Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

Глава 5
Архитекторы и другие служащие графини Софьи Владимировны

Как известно, свита делает короля. В нашем случае, «королеву» или, еще точнее, fil.l «царицу», как величали в одной из марьинских песен графиню Софью Владимировну, весьма характеризовало ее окружение, причем мы отмечаем два призыва сотрудников. Первый из них относится к 1810-м годам, начальному периоду, который продлился до составления «отчетного альбома» Ермолая Есакова в 1819–1820 годах. Второй – приходится к началу 1820 – начало 1840-х годов.

В первый период, помимо Е. Есакова, работали архитекторы И. Колодин, X. Мейер, А. Менелас, землемер (лесовод) А. Зандрок. Во второй появились новые зодчие – П. Садовников, А. Никитин, И. Шарлемань, С. Тунев.

А. Зандрока на его посту сменил гораздо более квалифицированный А.Е. Теплоухов. Личностью, соединившей две «эпохи», оказался Семен Прохорович Лукин – воспитатель графа А.П. Строгонова, производитель работ, а также художник, поскольку, как оказалось, именно он скрывается под подписью «S. Loukin», оставленной исполнителем гравированного альбома видов усадьбы Городня.

Имение, где графине Софье Владимировне отводился особый дом, располагалось в Калужской губернии и принадлежало княгине Н.П. Голицыной[265]265
  Золотницкая З. Усадьба Городня в серии литографий С. Лукина // Наше наследие. 1994. № 29–30. С. 123–126.


[Закрыть].

Лукин, наконец, известен по марьинскому анекдоту, приводимому Н.М. Колмаковым. Дочери графини, «потому ли что слово подполковник было труднее выговорить, чем полковник, или по другим причинам, называли его всегда полковник. Император Александр Павлович, посещая семью Строгоновых и зная, что Лукин был подполковник, позволил себе сказать им, что они ошибаются. Но дети стояли на своем, упрямо возражая и говоря смело государю, что Лукин их полковник. Тогда государь, видя, что с упрямыми детьми ничего не сделаешь, сказал им: „Ну, пускай же Лукин будет и моим полковником“. И в самом деле, через несколько времени Лукин, по высочайшему повелению, был произведен в чин полковника»[266]266
  Колмаков Н.М. Дом и фамилия графов Строгоновых // Русская старина. 1887. С. 80.


[Закрыть]. Мне удалось соединить между собой все известные факты и установить, что речь идет об одном человеке, который после смерти сына Софьи Владимировны остался на долгие годы (по крайней мере, до 1841 г.[267]267
  В библиотеке Марьино хранилось «Живописное путешествие С.П. Лукина в Грецию, датированное 1841 г.». На этом факте основана дата.


[Закрыть]) жить в семье Строгоновых, используя во славу ее свои разносторонние способности.

Н.М. Колмаков, будучи гувернером внуков графини Софьи Владимировны, безусловно, был частым посетителем усадеб и устроителем, наряду с сыном, праздников в честь владелицы. По случаю одних из последних именин Строгоновой – 17 сентября 1841 года – А.Н. Колмаков написал марьинскую песню:

 
При долинушке широкой,
Ой, на горке на крутой,
Выростает дуб высокой
Над излучистой рекой.
 
 
Ой на том дубу Орлица
Для орлят гнездо свила,
И как сильная Царица
Своих деток стерегла.
 
 
Чтобы злой в ночи охотник
На орляток не напал,
Чтобы коршун быстроокой
Их в гнезде не заклевал.
 
 
Их под крылушко сбирает,
Чтобы зной их не палил,
Буйным ветром не сносило
И чтоб дождик не залил.
 
 
При долинушке широкой,
Ой, на горке на крутой,
Стоит терем там высокой
Над излучистой рекой.
 
 
Ой, в том тереме Графиня
Каждый год с детьми живет,
Всех покоит, всех счастливит,
От беды всех бережет.
 

С.В. Строгонова «позиционировала» себя матерью всех крестьян и всех служащих. Еще одним, едва ли не равноправным членом семьи стал художник Ермолай Иванович Есаков, вероятно, с юных лет обитавший в доме на Невском проспекте. Во всяком случае, он был связан с ним не менее двадцати лет и за это время исполнил несколько десятков самых разнообразных рисунков, являющихся своего рода летописью семьи первой четверти XIX столетия.

