Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

Глава 16
Последнее появление «графа Николая Строганова»

При всей прозорливости и уме графиня Ольга Александровна оказалась совершенно не подготовленной к эмиграции. В результате стало невозможным защитить собственное достоинство и честь семьи. Аукцион 1931 года позволил вновь выйти на авансцену Николаю Строганову, он прикрывал свои действия такой напыщенной фразой: «Исходя, лично, исключительно из соображений идейных моих убеждений, традиций и исторического прошлого моей семьи, я долг свой выполню до конца». Достаточно подробно о сути претензий проходимца известно из его обширного рапорта бывшему командиру Крымского Конного Ее Величества Государыни Императрицы полка генералу H.A. Княжевичу. В этом документе, датированном 29 января 1933 года, он представлял себя наследником строгоновского майората на основании толкования Высочайшего повеления Сенату за 1817 год. Свои претензии он начал с приведения основного тезиса акта, который действительно «предусматривал девице барышне Строгановой при замужестве… потеряв свою чужеродную фамилию, получить титул и фамилию графа Строганова и пожизненно наследовать майорат».

Далее тезис применяется к современным обстоятельствам:

«а) В 1923 году в момент смерти графа С.А. Строганова барышень графинь Строгановых не было;

b) граф Строганов, как фамилия, поглощала фамилии чужеродные, посему по закону не может быть князь Щербатов-Строганов;

с) далее по закону предусматривалась передача майората в потомство тайного советника барона Григория».

Нельзя не согласиться со всеми тремя положениями. Разумеется, из потомства барона Григория Александровича претендент себя и выводил: «Ныне в нисходящем потомстве… графа Григория Строганова сохранилось лишь нисходящее потомство от его четвертого сына графа Алексея[217]217
  На самом деле пятый сын, так как родился после Николая, Сергея, Валентина и Александра.


[Закрыть], родившегося 15 марта 1797 года и скончавшегося 17 октября 1879 года и бывшего Российским императорским послом в Португалии… Граф Алексей Григорьевич был в законном браке с дворянкой Марией Яковлевной, на имя которой купил вотчину в городе Рославле Смоленской губернии[218]218
  РГАДА. Ф. 1278. On. 1. Д. 296. Бумаги, относящиеся к болезни, смерти, погребению и наследству Алексея Григорьевича Строганова (1879–1881). Скончался 17 декабря 1879 г. Жил на avenues Ingres, 2, на углу с avenue Raphael Peré Lachaise, 57, eme division ligne n 14 concession № 2394. Наследниками были признаны Александр и Сергей.


[Закрыть]. От этого брака старший сын их Алексей, впоследствии принявший сан священства и бывший протоиреем города Смоленска (скончался в 1867 г.), был женат и имел многочисленную семью, в нисходящем потомстве старшим в роде которого был мой отец Николай, впоследствии действительный статский советник и доктор медицины. Мой отец, граф Николай Алексеевич Строганов, состоял в законном браке с потомственною дворянкой Евгенией Николаевной Гербель. Мой отец, граф Николай Алексеевич Строганов, и дед мой, граф Алексей Алексеевич Строганов, титулом не пользовались, ввиду того, что сей последний, по убеждению принявший сан священства, титулом не пользовался, а при рождении детей, через многие годы после принятия священства, титул в метриках был пропущен».

Николай Строганов не признавал прав вдовы Сергея Александровича, несмотря на ее успехи в деле получения денег: «Госпожа Levieuze… не сохраняла за собой прав наследования по дарственной записи графа С.А. Строганова, ибо пожизненное состояние не может быть даруемо, а для наследника майората обесценивается и не майоратной частью состояния.

Оставшиеся по заказам в Америке строгановские капиталы не являются законной наследственной частью госпожи Levieuze, тем не менее, сия особа за счет строгановского наследства после смерти графа С.А. Строганова получила… в Париже однажды 47 000 франков, а теперь в счет того же наследства в ноябре 1932 года в Ницце получила откуда-то еще 200 000 франков».

По всей видимости, несмотря на решение суда 1923 года вдова Сергея Александровича не получила все же тех денег (если они существовали), за которыми зорко следили различные спецслужбы. «По данным „Intelligence Service“ (английской разведки. – С.К.) и полученным сведениям из очень компетентных источников в лондонских банках, по сие время имеется пять текущих счетов пяти различных графов Строгановых, из каковых один текущий счет очень крупный», – писал Николай Строганов.

