Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

Затем наступила апатия. Занимаясь без особого успеха ширмами, Васильев даже потерял надежду участвовать в соревновании ОПХ. 15 сентября в письме от Григоровича живописец узнал, что конкурс назначен на 15 декабря, то есть много раньше привычного уже марта. И он понял, что на сей раз не успеет… В этот решающий момент живописец очень нуждался в поддержке, в том числе и от Строгоновых. Но граф Павел Сергеевич и другие представители семьи были обескуражены и опечалены смертью 7 октября графини Натальи Павловны, прекрасной матери и образцовой жены. Великий князь, в отличие от Строгонова, не оказывал Васильеву должного содействия.

Живописец, в частности, должен был самостоятельно нанимать экипаж для поиска нужных видов и создания этюдов.

Правда, здесь следует сказать, что великий князь Владимир Александрович, сын императрицы, сам был еще весьма молодым человеком – он был всего на три года старше художника.

Портрет графини А.Д. Строгоновой работы И. Венингера

Не удавалось завершить Васильеву и ширмы. При содействии Крамского живописец октября вместо них начал создавать вид на Ялту из дачи «Эреклик», строившейся для императрицы А.И. Резановым в 1872–1873 годах в северной части Ливадии. Именно там императрица Мария Александровна полюбила уединяться, зная о романе мужа с княжной Е.М. Долгорукой. Васильев завершил полотно к Рождеству и тут же узнал, что конкурс состоится все же в обычные сроки, то есть 1 марта 1873 года. Эта новость несколько смягчила творческую и коммерческую неудачу работы для великого князя (вместо ожидавшихся двух тысяч Васильев получил только восемьсот, выданных ему на основании сравнения со стоимостью работ А.П. Боголюбова). Собрав последние силы, Федор Александрович написал в течение двух месяцев, для посылки в Петербург, полотно «Южный берег Крыма в зимнее время» – шедевр, получивший первую премию (вторую – В.Д. Орловский, 1842–1914).

Затем Васильев вновь взялся за «проклятые ширмы», которые доделать ему не было суждено. Его силы окончательно подорвало соревнование. Более Васильев не работал. Некоторое время он думал, что в августе отправится за границу – ОПХ решило ссужать ему 150 рублей в месяц под будущие картины, не ограничивая в маршруте и сроках. Григорович оставался верен своему принципу отказа от «пустой благотворительности», который критиковался Васильевым. Он однажды довольно резко написал своему благотворителю: «Я – это лотерейный билет, по которому Общество проиграть может скорее, чем выиграть, и вот почему: если я – билет пустой, то Общество проиграет и материальную, и нравственную сторону в этом деле; если же я – билет с нумером, то Общество выиграет только в нравственном отношении»[89]89
  20 октября 1872 г. Письма… С. 388.


[Закрыть].

Федор Александрович прекрасно понимал необходимость завершения художественного образования. Достаточно привести строки одного из его посланий П.М. Третьякову: «Я никогда не мог учиться, ибо на ученье нужны деньги, т. е. не собственно на ученье, а на жизнь в это время. Так как я готовых денег не имел, а напротив имел вместо них семейство… то и принужден был работать, отложив надежду совершенствоваться на лучшее время… Постоянно работая для денег, я не мог заметно продвигаться вперед, не мог совершенствовать свою технику, в обширном значении этого слова.

Я не мог работать над чем-нибудь до тех пор, пока останусь доволен; я должен был работать только до того времени, пока были у меня деньги: вышли деньги – нужно кончать картину. Словом, если я не исписался, даже наоборот, постоянно беру какую-нибудь премию, то этим я обязан не себе, а таланту. Но иметь талант – еще очень мало. Нужно при одном таланте иметь другой – талант правильно и в лучшую сторону развиваться. Я уверен, что имею и этот другой талант, но <.. > обстоятельства сильнее человека… Положим, я добьюсь своей цели даже и при таких обстоятельствах, но это будет гораздо позже… (остановить меня может только единственная вещь – болезнь и смерть)»[90]90
  3 апреля 1873 г. П.М. Третьякову. Письма… С. 191.


[Закрыть].