В 1808 и 1809 годах, Есаков безуспешно участвовал в конкурсе на получение золотой медали в Академии художеств. Во второй раз, когда следовало «представить водопад в гористых местах», он получил награду второго достоинства. Тогда же, в 1809 году, Ермолая Ивановича было оставили при Академии еще на три года для совершенствования своего мастерства. Однако 5 марта 1810 года художника исключили из списков, как «приискавшего ныне выгодное себе место»[268]268
  Смирнов Г.В. Е.И. Есаков // Сообщения Государственного Русского музея. Л., 1957. С. 38.


[Закрыть]. Можно предположить, что Есаков удостоился звания рисовальщика (учителя рисования) при графе Павле Александровиче. Эта дата совпадает с его отъездом на турецкую войну (вскоре появилась картина «Русский лагерь под Силистрией в 1810 году во время войны с Турцией») и с началом обучения рисованию детей Строгонова.

Образец творчества С. Лукина. Дом графини С.В. Строгоновой в Городне

В 1819 году именно Есакову поручается создание отчетного альбома, состоявшего из 12 листов и созданного отчасти по типу знаменитых «Red book» Хэмфри Рептона (1752–1818, Repton), но имевшего важное отличие. Для англичанина книга, получившая свое название по цвету переплета из красного сафьяна, была «know how» – средством привлечь потенциального заказчика путем демонстрации совмещенных видов преобразованной на бумаге местности.

Русский художник в наиболее выигрышном листе продемонстрировал уже достигнутый успех, дважды, путем устройства особого клапана, показав вид на марьинский дом от Искусственной руины в 1814 и 1819 годах. Правда, следует настаивать на том, что второй вид Есаков заимствовал из проекта Колодина, который еще не был реализован.

Визитная карточка Рептона

Строгоновскую книгу уместнее назвать «мраморной», ибо сам картон имитировал красивый камень; переплет, уголки и табличка для названия «Марьинские виды. № 5» были исполнены из светло-коричневой кожи. На нескольких больших листах Есаков показал различные уголки преобразованного имения.

В связи с Есаковым следует хотя бы несколько слов сказать обо всех так называемых марьинских альбомах, на которые я уже неоднократно ссылался. Некогда, вероятнее всего, на рубеже 1830-1840-х годов и, скорее всего, по заказу графини С.В. Строгоновой, многочисленные планы, проекты, относящиеся к строительству Строгоновых не только в Марьине, но и в других местах окрестностей Санкт-Петербурга, и в самой столице Российской империи, было решено собрать. Весь материал поместили в десять большого формата альбомов, идентичного оформления и с номерами, системы в которых не просматривается. Хотя собрания имеют названия, внутри листы наклеены без внутренней логики и не содержат каких-либо комментариев. Вся эта работа выполнялась в Марьино, что и дало название памятнику. Если смотреть на вопрос шире, то к марьинским альбомам можно отнести и другие владельческие собрания более традиционного размера.

Кроме своей миссии летописца, Есаков, как уже упоминалось, обучал детей графини Софьи Владимировны рисованию и закончил свои уроки в 1819 году. Этот год я определяю, как рубеж между первой и второй историей Марьино при Строгоновой. Но продолжал посещать имение и позже. Так, в 1823 году Есаков нарисовал кормилицу на фоне марьинского пейзажа, а в 1827 году, используя прежние наброски, исполнил альбом путешествия 1817 года.

Вероятно, десять лет, минувшие с момента трагических событий, оказались достаточными для залечивания хотя бы в какой-то степени душевной травмы графини. Есаков пытался также найти себя в изданиях Общества поощрения художников, а затем, видимо, отчаявшись добиться успеха, перешел на службу в Придворную певческую капеллу. Там до самой смерти, последовавшей в 1840 году, «живописец Марьина» занимался преподаванием словесности и занимал место гувернера малолетних певчих[269]269
  Смирнов Г.В. Указ. соч. С. 42.


[Закрыть].