Далее в рапорте претендента следуют обвинения княгини O.A. Щербатовой и графа С.А. Строгонова в нарушении этики семьи: «в эпоху Великой войны все пожертвования, санитарные поезда на фронте и все деяния, за счет ею по доверенности управляемого состояния и майората графов Строганова, делались от имени рода князей Щербатовых, а не рода Строгановых <…> выдвигались и прославлялись персональные интересы семьи князей Щербатовых». Это был первый упрек. Второй гласил: «В виду расточительства майората как пожизненного состояния графом Сергеем Александровичем Строгановым и допущения еще до брака расхищения состояния его сожительницей госпожой Генриетой Levieuze, французского происхождения, княгиня Щербатова обязана была исходатайствовать Высочайшее повеление об опеке, что исполнено не было».

Обвиняя сестру Сергея Александровича в неисполнении своего нравственного долга, Николай Строганов, тем не менее, из тактических соображений допускал союз с ней: «Солидарные действия княгини O.A. Щербатовой и графа H.H. Строганова позволили бы ныне не только достойно обеспечить будущее и нормальное воспитание малолетних княжон Щербатовых[219]219
  Речь идет о внучках Ольги Александровны (детях A.A. Щербатова, скончавшегося в 1915 г.) – Марии (1909–1956), Ольге (1910–1992), Софье (1914–1996) и Ксении (1912–2006).


[Закрыть], но и справедливо оградить дальнейшее расхищение 5–8 миллионов ныне существующего состояния из общей массы 25 миллионов итальянских лир». Это еще одна оценка состояния. Выше говорилось о 30 миллионах в банках Лондона и Нью-Йорка.

Судя по рапорту, Николай Строганов хорошо знал историю рода графов Строгоновых. Так, он писал: «Высочайшим Повелением Правительствующему Сенату за 1847 год и за 1872 год к основному майорату, учрежденному Графом Павлом в 1817 году, были присоединены заповедные имения моего прадеда Тайного Советника Барона и впоследствии Графа Григория Строганова. В силу чего имущественные интересы моей семьи попали в зависимость от характера наследования майората моей семьи… В силу того, что потомство и сама княгиня Ольга Александровна Щербатова, рожд. графиня Строганова, не выполнила предусмотренных Учредительным Актом майората требований закона, для сохранения за собой прав майората моей семьи; майорат в силу Высочайшего Повеления Правительствующему Сенату за 1817, 1847 и 1872 годы переходит в нисходящее потомство тайного советника барона Григория, старшим в роде которого являюсь я».

Однако, еще историк рода Н.М. Колмаков, перечисляя всех членов семьи, писал: «В настоящее время (1887 г.) за смертию графа Сергея Григорьевича, старшим по летам в роде Строгоновых, но чуждый майората, состоит брат его… граф Александр Григорьевич… Сыновья его: Григорий, Виктор и Сергей – умерли, не оставив по себе потомков мужеского рода. Итак, собственно говоря, граф Александр Григорьевич Строгонов сам лично, а равно дети и внуки брата его графа Сергея Григорьевича, в том числе майоратный владелец граф Сергей Александрович, представляют собою по мужской линии род и фамилию графов Строгоновых».

Трудно себе представить, чтобы граф Сергей Григорьевич, который внимательно следил за деятельностью историка, не знал о своем племяннике, даже если бы тот не пользовался титулом графа. Фантастический характер рассказа Николая Строганова подтверждает, правда, косвенным образом, неудача его попытки реабилитации, якобы предпринятой еще до революционного времени: «Граф Григорий Сергеевич Строганов, скончавшийся в Париже в 1910 году, – возбудил совместно с моей матерью необходимые ходатайства перед Департаментом Герольдии о восстановлении наших прав». Это была явная ложь.

Рапорт Николая Строганова, судя по всему, сопровождался подачей заявления в суд. Узнав о сложившейся ситуации, директор «Русского дома» (эмигрантской организации) 17 февраля писал князю Г.А. Щербатову, находившемуся в Америке: «Мы видим перед собой проходимца Строганова, сына почтенной семьи, носящего на основании показания пяти лиц в Ниццском суде титул графа Строганова и признанного таковым и единственным и, следственно, первым наследником всего Строгановского имущества».

