Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

Глава 9
Сановный скиталец

Сын дипломата, который легко расстался с родовым гнездом, и ревностный служака впоследствии, до последних минут жизни граф Сергей Григорьевич был всегда готов к перемене места жительства. Апартаменты его, по крайней мере, те, о которых мы знаем, если и не были «походной палаткой», отличались крайней строгостью и простотой. Обвенчавшись в Москве, Строгонов и в зрелые годы тяготел к древней столице. С другой стороны, хотя его Рисовальная школа работала там с 1826 года, у меня нет уверенности в том, что граф поселился в Москве ранее 1835 года, когда его назначили куратором университета. Император Николай I ценил испытанных в боях военных, и два раза Сергей Григорьевич получал важные посты в Риге и Минске, проводя там по 1–2 годам.

Как уже сообщалось, в 1835 году С.Г. Строгонова назначили куратором университета. Поселился он на Знаменке. Потом, уже после грандиозного путешествия в Италию, семья перебралась в дом Паниных на углу Никитской и Шереметевского переулка (впоследствии здание по наследству перешло во владение князя Н.П. Мещерского, попечителя московского учебного округа). До конца николаевского правления лето Строгоновы проводили в Кунцеве – на юго-запад от Москвы. Это было хорошее место для археолога, ибо оно – древнее. К тому же, здесь, в Кунцеве, жил И.Е. Забелин, ему Строгонов впоследствии нашел место младшего члена в Императорской археологической комиссии и поручил столь успешную раскопку скифских курганов.

Именно в старой столице граф составил коллекцию икон XVI–XVII веков, о которой говорилось выше. В конце 1850-х годах реликвии прибыли в Петербург и были размещены на третьем этаже северного корпуса дома на Невском, дату вселения туда Строгонов как будто намеренно оттягивал. И даже поселившись у Полицейского моста, «он стоял там на одной ноге». В 1859 году Сергей Григорьевич назначается воспитателем великого князя Николая Александровича, сына императора Александра II. Только тогда граф, которому уже была за шестьдесят, окончательно определился с местожительством, оказавшись в столице и в доме на Невском, где он теперь проведет почти четверть века и там скончается. Создавая собственный мир в доме предков, граф поступил оригинально: из трех проходных комнат, позволявших, минуя анфиладу, попадать в Картинную галерею, он предусмотрел два кабинета – Большой и Малый. К ним была присоединена гостиная, так называемая Арабесковая галерея.

Не имея собственного архитектора (после смерти графини Софьи Владимировны в 1845 году он уволил П.С. Садовникова), граф, как мне представляется, удовлетворился работой того же мастера, который занимался гораздо более роскошными интерьерами невестки. На мой взгляд, автору интерьера Большой гостиной следует приписать и создание интерьеров Большого и Малого кабинетов графа С.Г. Строгонова. Малый исполнял, вероятно, роль секретарской комнаты. Этот же зодчий отделал оригинальную гостиную между салоном Гюбера Робера и Минеральным кабинетом, которую теперь принято называть Арабесковой галереей.

А.К. Саврасов изобразил древнее городище в Кунцево, именовавшееся чертовым местом

Стены «комнаты гротесков», все архитектурное убранство которой сводилось к каминам, карнизам и паркету фабрики Мансбаха, практически полностью покрыты живописными копиями фресок Рафаэля, которыми многие увлекались в XVIII веке (в том числе и граф A.C. Строгонов). Он продал украшенные гротесками пилястры великой княгине Марии Федоровне, супруге великого князя Павла Петровича, и они были использованы в Пилястровом кабинете. В результате возникла легенда о том, что панно хранились в доме на Невском со времен графа-президента Академии художеств и впоследствии были смонтированы для завершения ансамбля Кабинета наподобие кабинета Екатериной Великой в Зимнем дворце. Более того, автором панно называется тот же X. Унтербергер. Доказательств тому нет. А вот факт интереса графа Сергея Григорьевича к подобной живописи подтверждается его письмом Ф.И. Буслаеву в 1843 году: «Третьего [дня] был я в Академии художеств и наслаждался приобретенными копиями ватиканских фресок. Стоит из-за одного этого приехать в Петербург»[114]114
  Буслаев Ф.И. Указ. соч. С. 288.


[Закрыть].