«Книга Есакова» показывает грандиозность исполненных работ, но не называет имя руководителя. Он должен был появиться еще в 1813 году. Ни Колодин, ни Мейер не относились к числу паркостроителей, а между тем следует настаивать, что именно подобная деятельность, наряду с лесоразведением, являлась основной в Марьино. Был ли таким человеком шотландец А. Менелас, земляк Рептона? Адам Адамович, как прозвали Менеласа в России, прибыв туда в 1784 году, некоторое время работал у Чарльза Камерона, а затем, как уже говорилось, стал помощником H.A. Львова. Роль Менеласа в обустройстве Марьино столь же загадочна, как шотландский период его биографии и степень влияния на творчество H.A. Львова.

Точно известно, что Менелас достаточно регулярно появлялся в Марьино только в 1816–1818 годах. Тем не менее самые разные проекты: первоначальный план усадьбы, землебитное строительство и школа, парки, наконец, казалось бы, отсылают к нему и заставляют предполагать более раннее появление, чем принято думать. К примеру, мы обладаем недатированным и неподписанным планом восточной части английского парка, с врисованными в него контурами дома в варианте 1813 года. Наличие этого листа, на мой взгляд, показывает колебания между сохранением центральной оси пересечения парка и более свободной композицией с прудами, которая впоследствии возобладала. Это размышления паркостроителя, участвовавшего в работе с первых дней.

В упомянутой уже выше практической школе в Тярлеве, созданной при участии H.A. Львова и А. Самборского, автора «Практического земледелия, собранного из английских писателей» (СПб., 1781), Менелас вел курсы архитектуры и сельской механики[270]270
  Харламова А.М. К истории развития русского сельского зодчества // Архитектурное наследство. Т. 15. М., 1963. С. 102–110; Крашенинников А.Ф. Жизнь и деятельность архитектора М.А. Авросимова// Кучумовские чтения. СПб., Павловск, 1996. С. 98.


[Закрыть]. С 1818 года он занимался парком в Царском Селе, где устроил водопады у Большого пруда, напоминающие марьинский. Вероятно, он же устроил систему прудов и в описываемой усадьбе, куда, как достоверно известно, он вновь приезжал и в 1820-е годы. В результате, представляется, что шотландец сделал в Марьино больше, чем принято считать, или, по крайней мере, был консультантом влиятельной графини на протяжении многих лет, она могла рекомендовать его императору Александру I.

Вода пришла в английский парк благодаря… землемеру, которого Бог послал Строгоновым – при отсутствии фактов трудно иначе трактовать его появление в доме у Полицейского моста.

Александр Иванович Зандрок, как звали его в России, появился в Строгоновском доме в начале весны 1817 года. При своем представлении землемер сообщил, что служит в Ведомстве лесного департамента и представляет свои услуги. Граф П. А. Строгонов засомневался в возможностях пришедшего господина, поскольку ставил свое имение выше других. Он считал, что «по обширности лесных дач и по некоторым особенным обстоятельствам местного их положения» Марьино «требует весьма опытного и знающего человека»[271]271
  РГИА. Ф. 927. Д. 1070. Л. 28.


[Закрыть]. Однако необходимые рекомендации были предоставлены, и вскоре Зандрок сделался весьма полезным человеком для владельцев. Он не только составил записку о состоянии хозяйства, но и нашел подрядчика на рытье Большого канала, от Жаровского озера до Поваренного ручья, протяженностью 3000 саженей.

Более того, зная о финансовых затруднениях графини, Александр Иванович придумал схему оплаты своей работы: в качестве компенсации за труды подрядчик получал возможность в течение четырех лет пользоваться лесными дачами Строгоновой. Контракт на работы заключили в древней столице в присутствии не только Зандрока, но и князя Д.В. Голицына – брата Софьи Владимировны и московского генерал-губернатора, в конце 1817 года.

Джордж Доу сделал портрет в 1820 году после назначения Дмитрия Владимировича Голицына на должность генерал-губернатора Москвы

Однако затем случилась трагедия в семье землемера. Зандрок 19 января 1818 года вернулся в Петербург и нашел свою жену в горячке. Он писал госпоже: «Болезнь в доме моем, слава Богу, постепенно приходит к концу, но жертвою оной был брат мой, с помощью коего мне по сие время возможно было содержать и вспомоществовать многочисленное мое семейство, воспитывать и обучать младших моих братьев. Итак, я теперь один для семейства и почти разорен, год позже сия бы потеря не сердцу, но положению моему менее болезненна была, но определение Всемогущего свыше понятий человеческих. Упование на Бога, счастие быть узнан Вашим Сиятельством; сочувствие к добродетели, удвояющее старание мое, будет укреплять и поддерживать меня. – Коль скоро только первые раны покрыты, то ни что на свете не удержит меня посвящать себя во все дела Вашего Сиятельства»[272]272
  Там же. Л. 85.


