали донесся глухой удар упавшей лавины. Звеневшие стеклянными струями ручейки на льду все стихли. Еще несколько минут – и весь Главный хребет утонул в сумраке. Над лагерем ярко загорелся Эльбрус двумя огнями своих снежных кратеров. И над ним на западе показалась первая вечерняя звезда – Венера. Она мерцала, и ее свет переливался зелеными лучами… И вдруг и сам Эльбрус погас и выделился в небе темным силуэтом… Все дали померкли.

Прошел час. Из-за Главного хребта поднялась луна такая яркая, что при ее свете можно было читать, и снова встали и поднялись еще выше к небу горы Главного хребта. Опять в лунном зареве вырос Донгузорун. Он представился встающим из тьмы каким-то космическим виденьем… Под ним клубились облака, блестевшие в сиянии луны. Над Сванетией вышла вверх из облаков в голубом лунном свете Ушба…

И любители природы опять долго не могли оторвать от нее зачарованных глаз. Шли тихие задушевные беседы…

Особенно увлекла эта ночь астрономов-любителей.

В вышине над ними сияли, мерцая, звезды, такие ясные и большие, каких не видно снизу. Их здесь несравнимо больше, чем видно с равнин, так как атмосфера прозрачнее. Ее плотность сократилась на две пятых, и, главное, в ней совсем нет пыли. И эта бесчисленность звезд создает новое волнующее впечатление. Кажется, что одни из них ближе, другие дальше, и глаз их ощущает на разных высотах в мировом пространстве. Видно, что все звезды не просто далекие светлячки, точно разбросанные для красоты по небесному своду, какими они кажутся нам всегда, а действительно неведомые нам миры, о которых свидетельствует нам астрономия. Ощущение разности расстояний, полученное глазом, заставляет остро-волнующе сознавать, что это бесчисленные живые миры необъятной Вселенной. И от этого непосредственного ощущения грандиозной жизни Вселенной поднимаются самые значительные, самые важные мысли и чувства о ее красоте, безграничности, величии.

И все молчат, глядя на небо, взволнованные впечатлением зрелища великого творческого процесса вселенной, потрясенные живым чувством ее беспредельности.

На Приюте одиннадцати. 25 августа

Высунув головы из спального мешка, раздвинув дверцы низенькой альпийской палатки, командиры встречали утром рождение из мрака сияющей линии снеговых вершин Главного Кавказского хребта.

Облака, залегшие в ущельях, темнели внизу и клубились в ночном хаосе. Первым выделился из тьмы далеко на востоке Казбек, и за ним тотчас же вспыхнула Ушба. В небе над хребтом всколыхнулись бледно-голубые, зеленовато-оранжевые, трепетные розовые переливы. И вдруг тихо засияли в утренних лучах вершины всех вечноснежных гор… Облака поднялись… Растаяли… Все засияло и засверкало.

Не вставая, высунув головы из спальных мешков, альпинисты отдавались созерцанию красоты гор и неба, боясь нарушить словами впечатление.

И вдруг мимо палаток резко прожужжали лыжи, и неожиданно вниз понесся человек. Это был метеоролог-наблюдатель Виктор Корзун, проведший на Эльбрусе уже две зимы на метеорологической станции, несколько выше Приюта одиннадцати, на высоте 4250 м – на так называемом Приюте девяти.

Корзун быстро летел, делая виражи, поднимая снежный вихрь, и в минуту обратился в черную движущуюся точку среди снежных и ледяных пустынь Эльбруса. И видя этого человека-муху, летающего на лыжах, глаза начинали понимать всю грандиозность Эльбруса. Но вот он поднялся на лыжах ближе к палаткам лагеря, и стало слышно, как он напевал, не подозревая, что кто-нибудь мог видеть и слышать его в сонном лагере, и затем снова бросился на лыжах вниз, то замедляя ход, то ускоряя спуск, то прыгая на легких буграх.

Носясь по Эльбрусу, Корзун, казалось, весь отдавался радости, рожденной в нем светом утра и силой кипевшей жизни.

Когда он подошел к палаткам, лицо его было радостно и в то же время серьезно. Он был неподражаемо легок и грациозен на своих лыжах, а его улыбка и глаза усиливали собой разлитое в это утро на Эльбрусе ликование жизни.