Далее в своем послании автор рассказывает о том, как совместно с Сергеем (Владимирович, 1880–1968, или Сергеевич, 1878–1942) Шереметевым и Павлом Ал. Васильчиковым пытался противодействовать беззаконию, имея доверенность от Ольги Александровны, «за старостью и глухотой» (глухота кажется семейным изъяном Строгоновых, ибо граф Сергей Александрович также ею страдал), представлять ее интересы. «Он предъявлял суду акт о кончине графа Алексея Григорьевича Строганова холостым в Париже 17 (29) декабря 1879 года, заверенную на каждой строчке Генеалогической комиссией Дворянского союза родословную». Завершается письмо констатацией того, что необходимы деньги для противодействия «негодяю».

Но, очевидно, средства найти не удалось, поскольку заседание Судебной палаты города Ниццы, состоявшееся 3 марта 1933 года, признало самозванца старшим в роде графов Строгоновых и единственным наследником семьи и майората. Однако этого ему было недостаточно, и в ноябре 1933 года он пишет новый рапорт Княжевичу. В нем «Строганов» вновь упоминал о деньгах. Они – лишь второй пункт его интересов. На первом месте теперь стояло художественное собрание Строгоновского дворца, которое в мае 1931 года выставлялось на аукцион. Ради обладания этими сокровищами «лжеСтрогонов» допускал союз с противником. Он писал: «Солидарные действия княгини O.A. Щербатовой и графа H.H. Строганова позволили бы последнему взыскать с Общества Gallerie Lepke в Берлине суммы материальных убытков по продаже Строгановской майоратной галереи в Берлине. Граф H.H. Строганов имеет к тому все юридические и материальные данные».

В 1935 году судебные процессы закончились. 30 сентября газета «Evening post» в заметке «For huge fortune. A claim refused» (Поиски огромного состояния. Требования отклонены) писала о том, что трибунал по гражданским делам Ниццы отверг все претензии Николая Строганова на наследство графа Сергея Строгонова, который имел огромное состояние за пределами России. По мнению газеты, оно оценивалось в 30 000 000 фунтов и состояло из больших депозитов в банках Лондона, Нью-Йорка и Рима, художественных ценностях в Берлине (!), дворце в Риме и целого холдинга на Ривьере, включавшего в себя несколько вилл и отелей. Это оглашало как новые факты, так и слухи о больших суммах, оставленные якобы княгине Ольге Александровне и князю Георгию Александровичу.

Новым стало также использование именование «графиня Строгонова» по отношению к мадам Левьез, факт ее выступления совместно с княгиней Щербатовой, а также сведения о том, что Николай жил в строгоновском имении и взял фамилию Строгонов после революции. В общем, журналисты питались самыми разнообразными слухами, под аккомпонемент которых и мог существовать «псевдоСтрогонов». Решение суда в Ницце было на руку советскому правительству, возможно, оно решилось на аукцион 1931 года, имея «опцион». Самозванец подал апелляцию.

Судьба полковника Николая Строганова установлена благодаря статье от 29 июля 1937 года во французском издании под названием «Le Journal». Эта публикация, повторяя некоторые уже известные нам факты, подводит итог всей истории: «Бесконечный, сложный, полный путаницы процесс закончился, наконец, этим вечером. Победили те, кто был долгое время незаконно лишен своего имущества шантажистом Николаем Строгановым, требовавшим наследство дяди, которого никогда не имел. Живя на широкую ногу, он вошел в долги, незаконно присвоив прославленную фамилию. Теперь он умер. До 1923 г. в качестве наследника прав, дарованных царем его фамилии, граф Сергей жил как принц тысячи и одной ночи; его богатство было столь сказочно, что он не мог никак его оценить. Но после его смерти внезапно возник некий Строганов – бедняк, живший в мансарде, который очень ловко изменил свою фамилию на Строгонов, более прославленную. Распространилась легенда, и дело дошло до сочинения генеалогического древа [Это генеалогическое дерево, заверенное шефом Бюро русских беженцев в Париже г. Айтовым по свидетельству двух случайно найденных лиц, было воспроизведено литографическим способом самозванцем и очень помогло ему в авантюре. – Прим. ред. ст.].

