Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

Глава 3
Кому оставить дом?

В начале XX века строгоновским домам катастрофически не хватало наследников. Так, приобретение Cap Estel как будто бы нанесло смертельный удар по «волышовскому замку».

В том же 1911 году граф Сергей Александрович решился его перестроить, или поправить. Точный порядок действий остается неизвестным. Известно, что граф вначале хотел самостоятельно руководить работами, но затем обратился к профессиональному (и даже довольно известному) архитектору К.К. Шмидту, тот исполнил задачу в 1911 году. Об этом свидетельствуют мемуары его дочери[174]174
  Фогт Э., Кириков Б.М. Архитектор Карл Шмидт. СПб., 2011. С. 252–53.


[Закрыть].

В бумагах князя Г.А. Щербатова сохранилось письмо, которое 4 ноября доктор Г.Г. Рюккер послал Строгонову. В нем есть следующие загадочные строки: «Надеюсь, наверно, что Вы в будущем году приедете сюда и тогда сами увидите. В Волышово дом готов и только ждет своего хозяина! Все удивительно красиво и приятно то, что все по-старому».

Воспоминания князя Г.А. Щербатова свидетельствуют, что инициатива исходила от Мисси.

Якобы под ее присмотром «вся мебель и любой другой предмет из обстановки и убранства комнат снабжались этикетками, регистрировались и возвращались позже на свои места, располагаясь так, как здесь все было раньше»[175]175
  На основе этих воспоминаний написана глава «Щербатовы-Строгановы» в книге: Меттерних Т. Строгановы. История рода (русская версия – СПб., 2003. С. 273).


[Закрыть].

Наконец, следует привести слова Г.В. Проскуряковой (1903–1992), родившейся в Волышово (и проведшей там детство) дочери местного фельдшера, находившегося в подчинении у Рюккера: «К последнему десятилетию XIX века, уже после отъезда владельца за границу, дом начал приходить в ветхость. В начале нынешнего (XX. – С.К.) века был сделан капитальный ремонт, многие части здания были усилены кирпичом и цементом, а может быть, и заново выполнены из этих материалов. Из Италии была доставлена новая парадная мраморная лестница»[176]176
  Проскурякова Г.В. Указ. соч. С. 20.


[Закрыть].

Есть также сведения о ремонте, проведенном в 1895–1904 годах псковским архитектором H.A. Поповым[177]177
  Васильева Л.В. К истории имения графов Строгановых «Волышово» Псковской области // Павловские чтения. Сборник материалов научных конференций 1996–1997 гг. / Науч. ред. Н.С. Третьяков, Л.В. Коваль. СПб., Павловск. 1998. С. 60; Буторина H.A. О некоторых усадебных парках Псковской области // Усадебные парки русской провинции: проблемы сохранения и использования. Великий Новгород, 2003. С. 78.


[Закрыть], которые, в случае их достоверности, могли бы объяснить исчезновение графа Сергея Александровича из Волышово. Но в таком случае восстановление велось дважды. В любом случае ни это, ни другие подобные письма не могли возвратить последнего графа Строгонова на родину. Его вернули туда, да и только на два месяца, смерть родственников и патриотический долг.

Уже в 1911 году, благодаря усилиям Антуана Строцки (Strocki), вилла Cap Estel выиграла ежегодный конкурс на лучший сад Ниццы. Он удостоился краткого описания в Бюллетене общества садоводов: «Первый трамвай доставил нас в Eze, – писал Октав Годард (Godard) и продолжал: На вилле Кап-Естель, парк которой заканчивается на берегу моря, господин Антуан Строцки, главный садовник, провел нас через лабиринт клумб и аллей к южной части виллы, которая смотрится как уголок моря и с которого открывается потрясающая панорама.