К сожалению, именно это и произошло. По мнению друзей мастера, его погубило именно самопожертвование ради семьи (матери и брата), которое осуждал Григорович в повести «Неудавшаяся жизнь». 24 сентября 1873 года Васильев скончался, не успев преодолеть все свои творческие, финансовые, социальные проблемы. В таланте живописца, краткая жизнь которого сложилась трагически, современники не сомневались. Приняв участие в пяти конкурсах ОПХ, он победил в трех из них (два остались за И.И. Шишкиным). К радости Григоровича все свои 124 произведения живописец завещал Обществу. Некоторые из них послали на Всемирную выставку в Вену.

Выставленные в декабре 1873 года для продажи в России полотна мастера были куплены, разумеется, еще ранее. Так, Крамской писал Третьякову о том, что интересовавшая его картина приобретена Монигетти и, кроме того, добавил: «Остаются альбомы да несколько рисунков, но и те, кажется, берет Строгонов, а один из альбомов пойдет в Академию»[91]91
  Крамской И.Н. Указ. соч. Том 1. С. 228.


[Закрыть]. Известно, что из десяти альбомов два оставила себе императрица, забрав их себе еще в Ялте. Доход, полученный Григоровичем, составил более шести тысяч рублей, что почти в шесть раз превышало долг покойного организации.

Знаменское стало для графа Павла Сергеевича не только спасением от пыли и шума большого города и местом для ссылки лишних картин. Это был дом, где он мог вместе с женой предаваться горестным раздумьям об одинокой старости. Ф.А. Васильев, бедный художник, воплощал в какой-то степени его мечту об одаренном сыне.

Глава 5
Наследник

Графа Александр Сергеевич, полный тезка президента Академии художеств, являлся наследником графа Сергея Григорьевича. Уместно было бы использование приставки второй или младший, у Юсуповых в семействе именовались, к примеру так: Николай Борисович-старший (1751–1830) и Николай Борисович-младший (1827–1891), но Строгоновы такого именования не ввели, и мне придется его использовать только в скобках. Помимо московского университета граф Александр Сергеевич (второй) учился в Крейцшуле в Дрездене – одном из старейших учебных заведений Германии (оно принадлежало к евангелической Крейцкирхе и в тот момент располагалось поблизости от нее).

C. Строгонов начал службу в 1840 году после поездки в Италию, причем, как и впоследствии брат Григорий, поступил унтер-офицером (т. е. подпрапорщиком) в Гренадерский Фанагорийский полк под командованием князя A.A. Суворова, внука генералиссимуса. К 1841 году Строгонов стал уже прапорщиком. Затем оказался на Кавказе. Много событий произошло в его жизни в 1845 году: графа контузило, пострадала левая рука, он получил шпагу «За храбрость», его назначили флигель-адъютантом императора Николая I и, наконец, перевели в лейб-гвардии Преображенский полк подпоручиком. Смены полков и перемещения связаны с любовными историями Александра, доставившего много хлопот отцу.

Уже в Италии за наследником огромного состояния началась настоящая охота отцов хорошеньких дочерей и самих девушек. Она длилась долго, имела множество комических эпизодов, но в конечном итоге закончилась трагедией. В Неаполе некий министр Брокетти мечтал выдать свою дочь за русского богатея. Роман начался и даже развивался, но финал его оказался анекдотическим, ибо отец послал письмо в Россию на имя графа Александра Строгонова. Оно и попало к графу Александру Строгонову, но не к сыну Сергея Григорьевича, а к графу Александру Григорьевичу, исполнявшему в ту пору обязанности министра внутренних дел.

Курьез разбил надежды племянника, если таковые и существовали, и незадачливого неаполитанца. Другая подобная история произошла с первым полковым командиром Строгонова князем A.A. Суворовым, строившим, по Ф. Буслаеву, планы относительно Александра и своей сестры Варвары (1803–1885), действительно овдовевшей в 1835 году, но бывшей на 15 лет старше «жениха».