Он провозгласил себя последним потомком мужского пола Строгоновых и обвинил графиню (на самом деле – княгиню O.A. Щербатову, урожд. гр. Строгонову. – С.К.) в рассеянности, так как она игнорировала существование своего мнимого племянника. Но он употреблял такое большое количество добросердечных слов и таким убежденным тоном, что „тетушка“ согласилась признать родство милого Николая. Однако помимо этого, новоиспеченный Строганов захотел и сказочного богатства. Тогда его дела испортились. Хотя графиня охотно признавала племянника, она воспротивилась идее отдать ему своё богатство».

«Тяжба велась долго, терпеливо, бесконечно, – продолжаю цитировать „Le journal“ – Аргументы прекрасного Николая рушились один за другим; вскоре он остался бедняком, каким был в 1923 г. И умер – изнуренный и больной. Апелляционный суд Aix-en-Provence в приговоре, который он представил сегодня после полудня по поводу неправдоподобной преемственности графу Сергею Строганову объявил, что псевдоплемянник Николай Строганов не доказал своего родства. В этих условиях суд отказал ему в иске и приговорил к уплате судебных издержек»[220]220
  Цит. по изд.: «La Noblesse de Russie publies par Nicolas Ikonnikov». Tome P. 2. Paris, 1961. P. 446–447.


[Закрыть].

Следует сказать, что привлеченный аферой некого полковника к истории древнего российского рода, Иконников пришел к необходимости разделения фамилий Строгонов и Строганов.

С одной стороны, неудачный опыт «ликвидации» Строгоновского дворца остановил попытку продать целиком собрания Павловского и Гатчинского дворцов (а также другие собрания). С другой – экономический кризис в конце концов закончился. Наконец, в Германии к власти пришел Гитлер, что сделало невозможным дальнейшие контакты с «Лепке». В 1933 году продажи за границу прекратились. Возможно, последний раз Политбюро приняло подобное решение 23 января 1934 года, когда Наркомвнешторгу позволили продать картину Джорджоне «Юдифь», находящуюся в Государственном Эрмитаже. Всего по подсчетам западных экспертов советским правительством от продаж произведений искусства была выручена сумма между 15 и 20 миллионами долларов.

Разделавшись с Николаем Строгановым, княгиня Ольга Александровна 10 января 1939 года начала в Берлине судебный процесс против советского правительства. Она требовала выплатить ей 200 000 фунтов стерлингов в качестве компенсации за нелегальную продажу произведений искусства в 1931 году. Этот иск не имел успеха. Подводя нерадостные итоги, газета «Последние новости» 29 апреля 1932 года сообщала, что аукцион «Лепке» 6 ноября 1928 года принес СССР 2 293 000 марок, а в июне 1929 года – 1 200 620 марок, а строгоновский – 2 290 000 марок. Если перевести сумму в доллары, то получится 613 326 – «приблизительно столько же, сколько Эндрю Меллон мог платить за одного Рембрандта или Рафаэля, если они ему нравились»[221]221
  Williams G. J. bid. P. 178.


[Закрыть]. Следовательно, о коммерческом успехе говорить не приходится.

Неподготовленность русских аристократов к эмиграции вследствие стремительного падения империи привела к тому, что они с трудом могли отстоять даже свое имя. Когда предприимчивый одессит Николай Строганов пошел дальше Родзянко и Чавчавадзе, удовлетворившихся «титулами» «другого Строгонова» и «кавказского Строгонова», и предъявил права на имя как ключ к овладению художественными богатствами, потребовались долгие четырнадцать лет судебных процессов, прежде чем справедливость была восстановлена.

Глава 17
«Детей не сохранили, а лошадей спасли»

У летчиков есть такое понятие – «точка невозврата». Для самолета в полете это ситуация, когда экипаж на борту понимает, что топлива уже не хватит, чтобы вернуться или долететь до запасного аэродрома. Машина теряется. Применимо ли такое понятие для строгоновских домов и если да, что есть для них «точка невозврата»? Было бы неправильно думать, что только Вторая мировая война и советская власть оказались виновниками уничтожения строгоновского наследия. К примеру, подготовка к эвакуации художественных вещей дома на Невском в 1917 году разрушила прежний облик интерьеров. Его уже никогда не вернуть, при том, что так называемых бытовых комнат на парадном этаже не было или почти не было. Произведения искусства и только они доминировали в пространстве здания, которое давно стало музеем, по сути. Однако иконографии для полного восстановления не хватает, да и прежний ансамбль вещей, даже если он был случайным, не вернуть. Поучительная история этого дома в 1930–1990-е годы будет рассказана ниже. Прежде посмотрим, что случилось с другими владениями в XX веке.