Мраморная лестница волышовского дома. По легенде была доставлена из Италии

Несмотря на соленый воздух, господин Строцки знал как акклиматизировать огромное число изысканных растений, приютив их на берегу толстым занавесом хвойных… Он украсил нижнюю часть большой террасы большим разнообразием растений – камелий, рододендронов и азалий, например. Колоннады, поддерживающие террасу, исчезли в зарослях ивы и бугенвиллий (вечнозеленые кустарники из Южной Америки). Клумбы бегоний согласованы мягкой зеленью клумб папоротников и capillaries. Овальный газон этой сказочной страны обогащен видом двух фикусовых деревьев весом 1800 килограммов каждый… Искусственная река украшает восточную часть владения. Мы [жюри] заключили, что господин Строцки виртуоз в искусстве растениеводства и не должен скрываться от вопросов владельцев о цене переноса его таланта на их почву»[178]178
  Приводится по книге: «Cap Estel. Villa in Time», написанной Дэвидом Вортом (Worth) и изданной в Нью-Йорке в 2008 году. Сердечно благодарю Нану Жвитиашвили за содействие в доставке раритетного издания в Россию.


[Закрыть]. Гигантские фикусовые деревья, ставшие своеобразной эмблемой виллы, до сих пор сохранились, хотя само владение прошло через многочисленные испытания.

Жизнь не в замке на горе, а на роскошной вилле у ее подножия на берегу моря – знак исторического пути европейской аристократии, которая в начале XX века не видела в себе сил бороться за выживание.

Городской дом графа Николая Сергеевича на Моховой улице

Три младших сына Сергея Григорьевича, дядюшки графа Сергея Александровича, скончались примерно в одно время. На Моховой улице в Петербурге помимо Павла жил Николай. В 1903–1904 годах его дом под № 36 перестроил архитектор P.P. Бах. Сам владелец жил на втором этаже и занимал девятнадцать комнат. Внизу на первом этаже в пяти комнатах обитала княгиня П.В. Урусова, в девяти – герцогиня Наталья Александровна Сассо-Руффо. Это была племянница владельца, дочь его сестры Елизаветы. В 1906 году, после кончины графа Николая Сергеевича, она стала полноправной владелицей дома.

Уже в 1914 году весь дом достался H.A. Хариной, ранее со своим супругом генерал-майором Иваном Николаевичем она занимала тридцать четыре комнаты дома.

Дом на Сергиевской (Моховая ул., 2) после смерти графа П.С. Строгонова в 1911 году стал принадлежностью его наследника князя Г.А. Щербатова, тому же досталось также Знаменское, но четырнадцатилетний князь был еще слишком юн, чтобы оценить по достоинству полученный дар. Вопрос о преемственности и в данном случае оставался открытым.

Некоторые вещи из своих замечательных собраний меценат еще при жизни подарил Музею Общества поощрения художеств: икону «сибирского письма», китайский глиняный чайник старого производства, античную керамику, ряд уникальных предметов эпохи готики и Ренессанса. По завещанию владельца восемь картин поступило в Эрмитаж. В качестве «монумента памяти» дарителю Э. Липгарт поместил в журнале «Старые годы» статью о нем и пожертвованных музею сокровищах[179]179
  Липгарт Э. Указ. соч. С. 33–45.


[Закрыть].

По неизвестной причине столь аккуратный в делах Павел Сергеевич не ставил указаний по поводу Хотени. Вероятно, он не имел прав для распоряжения собственностью покойной супруги, и усадьба на несколько лет (до 1916 г.) стала яблоком раздора между несколькими претендентами. В это короткое время картины и мебель распространились по соседним владениям. Управляющий использовал залы нижнего этажа под склад зерна, верхние – отдал прачечным и кухням детского приюта-санатория. Свидетелем ужаса запустения стал Г. Лукомский: он, приписав здание Джакомо Кваренги, успел сделать несколько фотографий фасадов и интерьеров для книги «Старинные усадьбы Харьковской губернии».

Портрет графа П.С. Строгонова

Известный деятель серебряного века отечественного искусства писал: «Миновали годы высокого подъема художественной культуры нашего отечества и только остатками от великолепия былых времен украшают теперь наиболее культурные помещики свои комнаты. Но много ли таких? К сожалению, мы не только не можем уж создать чего-либо равного усадьбе Хотень, но даже не всегда и оберегаем старые поместья… Чаще, как в Хотени, не сумели потомки уберечь даже завещанного им. Такое отношение к своей собственности, являющейся историческим достоянием России, не может пройти бесследно, достойно возмездия… и рисует нам печальную картину будущего!»[180]180
  Лукомский Г. Старинные усадьбы Харьковской губернии. Пг., 1917. С. 100.