В 1859 году Строгонов назначается президентом вновь созданной Императорской археологической комиссии, для ее заседаний он предоставил две комнаты в доме на Невском. Трудно было найти в России человека более увлеченного раскопками. К тому же Сергей Григорьевич обладал первой в мире коллекцией позднеантичных и восточных средневековых серебряных сосудов, состоявшей из 29 предметов, которые хранились в витринах Картинной галереи. Ядро составили иранские чаши, изготовленные при династии Сасанидов (III–VII вв.). Серебряные изделия, попавшие к собирателям, были найдены в кладах, скрытых в густых прикамских лесах с VI по XIV века местными финно-угорскими охотниками на пушных зверей. Серебро и сталь привозили к ним среднеазиатские и, может быть, иранские купцы, а с X века – торговцы из Волжской Булгарии в обмен на меха. Охотники клали на серебряные блюда жертвенное мясо или использовали их как «лица» языческих идолов. Древнерусские князья брали дань с народов Прикамья этим привозным серебром.

Кабинет графа Сергея Григорьевича в доме на Невском проспекте являлся местом хранения самых дорогих картин и вещей, а также нумизматической коллекции

С.Г. Строгонов писал управляющему Ф.А. Волегову: «Так как батюшка мой совсем не занимается археологией и потому не имеет в таких вещах никакой нужды, я же – страстный охотник, то прошу Вас на будущее время извещать прямо меня о всех подобных находках, и не только о серебряных, но и о медных вещах, в особенности с изображением «чудских богов»: ибо и медные вещи, смотря по значению их, могут быть мною ценимы не ниже серебряных. Также прошу Вас уведомлять о нахождении старинных вещей и присылать рисунки оных даже в таких случаях, если такие вещи будут открыты не в имении батюшки, а в других соседственных местах и посторонними людьми, от коих я мог бы оные приобретать»[115]115
  Чуракова Т.П. История «чудской» коллекции С.Г. Строганова (по документальным материалам П[ермского] О[бластного] К[раеведческого] М[узея] // Строгановы и Пермский край. Материалы научной конференции 4–6 февраля 1992 году / Сост. Н.В. Казаринова. Пермь, 1992. С. 156–157.


[Закрыть]. В 1864 году коллекция Волегова перешла к А.Е. Теплоухову, который докладывал 14 июля 1868 года Строгонову: «На левом берегу речки Ломоватовки, на старой пашне найден при пахании небольшой медный сосуд изящной работы <…> на дне которого 4 серебряные старинные монеты. С этих вещей я имею честь представить Вашему Сиятельству рисунок»[116]116
  Там же. С. 160.


[Закрыть]. В 1878 году был найден знаменитый «Калгановский клад». И.В. Плотников, житель деревни Мальцево, во время пахоты нашел согдийский (Согд (Согдиана) – историческая область в Средней Азии, в бассейне рек Зеравшан и Кашкадарья, один из древних центров цивилизации. В середине I тысячелетия до н. э. территория одноименного государства) кувшин с изображением крылатого верблюда X века, пять блюд (три византийских 613–630 годов, два сасанидских VII века) и 10 шейных гривен. Церковный староста Кувинской церкви считал, что клад является собственностью общины и предполагал использовать 19 фунтов серебра для изготовления окладов икон. Однако Сергей Григорьевич купил найденные вещи для своей коллекции за 600 рублей. Среди них было блюдо со сценой царской охоты на тигра.

Арабесковая гостиная – так в настоящее время именуется зал, примыкающий к Большому кабинету графа Сергея Григорьевича, декорированной копиями гротесков одного из ватиканских коридоров

Большой кабинет описал Ф.И. Буслаев: «Это была очень длинная комната с окнами только по одну сторону; промежутки между окнами и вся противоположная стена заняты шкафами в рост человека с книгами на полках и с разными редкостями в выдвижных ящиках. Тут же находилась и драгоценная коллекция греческих, римских и византийских монет, золотых и серебряных, а частию и медных, наиболее редкостных… На шкафах стояли разные художественные предметы из металла и мрамора. По стенам над шкапами и в других местах были развешаны картины старинной итальянской и голландской живописи, преимущественно XV века»[117]117
  Буслаев Ф.И. Указ. соч. С. 168–169.


[Закрыть]. Фотография Дж. Бианки 1865 года показывает, что здесь находились полотна русских мастеров – Василия Шебуева и Александра Иванова. Впоследствии, как свидетельствует картина А. Колюччи, на восточной стене их заменили портреты предков кисти Ж.-Л. Монье. Северная стена, против окон, была отдана большим фотографиям, в частности «Виду Римского форума». Под ними и на шкафах стояли многочисленные статуэтки. Центральное место отводилось самой известной из них «Аполлону Боэдемосу» (это изделие немецкие ученые разоблачили как подделку XIX в.), но это отдельная увлекательная история.