[Закрыть].

Положительно, между ними – землемером и графиней – имелось много общего, не взирая на разность социального положения. Наверное, поэтому Зандроку многое позволялось. Ему, бесспорно, разрешали немного задержаться с исполнением контракта. Однако время шло, а Строгонова не получала известий о своем работнике. Потеряв терпение, в мае она начала его разыскивать.

В письме от 13 мая немцу пришлось оправдываться «в упущении обязанностей» смертью отца и тем, что сам дважды болел. Кроме того, он сообщал, что «земля ныне здесь открылась весьма поздно». Лето 1818 года графиня провела у матери в Городне, но и оттуда пристально следила за ходом работ. Строительство Большого канала завершили 2 августа 1819 года. Зандрок прибыл в имение заранее, 31 июля, и, торжествуя, писал Софье Владимировне: «Сего дня я имел счастие видеть молодых графинь… кои прогуливались в сухе у самого озера, будучи по сие время не только немногим достигшим».

В том же письме говорилось о создании к будущей зиме еще двух каналов, получивших название Пяльинского и Колодинского, а также водопровода к мызе[273]273
  Там же. Л. 96 об.


[Закрыть]. Системы Большого, Среднего и Малого прудов сделали несколько позже и, вероятно, именно поэтому они не показаны в «книге Есакова». В результате гигантской работы берега озера осушили, а прогулка по проспекту вдоль канала стала одной из примечательных особенностей Марьина.

У Чемберс. Проект мавзолея Фредрика, принца Уэльского

Как читатель уже мог заметить, в Марьине работало несколько архитекторов, большинство которых принадлежало к «школе Андрея Воронихина». Одним из них был Х.Ф. Мейер (1789–1848) – ученик Императорской Академии художеств в Санкт-Петербурге с 1801 года. В 1809 году получил звание художника архитектуры и был оставлен при Академии для участия в конкурсе за первую золотую медаль. Совершил поездку в Италию. В 1810-е годы он служил в Гвардейской казарменной комиссии, где, перестраивая солдатские казармы Семеновского и Преображенского полков, приобрел расположение великого князя Николая Павловича, будущего императора.

Известно, что архитектор X. Мейер поднес графине Строгоновой исчезнувший впоследствии альбом с 27 рисунками пером, на его титульном листе значилось «Предметы для сельских и садовых английских строений, снятых с натуры в окрестностях Лондона».

В тот момент, вероятно, сделана вольная копия проекта Уильяма Чемберса для мавзолея принца Уэльского.

Надо думать, что во время «стажировки» Мейер присматривал образцы и для создания парка. Когда состоялась его поездка? Логичнее всего было бы отнести ее в начале 1810-х годов. Однако поскольку архитектор называет владельцем Park place господина Спирлинга, купившего памятное для Строгоновой место в 1816 году, есть основания отнести путешествие к этому времени.

Х. Мейер. Беседка для усадьбы

Мейер почти никогда не подписывал своих листов для графини Строгоновой. Лишь на одном из сохранившихся многочисленных рисунков мы видим скромное «Meyer architect», на другом – просто «Meyer». Подобного не случалось с незаконнорожденным Колодиным, тот чувствовал себя уверенно и оставлял на своих чертежах пространные надписи, именуя себя архитектором. Лишь листы, которые я приписал также Колодину и отнес к 1813 году, не имеют подписи. Сделанные до смерти А.Н. Воронихина, они, возможно, отражают ситуацию, при которой Колодин, обязанный патрону, при составлении проектов не смел указать себя как автора.