Сразу несколько городских домов Строгоновых передали учебным заведениям, которые на первом этапе владения имели отношение к культуре. Последующая деградация интерьеров превратила их в набор помещений. Некой госпоже И.Л. Хариной, ставшей владелицей дома графа Николая Сергеевича Строгонова, 3 декабря 1918 года Северное страховое общество прислало счет на 328 рублей. Едва ли эти деньги оно получила. Революция достигла и Моховой. В доме разместили издательство «Всемирная литература» и квартиры его сотрудников. В 1924 году издательство ликвдировали, но в доме графа Строгонова до 1950 года оставалось, в статусе филиала Публичной библиотеки, его книжное собрание, дополненное книгами из других дворянских домов. Несколько ранее, в 1947 году, здание предоставили Центральному музыкальному техникуму (в настоящее время Санкт-Петербургский музыкальный колледж им. М.П. Мусоргского), который с 1926 года находился в доме П.С. Строгонова.

Создание техникума было связано с реорганизацией Ленинградской консерватории, из которой исключили так называемые «средние классы» – восемь отделов: фортепианный, струнных, народных, эстрадных, а также духовых и ударных инструментов, народного и эстрадного пения, теории музыки. Ранее, в 1922 году, в здание въехали Центральные костюмировочные мастерские Политпросвета и лишь затем музыкальный техникум. В 1930 году в доме графа Павла Сергеевича обосновался Электромеханический техникум Ленинградского отдела коммунального хозяйства. Затем учебное заведение неоднократно меняло свое название.

В 1932 году его переименовали в Коммунальный техникум Ленгорисполкома. В 1952 году заведение передали в ведение Министерства судостроительной промышленности СССР и преобразовали в Радиотехнический техникум. Вероятно, именно в этот момент здание надстроили двумя этажами и перестроили внутри. В помещении домового храма разместился спортивный зал. С 1966 по 2008 год в здании находился техникум Морского приборостроения (с 1991 г. – колледж), а затем его передали Санкт-Петербургскому государственному университету информационных технологий, механики и оптики.

Санаторий (гостиница, дом отдыха) или сельскохозяйственный техникум (институт) – такой, схематизируя, была альтернатива для загородных поместий Строгоновых и их ближайших родственников. По такому пути прошли Братцево, Васильевское, Немиров, Волышово, Марьино, причем только марьинский дом уничтожила война.

Из всех строгоновских владений первым война, начавшаяся 22 июня 1941 года, затронула Волышово. Уже 6 июля понадобилась эвакуация детей, престарелых граждан, табуна племенного поголовья, имущества конного завода. По воспоминаниям старожила села А.И. Антоновой, «мужчин и юношей по дороге призывали в армию, в большом обозе оставались постепенно одни женщины с малыми детьми и стариками. Девушек, женщин и даже 13-летних девочек – всех посадили на лошадей. Шли так: средняя лошадь под седоком, а еще по две лошади по бокам в поводу. Отправляясь в путь, люди надеялись на скорое окончание войны и не взяли с собой никакого имущества, даже теплой одежды на случай зимы. На каждые две семьи было выделено по одной телеге». В начале обоз достиг Крестецкого района Новгородской области, затем отправился в Калининскую (Тверскую) область, где был конезавод. Спешили, останавливались только затем, чтобы накормить и напоить лошадей, чаще всего у ручьев или болотин. Неоднократно подвергались бомбежке.