На оборотной стороне картины «Игрок в мяч», на подрамнике, сохранилась бумажная наклейка с итальянским текстом: «Портрет знаменитого игрока в мяч Доменико Марини, названного Массимо (величайший), написанный русским Карлом Брюлловым во время его пребывания в Риме в год 1829. Художник подарил его Массимо, который сохранял его дома, сначала в Сачиле, затем в Тревизо, вплоть до сентября 1835 года. В каковое время пишущий это Микеланжело Гвиланди из Болоньи купил его у самого Марини, при посредстве своего друга и соотечественника Людовика Липпарини из Венеции. Выше названный портрет прибыл в Болонью 28 мая 1836 года… выпущен из таможни 30 июня того же года».

Архитектура интерьера выглядела крайне просто: никакого украшения потолка, скромная бронзовая люстра на четыре лампы, простейший карниз, стены оклеенные тканью Невской бумагопрядильной мануфактуры и покрашенные в модный тогда темно-вишневый цвет, над окнами – золоченые карнизы простого рисунка с драпировками под цвет стен. Единственным украшением был невысокий камин серо-фиолетового коргонского порфира, сделанный на Колыванской шлифовальной фабрике, пожалованный С.Г. Строгонову в сентябре 1862 года и поставленный на южной стене между окнами. Позже для него изготовили герб графа из флорентийской мозаики.

Надо полагать, что 1862 год может быть принят за примерную дату окончания отделки всех новых апартаментов этого времени, запечатленных в альбоме Дж. Бианки по заказу графа П.С. Строгонова, то есть на парадном этаже трех апартаментов графа Сергея Григорьевича и трех комнат графини Татьяны Дмитриевны. Сопоставление деталей, в частности элементов карниза Большой гостиной и Большого кабинета графа, как будто бы указывают на одну руку, то есть М.А. Макарова, как я предположил выше. Впрочем, у Строгоновых работали и другие мастера. Так, в 1863 году их средний дом, сооруженный П.С. Садовниковым, надстроил архитектор К. Лоренцен для устройства ателье фотографа Андрея (Генриха) Ивановича Деньера (1820–1892), о чем будет подробно рассказано в следующей главе.

Северо-восточная часть Строгоновского дома стала своего рода штаб-квартирой «монархического лагеря» весной 1881 года, когда после убийства императора Александра II страна находилась на перепутье, выбирая между медленным движением к парламентаризму, к которому склонялся покойный император, и укреплением монархизма, в сторону которого его направляли граф Сергей Григорьевич и его высокопоставленный ученик К.П. Победоносцев. Сюда же приходил князь В.П. Мещерский, также имевший репутацию противника реформ. Сведения о событиях тех месяцев без упоминания, впрочем, залов, записал С.А. Строгонов, внук археолога, который всецело разделял мнение деда. Много лет спустя он получил своеобразное подтверждение своей правоты непосредственно в доме на Невском.

Суровый человек, вояка до мозга костей, отягощенный семейными проблемами (лишь часть их была обозначена выше), которые только усугубляли его суровость, – таковым выглядит граф Сергей Григорьевич во второй половине своей долгой жизни. Не разделявший или почти не разделявший художественных увлечений предков, он не пожалел средств для апартаментов жены сына, но для себя ограничился едва ли не спартанскими условиями жизни, как будто создав плацдарм на вражеской территории. Недальновидное и смиренное принятие положения своей ветви как второстепенной, уступающей богатым и знатным графам Строгоновым (которое остается на совести барона и лишь впоследствии графа Григория Александровича) повлекло соответствующее воспитание Сергея Григорьевича – он не получил хорошего образования и не сформировал широкого кругозора. И хотя при женитьбе он приобрел титул графа, ни он, ни его отец так и не поднялись по сути на следующую иерархическую ступень.

Глава 10
Деньер и Буре

Два доходных дома Строгоновых – средний (Невский пр., 19, приобретен в 1821 г.) и малый (№ 23, 1838 г.) дали приют нескольким торговым «брендам», они, в свою очередь, принесли дополнительную известность своим арендодателям.