Пока лагерь просыпался, он летал над ним вверх и вниз по ледяным полям Эльбруса, и в его движениях чувствовалось, что солнце так же непосредственно родило в нем восторг этих легких, быстрых, широких движений, как заставило сиять лучами горные вершины и пустило плавать облака по залитому светом небу.

Метеорологическая станция на Эльбрусе, на высоте 4250 м, была открыта осенью 1932 года, и Корзун уже дважды зимовал в ее домике, прилепленном к лавовым скалам. Этот 25-летний юноша с двумя сотрудниками, Александром Горбачевым и Николаем Гусаком, провел здесь две зимы в условиях, пожалуй, более тяжелых, чем всякие полярные зимовки. Много раз приборы записывали ветер в 70 м в секунду, когда фанерный домик весь вздрагивал и вот-вот готов был скатиться со склонов Эльбруса в снежном буране. Температура в такие дни внутри помещения падала до – 26°. Отрезанность от мира была полная. И в обе зимовки под конец не хватало продуктов питания. Их приходилось растягивать порциями. И все-таки Корзун и его товарищи систематически вели наблюдения и записывали три раза в день показания приборов, иной раз вылезая из своего домика каютного типа на животе или ползком, держась рукой за стальной трос, чтобы не быть снесенными ветром, и затем передавали по радио окрестным станциям показания своих приборов.

Виктор Корзун, радист и наблюдатель так акклиматизировались здесь на высоте больше 4 тысяч метров, с давлением 465 миллиметров, что чувствовали себя, как внизу, на равнинах.

Пока лагерь просыпался, выбежал на лыжах товарищ Корзуна, Юрий Кожухарь, и они вдвоем стали кружить над Приютом одиннадцати. И едва лыжники отбежали от лагеря, где в это утро суетилось вокруг палаток больше 100 человек, в необычайном для Эльбруса многолюдстве весь лагерь стал казаться каким-то скоплением людей-мух на снегах Эльбруса, которые то сползались, то расползались, то замирали на месте и только подчеркивали грандиозность и нетронутость природы Эльбруса.

– Какая незабываемая ночь, – говорил командир своей компании, – а вот утро, пожалуй, еще лучше.

И они заспорили, что лучше на Эльбрусе – ночь или утро.

Все суетились у единственного костра, где кипятили чайники, жарили на вертеле колбасу, варили какао, компот, а более предприимчивые пытались даже из яичного порошка приготовить яичницу.

– После завтрака врачебный осмотр, – объявил начальник эшелона.

Многие призадумались: а вдруг послушают сердце и не пустят на вершину. Нет, невозможно. Однако придется подчиниться. Этого требует дисциплина.

И все с волнением шли на врачебный осмотр. Но все оказалось благополучно. Весь состав эшелона шел на Эльбрус полностью.

Компания в несколько человек в трусиках, босиком на снегу стала играть в снежки. Смех, крики, таявшие в воздухе, как чириканье воробьев.

– Товарищи, не растрачивайте энергию!

И снежки прекращены, лица серьезны. Надо готовиться и собираться в поход на вершину.

Все вновь просматривают свое снаряжение после опыта морозной ночи, испытав ветер, который ночью дул с вершины, резко обжигая лицо и руки. Главная забота – как бы не обморозить пальцев на ногах, как бы так пригнать вещи и обуться, чтобы было и тепло, и просторно. И тут все дружески обсуждают и осматривают обувь товарищей, пригоняют кошки, помогают их подвязывать, напоминают правила. Пробуждены все коллективистические чувства. Общее дело трудного похода на вершину требует огромной спаянности всего коллектива. Альпинисты, только что познакомившиеся в походе, чувствуют себя близкими друг другу. Некоторые после многих лет знакомства в городе и встреч по службе здесь, в горах, вдруг впервые сближаются. Тут все просто и ясно относятся друг к другу. Чувство взаимной связи оказывается очень сильным.

Один несет носки, другой варежки, кому их не хватало. Достают рубашки, теплое вязаное белье – словом, делятся всем, взаимно осматривают весь костюм для штурма, чтобы обеспечить общий успех.