Наконец, спустя год 20 июля 1942 года прибыли в Кировскую область – конечную точку маршрута. Пасли лошадей на острове. «Кругом вода, а вдобавок еще голодные волки по ночам нередко переплывали реку и задирали лошадей. Дочку крошку похоронила еще по дороге туда, вторая дочь умерла уже в Косино, а чтобы прокормить мальчишек, приходилось отнимать у волков куски задранных лошадей. Вот какой ценой сохранили люди главное богатство конезавода – племенных лошадей. Детей не сохранили, а лошадей спасли». Это, бесспорно, формула спасения строгоновского наследия, ибо бывшие строгоновские служащие или просто крестьяне, самоотверженно сохраняли наследие, доставшиеся от господ.

Волышовские кони оставались в Кировской области до 1944 года, когда война уже покинула территорию СССР. Относительно в неплохом состоянии многочисленные здания Волышова оставались до 1990-х годов, когда вначале временно для ремонта главного дома перевели в новое здание школу. А затем экономические проблемы и распад СССР нанесли непоправимый удар по 6-му Государственному конезаводу. Он фактически перестал существовать. Реставрация не началась и, возможно, уже и не имеет смысла.

В 12 часов дня 1 мая 1943 года уже после того, как блокада была прорвана, во дворе дома на Невском упал немецкий снаряд, взрыв повредил решетку балкона во дворе, осколками разбило зеркало двери.

Как уже выше говорилось, с 1930 года дом на Невском проспекте занимал научный институт Сельскохозяйственной академии. Вскоре по заданию Академии истории материальной культуры паспорт невского дома составил некто Яцевич. Включенный в монографию В.А. Панова «Архитектор А.Н. Воронихин» (М., 1937), он содержал следующие строки: «Ряд великолепных, чисто дворцовых помещений, говорящих о праздной и пышной жизни XVIII–XIX вв., свидетельствует о богатстве и меценатстве Строгоновых, крупнейших русских заводчиков, владельцев сотен тысяч крестьян. Низкие, небольшие дворовые помещения, вмещавшие до 600 человек прислуги, красноречиво говорят об эпохе крепостного права». Это станет одним из штампов советского времени. Спустя сорок лет статья «Блокнота агитатора» повторит эти слова о шести сотнях служащих.

Реставрация фасада Строгоновского дома относится к 1935 году. Цвет избрали зеленый с выделением белым деталей. Вскоре Институт растениеводства, с которым связано эпохальное прекращение жизни дома, оставил здание. 26 ноября 1938 года Президиум Ленсовета принял решение о передаче дворца Отделу охраны памятников из Треста нежилого фонда. Актом от 3 апреля 1939 года бывший дом Строгоновых сдается на 12 лет до 1 апреля 1951 года Электромортресту. Это учреждение имело здесь только контору и гараж. Другие помещения занимали: контора винодельческой базы НКПП (Народный комиссариат пищевой промышленности), областная карантинная инспекция (дезинфекционная камера), контора по материально-техническому снабжению Главэнерго (склад), ленинградская контора 2-го Главного управления Наркомата вооружения СССР (контора и склад), инспекция Госкомиссии по сортоиспытанию зерновых культур Ленобласти (учреждение и лаборатория), общежитие завода № 190 имени товарища A.A. Жданова (секретаря обкома ВКП(б)).

Был составлен план реставрационных работ на 5 лет и сметы. Но из-за начала войны успели исправить только паркет, лепку и искусственный мрамор в Большой гостиной. В Минеральном кабинете расчистили купол. В Большом зале приступили к расчистке лепки и отреставрировали плафон Дж. Валериани. Затем все остановилось.

Война оказалась периодом между ликвидацией и реставрацией. Началось с возрождения имения и церкви. В сентябре 1943 года И.В. Сталин разрешил восстановить патриаршество. Трактовать можно следующим образом: страх перед возможностью реставрации старого режима уступил место желанию опереться на старые силы для восстановления страны. Похвало-Богородицкую церковь в Орле-городке открыли 28 октября 1944 года. Некоторые сочинения, удостоенные премии графа С.А. Строгонова, переиздавались во время Великой Отечественной войны 1941–1944 годов.

После снятия блокады части улиц прежнего Санкт-Петербурга, еще 47 лет именовавшегося Ленинградом, возвратили старые названия, в частности, проспект 25 Октября снова стал Невским проспектом. Это стало начальной точки постепенного и крайнего медленного уважительного движения к прошлому, до которой дожила (хотя едва ли знала о происходивших событиях) княгиня O.A. Щербатова. В 1944 году в результате повреждений при артобстреле в куполе Минерального кабинета образовалась протечка, «отчего пострадала роспись, вылетели стекла». В мае 1945 года обследованием архитектора И.Г. Капцюга установлено исчезновение люстры XVIII века на 32 рожка из Большого зала, 5 фрагментов живописи в Арабесковой гостиной, бронзовой обвязки и живописной вставки одного из каминов Картинной галереи.