[Закрыть] Горькие и пророческие слова.

Граф Григорий Сергеевич Строгонов умер в 1910 году в Париже, куда он прибыл в поисках новых вещей для своего собрания. Подобно брату Павлу, в конце жизни он озаботился фиксацией своих сокровищ. В 1904 году граф Г.С. Строгонов с большим успехом представил на выставке в Сиене «Мадонн» Мартини и Дуччо. В 1905 году, когда ему минуло 75 лет, художник Ф.П. Рейман (1842–1920), прославившийся созданием копий фресок римских катакомб, стал писать акварели с видами фасадов и интерьеров дома. Тогда же началось их фотографирование. Кроме того, Строгонов отобрал 100 главных шедевров собрания для публикации. Первый том планировалось посвятить памятникам Древнего Востока, античности и средних веков, второй – искусству Ренессанса и последующему периоду.

Тогда же графа посетили барон Н. Врангель и А. Трубников, они подготовили большую статью о коллекции для журнала «Старые годы». По свидетельству Муньоса, в качестве завещания граф просил: «Когда я умру, напомните моим родным, что я хотел бы лежать меж горящих свечей в… зале, – и пусть ничего не будет тронуто, пока тело мое еще будет во дворце. Хочу, чтобы именно тогда меня окружали сокровища искусства, самая надежная моя связь с жизнью»[181]181
  Munoz А. Указ. соч. Р. 10.


[Закрыть]. Надо думать, его просьбу уважили. Продолжилась работа над каталогом, он вышел в свет в 1911–1912 годах, а также исполнено пожелание графа передать в Эрмитаж несколько вещей.

Княгиня Мария Григорьевна Щербатова, урожденная графиня Строгонова, отказалась от наследства (о котором не было письменных указаний), в пользу детей Владимира и Александры. В 1911 году они на некоторое время приезжали в Рим для отбора произведений для Эрмитажа. У них не возникло сомнений в предназначении для музея семи сасанидских блюд и двух сосудов. Как выяснилось при составлении российским консулом описи, бумажки с надписью «Erm. Imp.» Григорий Сергеевич вложил в сасанидский сосуд и древнегреческую серебрянную чашу.

Щербатовы также вспомнили, что дед хотел передать Эрмитажу византийский реликварий и несколько работ ранних итальянцев. Еще до поездки в столицу Италии особым письмом они пожертвовали музею, помимо двух вышеупомянутых предметов, табернакль (дарохранительницу) Беато Анжелико и «Мадонну» Симоне Мартини. При этом следовало обещание составить новый список даров по прибытии в Рим. Визит туда или стиль информации о даре сасанидских вещей, опубликованной в журнале «Старые годы» (октябрь 1911 года[182]182
  Макаренко Н. Несколько предметов из собрания графа Г.С. Строганова // Старые годы. 1911. Октябрь. С. 34–39.


[Закрыть]), вероятно, заставили Щербатовых переменить намерение. Спустя ровно год, осенью 1912 года, уже по просьбе Марии Григорьевны, та предпочитала жить в Немирове на Украине, император Николай II принял в Эрмитаж только две работы – Якопо Селайо и Бартоломео Фреди.

Отсутствие прямых наследников стало причиной угасания нескольких замечательных владений Строгоновых XIV поколения – дома на Сергиевской в Петербурге и палаццо в Риме, хранивших экстраординарные художественные собрания. Памятью об итальянском доме является каталог наиболее ценных предметов коллекции. Книгу о доме на Сергиевской не опубликовали. Дом на Невском проспекте, принадлежавший графу Сергею Александровичу, также фактически утратил владельца. Хотя в данном случае он стал «вымороченным имуществом» из-за результатов стечения обстоятельств, дом явил пример общего забвения старины, которое виделось современникам как предвестие грядущих катаклизмов.

Глава 4
Васильевское

Село Васильевское, расположенное в 25 километрах от Звенигорода на левом берегу Москва-реки, никогда не принадлежало Строгоновым, хотя одна из представительниц рода – графиня Ольга Александровна – сыграла большую роль в том образе имения князей Щербатовых, что сложился там на рубеже XIX и XX веков. В 1877 году оно стало собственностью князя Александра Григорьевича Щербатова. Вероятно, это был свадебный подарок, но из-за турецкой войны церемония венчания задержалась. Только в 1879 году Щербатов женился на графине Ольге Строгоновой, названной так, судя по всему, в честь легендарной псковской княгини. Действительно, сестра Сергея Александровича, княгиня Щербатова, по силе своего характера и степени влияния на судьбу рода сопоставима с баронессой Марией Яковлевной и графиней Софьей Владимировной.

Любопытно, что в Васильевском есть Марьина гора, давшая название деревне, которая находится в семи километрах от станции Кубинка. Добраться до нее можно и по старой Белорусской дороге. Следует пересечь железную дорогу и следовать в поселок санатория имени А.И. Герцена (Васильевское некогда принадлежало отцу знаменитого революционера). Именно Ольга Александровна в 1879 году затеяла строительство нового усадебного дома, расположенного на противоположном берегу реки. Здание спроектировано, как писал в своих воспоминаниях ее сын Георгий Александрович, каким-то английским архитектором[183]183
  Авторы многочисленных краеведческих работ о Васильевском упорно настаивают на авторстве П.С. Бойцова. Но сопоставление щербатовского дома с постройками этого архитектора, на мой взгляд, только доказывает, что здание не принадлежит к его творчеству.


[Закрыть].

Два здания, господский дом и дом управляющего, построенные из красного кирпича, создавали усадьбу. Главный фасад дома был обращен к партеру. Он был двухэтажным, с двумя треугольными фронтонами, прямоугольной и круглой башнями, позволявшими любоваться окрестностями. Эркер выдавал breakfast room. Вход был устроен из парадного двора. Он вел непосредственно в hall. Поднявшись по дубовой лестнице попадали на обширную террасу для чаепитий. Одноэтажным переходом здание связывалось с домом управляющего, основной объем которого также был двухэтажным и имел башню. Он замыкал двор с третьей стороны.

Итак, внутри находился обширный холл, breakfaster room (комната для завтраков), библиотека, гостиная, кабинет хозяина. На втором этаже располагалось двадцать четыре спальни.

Вид «замка» в Васильевском со стороны парка

Князья Щербатовы не любили город и появлялись в Васильевском, не дожидаясь окончательного прихода весны, уже на шестой неделе Великого поста, готовясь в родной усадьбе к Пасхе, ее здесь же в усадьбе радостно и встречали. Князь Александр Григорьевич состоял главой церковной общины, ее деятельность определяла порядок жизни в имении. Храм располагался в селе, по ту сторону реки, и добраться до него в весеннюю распутицу стоило большого труда, а иногда и вовсе не удавалось.

Хотя охота Щербатовых находилась Васильевском, там они не ходили за зверем. На это действие отправлялись поездом в сентябре в Мариевку, воронежское имение, нанимались 8–10 вагонов, в них перевозили лошадей, собак и обслуживавший их персонал. В Мариевке у Щербатовых также был довольно вместительный дом. Во второй половине ноября по размокшей грязи тем же порядком отправлялись в Васильевское. Ольга Александровна не выносила медленной езды и обгоняла поезд на тройке. Князь Щербатов любил охоту меньше жены, но она давала ему шанс навещать дальние уголки владения, осматривать там скот и поля, говорить с крестьянами. Спустя несколько дней после Нового года семья переезжала в Санкт-Петербург.

На время Русско-японской войны детей отправили в Крым. Щербатовы-старшие занимались делами Красного Креста, находясь в Чите. Когда семья воссоединилась, с Дальнего Востока прибыл князь Александр Александрович Щербатов, старший сын, морской офицер, большой поклонник святителя Иоанна Кронштадтского. A.A. Щербатов был удивительно везучим, во время боя в Цусимском проливе он не получил даже царапины. В честь его возвращения в Васильевском построили триумфальную арку, явились делегации от слуг и фермеров, произносились речи и, в завершение, состоялся общий банкет и для господ, и для служащих. Поселившись после свадьбы с княжной Соней Васильчиковой (1907 г.) в доме № 74 на Большом проспекте Петроградской стороны, Щербатов оттуда мог быстро добираться до Иоанновского монастыря на Карповке.

Одна из парадных комнат дома в Васильевском

С 1906 года Щербатовы зимой стали посещать Египет. В этот момент среди европейской знати вошел в моду Гелиополис, пригород Каира. В первый год путешественники довольствовались тентами, которые установили вблизи пирамид. Один служил гостиной, другой – столовой, третий стал кухней и еще был навес для челяди. Пару шатров они привезли с собой в Васильевское. Их поставили в парке, который был полон экзотических растений, собранных Ольгой Александровной в поездках на Ближний Восток, Цейлон и в Индию. Княгиня, сочинившая описания своих поездок, посещала всякий ботанический сад, знаменитые частные сады и с большим знанием дела покупала там цветы и растения. Она построила в Васильевском не менее шести оранжерей, так что зимними вечерами дом благоухал цветочными ароматами.

Цветочные сады и газоны распространились по вершинам всех холмов вдоль реки. Щербатова использовала для своей цели несколько оврагов, спускавшихся к реке и тянувшихся примерно на полкилометра. Она покрыла их склоны камнями и смоделировала альпийские сады с милыми ручьями, сбегавшими к реке. Эти овраги, глубиной 30 метров, становились особенно прекрасными, когда их покрывали цветы и альпийские растения. Георгию, младшему сыну Щербатовых, они казались водоемом с цветочными берегами. Помимо газонов и садов в Васильевском находился Олений парк, также расположенный на холмах вдоль реки.

Супруги Щербатовы в Васильевском. Фото 1910-х гг. Собственность баронессы Элен де Людингхаузен

В столице младшие дети – Георгий и его сестра Элен – оставались до апреля, а родители через пару недель уезжали на два-три месяца в Англию. Подобно им Георгий не любил Петербург. Поскольку он начал охотиться в возрасте семи лет, все его мысли и в городе устремлялись в Васильевское, где он прилежно учился все лето, чтобы освободить себе осень для охоты.

Находясь в зимнем городе, юный князь каждое утро гулял с хортой (борзой собакой) три четверти часа. Позавтракав около восьми часов, он затем занимался с девяти утра до часу дня. После ланча два часа гулял или катался на коньках на близлежащей Мойке, где два-три раза в неделю по будням и всегда по воскресеньям играл оркестр. Основной собеседницей мальчика была тетя Мисси – Мария Александровна Строгонова, она вместе с мужем Станиславом Юлиановичем Ягминым принадлежала к немногочисленным обитателям главного дома с декабря по май. Будучи охотницей, ближе к осени она также уезжала – в Княжьи горки (Псковская губерния).

Иногда юный князь сопровождал тетю в Аничков дворец к императрице Марии Федоровне. Затем они отправлялись с визитом на Сергиевскую к графу Павлу Сергеевичу и оттуда к графине Наталье Ферзен, которую в семье называли Ташенькой. Она являлась дочерью С.С. Толстой, урожденной Строгоновой, и была женой П.П. Ферзена, сына П.К. Ферзена и О.П. Строгоновой. Одновременно она приходилась двоюродной сестрой графу Сергею Александровичу и княгине Ольге Александровне Щербатовой.

По воспоминаниям Георгия Александровича, тетя Мисси никогда не появлялась в гостиной ранее полудня. Утро она проводила в кресле среди столиков, уставленных фотографиями в рамках от Фаберже. Ланч подавался в половине второго дня. После возвращения с прогулки в пять часов вечера сервировался чай, в восемь накрывался обед и в одиннадцать – чай. К тому времени домой возвращался Ягмин, заядлый театрал.

Гостиная дома в Васильевском. Фото конца XIX в. Собственность баронессы Элен де Людингхаузен

Вернемся в Васильевское. Между супругами Щербатовыми действовал договор, согласно которому князь управлял только фермой. Александр Григорьевич много времени проводил в кабинете за письменным столом. Он был автором большого числа брошюр по актуальным проблемам сельского хозяйства и политики. Княгиня заведовала парком, конюшней и псарней, на которой находилось 140 хортых борзых и 40 фокстерьеров. Князь вставал рано утром и занимался делами по скоту и земле, а затем уделял внимание соседним арендаторам, их заботам и бедам – он покровительствовал большинству крестьян и фермерам в пределах своего Рузского уезда, где состоял предводителем дворянства. Княгиня перед завтраком каталась верхом и прогуливалась пешком, осматривая сады, цветники, грядки с овощами, а также конюшни и охоту. Другим объектом ее внимания были детские дома и школы, находившиеся под покровительством семьи.

Щербатовы обычно устраивали lunch в двенадцать тридцать и затем каждый занимался своим делом. Александр Григорьевич всегда пятнадцать-двадцать минут спал после обеда, сидя в своем кресле в кабинете. Чай накрывался на террасе библиотеки, где можно было видеть газоны с фонтанами и далекие поля на другой стороне Москва-реки. Во время чая подавали тосты, джем, кексы, овечий сыр, сметану, молоко. Летом в хорошую погоду чай готовили рано (в четыре тридцать дня) для того, чтобы иметь достаточно времени перед обедом или поздним чаем, который накрывался в восемь тридцать или девять вечера.

Холл дома в Васильевском. Фото конца XIX в. Собственность баронессы Элен де Людингхаузен. На стенах экзотические сувениры, привезенные из восточных путешествий

Два или три раза в неделю все семейство отправлялось за грибами. Вещи грузили в несколько экипажей, и шли восемь-двенадцать километров в подходящий лес, выискивая грибы. Когда приходило время идти домой, Александр Григорьевич дул в охотничий горн, и все должны были собираться около экипажей. Белые грибы пересчитались отдельно и призами награждались двое-трое из тех, кто собрал их более других.

Dinner, или поздний чай, который особенно любила мать, был смешением холодного обеда и чая: подавались салат, чай, сметана или простокваша, и десерт. После обеда Щербатовы садились вокруг стола в большом зале и играли в карты. Любой представитель молодежи, замеченный в излишней жадности или особо страстном желании выиграть, немедленно получал выговор от отца и даже иногда отправлялся в постель раньше положенного времени. Он всегда говорил, что карточная игра должна считаться занятием для забавы, здесь не нужны победа любой ценой или высокое мастерство. Временами кто-нибудь читал вслух русских классиков.

Эта нечеткая фотография – единственное свидетельство пребывания князей Щербатовых в Египте. Собственность баронессы Элен де Людингхаузен

Следует отметить, что лишь дом в Васильевском, а также некоторые элементы его распорядка (например, чай в пять часов вечера) уподоблялись английским, все остальное – русское. Наиболее любопытным, пожалуй, была организация народного оркестра. Посетив в Петербурге концерты знаменитого ансамбля великорусских народных инструментов Василия Андреева, Ольга Александровна решила, что необходимо иметь подобный оркестр и в Васильевском. Она привлекла к этой затее своих слуг и крестьян. Чрезвычайно занятый В. Андреев поселиться под Москвой, конечно, не мог, и руководил ансамблем Щербатовых в составе 20 человек его помощник В.Т. Насонов (1860–1918). Сама княгиня играла на домре, ее младший сын Георгий – на мандолине.

Ольга Александровна была также инициатором усадебных развлечений, особенно зимних, когда Щербатовы возвращались в Васильевское к середине ноября. Обычно вскоре погода уже позволяла охотиться с коротким ружьем на широких лыжах – они не проваливались в мягком снегу в лесу. Река превращалась в каток, а поблизости от пруда на большом газоне устраивали горку для саней. Он имел примерно 50–70 метров в длину и 7–9 метров в ширину. Княгиня так хорошо заливала ее, что горка превращалась в одну сплошную полосу гладкого льда, и Георгию в юные годы разрешалось скатываться только в большой корзине для белья, которая, быстро вращаясь, попадала в глубокий мягкий снег.

Лыжня шла через через пару полей и затем плавно сползала через лес к реке. Весь маршрут составлял приблизительно около 6–8 километров. Уже перечисленные зимние забавы и еще не названные (например, хоккей) развлекали владельцев и их многочисленных друзей в морозные короткие дни, но они всегда имели возможность согреться в большом теплом доме около огня большого камина в холле. Георгий очень любил лежать перед уютным огнем на огромной шкуре белого медведя.

Рождество всегда отмечалось весело. Щербатовы посвящали праздникам целую неделю, потому что после завершения празднований около собственной елки, длившихся 2–3 дня, они затем посещали еще елки, которые устраивали деревенским детям в школах. Князья отправлялись в путь на крестьянских санях, обычно использовавшихся для перевозки дров и продуктов. Делались особые длинные дышла, начинавшиеся в верху (от лошадей) на расстоянии примерно в метр друг от друга и расширявшиеся к низу приблизительно до трех метров и довольно близко расположенные к земле. Эти дышла соединялись вместе тонкими деревянными планками и проволокой. Получившиеся таким образом сани покрывались сеном и большими коврами.

На вершине кучи сена – кучер (чаще всего княгиня Ольга Александровна), который должен был стоя править тройкой, остальные сидели и лежали на ковре. Такая поездка доставляла всем большое удовольствие. Другой забавой рождественской недели, ее организовывала лично Щербатова, было катание детей на тройке с бубенцами, которая буксировала целое семейство маленьких саней – числом до двадцати.

Средства передвижения расставлялись по размеру от самых больших и до самых маленьких, почти не имевших места даже для одного маленького ездока. Княгиня объявляла заранее о дне и маршруте, тот, как правило, имел протяженность 4 или 6 километров. И желающие должны были стоять и ждать вдоль пути, а затем занимать свой «вагон», следуя указаниям кнута. Когда княгиня неслась впереди, управляя тройкой, последние санки переворачивались от быстрого движения, подминая под себя их обладателя. Таковой была барская жизнь в Васильевском, в то время как столичные строгоновские дома медленно умирали.

Весной 1913 года врачи запретили князю Щербатову поездку в Египет, и потому в нарушение обычного распорядка семья встретила весну в Мариевке. Георгий Александрович запомнил эти дни на всю жизнь из-за своего ужасного сна. В мемуары он занес следующие строки: «…Все мы были в общей гостиной, которая смотрела на большой фруктовый сад, деревню и холмы на горизонте. Был поздний вечер и над холмами появилось кровавое, самое ужасное, которое только можно себе представить, облако. Можно было почти физически ощутить как эта форма зла заполонила все небо. Затем первой исчезла тетя Мисси, потом мой брат и, наконец, отец. Наконец полная темнота покрыла все и возникло устойчивое предчувствие скорых ужасных событий». Несчастье не заставило себя долго ждать, ибо вновь наступило роковое для Строгоновых второе десятилетие века…

На архитектуре васильевского дома, который являлся собственностью князя А.Г. Щербатова, сказались англофильские воззрения его супруги Ольги Александровны, урожденной графини Строгоновой. Как и брат, граф Сергей Александрович, она, в полной мере сохраняя патриотизм, видела в Британской империи образец для империи Российской. Абстрагируясь от национального характера дома, можно заметить, что его замковый характер в полной мере соответствовал желанию владельца жить подобно древнему князю во главе дружины, правда, склоняясь в силу еще полностью не изжитого космополитизма перед английскими установлениями в быту. Строительством собственного «замка», как и возведением любого другого дома иным владельцем, Щербатов и его супруга выказывали претензии на новую ветвь рода. Это нормальная претензия. Другое дело, что облик этого конкретного здания предвещает защиту от врагов и тем самым является предсказателем грядущего смутного времени. Наше знание «феодала» показывает, что он действительно был мудрецом и на самом деле предвидел политико-экономическое развитие России.