Там, внизу, в лагере «Терскол», не все понимали трудности восхождения на Эльбрус. Ощущая в себе избыток сил, многие представляли себе Эльбрус легким и доступным. Действительно, на нем нет трудностей в виде отвесных скал, непроходимых ледяных трещин на том пути, который так тщательно был подготовлен руководством Альпиниады. Но теперь все понимали настоящие подлинные трудности Эльбруса. Все знали и видели, что от Приюта одиннадцати им надо преодолеть долгий марш по льду в кошках с подъемом почти без остановок в 1400 м по вертикальной линии. Главное, теперь все уже знали, что такое разреженная атмосфера на Эльбрусе, когда в первое утро, для того чтобы обуться на Приюте одиннадцати, каждому требовалось не менее часа, а иные затрачивали и полтора. Все понимали, что им надо будет идти в кошках часов четырнадцать подряд и что даже по Москве не все бы из них выдержали такой длительный марш в теплой тяжелой одежде. Но тут была непоколебимая целеустремленность к вершине, и все надеялись на себя. У всех было настроение, которое не позволяет ни при каких условиях отступать, пока не разрешена поставленная задача. Собранная воля и внутренняя дисциплина давали всем уверенность в успехе. Все, кроме того, верили и знали, что методика массового восхождения в строю разработана руководством Альпиниады с полным знанием дела и во всех подробностях. Ничего не было поставлено на авось.

Солнце сверкало и грело, конусы Эльбруса все время были перед глазами и манили к себе, но при этом поразительно, что, когда командиры смотрели на них утром, они всем им казались несравненно более высокими, чем накануне: настолько глаза их уже привыкли оценивать высоту. Ощущение высоты… Красота панорамы… Настроение веры в успех и радости за его достижение и по отношению к себе самому, и ко всем товарищам по Альпиниаде, и ко всей Красной армии…

Командиры РККА все привыкли отводить серьезное место спортивным занятиям и упражнениям. И здесь, в обстановке Эльбруса, они особенно хорошо понимали, что альпинизм – это тоже своеобразный спорт и при этом в высокой степени увлекательный и интересный. Тут и необычайное разнообразие художественных впечатлений, и огромное количество научно-образовательных наблюдений, сведений и опытов, а иногда даже и некоторые ценные научные достижения.

Здесь были группы представителей разных родов войск. Инженеры-радисты приспосабливали свои аппараты к высокогорным условиям и должны были поднять один из них на вершину, чтобы определить условия передачи и приема с высоты в 5600 м и усовершенствовать его конструкцию.

Кавалеристы и ветеринарные врачи привели на Приют одиннадцати трех коней в седлах с нагрузкой и должны были поднять их еще выше.

Военные врачи все время вели наблюдение над своими товарищами, исследовали кровь, устанавливали ее давление, слушали сердце, следили за малейшими признаками горной болезни, испытывали все практикующиеся средства ее предупреждения и лечения, устанавливали точно методику акклиматизации.

Большая роль была опять отведена и авиазвену Альпиниады. Перед полуднем вдруг далеко внизу, в ущелье Баксана, показался маленький, как стрекоза, самолет и послышался шум пропеллера.

Две-три минуты – и стрекоза выросла в аэроплан, реявший над ледяным полем Эльбруса, а сверху казалось, что он точно ползал по ледяному полю и за ним носилась его тень. Еще минута – и самолет стал кружить над головами командиров, бросивших все свои сборы и приветствовавших его криками «ура! ура!».

Летчик сделал круг так низко, что все видели его лицо, вытянул руку за борт и сбросил красный вымпел с приказом начальника Альпиниады… Еще минута – самолет улетел к северу мимо конуса Эльбруса, завернул и скрылся за ним… И всем стало жутко. Прошло две-три минуты, он не показывался. И вдруг вылетел с запада, из-за Эльбруса, сделав полный круг вокруг его кратеров. Когда он проносился над лагерем, командиры кричали «ура!» и аплодировали, а летчик, сделавший несколько виражей, понесся вниз к Терсколу и затем скрылся в ущелье Баксана, как сурок, влезая в нору.

Весь лагерь снова вернулся к прерванным сборам на вершину. И все остро чувствовали, как завидно легко летчики преодолевают высоту. Но все понимали, что это совсем не просто, хотя преодоление высоты на аэроплане для альпиниста – это то же, что для любителя и знатока парусного спорта прогулка на пароходе.