По мнению знатоков, из всех фотографов-портретистов России второй половины XIX века именно Генрих Деньер, получивший приют в среднем Строгоновском доме, более других в своих работах приблизился к Искусству. Между прочим он учился в Академии художеств, окончил ее в 1849 году с дипломом живописца. Очень скоро увлечение Г. Деньера новой техникой привело к тому, что в 1851 году в Петербургском Пассаже открылось «Дагерротипное заведение художника Деньера». Впрочем, название было не совсем точным, ибо непосредственно дагерротипией Генрих занимался мало. Он быстро освоил процесс мокроколлодионной фотографии.

На долю Деньера выпало решение очень трудной задачи – добиться признания светописи в кругу самых, казалось, непримиримых противников новоявленной соперницы классических искусств – своих товарищей и недавних учителей. Профессора Академии художеств резко отзывались о фотографии и не признавали ее даже в качестве подспорья для живописцев. Академик Ф.А. Бруни, например, отказывался даже позировать фотографам. Однако во многом именно благодаря усилиям Деньера отношение к новому искусству с годами стало меняться к лучшему, его ателье стали посещать живописцы и графики.

В методе дагеротипии использовалось серебро, которое относилось к числу дорогих металлов. К тому же время экспонирования было слишком продолжительным. В 1851 году англичанин Фредерик Скотт Арчер придумал покрывать стеклянные фотопластинки вначале коллодионной эмульсией, а затем – азотнокислым серебром. В результате оказалось возможным снимать подвижные объекты (сократив время экспозиции до нескольких секунд), а негатив стал «схватывать» больше деталей. Хотя пластинки нужно было обрабатывать в мокром состоянии и снимать вне лаборатории оказалось невозможно, открытие Арчера значительно удешевило процесс фотопечати, впервые сделав фотографирование широко доступным.

В 1863 году Генрих (Андрей) Деньер обосновался на адресу Невский пр., 19. Под карнизом дома со временем появилась вывеска на русском и французском языках «Г. Деньеръ. Фотографъ Их Императорских Величеств». Выше нее и над боковыми частями фасада среднего Строгоновского дома, который сменил классицистические «одежды» на историзм, Лоренцен устроил полуэтажи. Именно между ними расположился павильон Г. Деньера. Возможно, некоторое содействие появлению фотографа в строгоновских владениях оказал граф П.С. Строгонов, он принадлежал к еще немногочисленному в тот момент кругу аристократов-поклонников нового вида искусства (правда, правомочность такого определения еще предстояло доказать). В 1840-е годы граф заказал свой и жены портреты, исполненные в новой технике. В дальнейшем П.С. Строгонов весьма сблизился с другим фотомастером, выходцем из Швейцарии Джованни Бианки.

И. Крамской. Живописный портрет А.И. Деньера

Вероятно, дела Деньера в строгоновском доме шли успешно, ибо в следующем 1864 году тот же К. Лоренцен над боковыми помещениями 4-го полуэтажа возвел дополнительные павильоны. Существовало, правда, одно условие. Власти предписывали уничтожить надстройки и застройку 4-го этажа дома Строгоновых в случае ликвидации фотографического заведения. Кстати, Лоренцен работал и в доме светлейшей княгини Е.П. Салтыковой на Дворцовой набережной.

Павильоны бывшего ателье Деньера сохранялись до середины прошлого века. Давнее предписание власти относительно дома № 19 оказалось исполненным в 1951 году, когда бывший средний Строгоновский дом архитектор Г.И. Иванов перестроил в четырехэтажное здание с псевдоклассицистическим фасадом.

В 1865 году Деньер издал двенадцать «Альбомов фотографических портретов». Подписка принималась «в С.-Петербурге в фотографии Деньера, что на Невском проспекте, в доме графини Строгановой, против Большой Конюшенной».

В чем был секрет успеха? Очевидно, что преимуществом Генриха Деньера были, полученные в Академии знания и безупречный вкус. Надо сказать, что он не терпел грубой ретуши, применявшейся в других ателье, а поручал ретуширование художникам, в том числе знаменитому в будущем живописцу-портретисту И.Н. Крамскому, тот нашел заказы и в соседнем большом доме Строгоновых, копируя старинные картины для графа Сергея Григорьевича.

Деньер один из первых в России занялся репродукционированием живописных картин. Не исключено, что он сам как художник разбирался в современных направлениях в живописи. Ведь именно в эту пору, в 1863 году, группа выпускников, которым отказали в выборе свободной темы для конкурсной работы, покинула Академию художеств и во главе с И. Крамским объединилась в «Петербургскую артель художников». Молодая русская светопись развивалась рядом с передовой реалистической живописью.