Самому графу нравилась Елена Львовна Боде, сестра известного археолога-строителя «русской усадьбы» М.Л. Боде-Колычева и будущая жена А.И. Баратынского (1813–1890), но союз с идеологически родственной Строгоновым семьей предотвратил властный гувернер, посмевший объяснить девушке, что Александр ее не достоин. Все это были легкие платонические полуроманы. Иного рода сложились отношения графа Александра Сергеевича с замужней дамой – Марией Петровной Валуевой, урожденной Вяземской, дочерью поэта и супругой П. А. Валуева, в то время скромного чиновника особых поручений при рижском губернаторе, а впоследствии известного государственного деятеля эпохи императора Александра II. Петр Александрович, с которого, как считается, A.C. Пушкин списал своего Петра Гринева, вел себя «умно».

Большая гостиная на фотографии Дж. Бианки

П.А. Валуев был прекрасно осведомлен о чувствах супруги, но, выигрывая у ее рыцаря крупные суммы в пикет и, вероятно, не желая ссориться с его влиятельным отцом, не препятствовал роману. Однако о нем все же стало известно графу Сергею Григорьевичу и именно потому Александра перевели на Кавказ.

За время отсутствия наследнику подобрали партию – княжну Татьяну, дочь боевого генерала (и охотника) князя Дмитрия Васильчикова.

По замечанию графа С.Д. Шереметева, невеста была квинтэссенцией всего наитончайшего. Мемуарист писал: «У нее было много приятелей и поклонников… Я уже застал ее пожилою, но танцующею в виде исключения с присными… Статная и большого роста, она казалась выточенною из блестящей стали… Она оберегала всю жизнь свое достоинство, и жизнь свою повела по заученному… уроку. Она принадлежала к числу металлических женщин»[92]92
  Мемуары графа С.Д. Шереметева / Сост., подгот. текста и прим. Л.И. Шохина. М., 2004. С. 131–132.


[Закрыть].

Знаменитый портрет Энгра 1856 г., изображающий мадам Муатеье, интересен для нас не жестом и не композицией, а тканью платья – тем самым лионским шелком, что использовался в Большой гостиной дома Строгоновых на Невском проспекте

Ф.И. Буслаев доверился сведениям, согласно которым Мария Валуева накануне венчания графа Строгонова и княжны Васильчиковой, не желая видеть своего возлюбленного с другой женщиной на придворном балу, куда рвался муж, отравилась. На самом деле она действительно умерла довольно скоро после женитьбы Александра Сергеевича, произошло это в 1849 году, а расстроившая ее свадьба имела место 3 ноября 1846 года. Петр Александрович, ставший со временем не только министром, но графом и даже председателем Совета министров, обладал литературным талантом. Он описал события своей молодости в романе «Лорин».

Вероятно, только на рубеже 1850-х и 1860-х годов графине Татьяне Дмитриевне отделали апартаменты в юго-западной части дома на Невском. Возможно, это связано с окончательным и во многом вынужденным возвращением графа Сергея Григорьевича в столицу. Указанные апартаменты демонстрируют нам эклектический вкус владельцев. Любопытен в связи с этим фрагмент воспоминаний Ф.И. Буслаева о мечтаниях своих и грезах графа Александра Сергеевича: «Иногда мы вдвоем просиживали целые вечера, мечтая о том, как бы мы устроили в России дворцы и виллы в роде римских, флорентийских и генуэзских и какими бы картинами и статуями их украсили, взяв все эти сокровища из галерей, музеев Западной Европы. При этом ставилось необходимым условием, чтобы эти картины и статуи были немногочисленны и располагались по жилым комнатам, а не в особых залах, назначаемых для публичных галерей и музеев.

И вот мы начинали собирать перед собою Аполлона Бельведерского, Лакоона из Ватикана, знаменитый бюст Юноны из римской виллы Людовика, Умирающего гладиатора из Капитолийского музея, Точильщика и Венеру Медицейскую из Флорентийской трибуны, пьяного Фавна из Мюнхена и т. д., а из картин: Сикстинскую мадонну Рафаэля и Святую ночь Корреджио из Дрездена, Св. Цецилию Рафаэля из Болоньи, лежащую на постели Венеру Тициана и его же Данаю во Флорентийской трибуне, Фарнарину Рафаэля и Беатрису Ченчи Гвидо Рени в римском дворце Барбарини и т. д. Мы не забыли также захватить себе и драгоценные изделия Бенвенуто Челлини, как, например, две громадные серебряные вазы в генуэзском дворце Дурацци, столовую посуду из флорентийского дворца Питти и многое другое». Эти мечтания, определяющие вкус графа, сопровождались курением гаванских сигар.