И.Ф. Колодин (Колодинов, 1788–1845) считался лучшим учеником мастера и даже был воспитанником А.Н. Воронихина. В архиве Академии художеств сохранилась расписка казначея, получившего в марте 1803 года деньги от Андрея Никифоровича за содержание будущего строителя Марьино. Достоверного портрета мастера мы не имеем, но на одной из акварелей Есакова показан озабоченный проблемами человек в цилиндре с большой папкой под мышкой. Изображение похоже на набросочный портрет. Может быть он сделан с Колодина?

В 1804 и 1805 годах Колодин получил серебряные медали за архитектурные композиции, в 1806 – спроектировал «Монумент, посвященный натуральной истории, который мог бы называться храмом природы, ибо в нем будет хранилище всякого рода сокровищ, которые только производит природа, даже всякого рода животных, мертвых и живых». Исходя только из названия, можно полагать, что типологически он родственен замыслу Знаменскому-Раек, которое также было «храмом природы», а не монументом Отечественной войне. В 1807 году архитектор удостоился золотой медали за «Проект зданию всех судебных мест в столичном городе». С 1809 года – он помощник Воронихина на строительстве Казанского собора. После внезапной смерти учителя в 1814 году Колодин занял его место в комиссии по сооружению храма, которая с конца 1811 года занималась бюрократией.

Он мог бы также заместить Воронихина в Павловске, куда отправился в апреле 1814 года с отличной характеристикой вдовы учителя и со званием архитектора графини Софьи Владимировны. «Ее Императорское Величество сделало мне честь спросить у меня архитектора, который был помощником моего мужа. Податель сего был под его покровительством, и я могу рекомендовать его как молодого талантливого человека и примерной честности. Графиня Строгонова очень довольна им и он состоит ее архитектором», – писала М. Воронихина[274]274
  Там же.


[Закрыть]. Но этот шанс Колодин упустил.

И.Ф. Колодин, как и Мейер, имел официальное место службы. Он являлся членом Строительного комитета Министерства внутренних дел, откуда в 1813–1819 годах, вероятно, был отпущен ради работ для графини Строгоновой. Затем, возможно, из-за состояния здоровья или по причине неудовлетворенности им заказчицей, Колодин отправился в Крым, где оставался до своей кончины, заняв место второго архитектора побережья после скандальной неудачи с реставрацией дворца в Бахчисарае[275]275
  Ерохина И.П., Кузнецов С.О. Шансы архитектора И.Ф. Колодина // Андрей Никифорович Воронихин. Мастер, эпоха, творческое наследие. Материалы международной научно-практической конференции, посвященной 250-летию архитектора А.Н. Воронихина (1759–1814). СПб., 2010. С. 247–258.


[Закрыть].

«Рисунки и чертежи Колодина до чрезвычайности похожи на воронихинские, только несколько более робкие и сдержанные, более „аккуратные“, чем широкая размашистая манера зодчего. Колодин не обладал сколько-нибудь яркой индивидуальностью. Он целиком подчинялся приемам Воронихина. Его дарования хватило на то, чтобы усвоить приемы своего руководителя, но не развивать их далее», – это мнение Г.Г. Гримма кратко, но исчерпывающе характеризует архитектора, занявшего место Воронихина у Строгоновых непосредственно после смерти гения[276]276
  Гримм Г.Г. Архитектор Воронихин. Л.; М., 1963. С. 130.


[Закрыть].

Любопытно, что графиня Софья Владимировна (подражая A.C. Строгонову?) устраивала соревнования между Мейером и Колодиным. Так, сохранились проекты обоих зодчих для Зеленой мызы и церковного флигеля, они разнятся деталями. Хотя графическая манера архитекторов чрезвычайно близка.

После ухода Колодина, Мейера и Есакова в архитектурной истории Марьино наступил период, который следовало бы назвать временем П.С. Садовникова, тот не только действительно много сделал в усадьбе, но и скрупулезно подсчитал свой вклад: «Каменных различных строений 7-мь в том числе одна церковь, деревянных 8-мь, итого 15-ть»[277]277
  Наумова А.Н. Указ. соч. С. 201.


[Закрыть]. Но эти лавры он должен, по крайней мере, разделить с архитектором, скромно подписывавшийся «А. Никитин». Кто мог скрываться за таким инициалом и фамилией?