Ценя А. Деньера как портретиста, некоторые живописцы пользовались его снимками. Широко известен был фотопортрет Тараса Шевченко в шубе с меховыми отворотами и в барашковой шапке работы А. Деньера. Именно с него И. Крамской написал живописное изображение для галереи П.М. Третьякова. Некоторые другие работы этого художника явно отражали влияние фотографий, в частности портрет Ф.А. Васильева, про которого уже много говорилось выше. С другой стороны, по мнению специалистов, в фотопортрете И. Крамского Деньер достиг большего сходства, чем иные живописцы, писавшие Ивана Николаевича, момент рассказать про которого уже наступил.

Вероятно, на этом портрете работы К. Маковского (1865 г.) изображен граф Н.С. Строгонов

Начну с того, что часть Сиверской – знаменитого дачного места в окрестностях Петербурга, южнее вокзала за Оредежем, носит название Строгонова моста. Ведет туда Крамское шоссе. Как уже говорилось, Иван Николаевич начинал работать у Деньера. Художники вносили оживление в работу фотографических мастерских: обсуждали формы композиции, вспоминая при этом опыт живописных портретов, интересовались поисками освещения при съемке. Имел место и обратный процесс. Так, занимаясь ретушью, И. Крамской близко познакомился с возможностями передачи светотенью формы лица, тканей, костюмов, деталей обстановки. В скором времени он копировал полотна в Картинной галерее главного Строгоновского дома, а затем начал собственную творческую деятельность как живописец. Последние (и очень сложные) годы жизни и творчества живописца связаны с прекрасными местами на Оредеже.

Здесь у Строгонова моста он построил себе дачу и мастерскую, где его навещали коллеги-живописцы, члены Общества художников-передвижников: В.И. Суриков, И.Е. Репин, В.Д. Поленов, H.A. Ярошенко и многие другие. И.Н. Крамской любил сиверскую природу, лично участвовал в посадке деревьев. Живя в Сиверской, Крамской продолжал писать, главным образом, портреты русских деятелей литературы и искусства, друзей и близких ему людей. Заслуживают большого внимания акварель «Сиверская. Река Оредеж», живописный этюд «Сиверская» (оба 1883 г.), неоконченная картина «Выздоравливающая», где на фоне террасы и сада изображены жена и дочь художника.

Мост через реку Оредеж всегда был важен для Сиверской, ибо через него проходит шоссейная дорога, связывающая станцию Сиверская с населенными пунктами, расположенными юго-восточнее поселка и, в частности, с имением (впоследствием поселком) Дружная Горка. Своим названием имение обязано владельцу усадьбы «Орлино» графу Николаю Сергеевичу Строгонову. Младший сын графа Сергия Григорьевича, камер-юнкер, надворный советник, чиновник по особым поручениям при Министерстве внутренних дел и, наконец, действительный статский советник в должности шталмейстера Высочайшего двора жил в Петербурге в собственном доме на Моховой улице, 36.

Довольно рано, в возрасте тридцати лет, умерла его жена Софья Илларионовна, урожденная княжна Васильчикова (1841–1871), дочь генерал-лейтенанта, Киевского, Волынского и Подольского генерал-губернатора князя И.И. Васильчикова (1805–1862) и внучка Иллариона Васильевича (1776–1847), владельца имения Выбити в Новгородской губернии, оно еще будет упоминаться. Детей в этом браке не было. И.В. Васильчиков владел также имением Орлино на берегу одноименного озера, купленное им после смерти A.C. Протасовой (1745–1826), знаменитой камер-фрейлины Екатерины II. В 1862 году имение перешло в совместное владение к Софье Илларионовне, ее сестре княжне Вере Илларионовне, в замужестве Мейендорф, и к брату Сергею Илларионовичу.

Церковь села Орлино

В конце 1860-х годов граф Николай Сергеевич организовал в Орлино школу.

В 1871 году после кончины жены Николая Сергеевича становится единоличным владельцем имения, посвятив оставшиеся годы жизни благотворительности. Для постройки дома и служб граф пригласил архитектора Е.Ф. Гросса. Работы, очевидно, завершились к 1873 году, когда, по примеру брата Павла, Николай пригласил фотографа все зафиксировать. Станция прошедшей неподалеку (в трех с половиной километрах) железной дороги на Варшаву получила название «Строганово». Когда во время смертельной болезни графа Сергея Григорьевича весной 1882 года наступило кратковременное облегчение, считалось допустимым отвести его в имение сына, под которым, вероятно, имелось в виду Орлино.