Скульптурный портрет графини Т.Д. Строгоновой, исполненный в Италии П. Тенерани

Показалось бы странным, если бы граф Александр Сергеевич Строгонов не оказался коллекционером. И он им был. Начав с собирания римских монет, граф в дальнейшем сосредоточил свое внимание только на западноевропейских монетах средних веков и нового времени. Строгонов, который «вообще много тратил», израсходовал 1 миллион рублей на 60 000 экземпляров. Его наставником в собирательстве и, по опасному совместительству, поставщиком монет был Бернгард (Борис Васильевич) Кене (1817–1866), он заодно являлся и кредитором графа, но имел плохую репутацию как ученый и как продавец подделок. Миллионный долг сына заплатил граф Сергей Григорьевич.

В 1846 году в Петербурге на квартире у Я. Рейхеля образовалось Санкт-Петербургское Археолого-нумизматическое общество. Среди 22 основателей наряду с хозяином, Кене и Строгоновым, были сын министра просвещения A.C. Уваров, Ф.А. Жиль, библиотекарь Его Величества и директор музея антиков Императорского Эрмитажа надворный советник В.Е. Келер.

В том же году президентом общества стал герцог Максимилиан Лейхтенбергский, супруг великой княгини Марии Николаевны, и с тех пор заседания переместились в Мариинский дворец. Между прочим, Строгонов являлся туда, где вскоре поселился его двоюродный брат граф Григорий Александрович, второй муж дочери императора. Общество имело три отделения: русской и славянской археологии, восточное, а также древней и западной, которое и возглавил, правда, на короткое время граф Александр Сергеевич.

Первым управляющим был принц Александр Гессенский, но в декабре 1851 года, вызвав неудовольство императора своим романом с фрейлиной цесаревны (об этом еще будет сказано ниже), он отправился за границу и с тех пор Строгонов считался временным заместителем. Правда, уже в январе 1853 года он отказался от своего поста из-за болезни.

«Пьяный Фавн» из Мюнхена – один из предметов мечтаний графа Александра Сергеевича

Граф участвовал в Венгерской кампании 1848 года, за отличия в боях получил звание штабс-капитана, но затем, подорвав здоровье на войне, нуждался в лечении. В 1852 году он отправился для этой цели в Голландию, после чего провел пять месяцев в Риме. В апреле 1853 года отпуск был продлен. Из него граф Александр Сергевич вернулся в 1854 году. Три года спустя, в 1857 году, ему пришлось окончательно оставить службу по болезни. (Александру Сергеевичу оставалось жить семь лет, он скончался в 1864 г.). С тех пор на первое место среди его увлечений вышла охота, что сказалось роковым образом на судьбе рода. Но отложим до поры рассказ об охоте, для того чтобы рассказать о трех загадочных комнатах дома на Невском, оформленных, вероятно, для графини Татьяны Дмитриевны.

Наиболее эффектным интерьером в новом духе оказалась значительно расширенная и серьезным образом обновленная Большая гостиная, где одна и та же материя – белый с букетами шелк – использовалась на стенах, при обивке мебели и при драпировке окон и дверей. Три важных и великолепных элемента прежней отделки сохранились – люстра, камин и двери. Все они изготавливались, вероятнее всего, по рисункам А. Воронихина. На восточной стене, против окон, висел главный, посмертный портрет графа Александра Сергеевича (старшего) кисти А. Варнека с Казанским собором на фоне. Так, без сомнения, демонстрировалось уважение к кумиру, образцу для подражания.

Вензель в картушах карнизов

Вензель в картушах карнизов Большой гостиной можно прочитать как «TS» – Tatyana Strogonoff.