При альпийских восхождениях оказываются возбужденными и гармонично развиваются одновременно все физические и психические свойства человека.

Выносливость, ловкость, свобода движений тела соединяются с инициативой, самодеятельностью, решительностью и выдержкой. В каждом участнике длительных и трудных восхождений выявляются все эти свойства, и их зачатки могут развиться в ярко выраженные способности.

За дружескими беседами застала командиров новая вечерняя заря на Эльбрусе. Его снега опять горели и гасли и затем скрылись в фиолетовых тонах тихого вечера в горах. Едва день погас, все тотчас залезли в свои спальные мешки и спрятались в палатках. Подъем для сборов к штурму вершины был назначен в полночь. Сначала сквозь брезент палаток тускло просвечивали огни свечей. Слышались тихие голоса. Но вот начальник эшелона тов. Глаз обошел всех… Свечи погасли… Все стихло…

Штурм вершины

Тридцать шесть человек разместились в домике «Приюта ОПТЭ» вагонного типа, с койками в два этажа. Здесь много народу и больше всего суеты перед сном. Душно. Открывают дверь. И все-таки душно и трудно уснуть. Всех заботит марш на вершину. Каждый стремится получше отдохнуть перед походом. Остается еще пять часов, и можно еще неплохо соснуть и набраться сил. Но слишком велики тревога и забота. Все понимают, что марш на вершину – это совсем не то, что было раньше. Его трудности несоизмеримы со всеми предшествовавшими дневными переходами.

До скал Приюта одиннадцати добирались очень многие и в дореволюционное время и множество советских альпинистов, а до вершины далеко не все, кто был на Приюте одиннадцати.

«От начала времен» до Октябрьского переворота на Эльбрус было совершено всего 29 восхождений, и каждое из них регистрировалось и отмечалось в печати. Правда, тогда на склонах Эльбруса не было никаких приютов, тропа восхождения совсем не была освоена, каждый строил по-своему свой маршрут к вершине. Но, может быть, самое главное, у альпинистов тогда не было и мысли о том, что при восхождении надо постепенно приспосабливаться ко все большим и большим высотам. Методики акклиматизации совсем не существовало. Наоборот, считалось, что для сохранения сил при подъеме надо форсировать вершину.

На Эльбрус поднимались от приюта Азау или от Терскола с одним ночлегом и большей частью надрывались, падали в припадках горной болезни, и лишь немногим из тех, кто много раз бывал в горах и имел, так сказать, привычную акклиматизацию, удавалось достигнуть вершины.

Теперь на юго-восточных склонах Эльбруса построены три последовательных приюта до хижины на седловине, с промежутками в 1000 м между ними, и выработана описанная методика акклиматизации. Теперь подъемы на Эльбрус совершаются ежегодно десятками лиц, но все-таки еще ничего, подобного Альпиниаде РККА, не было.

Первым массовым восхождением на вершину Эльбруса был подъем грузинских альпинистов в 1925 году. Они акклиматизировались в палатках у скал Приюта одиннадцати в течение трех суток, так как их застигла метель. Именно это, по признанию руководителя этой группы Н. Г. Николадзе, и дало им возможность 12 августа около полудня достигнуть вершины в полном составе – 12 мужчин и 7 женщин. Тогда это был совершенно небывалый успех, и не все верили ему.

В 1929 году слушатели Закавказской военной школы под руководством тов. Климентьева поднялись на вершину Эльбруса в составе 17 человек.

Первая Альпиниада РККА в 1933 году дала цифру в 57 человек на вершине, при этом на конусы Эльбруса каждый лез, как мог, и было много отставших.

Теперь предстояло подниматься в строю, тремя последовательными эшелонами, каждый по три колонны, четыре отделения в колонне. Это совсем не то, что было раньше.

И, лежа в спальном мешке, каждому перед штурмом приходилось задумываться. Эта сознательная и подсознательная тревога не давала спать. Слышались вздохи. Но дисциплина заставляла молчать, и в домике ОПТЭ и в палатках стояла тишина. Черные пятна маленьких палаток на снегу ярко освещала голубая луна.

Те, кому не спалось, вспоминали, что в этом году на базе ОПТЭ было зарегистрировано более 600 человек, пытавшихся подняться на вершину. Из них достигли ее только 52.