В 1947 года С.С. Бронштейн составил проект реставрации сада. Актом от 17 января 1951 года установлено, что здание, эксплуатируемое 10-м Главным управлением Министерства судостроительной промышленности СССР, находится в неудовлетворительном состоянии со стороны пожарной безопасности. Кроме того, протечки наблюдались в зале Гюбера Робера и Арабесковой гостиной, ибо над ними, на третьем этаже, находились 25 квартир с 13 кухнями. К 1952 году относится обследование плафона Большого зала О.Ю. Педаясом. Реставрация главного живописного шедевра дворца и самого интерьера состоялась только в 1954 году. Годом ранее мастера занимались Арабесковой гостиной, где воссоздали утраченные панели и Угловой зал.

В 1955 году здание сдали в аренду 6-му управлению Государственного комитета по судостроению. Конструкторскому бюро этого учреждения, занявшему первый этаж, для соблюдения секретности пришлось установить металлические ставни на окна. Город готовился к празднованию 250-летия Ленинграда. Из-за смерти И.В. Сталина в марте 1953 годы юбилей отмечали только в 1957 году. К этому моменту, впервые после 1935 года отреставрировали фасад Строгоновского дворца. О восстановлении его интерьеров еще не задумывались, хотя ностальгия по былому имперскому облику Петербурга существовала. В 1960-е годы Ленинград справедливо назвали великим городом с областной судьбой. В 1966 году началась реставрация Меншиковского дворца – первый опыт восстановления прежнего частного владения, превращенного в музей. Десять лет спустя пришла, казалось, очередь Строгоновского.

В конце 1960-х годов управление Министерства судостроительной промышленности оставило Строгоновский дворец и переехало в Москву. С 1970 года дворец занимало Ленинградское предприятие «Эра» того же министерства, учреждение под названием «Морэлектрорадиокомплект и Центральный научно-исследовательский институт судовой электротехники и технологии». Здесь все еще оставалась государственная инспекция по карантину растений, а также жилые квартиры. 27 октября 1975 года Исполком Ленсовета принял решение № 779 «О восстановлении Строгоновского дворца с организацией в нем филиала Государственного Русского музея». По замыслу тогдашнего директора В.А. Пушкарева речь шла о размещении в здании экспозиции прикладного искусства.

10 марта 1976 года газета «Вечерний Ленинград» поспешила сообщить о том, что на Невском проспекте после реставрации Строгоновского дворца будет открыт новый музей. Предполагалось, что первые посетители войдут в здание 7 ноября того же года. Однако объемы реставрационных работ оценили не совсем правильно. Кроме того, всемогущий ВПК не торопился сдаваться и в том же 1967 году добился принятия постановления Ленсовета за № 801, разрешавшего пребывание арендаторов до завершения строительства для них нового корпуса.

С ноября 1978 года Русский музей занимал часть третьего этажа, где вместо коммунальных квартир теперь находились отдел социально-психологических исследований, химико-биологический отдел и отдел критики (693 м²). Новые даты выселения учреждений ВПК не раз менялись: 1 января 1984 года, затем 1 декабря 1988 года как результат Постановления Ленсовета от 4 апреля № 248 «Об освобождении и передаче Русскому музею помещений б. Строгоновского дворца». Повторилось ситуация 1920-х годов, в частности включение в состав большого художественного музея прежних частных владений. Строгоновский дворец теперь был филиалом не Эрмитажа, а Русского музея.

После десятилетий тяжких испытаний, когда новые хозяева строгоновских владений проявляли усердие и мужество едва ли не большее, чем прежние хозяева, Советское государство осознало, что ему выгодно вернуть в какой-либо степени прежние установления. Возникла идея восстановить «родовой замок» Строгоновых, который шестьдесят лет был закрыт на замок для всех, кроме сотрудников-арендаторов, и таким образом вычеркнут из массового сознания.