Зодчий сделал новый потолок, и именно он, прежде всего, указывает на его принадлежность к середине XIX века. На одном из панно можно видеть женскую фигуру, рождающуюся из аканта, который перекликается с фризом и отсылает к десюдепорту Малой гостиной. В то же время присутствует дробный рисунок. Архитектор установил резные золоченные ламбрекены, разместил трехчастное зеркало, оно кажется нелогичной частью убранства при рассмотрении зала вне анфилады. Задумавшись, понимаешь, что оно создает вслед за стилистической зрительную связь между Большим залом, отделанным в эпоху Растрелли, и новыми интерьерами. Этот прием дает ощущение барокко быть может больше, чем резьба.

В зеркале отражались двери Большого зала. Диваны вдоль восточной стены кушетки, кресла в стиле Людовика XVI и тонетовские стулья, вошедшие в моду в 1840-е годы, занимали всю площадь обширного помещения. Скульпура и многочисленные растения дополняли убранство. На консоли стояли две группы играющих путти. Точно над Большой гостиной, судя по всему, тогда же был отделан «апартамент», при некоторой игре воображения он представляется крошечной квартиркой, состоящей из прихожей и нескольких комнат – одна, самая большая по площади, имела два окна и печку. По соседству располагается вторая комната, меньшая, с одним окном. Еще три маленьких комнаты примыкают к фасадной стене. Все имеют характерную архитектурную деталь – падугу, она не встречается во дворце более нигде. Шестое, темное, помещение, добавляющее необходимые до ста квадратных метров Большой гостиной, имеет связь с внутренней лестницей. Если допустить, что условной хозяйкой салонов парадного этажа была графиня Татьяна Дмитриевна, то владельцем этого апартамента можно представить графа Александра Сергеевича.

На фотографиях Большой гостиной и других комнат апартаментов, заказанных графом Павлом Сергеевичем у Джованни Бианки в 1865 году, можно увидеть подлинную мебель XVIII века, купленную некогда графом Александром Сергеевичем, настенные часы золоченой бронзы в стиле рококо работы Франсуа Виже. Здесь же многочисленные фарфоровые группы, расставленные вдоль стен. В Кабинете графини для работы предназначалось бюро времени «классического рококо». Бюро и угловой шкафчик украшены вазочками. Над кушеткой, предназначенной для отдыха, висели часы. А вот паркет Большой гостиной был исполнен на фабрике Мансбаха. Он, как и паркет Арабесковой, принадлежит к числу типовых, что было новинкой при оформлении аристократических домов и более характерно для домов буржуазии, для которой и работал М.А. Макаров. Другая любопытная деталь – парадность комнат снижалась по мере удаления от главной анфилады подобно развитию доходного дома вглубь участка. Так, две другие комнаты Татьяны Дмитриевны имели эффектные, но не оригинальные камины из белого мрамора, которые можно обнаружить в других дворцах того времени, например Юсуповском на Мойке, Знаменке великого князя…

Вторая, «по классу отделки», Проходная гостиная появилась на месте Греческой комнаты, ее рельефы оказались закрыты фанерными щитами. Здесь находились особый мебельный гарнитур и фарфор. Дополняла убранство ткани с бордюром на стенах и бронзовая люстра. Прежний Большой кабинет графини Софьи Владимировны также заново отделали. Стены помещения, судя по всему сохранившего свою функцию, драпировали темно-синей тканью, возможно, под цвет стены в соседнем Малом кабинете. Ткань золотистого цвета архитектор использовал для еще одного, уже третьего по счету, гарнитура. Значительная часть помещения отделялась от основного пространства декоративной стеной. Вероятно, за ней находилась ванна.

В 1865–1866 годах М.А. Макаров построил для Т.Д. Строгоновой часовню в Лигово.

Как уже отмечалось, все три интерьера невского дома были сфотографированы Дж. Бианки по заказу графа Павла Сергеевича в 1865 году, то есть на следующий год после смерти графа Александра Сергеевича. Типологически они соответствуют творчеству М.А. Макарова, другие обстоятельства (работа в Знаменском и Волышово) также, казалось, подтверждают возможность приглашения Строгоновыми именно этого архитектора, но прямых доказательств его авторства не существует. Не найдены вообще какие-либо чертежи Макарова для Строгоновых. Таким образом, пока не установлено, кто сочинил заключительное звено в цепи интерьеров барокко – классицизм – необарокко, начатое Франческо Растрелли и продолженное Андреем Воронихиным. Важно констатировать, что апартаменты упрочили культ графа Александра Сергеевича в невском доме.

Глава 6
Человек-крепость

Мы Уже имеем представление о двух сыновьях графа Сергея Григорьевича, но о нем самом еще речь не шла. Между тем не вызывает сомнения то, что именно этот человек, бесспорно, был наиболее значительной фигурой среди всех Строгоновых XIX века. И не только потому, что родившись в 1795 году, он всего восемнадцати лет не дотянул до начала XX века. Глава большой патриархальной семьи и «собиратель» семейного богатства, с течением лет вельможа приобретал все большее влияние на монархов, он жил при четырех императорах – при трех Александрах и Николае I. Студенты Московского университета, чьим куратором он был в 1835–1847 годах, называли Строгонова просто «граф». В это короткое слово они вкладывали то достоинство, с которым их начальник нес титул, полученный в результате женитьбы на дальней родственнице.

Напомню, что закон о нераздельном имении 1817 года назначал будущим распорядителем и наследником графского титула Строгоновых человека, женившегося на Наталье – старшей дочери Павла Александровича, умершего героя. Хотя в последний путь Павла Александровича сопровождал граф Александр Григорьевич, мужем Натальи стал его младший брат Сергей. Свадьба, соединившая две ветви рода, состоялась в 1818 году. Но только сорок лет спустя, к шестидесяти годам, после смерти властной тещи (1845) и влиятельного отца (1857), он занял первое место в своем роду, которому приучили приносить жертвы, что ожесточило его характер.

В момент, когда Сергей узнал о своей судьбе, ему исполнилось 22 года. Это был уже сформировавшийся человек. Не буду утомлять описанием его блестящей военной карьеры – таковые складывались у многих в постнаполеоновскую эпоху. Важнее обратить внимание на другое обстоятельство: отсутствие должного воспитания как приемника огромных материальных и духовных наследий и, как следствие, узкий кругозор. Добавим сюда же крайне поверхностное образование в Институте путей сообщения, прерванное из-за Отечественной войны, и мы получим человека, силой вырванного из своей среды и поставленного исполнять миссию, к которой он был не готов. Но он был готов яростно защищать достоинство аристократа и титул, которым дорожил превыше всего.

Война, судя по всему, настроила Строгонова с опаской относится к Западу, хотя он был не прочь что-то позаимствовать из его установлений. Задумываясь об Александре Сергеевиче (старшем), Сергей Григорьевич не видел в знаменитом родственнике идеала и не разделял его, так сказать, художественных вкусов. Проникнутое верой искусство до Рафаэля его интересовало гораздо больше, нежели искусство академических последователей гения. Подойдя избирательно к доставшемуся наследию, он обратил внимание на развитие национальной художественной школы (не считая правильным лишь на этом сосредоточиться) и археологии.

Сергей Григорьевич в зрелые годы

Образец ученической работы в Строгоновской рисовальной школе. Чертил ученик III класса С. Пищальников

Годы, проведенные в статусе великовозрастного наследника, приучили графа к терпению и отсутствию постоянного места жительства. Во-первых, он был военный. Во-вторых, Строгонов не любил современной архитектуры. Он почитал древнее искусство, отрицательно относился к новому, появившемуся в России с началом XVIII века, и к самому Петербургу. Граф оказался равнодушен к гражданскому строительству, но был ярым поборником возведения храмов, при сооружении и украшении которых он страстно желал использовать старые русские, в том числе и семейные образцы. С этой миссией связана значительная часть его жизни, а также попечительская, коллекционерская, археологическая и изыскательская деятельности, венцом которых стала реставрация Дмитриевского собора во Владимире, написание книги о нем и участие в работе Комиссии по построению храма Христа Спасителя. Другим и первым по времени его проектом была Рисовальная школа в Москве, с ее описания мы и начнем более обстоятельное знакомство с графом Сергеем Григорьевичем.

29 апреля 1824 года, спустя месяц после открытия его тещей Школы горных наук, Строгонов написал письмо министру духовных дел и народного просвещения князю А.Н. Голицыну, в котором содержались следующие важные слова: «Так как в виду моей военной карьеры деятельность моя значительно сокращается в мирное время, то я полагал бы, что, желая каким-нибудь способом использовать свой досуг и свои средства для блага моей родины, я выполняю также свой долг, так как быть полезным есть обязанность, налагаемая на человека при рождении. Но в виду того, что при уклонении с обычного пути, намеченного определенным призванием или деятельностью, и выбор средств становится труднее, также как возрастает ответственность и за будущие результаты, – то я полагал, что одного пожелания добра недостаточно и что, прежде всего, необходимо изучить те элементы, которые могли бы сделать его наиболее продуктивным для общества»[93]93
  Школа рисования в отношении к искусствам и ремеслам, учрежденная в 1825 г. гр. С.Г. Строгановым. Ее возникновение и развитие до 1860 года / Сост. А. Гартвиг. М., 1901. Приложение. С. 7.


[Закрыть].

Граф хотел видеть в своем заведении три класса рисования.

Храм Св. Евпла на Мясницкой улице

В первом считал необходимым преподавать начала практической геометрии, черчение перспективы, рисование машин и архитектуры, во втором – рисование фигур и животных, в третьем – рисование цветов и орнаментов. Цель состояла в том, чтобы «ремесленников, подмастерьев, мальчиков и детей бедных родителей (свободного и крепостного состояния) без всякой со стороны их платы, обучить начальным правилам практической геометрии, архитектуры и разным родам рисования, относящимся к механическим искусствам, и чрез то доставить им средства самим собой, не прибегая к посторонней помощи, производить главные свои ремесла с большею удобностию и совершенством». Имея в виду будущих учеников, Сергей Григорьевич писал: «Им будут предоставлены модели с натуры, выбранные из наилучших образцов промышленности, и мало-помалу дана будет возможность создать род хранилища, который послужит колыбелью музея искусств и ремесел»[94]94
  Там же. С. 8.


[Закрыть].

Строгонов предполагал разместить «в части наиболее населенной ремесленниками в удобном доме, где распределение комнат делает основатель». Для открытия арендовалось строение на Мясницкой улице, 13, принадлежавшее князьям Салтыковым в приходе храма Св. Евпла (участок под № 9), то есть неподалеку от того места, где некогда жил полный тезка основателя барон Сергей Григорьевич Строгонов (ему принадлежал дом под № 24).

B дальнейшем предполагалось иметь собственное здание. Началось все не очень удачно. Вместо ожидавшихся 360 человек в Рисовальную школу по отношению к искусствам и ремеслам графа С.Г. Строгонова пришло в десять раз меньше учащихся.

Писатель Д.В. Григорович

Несмотря на малое число воспитанников, 15 сентября 1827 года состоялись первые публичные испытания в новом учебном заведении в присутствии князя Д.В. Голицына, известного коллекционера и мецената князя Н.Б. Юсупова и графини С.В. Строгоновой, «благоволившей изъявить живое участие, утешительное для учащих и обучаемых в благодетельном предприятии ее зятя».

По мнению корреспондента «Московского вестника», написавшего отчет об этом событии, «ученики весьма удовлетворительно отвечали на все вопросы из геометрии и в присутствии многих зрителей нарисовали на доске, руководствуясь одним глазомером, несколько фигур отличных правильностью и соразмерностью частей. Рисование в продолжении полутора лет достигло в сем заведении до невероятного совершенства. Ученики, не умевшие провести прямой линии, теперь без помощи употребительных орудий могут нарисовать длины назначенной, начертить правильный круг и показать центр оного и наконец из нескольких линий определенной величины составить правильную и красивую фигуру.

Посетителям показаны были, кроме очевидных опытов искусства на доске, чертежи учеников отличной отделки». Далее журналист писал: «Кто не знает, что с усовершенствованием искусств и ремесел сопряжены все удобства и приятности нашей жизни? Кто не знает, что наши ремесленники еще слишком нуждаются в умственном познании своего дела, развивающем способность изобретательную, в любви к порядку и чистоте, без коих не могут процветать художества?»[95]95
  О московской Школе рисования в отношении к искусствам и ремеслам // Московский вестник. 1827. № XVIII. С. 222–225.


[Закрыть].

Среди учеников оказались будущие знаменитости. Так, уже знакомый нам Д.В. Григорович в 1832–1835 годах учился в пансионе, организованной госпожой Шарлоттой Монигетти – владелицей модного магазина на Петровке, при котором находилось «воспитательное учреждение». В нем, помимо троих сыновей учредителей, находилось еще шесть человек, четверо из них были французы. Все предприятие затевалось ради старшего сына мадам Монигетти – Ипполита, его готовили к поступлению в Академию художеств.

Много лет спустя Григорович рассказывал о художественном образовании: «Два раза в неделю нас всех гурьбою водили в Строгоновское училище рисования. Из всех нас я особенно отличался. В первый же год я сделал такие успехи, что директор школы… обратил на меня внимание. Упоминаю об этом с тем, чтобы указать на прирожденную мою склонность к художеству; она выказалась сама собою, без всякой подготовки, выказалась инстинктивно в такое время, когда остальные способности не думали еще пробуждаться. Кто знает, если б тогда уловили во мне эту склонность и дали ей надлежащее направление, из меня, может быть, вышел бы порядочный художник»[96]96
  Григорович Д.В. Литературные воспоминания // Полное собрание сочинений: в 12 т. 3-е испр. авт. изд. / Т. 12. СПб., 1896. С. 14.


[Закрыть]. Ипполит, который также посещал «Строгоновку» с 1829 года, закончил ее первым учеником с похвалой.

К рубежу 1830-х и 1840-х годов число учащихся достигло 165 человек. Из них вместо денежного награждения, раздаваемого прежде посещающим школу, более половины платили заведению по 50 рублей ассигнациями в год за учебные пособия. Многие фабрики около Москвы и лучшие в Шуе и Иванове ситцевые и набивные заведения имели рисовальщиков, воспитанных в Школе Сергея Григорьевича. Многократно увеличилось собрание пособий и оригиналов. В 1839 году в Санкт-Петербурге по инициативе К.Х. Рейссига в одном из флигелей Биржи открылась Рисовальная школа «для распространения между фабрикантами и ремесленниками необходимого для них искусства рисования, черчения и лепки». Она содержалась на средства Министерства финансов. Строгонов воспринял этот факт как сигнал для передачи собственного заведения государству. Прежде рассказа о втором, храмовом, проекте графа Сергея Григорьевича, приведу давно обещанный рассказ о важнейшем путешествии Строгоновых в Италию.

Не связанный, подобно троюродному брату Павлу, обязательствами по поводу родового дома (правда, Павел вскоре после вступления в права наследования заболел и умер), граф Сергей Григорьевич располагал свободными средствами, которые он направил на устройство учебного заведения. На мой взгляд, отсутствие дома отрицательно сказалось на развитии семьи. На протяжении 18 лет ежегодные расходы графа на школу составляли от 15 до 20 тысяч рублей. В целом он потратил на проект до 400 тысяч рублей и потому мог с гордостью писать министру финансов: «Не ставя себе в подвиг подобное пожертвование, я почитаю себя счастливым, что благоприятные обстоятельства дозволили мне участвовать в близком сердцу моему деле народного образования»[97]97
  Школа рисования в отношении к искусствам и ремеслам, учрежденная в 1825 г. гр. С.Г. Строгановым. Ее возникновение и развитие до 1860 года / Сост. А. Гартвиг. М., 1901. С. 209–210.


[Закрыть]. С 1844 года учебное заведение, получившее государственный статус, носило название «2-ая Рисовальная школа, учрежденная гр. С. Г. Строгоновым». Первый номер получило бывшее мещанское отделение при Архитектурном училище, выведенное из Дворцового ведомства. С этого момента «академические периоды» в жизни «Строгоновки» чередовались с «прикладными эпохами», когда учреждение возвращалось на тот путь, ради которого и было открыто.