В гостинице Интуриста на Кругозоре было зарегистрировано в этом сезоне больше 50 альпинистов-иностранцев. На их слете в Нальчике выяснилось, что только девять поднялись на вершину.

Перед самой Альпиниадой РККА был совершен поход на Эльбрус рабочих завода им. Фрунзе в Москве. Они пришли на Приют одиннадцати в составе 70 человек, а на вершину поднялось из них только 20.

Вообще при массовых восхождениях на Эльбрус считалось успехом, когда 30 процентов участников достигали вершины.

Все это ясно говорит, что штурм вершины – это совсем не то, что было раньше испытано командирами в этом походе, что Эльбрус уже не так легок и доступен, как многим казалось внизу при взгляде на его сияющие белые конусы. Главное, как пройти по льду в кошках четырнадцать часов подряд с небольшими остановками и при этом сделать подъем на 1400 м и в атмосфере, разреженной от 465 миллиметров на Приюте одиннадцати до 329 миллиметров на вершине. Как бы не поддаться горной болезни и все-таки взойти. Там, при спуске, что бы ни случилось, а при помощи товарищей всегда можно будет вернуться. Но вот как бы не обморозить ноги, не обжечь лицо или, еще хуже, глаза. А все-таки надо достигнуть вершины.

«И я буду на вершине!» – говорил себе каждый и, успокоенный, замирал, засыпал в своем мешке, пока вдруг в полночь не раздалась команда:

– Подъем! Подъем! Подъем!

Палатки ожили, засветились сквозь брезент золотыми кругами огни свечей. Началась суета обувания, одевания, пригонки кошек, завтрак наскоро. И как ни торопились, все-таки провозились часа два. Даже при акклиматизации движения на высоте очень затруднены, и на то, чтобы внимательно и хорошо обуться так, чтобы горные ботинки нигде не давили и было тепло, уходило в среднем около часа. Наконец, начали строиться.

Начальник эшелона, начальник штаба вызывали инструкторов отделений – альпинистов, и те, проверив свой состав, выходили и становились на фланге строившейся цепи, и тут еще раз проверяли у каждого все его снаряжение: очки, маски, варежки, альпенштоки, флягу, где была вода с клюквенным соком, мешочек у пояса с провиантом, а главное, обувь и крепко ли сидят кошки.

И тут же пополняли всякие недохватки и перевязывали кошки, у кого они болтались.

Прямо с Эльбруса дул резкий, но не сильный ветер. Термометр показывал всего –5°, а казалось, было ужасно холодно. Но всех радовало, что конусы Эльбруса четко вырезывались в ясном лунном небе. Лунные тени двигались по растоптанному снегу на Приюте одиннадцати, свет резко выхватывал черные палатки. В голубом зареве четко вырезывалась вся линия Главного хребта, Донгузорун и Ушба.

Суета сборов понемногу стихала, и, наконец, около двух часов послышались команда и свисток старшего инструктора. Эшелон двинулся… Отделение за отделением, по восемь-девять человек в каждом, с небольшими промежутками он растянулся на ледяном поле метров на триста и взял направление прямо на восточный конус Эльбруса, к Приюту Пастухова.

– Говорить нельзя, – командовали шепотом начальники отделений, – это мешает дыханию.

Над Эльбрусом семью изумрудами повис ковш Большой Медведицы. В лунном сиянии надо льдами замерли все звуки. Слышалось только четкое позвякивание кошек об лед. Звон удалялся. Потом все стихло. В мерцании космических лучей над Эльбрусом эшелон скрылся в его снежной и ледяной пустыне.

Оставшиеся в палатках сиротливо спрятались в свои мешки, как в норки.

У каждого отделения был свой инструктор-альпинист. В предшествовавшем походе он хорошо изучил каждого из восьми-девяти человек своего отделения и теперь следил за ними, выравнивая движение по силам более слабых. Он следил за ритмом движения и командовал:

– Вдох! Выдох!..

Грудь дышала, как паровоз. Через сорок-тридцать шагов – пауза. Свисток, минута отдыха стоя, чтобы привести в порядок сердце. Опять свисток, и снова движение ритмичным шагом.