Название «Строганов мост» впервые упоминается в документах в 1880 году в связи с возведением (заменой) очередного моста через Оредеж. Оплату за работу артелей плотников Дмитрия Моисеева и Архипа Иванова произвел граф Н.С. Строгонов. Таким образом, вслед за Одессой (о ней речь пойдет ниже) в Петербургской губернии появилась переправа, названная в честь солепромышленников. Вскоре после того как крестьяне соседней деревни Большево возвели здесь множество дач, появился отдельный дачный район Сиверской под названием «Строганов мост». Непосредственно у самой переправы, на живописном правом берегу Оредежа, располагалась усадьба И.Н. Крамского. Господский дом, где впоследствии находилась школа, сгорел при пожаре в 1944 году.

«Строгонов мост» через Оредеж

Малый дом Строгоновых стал составной частью усадьбы в 1838 году. После перестройки дома тем же П.С. Садовниковым едва ли не первым арендатором в 1839 году стал часовой салон «Павелъ Буре», оставшийся по адресу Невский пр., 23, навсегда. Не исключено, что с протекцией его владельцу Павлу Эдуарду (Павлу Карловичу) способствовала будущая родственница – великая княгиня Мария Николаевна. По ходатайству ее сыновей, герцогов Лейхтенбергских – их Императорских Высочеств князей Евгения и Сергея Максимилиановичей – в 1876 году Павлу Леопольду Буре присвоили звание потомственного почетного гражданина «за добросовестное и усердное, с сохранением казенного интереса исполнение с 1839 года принятых обязательств по Двору в Бозе почивающей великой княгини Марии Николаевны и по Сергиевской даче». В 1880 году часовщик стал оценщиком при Кабинете императора, что дало право на размещение государственного герба на витрине. В 1899 году фирма удостоилась звания Поставщика Императорского двора.

Фотоателье Г. Деньера в среднем Строгоновском доме

Проект К. Лоренцена по устройству ателье Деньера в среднем Строгоновском доме. Вариант 1863 г.

Поставщиком двора была также табачная фирма «Саатчи и Мангуби», основанная в 1868 году, она имела производство на 4-й Рождественской улице и впоследствии обзавелась магазином на первом этаже среднего Строгоновского дома. Купец Бабакай Бабович Саатчи (1832–?) вел совместное дело с Давидом Бераховичем Мангуби (1841–1900), по национальности караимом, всего два года. Но фирма просуществовала еще около тридцати лет, и Мангуби сохранил в названии и фамилию своего компаньона.

Малый дом Строгоновых. Невский пр., 23

В 1895 году в Петербурге она получила звание поставщика Двора Его Императорского Величества. В 1898 году хозяин фирмы учредил Товарищество (тогда же Высочайше утвержденное) с основным капиталом в один миллион рублей. На фабрике к тому времени работали около тысячи человек. Саатчи и Мангуби одними из первых стали размещать рекламу под потолками конки – изображение усатого турка, курящего самые популярные папиросы фирмы: «Султан» и «Люкс № 87». В 1913 году предприятие приобрела фирма «А.Н. Богданов и К^о».

В 1905 году здание было значительно увеличено стараниями архитектора Д. Шагина. Его надстроили вровень с магазином Мертенса, возведенного М. Лялевичем, который тонко прочувствовал градостроительную ситуацию. Он вывел ордер своего здания на один уровень с главным домом Строгоновых, а верхний этаж трактовал как надстройку. У Шагина получился безордерный фасад вровень с Мертенсом. Соседство с меньшим по высоте домом причта Казанского собора позволило устроить брандмауэр, благодаря чрезвычайной выгодности своего положения он вошел в историю рекламного дела. Над ним в 1912 году установили первую в Петербурге электрическую световую рекламу, ее экран составляли 1760 ламп по 10 ватт каждая.

Революция 1917 года изгнала фирму из России, но ее имя сохранилось при учреждении «Государственной фабрики часов П. Буре». Однако главные производственные мощности остались в Швейцарии. Для того чтобы часы были узнаваемы потребителями во всем мире, логотип изменили с кириллицы на латиницу – «Paul Buhre». В 2004 году марка вернулась в Россию усилиями «Торгового дома по возрождению традиций часовщика Павла Карловича Буре». Все это время часовая мастерская находилась по прежнему адресу. Ее название сохранялось и употреблялось жителями города, а вот о принадлежности дома Строгоновым все забыли.