Единственной школой профессиональной подготовки того времени была Академия художеств, среди ее учеников находим Александра Степановича Никитина (1809–1880). Он окончил Императорскую Академию художеств, а в 1834–1840 годах работал в Риме, сочинив проекты реставрации Форума. По возвращении удостоился звания академика и с 1841 года работал в Москве в качестве младшего архитектора Комиссии для строений. Среди его работ: храм Успения на Успенском Вражке (1857 г., Газетный пер., 13), здание Шереметевского подворья (1862 г., Никольская ул., 10), Теплые ряды (1864–1870 гг., ул. Ильинка), корпус женского Мещанского училища (1863 г., Ленинский пр., 6, во дворе).

Таким образом, если для графини Строгоновой работал A.C. Никитин, то изготовление планов для имения (помимо расширения дома, он определенно спроектировал Шале и Птичник, а также, вероятно, и Лесной дом), пожалуй, можно отнести или к началу 1830-х или к началу 1840-х годов. Все три новые постройки можно отнести к стилистике «национального романтизма», он, хотя и проявился впервые в избах Росси и Монферанна 1810-х годов, стал широко распространяться в русской архитектуре ближе к середине XIX века. Близки марьинским экспериментам Никольский домик в Петергофе и Погодинская изба, поставленная архитектором Н.В. Никитиным в 1856 году. Косвенным свидетельством в пользу версии возврата к колодинскому замыслу в 1840-е годы является то, что работы в доме не завершили к моменту смерти графини в 1845 году. Но, с другой стороны, в 1833 году A.C. Никитин получил от Академии золотую медаль I степени за проект зданий для помещика (учитывая влиятельность графини Строгоновой нельзя исключить, что такими зданиями были марьинские), а в 1834 году в марьинском шале уже пили чай[278]278
  Мурашова Н.В. Указ. соч. С. 65.


[Закрыть]. Следует также учитывать, что в 1832 году Николай Степанович Никитин, вероятно, брат Александра, исполнил маслом вид Картинной галереи в городском доме графини Софьи Владимировны.

Художник Василий Семенович Садовников, автор «Панорамы Невского проспекта», и его брат Петр, архитектор, много сделавший для блеска Марьино, являлись крепостными княгини Н.П. Голицыной. Василий начинал карьеру с копирования литографий С.П. Лукина и рисунков Е.И. Есакова. В частности, он повторил тот, где столь удивительно представлено солнце, а также вновь изобразил «пяльинское озеро».

В некоторой степени он сменил Е. Есакова на месте марьинского летописца-художника, хотя его работы не столь многочисленны. Петр после смерти Воронихина поступил своекоштным учеником в Академию, где занимался под руководством архитектора A.A. Михайлова-второго. Княгиня Голицына обязалась платить за него 360 рублей в год, одеть на «первый случай» на собственный свой счет, а также дать ему «постелю и белье». Спустя два года, получив серебряную медаль второго достоинства, Петр был уволен из учебного заведения. Считается, что таким образом княгиня воспрепятствовала его освобождению, оно становилось обязательным после получения звания художника. Вероятно, немедленно после этого Садовников начал работать у Строгоновых, хотя совершенно ясно, что он не имел монополии на проектирование для Марьино, для которого проектировал и И. Шарлемань – известный петербургский рисовальщик.

Графиня Софья Владимировна пригласила И. Шарлеманя в начале 1830-х годов. Вероятно, в 1833 году, задумав, как я предположил ранее, расширение дома, она пожелала также придать достойный вид и бане. Шарлемань предполагал сделать ее фасад в стиле позднего классицизма. Однако заказ на строительство не был получен, и П.С. Садовников придал зданию тот же «полуготический вид», что уже имел усадебный храм. Согласно сметам, баня имела готические окна и двери, а крыша покрывалась соломой «под щетку»[279]279
  Наумова А.Н. С. 208.


[Закрыть]. Матвеевский пишет, что баня была «в английском вкусе со всей роскошью нашей и восточной бани»[280]280
  Матвеевский Н. Село Марьино // Иллюстрация. 1848. С. 86–87.


[Закрыть].

В. Садовников, несколько изменив точку Е. Есакова, показал Марьино вблизи Зеленой мызы

В одном из марьинских альбомов мы видим сочиненный И. Шарлеманем проект круглого в плане храма, едва ли он предназначался для усадьбы, где только что и также в готическом духе завершилась перестройка церкви.

У Садовникова работали помощники – П. Иванов и С.И. Тунев (1817–1879), сын Ивана Петровича, также крепостного архитектора Строгоновых. В 1836 году Семен окончил Школу земледелия и горнозаводских наук графини С.В. Строгоновой, оставшись репетитором архитектурного черчения и арифметики в низших классах учреждения. Самостоятельно построил по новой технологии, упомянутой выше, дом для Школы в Марьино. В 1845–1847 годах совершенствовался в архитектуре в Москве, а затем до 1856 года числился архитектором в Ильинском – центре строгоновской вотчины. В Добрянском заводе построил храм Рождества Богородицы (1852 г.), уничтоженный пожаром 1831 года.

Главным «украшением» среди сотрудников марьинского дома, бесспорно, был А.Е. Теплоухов, ровесник имения. Первые работы по лесоустройству в Марьине проводил Зандрок. В последующие годы наука быстро прогрессировала, и сделанное предшественником уже показалось наивным А.Е. Теплоухову, выпускнику школы графини Софьи Владимировны. Отец его был крепостным и занимал должность приказчика в строгоновских имениях. Родившись в 1811 году, Александр сначала учился в приходском училище села Ильинского, столицы пермской вотчины, а с 1824 по 1830 год – на горном отделении школы графини Строгоновой, куда попал ранее обыкновенного возраста и закончил с аттестатом высшего разряда. Его успехи на экзамене отметила столичная газета «Северная пчела»: «Теплоухов весьма удовлетворительно изъяснил теорию и действие паровых машин, которых употребление приносит неисчислимые выгоды; потом он же представил разные методы счетоводства и показал превосходство двойной или италианской бухгалтерии».

В 1831 году газета «Бабочка» опубликовала подготовленное Теплоуховым описание Марьина, оно заканчивалось следующими словами: «Река Тосна, впадающая в Неву, представляет удобный путь для сбыту дров: от сего можно получить больше выгоды. Близость многолюдной столицы дает средство для верного сбыта произведений, получаемых как от земледелия, так и от других ветвей здешнего хозяйства. Соображая сии обстоятельства с беспрерывным стремлением всех отраслей оного к усовершенствованию, Марьино можно почесть одним из лучших сел в России»[281]281
  Теплоухов А. Село Марьино // Бабочка. 1831. № 10. С. 40.


[Закрыть]. Планировалось, что Александр поедет в Германию, где будет изучать далее горное дело. Но ему представился иной шанс.

В 1832 году Софья Владимировна написала: «Положение для управления вотчин графини Строгановой, урожденной княжны Голицыной». О лесничем сказано так: «Для охранения о самовольного истребления лесов посторонними крестьянами и неправильной рубки своими, управляющий определяет лесничим человека честного и расторопного, чтоб он не только посторонних, но и своих крестьян в запрещенный лес (имеется в виду заповедный. – С.К.) не пускал, а пойманных с срубленным деревом представлял в контору; почему для бдительнейшего наблюдения он должен почасту осматривать лес и пойманным самовольным порубщикам не делать никакого послабления»[282]282
  Положение для управления вотчин графини Строгоновой, урожденной княжны Голицыной, составленное самой помещицей. СПб., 1832.


[Закрыть].

Именно таким лесничим стал Теплоухов, которого в 1833 году после 3-летней службы секретарем графа С.Г. Строгонова все же отправили в Германию. Для его обучения избрали не Горную академию во Фрейбурге, как планировалось ранее, а Тарандатскую Королевскую академию леса. Как сам Александр признался спустя несколько лет, «чувствуя больше склонности к сельскому хозяйству и видя из лесных журналов, какое внимание пробудилось в России к лесохозяйству, я испросил разрешение заняться изучением лесных наук»[283]283
  Исторический взгляд на лесохозяйство в пермском нераздельном имении графов Строгоновых, члена-корреспондента Пермского статистического комитета. А. Теплоухова. Пермь, 1881.


[Закрыть].

Не исключено, что талантливый и честолюбивый молодой человек избрал новое и любимое хозяйкой поприще, мечтая о карьере. Несколько позже Теплоухов сообщал: «Я долго изучал на месте, в Германии, тамошнее лесоводство, а по возвращении в Россию имел случай приложить усвоенные теоретические познания к практике, при устройстве многочисленных лесов, принадлежащих одному из знаменитых и просвещеннейших помещиков России»[284]284
  Устройство лесов в помещичьих имениях. Руководство для управителей, лесничих и землемеров, составленное членом-корреспондентом Императорского Вольного экономического общества Александром Теплоуховым. СПб., 1848. C. V.


[Закрыть].

Вид оборотной стороны марьинского дома до пожара. Собственность княжны Голицыной

Главным национальным достоянием России для Теплоухова, как и для Строгоновой, был лес. Окончание Александром Ефимовичем учебного заведения в 1838 году совпало с решением графини учредить образцовое лесное хозяйство. По ее мнению, «для этой цели нужно было образовать ученых служителей, устроить лесные дачи и учредить особое управление, на которое бы исключительно было возложено попечение об охранении лесов и экономия в употреблении их»[285]285
  Там же.


[Закрыть]. Теплоухов, к тому времени получил свободу от крепостной зависимости и женился на Розамунде Крутч, дочери профессора Тарандатской академии. Он был назначен главным лесничим и таким образом возглавил особое управление, которое его прежняя хозяйка имела ввиду.

Кроме того, Теплоухов разбивал Новый парк в Марьине и уже сам преподавал в Школе графини Софьи Владимировны, где открыл лесное отделение с 25 учениками. Как обучение, так и работы в лесу начались в 1839 году. Одновременно главный лесничий работал над составлением аналитической записки, опубликованной под названием «Некоторые сведения об учреждении правильного лесного хозяйства в имении С.В. Строгоновой – Марьине».

Достаточно детально Теплоухов в своем пространном документе остановился на теме удовлетворения крестьянских нужд в строевом и дровяном лесе. Любопытна следующая ремарка автора: «Здесь кстати заметить вообще о существующем мнении между крестьянами на счет лесов: они почитают леса неистощимыми и смотрят на них как на дар Божий, доступный для всякого. Эта мысль, глубоко вкоренившаяся и между крестьянами в Германии, где леса вырощаются искусственно с большими издержками несколько уже столетий, – причиною, что и там, похищение леса не почитается воровством, а меры, принимаемые к прекращению самовольных порубок, считаются стеснительною несправедливостью. Итак, можно ли после этого удивляться, что крестьянин наших северных губерний привык удовлетворять многочисленным потребностям своим с такою небрежностию, что он постоянно вооружен топором и носит его с собою даже при земледельческих своих занятиях».

Один из разделов документа назывался «О некоторых мерах к улучшению лесного хозяйства в Марьинских лесах» и сообщал, что в 1839 году введены «многие меры по введению бережливости относительно употребления лесов и к приведению их в состояние, требуемое добрым, основанном на правилах науки хозяйством». В частности, удалось добиться устранения продажи дров вольным лесопромышленникам. Кроме того, взималось с крестьян имения по 20 копеек в год пошлины за каждое сосновое дерево.

Это сделано для понимания цены строевого леса, который следовало использовать только на дома, а на амбары и заборы – осину. Запрещался выпас скота на пространствах, назначенных под заказные рощи. Для приучения крестьян и экономии при вырубке дровяного леса и для употребления в пользу рассеянного по всему лесному пространству валежника, в обеспечение лесов от пожаров, крестьянам запрещалось вырубать на дрова сосновый лес на несколько лет вперед до особого распоряжения. Теплоухов предлагал даже делать обыски в домах!

Особо воспрещалась свободная охота во всем имении, причем как крестьянам, так и прочим лицам. Крестьянину, занимающемуся хлебопашеством, охота, по мнению Теплоухова, редко приносит пользу. Он даже привел поговорку: «Дом егеря узнаешь по дурной крыше». По закону охота начинается в июле, когда полевая работа в разгаре. К тому же она подобна азартной игре: за удачей следует неудача. Большой ущерб приносят пожары от ночевок. Кажется, из глубины души Александра Ефимовича вырвалось: «Крестьяне-охотники, заводя дружбу с соседями из других дач, вводят их гостеприимно в свои леса, вместе с ними стреляют и производят разные беспорядки».