Вдох-выдох… вдох-выдох…

Выше – двадцать шагов, и опять пауза. Еще выше, у седловины, – отдых через десять шагов.

И так размеренным шагом весь эшелон, отделение за отделением, медленно движется к конусам Эльбруса, растянувшись тонкой цепочкой людей-мух, затерявшись в пустынных и безбрежных льдах Эльбруса.

Каждый шаг труден, но все в полном составе неуклонно идут к вершине. При каждой минутной паузе переводят дыхание, приводят в порядок свое сердце. Все хорошо тренированы, и ноги у всех вначале идут легко. Но неприятный холод. Прямо в лицо дует ветер с вершины, как будто Эльбрус сердится, и этот ветер усиливается к рассвету. Зябнет рука, держащая альпеншток.

Но все идут, шаг за шагом приближаясь к вершине, зная, что таких шагов до нее нужно сделать несколько тысяч.

Проходит час-другой, все ждут, что вот-вот появится Приют Пастухова – небольшие скалы на снегах Эльбруса на высоте в 4800 м. Их ждут за каждой выпуклостью ледяных полей, а их все нет. Наконец, перед глазами точно вспыхнули на голубых снегах черные точки – и все ожили. Здесь отдых 15-20 минут стоя. Когда приблизились к расставленной здесь медицинской палатке, начался рассвет.

– Смотрите! Арарат! Арарат! – закричали альпинисты. Далеко на юге в молочно-лимонных тонах встала коническая вершина – такой же вулкан, как Эльбрус.

Арарат сразу узнали все, кто видел его раньше.

– Арарат! Арарат! – кричали радостно, забывая усталость.

– Нельзя кричать, нельзя громко говорить, – командовали инструкторы.

– Нельзя громко кричать и говорить, – строго скомандовал начальник эшелона.

– Восход! Восход!.. – шептали друг другу командиры.

Молочно-лимонный свет зари заливал все безграничное пространство, видимое с Эльбруса. Но солнца еще не было. Главный хребет выделялся в лиловато-синих тонах. У подножия Эльбруса внизу клубились облака. Над ним в зените нежным, ярким золотом вспыхнули тонкие полоски перистых тучек, и вслед за тем такой же золотой свет зажегся на Восточной вершине.

Это было самое красивое, самое захватывающее зрелище всего похода.

Но вот послышался легкий свисток, и эшелон снова двинулся мерным шагом к Эльбрусу. Опять стало тихо. Только грудь опять дышала, как паровоз, и позвякивали стальные кошки об лед, да еще слышался шепот инструкторов.

– Вдох! Выдох!..

Десять шагов… свисток. Пауза – и все снова стоя оборачиваются на юг: там, вдали, виден Арарат. Теперь он уже весь залит золотым светом.

Опять свисток, все оборачиваются к Эльбрусу и видят, как его тень резко падает на западе на ледяное поле и все подбирается и бежит от наступающего эшелона.

Несколько человек у Приюта Пастухова пожаловались, что мерзнут ноги, что отказывает сердце. Тотчас же озябшие залезли в медицинскую палатку, разулись и растерли пальцы денатуратом, затем обулись, догнали эшелон. Это было трудно, но риск обморозить ноги пропал.

Двое или трое отстали.

На отдыхе все достали и ели шоколад, яблоки, кислые конфеты. Но всего лучше освежал маленький глоточек из фляги.

– Не пейте много, – советовали инструкторы.

Но клюквенный сок с водой казался самым прекрасным напитком.

С высоты 4800 м ноги в кошках начали вязнуть в рыхлом снегу, он затруднял шаги. И хорошо, что двигались строем, в цепочке по одному, друг за другом, и ставили ноги на растоптанную тропу. Так каждый идущий впереди облегчал шаг последующему.

А шаги становились все медленнее, движения все труднее. Дыхание затруднялось, сердце учащенно билось. Теперь уже все с нетерпением ждали паузы через десять шагов и подбадривали себя маленьким кусочком сахара.

Следующий отдых – на седловине, и все с нетерпением ждут ее. Усталость берет свое, и всего тягостнее солнце, тепла которого так ждали перед восходом. Часов с восьми оно уже печет спину и шею, а главное, от него невыносимо для глаз сияют снега. И едва оно поднялось и засверкало, как раздалась команда: