Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

Несомненно, выбор темы лекции продиктовало пребывание в строгоновском собрании так называемого Аполлона Бодеэмоса – бронзовой статуэтки, вызвавшей в середине XIX века сенсацию среди исследователей античности. Позже ее распознали как подделку. Других публичных чтений не устраивалось, вероятно, по причине вынужденного и поспешного отъезда великой княгини Марии Павловны за границу. Она отбыла на похороны своего брата великого герцога Фридриха-Франца III Мекленбург-Шверинского.

Отсутствие августейшей покровительницы не повлияло на успех выставки. О нем мы можем судить по следующему обстоятельству. На открытие особых приглашений, кроме напечатанных объявлений, не рассылали. Однако давки не случилось – поток любопытствующих зрителей удалось остановить с помощью высокой входной платы. В первый день она составляла 5 рублей, и поэтому «обозревателями» выставки стали по преимуществу «дипломаты и дамы большого света». В последующие дни цена должна была уменьшаться и к воскресению, то есть 16 марта, дойти до 50 копеек.

Однако, как мне удалось установить, только с 5 апреля, с вербной Субботы, следовало платить 55 копеек. Накануне 4 апреля через газеты объявили, что мероприятие продлится до четверга 10 апреля, а затем возобновит свою работу в течение Святой недели с 14 по 20 апреля (понятно, что перерыв сделали на время Пасхальных торжеств). Все это заставляет предположить, что число посетителей оказалось большим, чем первоначально ожидалось. Возможно поэтому спустя несколько лет князь Сергей Александрович Щербатов, приходившейся двоюродным братом Александру Сергеевичу Строгонову, решил создать знаменитый Музей частных коллекций.

Выставка собраний частных владельцев в Строгоновском доме представляется закономерным итогом устранения его владельцев от своего художественного богатства. Конец века оказался временем подведения печального окончательного итога: соединения бывшей баронской ветви с искусством не произошло, наследие графа Александра Сергеевича оказалось не востребовано. Более того, был создан прецендент, предвосхищена национализация части художественных сокровищ в форме музея, необходимость создания этой идеи явилось эпохой и воплощение которой являлось вопросом времени.

Часть III
ТИТУЛОВ НЕТ – ДВОРЦЫ ОСТАЛИСЬ

Глава 1
Страсти по аэростатоносцу

Двадцатый век не сулил Строгоновым хороших перспектив, хотя, казалось, граф Сергей Александрович сделал все возможное для того, чтобы начать новое столетие на высокой ноте: он сделал миллионный взнос в укрепление боеспособности флота, спасая честь Отечества. Хотя вряд ли в данном случае речь могла идти о защите родины.

С самого начала Русско-японской войны, то есть с января 1904 года, в Петербурге, медленно и самонадеянно, рассчитывая в глубине души на скорое исчезновение необходимости, готовили подкрепление для Тихоокеанского флота. Однако уже скоро эскадра была значительно ослаблена делением на две части. Первая из них находилась во Владивостоке, вторая оказалась запертой в арендованном у китайцев Ляошане (Порт-Артуре), который в августе осадили японцы. В начале марта командующий Второй тихоокеанской эскадрой, такое название получило подкрепление, вице-адмирал З.П. Рожественский не надеялся, что корабли выйдут в моря раньше октября, ибо одни из них ремонтировались, а другие вооружались. Некоторую часть кораблей предстояло купить за границей и под председательством великого князя Александра Михайловича был создан Особый комитет по усилению флота на добровольные пожертвования.

В его состав вошел бывший моряк, участник турецкой войны 1877–1878 года и Комитета по созданию Добровольного флота граф С.А. Строгонов. 30 апреля княжна Софья Васильчикова писала: «Вчера было объявлено, что дядя Сережа… пожертвовал полтора миллиона на покупку крейсера или другого судна, что найдут полезнее. Какой у нас шикарный родственник! Я, главное, рада, что он сам едет, даст Бог, это его переродит, и он начнет жизнь снова»[169]169
  Щербатов A.A. О войне, любви и вере. Переписка мичмана князя Александра Щербатова со своей невестой княжной Софьей Васильчиковой. 1904–1905 гг. М., 2008. С. 147.


[Закрыть]. Речь шла о поездке графа в Германию, она, по мнению родных, должна была вывести его из того сомнамбулического состояния, в которое он впал после трагической смерти жены.

Отец Сони, князь Сергей Илларионович Васильчиков, приходился двоюродным братом княжне Евгении Александровне Васильчиковой, покойной жене графа, и потому Соня, в тот момент лишь невеста князя Александра Александровича Щербатова, племянника С.А. Строгонова, тем не менее, уже могла считаться родственницей дарителя. Отсюда такая осведомленность и некоторая фамильярность. О решении графа объявили месяц спустя, после того как 31 марта подорвался на мине флагман порт-артурской части Тихоокеанского флота броненосец «Петропавловск». Погибли сотни матросов и офицеров, а также командующий флотом вице-адмирал С.О. Макаров. В тот момент на «маленькую и победоносную войну», которую задумали петербургские бюрократы, дабы предупредить социальный взрыв, рассчитывать уже не приходилось.

Вице-адмирал З.П. Рожественский

Патриотическая акция графа Строгонова, как и подвиг графа Павла Александровича столетием ранее, должна была иметь прежде всего общественный резонанс, и потому шла речь о корабле, выходящем из общего ряда. «Специальный воздухоплавательный разведчик с большим ходом, вполне оборудованный и снабженный необходимым имуществом по своей специальности» выбрал З.П. Рожественский. В середине июля 1904 года Сергей Александрович подыскал в Германии два подходящих парохода – «Hohenzollern» и «Lahn», стоявшие в Бремерхафене. Они оба эксплуатировались с 1888 года, причем второй был быстрее и стоил дешевле, но его старые котлы внушали опасения. Логичнее выглядела покупка более дорогого, но зато и более надежного «Hohenzollern».

В решающий момент граф, не имевший средств и на приобретение, и на ремонт, предложил государству купить именно «Hohenzollern», переоборудование которого он брал на себя. Однако в необходимое время ответ из Петербурга не пришел. Поскольку нетерпеливый Строгонов желал передать пароход во флот как можно скорее – в октябре, а германские инженеры дали двухлетнюю гарантию на ремонт котла, скрепя сердцем, 28 июля за 920 716 рублей Сергей Александрович стал собственником «Lahn» водоизмещением 9877 тонн (всего граф истратил 1 850 000 рублей, поскольку переоснащение также осуществлялось за его счет). Такова была материальная сторона риска. Но была еще и моральная.

По иронии судьбы, в тот же день, 28 июля, произошло сражение в Желтом море, после которого 1-я Тихоокеанская эскадра практически перестала существовать как организованная боевая сила. Стало очевидно, что Порт-Артур не удержать и прорыв во Владивосток невозможен. Началась передача артиллерии, боекомплекта и личного состава эскадры на сухопутный фронт. Правда, повреждения японских кораблей оказались столь велики, что два-три месяца русские имели значительное превосходство на море. Они проигрывали неприятелю только в силе духа, ради укрепления которого и затевался «проект Строгонова».

Российская империя обладала огромными резервами, их наконец решили использовать.

«Посидим у моря, подождем погоды». Российский плакат времен Японской войны (1904 г.)

10 августа установили срок отправки 2-й эскадры: через полтора месяца. З.П. Рожественский, как и Строгонов, стремился отправиться и раньше, как можно раньше. Он аргументировал свою позицию проведенной большой организационной работой и предоплатой угля. Более осторожные люди высказывались против спешки, желая приобрести еще крейсеры в Южной Америке и резонно полагая, что Порт-Артур уже не спасти, и новым силам придется пробиваться с большой опасностью во Владивосток самостоятельно.

Сам Строгонов наметил работы по переустройству «Lahn». Воздухоплавательную часть поручили М.Н. Большеву, одному из инициаторов внедрения воздухоплавания в России. На корабле разместили девять аэростатов, из них четыре змейковых (наблюдательных). Германия объявила о нейтралитете в войне и официально пароход переделывался для научных целей одного из немецких ученых сообществ. В первую декаду сентября в Бремерхафен прибыли инкогнито, для соблюдения секретности, командир капитан 2-го ранга H.A. Петров и старший судовой механик Г.И. Евгениев. С ними был лейтенант В.В. Веселовский, занявший должность старшего офицера. Из-за его появления уязвленный М.Н. Большев, которому обещали эту должность, подал в отставку. Это стало первой серьезной потерей проекта. Второй шок граф получил от слов механика, тот, придя в ужас от состояния котлов и отказываясь их принимать, констатировал, что «пароход годен как учебное воздухоплавательное судно, но совершенно не боевое».

Несмотря на все усилия рабочих, испытания корабля могли начаться только 12 октября, через десять дней после ухода 2-й Тихоокеанской эскадры из Либавы (в ее составе был тот самый крейсер «Аврора», что сыграл важную роль в событиях октября 1917 г.). Они завершились 1 ноября. Через два дня уходил «догоняющий отряд», но, к досаде Строгонова, он отправился на восток без его парохода, который был зачислен в 13-й, как оказалось, несчастливый, флотский экипаж под названием «Русь». Император принял предложение жертвователя и отверг варианты названия, присланные генерал-адмиралом великим князем Алексеем Александровичем («Наблюдающий», «Наблюдатель», «Патрульный», «Сигналист», «Телеграфист»).

Утвержденное название в полной мере отражало воззрения монарха и его подданного на идеологию государства, в которой господствовали представления о XVII веке как золотом периоде. И было символичным в том смысле, что проблемы корабля отражали проблемы страны, отошедшей от заветов Петра Великого и вернувшейся в хаос, – правили бал некомпетентность, зазнайство, интриги.

Аэростатоносец «Русь»

Броненосец «Князь Суворов». Кронштадт. 1904 г.

8 ноября прежний командир, заподозренный Сергеем Александровичем в затягивании стоянки, был сменен. Спустя месяц на его место назначили А.Л. Колянковского. 12 ноября на «Руси» подняли коммерческий флаг. Далее должен был последовать подъем Андреевского флага. На этот раз попытались избежать 13-го числа и церемонию назначили на 14-е, но это не помогло… Столь же лихорадочная, сколь и бессмысленная, и обреченная гонка по подготовке судна к плаванию продолжалась. Управляющий Морским министерством приказал очистить все котлы, работая день и ночь. Строгонов, не желая признаться в собственной поспешности, протестовал, подозревая и механика в саботаже. Он настаивал на привлечении вольного работника на эту должность. 11 декабря «Русь» включили в состав новой, третьей по счету Тихоокеанской эскадры. Таким образом, стало очевидно: спешить не было причин, времени вполне хватило бы для капитальной смены оборудования.

20 декабря пал Порт-Артур. Только 8 января 1905 года состоялись испытания котлов «Руси», прошли они успешно. 11 января устроили показательные стрельбы и успешно подняли аэростат. Но когда 28 января корабль посетил командующий эскадрой контр-адмирал Н.И. Небогатов, ему «чудо техники» продемонстрировать не сумели и в результате получили еще одного врага воздухоплавания. 2 февраля, к визиту великого князя Алексея Александровича, аэростат все же подняли. И последнее препятствие перед выходом в плавание было устранено. 3 февраля эскадра, вместе с пароходом Строгонова, вышла в море. Об этом событии написали петербургские газеты, что вызвало гордость родных графа, хотя и приправленную иронией. «…Сегодня я читала, что 3-я эскадра ушла из Либавы. Слава Богу! Наконец-то! „Русь“ дяди Сережи Строгонова тоже ушла, я видела на днях ее фотографию – это громадный пароход в 8000 тонн, с воздушными шарами, скорострельной артиллерией и беспроволочным телеграфом! Нельзя не согласиться, что у нас шикарный родственник», – восторгалась 4 февраля княжна Софья Васильчикова.

Далее в цитированном выше послании следуют сожаления: «Но меня все-таки удивляет, как это он сам не приехал посмотреть на свой крейсер? Весной он был самых благих желаний и намерений… а теперь опять точно в воду канул – ни слуху, ни духу (курсив мой. – С.К.). Жаль его! Так жизнь даром и пропадает – без радости, ни себе, ни другим..»[170]170
  Кедров Н. Дядя Сережа, или моряк в седле // Щербатово. № 1. С. 103.


[Закрыть] Ключевое слово здесь «опять». На самом деле мы видели, что граф мог быть вполне деятельным. Неудачи «Руси» подавили его, и он вернулся к своему прежнему состоянию.

Православный храм в Елгаве (Лиепае)

Считанные дни казалось, что публичная акция достигла результата, а общество, не информированное о внутренних проблемах «Руси», находилось в эйфории. Но каково же должно было быть разочарование в последующие дни, когда оказалось, что проект не удался. Уже 8 февраля на корабле «Русь» начались неполадки. Морские испытания на полном ходу привели к тому, что из шести котлов трое вышли из строя. Попытка поднять большой аэростат привела к его разрыву. 12 февраля крейсер вернулся в порт. Некоторое время оставалась надежда недели через две отправить его вновь в море после устранения неполадок.

24 февраля собралась комиссия, она отвела на устранение поломок пять недель. Наиболее пессимистично по отношению к «Руси» был настроен вице-адмирал A.A. Бирилев, описавший детище Строгонова следующим образом: «.. хлам, заключающийся в ломе железа и дерева, и… уважающая себя нация не может посылать такого судна в море под военным флагом»[171]171
  Цит. по кн.: Дружинин Ю.О., Емелин А.Ю. Воздухоплавательный крейсер «Русь». СПб., 1997. С. 38.


[Закрыть]. Граф вновь предложил обслуживать котлы вольнонаемной командой – либо полностью, и в таком случае использовать флаг Российского Императорского яхт-клуба, либо частично, при строевом военном составе. Оба предложения отклонили. Все же, в уважение хлопот Сергея Александровича, решили устроить пробное плавание…

Пробное плавание не состоялось, ибо в нем уже не было смысла. Как еще в сентябре 1904 года предполагал корабельный механик Г.И. Евгениев, «Русь» превратилась в учебное судно. Правда, даже такой статус оно получило только летом 1905 года. Опыты с воздушными шарами вначале проходили в Либаве. Затем они продолжились в Кронштадте, куда судно направилось в июне. Один из полетов продолжался 11 часов, шар прошел 222 версты, добравшись до Псковского озера. Одновременно проделали опыты фотографирования из корзины воздушного шара.

Хотя команда погрязла в интригах – был списан на берег один из офицеров, обвинявший капитана А.Л. Колянковского в саботаже, и одновременно в Главном морском штабе разбирались с письмами оскорбленного провалом своего детища Болыиева, обвинившего того же Колянковского, а также Евгениева в срыве похода необычного корабля на Дальний Восток – опыты с выходами в море продолжались все лето. Однако 7 сентября было решено перевести корабль в вооруженный резерв с оставлением на паровом отоплении.

Несколько месяцев спустя, 11 июля 1906 года, вынесли приговор кораблю: для перевоза пассажиров не пригоден, должен быть отправлен на слом. 8 ноября «Русь» исключили из списков кораблей флота, таким образом судно находилось в списке всего два года. Поступок Строгонова оценил современник событий: «Но, увы, миллион (курсив мой. – С.К.), пожертвованный графом на увеличение морских сил любимой им родины, оказался выброшенным зря и, разорив его самого, не принес государству решительно никакой пользы…»[172]172
  Б. Ш-ть [Шуберт Б.К.]. Новое о войне. Воспоминание о морских походах 1904–905 гг. СПб., 1907. С. 56.


[Закрыть]. На самом деле мы знаем, что потрачено было почти два миллиона, а продал граф «Русь» всего за 125 216 рублей. Правда, средства вновь использовали благородно и эффектно.

В Морском министерстве на эти деньги учредили неприкосновенный на вечные времена «Капитал имени графа С.А. Строгонова», проценты с него предполагалось использовать для поощрения нижних чинов за сочинения на патриотическую тему и на издание подобных сочинений. Находясь под впечатлением от Японской войны и восстания на броненосце «Потемкин», Сергей Александрович писал: «Я нахожу, что восстановление флотом старинной славы зависит не от одних материальных средств, так как последние события во флоте показали, на каком низком уровне находится часть его личного состава. Необходимо укрепить во флоте понятие о долге, верности, святости присяги… Мое желание – образовать из вырученных от продажи крейсера денег капитал для выдачи из процентов его ежегодно нескольких премий за лучшие сочинения в указанном духе. Нет надобности, чтобы сочинения были нравоучительного свойства. Во всех отраслях литературы, кроме технической, можно проводить эти мысли и дух. По своим размерам премии могли бы привлечь талантливых писателей из повествовательной и исторической области. Излишек процентов можно употребить на печатание и даровую выдачу книг и брошюр нижним чинам»[173]173
  Дружинин Ю.О., Емелин А.Ю. Указ. соч. С. 70–71.


[Закрыть]. Первыми лауреатами премии в 1907 году стали: лейтенант И. Ренгартен за сочинение «Воспоминания порт-артурца»; лейтенант К.Г. Житков за книгу «История русского флота» и капитан 2-го ранга П.А. Вейнер за рассказ «Гонка».

Вероятно, также на средства Сергея Александровича для флота было куплено и другое, менее впечатляющее, чем «Русь», судно, оно носило название «Граф Строгонов» и служило водолеем, то есть доставщиком питьевой воды к кораблям эскадры. Оно достигло, в отличие от «Руси», Китайского моря, но затем было оставлено в Ханое по причине своей тихоходности.

Крейсер «Аврора», знаменитый своим выстрелом в октябре 1917 г., на рейде

Техническая отсталость – общая беда российского флота и одна из главных причин сокрушительного поражения России в войне. 1 февраля 1905 года с эскадрой Рожественского соединился «догоняющий отряд». Затем к нему подошел и отряд Небогатова.

В мае 2-я Тихоокеанская эскадра достигла цели назначения. Но к этому моменту были отремонтированы и готовы к бою все основные корабли японцев. Более того, противник получил возможность отработать основные маневры, исходя из выявленных ранее сильных и слабых сторон русской тактики. Русские корабли шли кильватерным строем на небольшой скорости, маневрируя лишь при крайней необходимости, и вели себя пассивно, предпочитая оборонительный ответный огонь на малых дистанциях. Цусимское сражение (в нем принимала участие «Аврора»), а вслед за ним и война были проиграны. Революция в России стала вопросом времени.

В самом начале прошлого века граф С.А. Строгонов хотел построить «плавающую крепость» для воздушных шаров. Бюрократия и отсутствие терпения привели к несостоятельности проекта. Дело, способное оказаться самой яркой страницей биографии, оказалось забыто не только потому, что не принесло результата, но и по причине эпизода проигранной войны, все страницы которой следовало устранить из памяти. Неудача проекта вписывается в общий кризис империи, ее государственная машина перестала работать в начале XX века вследствие косности политического устройства.

Глава 2
Бегство из Петербурга

В самом начале XX века дом на Невском проспекте, превращенный владельцем в «зачарованный замок», получил грозного соперника в «умственной борьбе» за лидерство на главной улице империи. Дом компании «Зингер», построенный в 1902–1904 годах, занял положение на Невском проспекте, схожее с расположением дома Строгоновых и дворцом Белосельских-Белозерских около Аничкова моста, и потому может рассматриваться в качестве преемника по значимости с шедевром Растрелли. Любопытно, что он мог разместиться в непосредственной близости от него, заняв участок № 21 или № 23. С С.А. Строгоновым велись переговоры об уступке малого дома и граф был готов расстаться с ним, но не получил разрешения императора на продажу земли по причине ее принадлежности к нераздельному имению.

В 1908 году Д.А. Шагин (1863 – не ранее 1920-х), архитектор графа, перестроил малый дом, выведя его карниз на один уровень с торговым домом Мертенса (Невский пр., 21). Еще одно подобное здание в 1912 году зодчий перестроил по адресу Саперный пер., 14. Именно здесь в квартире под № 1 жил С.Ю. Ягмин.

Граф Павел Сюзор, автор «американского шедевра», добился того, что ретроспективные устремления в нем органично ужились с ультрасовременными техническими решениями. Элементы творческого почерка архитектора, автора множества других построек в Петербурге, были почерпнуты из арсенала барокко. Из XVIII века происходят кариатиды, разорванные фронтоны и пышные антаблементы, огромные арки внутренних дворов. Организация пространства, фасады, развивающиеся внутрь дворов в доходных домах В.А. Ратькова-Рожнова на Пантелеймоновской и Кирочной улицах, гораздо ближе к духу Растрелли, чем опыты Штакеншнейдера, создавшего дворец Белосельских-Белозерских – некое механическое подобие Строгоновского дома. Этого нельзя сказать о доме компании «Зингер», в котором нет эффектных арок, приводящих, заманивающих внутрь. Хотя двор, световой, все же имеется. Он находится над обширным центральным залом, расположенным сразу за вестибюлем.

Здание компании родственно барокко, и дому Строгонова, своей скульптурной декорацией, задуманной эстонским мастером А. Адамсоном, воспитанному на образцах алтарей таллинских церквей. Трехчастная структура здания состоит, как и во дворце, из оформленной красным и черным гранитом цокольной части; парадной части, отделанной другим, серым гранитом; мезонина и заканчивается мансардой. Цокольная рустованная часть, несмотря на то что имеет два этажа, решена как единое целое. Перемычка между огромными витринными окнами сделана столь незначительной, что окна, с маской в замке, представляются едиными для обоих этажей, как застекленные арки. Парадная часть имеет три одинаковых ряда окон, верхний ряд закруглен и оформлен замками. Четвертый полуэтаж имеет частокол ординарных прямоугольных проемов. Карниз круглится как в доме Строгонова над входами, разрывая линию балясин, оформляющих мансардный этаж. Две женские фигуры, венчающие ростр древнего корабля, обрамляют окна верхнего этажа. Одна из них держит в руке копье, другая – веретено, намекая на соревнование Арахны с Афиной. Чуть ниже балкон, предназначенный для торжественного выхода, который едва ли когда-нибудь состоялся.

Дом компании «Зингер». 1904 год

Один вход сделан с угла и здесь отсылка к дому Белосельских-Белозерских, хотя Штакеншнейдер, разумеется, не решился устроить вход в аристократический дом столь смело. Другое дело магазин. Третьего входа, со стороны Екатерининского канала, не существовало (есть служебный въезд во двор у самого края здания), но Сюзор, следуя архаичной симметрии, также оформил его. Число осей на уличном и речном фасадах различно. Пять осей обращены на Невский проспект и девять на канал.

Над углом возвышается стеклянная башня, увенчанная глобусом диаметром 2,8 метра, поддерживаемом тремя женскими фигурами. Внутри он освещался электричеством и был обвит лентой с надписью «Зингер и К^о». Очевидно желание владельцев показать вселенский масштаб своей деятельности. В доме Строгонова эта часть программы обеспечивалась аллегорическими фигурами континентов. Форма башни «пародирует» колокольню храма Спаса на Крови, что хорошо заметно при взгляде из-под арки Казанского собора. Это – не единственный пример наступления новых домов на исторический облик Петербурга.

Вид на дом компании «Зингер» и Спас на Крови от Казанского собора

Практически одновременно у Красного моста через Мойку был построен торговый дом компании «С. Эсдерс и К. Схефальс», увенчанный башней и шпилем над ней в виде жезла Меркурия высотой в 29 метров. Она «соревновалась» с башней близлежащего Адмиралтейства и по этой причине была разобрана в 1960 году, но к настоящему времени, когда страсти давно улеглись и есть примеры гораздо более кощунственного вторжения в ткань города, вновь восстановлена.

У подножия стеклянного купола дома Зингера сидит, расправив крылья, орел с американского герба. Согласно легенде, во время Первой мировой войны компанию «Зингер», из-за названия, звучащего на немецкий лад, а также из-за преобладания немцев среди служащих стали обвинять в шпионаже. Название компании ассоциировалось у народа с Германией, хотя мало кто знал, что именно фирма «Зингер» шила форму для российской армии. Тогда владельцы фирмы сдали нижний этаж здания под посольство США и стали всячески подчеркивать, что являются американской компанией. Скорее всего, именно в этот период на куполе появился орел. Таинственно исчезнувшего в 1920-е, его восстановили во время реставрации 2004–2006 годов, вновь вернувшей зданию первозданный облик.

Подобно постройке Штакеншнейдера, где был «возобновлен» Растрелли в «лучшем виде», дом компании «Зингер» стал для своего времени такой же сенсацией, какой в XVIII веке состоялся Строгоновский дом, заброшенный графом Сергеем Александровичем в силу обстоятельств.

24 октября 1905 года перед эмиграцией во Францию граф С.А. Строгонов написал расписку в том, что он берет с собой из родовой Картинной галереи 12 картин. Наступили смутные времена, полные таинственных знаков, предзнаменований и символов…

Изымались следующие произведения: Рембрандта «Иеремия, скорбящий о гибели Иерусалима», Давида Тенирса «Птичий двор», Филиппа Воувермана «Маркитанки», Никола Бергема «Марина», Пауля Поттера «Большая и прекрасная лужайка», Яна ван дер Хейдена «Вид города», Гийома Миериса «Портрет архитектора», Каспара Нетчера «Мальчик в восточной одежде» и «Мальчик с птичкой», Андриана ван Остаде «Старуха». За картиной Гаспара Беркейдена «Воплощенное веселие» находилось изображение «Марс и Венера, застигнутые врасплох Вулканом» Иоахима Втеваля. Все они были частью нераздельного имения и должны были оставаться в доме.

Так И.Е. Репин изобразил ликование по случаю Императорского манифеста

Итак, в основном картины принадлежали к кругу так называемых малых голландцев – небольшие размеры облегчали транспортировку. Наиболее ценным полотном было произведение Рембрандта. Прежде чем оно оказалось в собрании Рийксмузема Амстердама (1939 г.) – вернулось на родину, – оно являлось собственностью шведского коллекционера Германа Раша (Rasch), у которого было украдено в 1934 году. Г. Раш приобрел его у Строгонова (вероятно, в трудный период 1919–1923 гг.) за 22 000 фунтов стерлингов.

Интересно совпадение. Расписка составлена всего 7 дней спустя после публикации Манифеста об усовершенствовании государственного порядка, впоследствии известного как «Манифест 17 октября». Его первая статья гласит: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов». Была ли это демонстративная эмиграция, или мы наблюдаем простое совпадение событий? Возможно, граф ранее принял решение перебраться во Францию и хотел иметь там малое подобие картинной галереи, в том числе и в качестве средств на черный день. Хотя все же следует вспомнить резко отрицательное отношение графа к гораздо более слабой попытке Александра II привлечь общественность к выборам.

Вилла в Ницце

Прощание затянулось, разбитое на несколько эпизодов, детали которых мы может только рисовать в своем воображении. Строгонов побывал в России, по крайней мере, еще дважды. Около 1907 года граф прибыл на родину на яхте «Заря», чтобы в последний раз стать свидетелем охоты сестры Ольги и ее мужа в Мариевке – воронежском имении Щербатовых. Сергей Александрович и покинул Россию на яхте. Драматическая картина отхода яхты и последних взглядов на необъятную степь вызывает в памяти другую морскую поездку – последнее путешествие графа Павла Александровича на фрегате «Святой Патрикий» в 1817 году. О втором прощальном визите Строгонова, в Петроград в 1915 году, будет сказано ниже.

С начала 1910-х годов Строгонов стал жить преимущественно на вилле Кап-Эстель. Французское слово «estellier» значит «отвесная скала». Действительно, владение, первые сведения о котором относятся к началу XIX века, находится под горой. На ней в средние века располагался замок, чьи руины сохранялись среди деревушки Eze до начала XX века. Здание строилось в 1899 году для ресторана с апартаментами под названием «Cecari Reserve». Владельцем был Фрэнк Гаррис (Harris), ирландский новеллист, антрепренер и друг Оскара Уальда. Это имя в достаточный степени указывает на контекст. Предприятие разорилось и в 1904 году стало собственностью графини Мери де ла Канорг, переименовавший дом в Rock Sapphire.

Смерть жены в декабре 1909 года побудила графа Мери де ла Канорг расстаться с недвижимостью. В январе 1911 года дом вместе с участком земли площадью 4 акра за 350 000 франков приобрела мадемуазель Роза Ангелина Генриетта Левьез (Levieuze), она и переименовала ее в Cap Estel. Примерно тогда же, но точно неизвестно когда, загадочная женщина (известно лишь ее принадлежность к французскому дворянству), вероятно, стала супругой графа Сергея Александровича, и также (только предположительно), графиней Строгоновой (она хотя и похоронена вместе с мужем, но фамилия на плите Левьез). Как видим, есть основания предположить, что покупка недвижимости была связана со свадьбой. Роза Ангелина Генриетта была младше своего спутника на 22 года.

Поступки С.А. Строгонова 1905 и 1911 годов рождают тысячи вопросов. Как можно было ожидать от графа неуважения нераздельного имения? По какой причине он не женился после 1884 года на российской дворянке? Считал себя навеки связанным брачным обетом с Евгением Васильчиковой? Но тогда почему растоптал этот обет? Революция 1905–1907 годов показала ему, что юридические и моральные нормы больше не действуют?

Главный Строгоновский дом, стоявший на главной улице империи, сыграл свою роль в XVIII веке, явившись в елизаветинское время зримым подтверждением успеха. От него «оттолкнулся» дворец Белосельских-Белозерских, ставший знаком приверженности империи XIX века ценностям «старой монархии». Уступка первенства зданию американской компании оказалась знаком грядущего падения империи и последующей острой конкуренции ее наследницы с заокеанской державой.