Текст книги "Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари"

При таких обстоятельствах неудивительно, что каждый шаг юного Александра встречал бурный восторг родителей. В частности, они без сомнения умилялись, когда он взял шефство над родившимся в 1805 году Александром Андреевичем Воронихиным – сыном самого известного строгоновского архитектора. Юный граф стал крестным отцом.

Скульптор Луи-Мари Гишар, француз, пользовавшийся в свою очередь покровительством графа Александра Сергеевича, в 1806 году сделал мраморный бюст Александра Воронихина, а спустя год-два портретировал в гипсе самого «патрона», которому едва исполнилось двенадцать[230]230
  Карпова Е.В. К атрибуции двух скульптурных портретов из усадьбы Марьино // Художественный вестник. 2008. № 1. С. 19–24.


[Закрыть]. В 1808 году Александр Строгонов-младший к всеобщему восторгу сочинил трагедию с довольно пафосным названием «Российский воин, или Отмщение за смерть родительскую». Правда, действительно в минувшие месяцы жизнь графа Павла Александровича подвергалась опасностям.

Так называемые «наполеоновские» войны в первом десятилетии XIX века сменяли одна другую. Для русского оружия они складывались с переменным успехом, например, прусская кампания прошла малоудачной. После поражения русских войск при Прейсиш-Эйлау 27 января 1807 года император Александр I отбыл в действующую армию для поднятия духа войск. Его сопровождал граф Павел Строгонов (товарищ министра внутренних дел), вскоре он станет волонтером-добровольцем. 22 мая знаменитый генерал М.И. Платов, в ту пору командир казачьего корпуса, вверил ему Атаманский полк, в полку, правда, оставался и штатный начальник. И этот факт вызывает подозрение в PR-кампании, кульминацией которой стал самый известный боевой подвиг мужа графини Софьи Владимировны.

23 мая М.И. Платов получил от главнокомандующего армией Л.Л. Бенигсена приказ на следующий день переправиться со своим корпусом через реку Алле (приток Прегели) между Гутштадтом и Алленшейном (примерно в ста верстах к югу от Кенигсберга), препятствуя соединению корпусов М. Нея и Л. Даву и «частью действовать в тыл». Для исполнения намеченного плана генерал Платов распорядился устроить понтонный мост. Граф Павел Александрович, не дожидаясь его наведения, преодолел вместе со своим отрядом реку вплавь на лошадях. Оказавшись в тылу корпуса Нея, он «увидел подымающуюся от Гутштадта великую пыль». Это под прикрытием тысячи человек конницы и пехоты следовал обоз маршала.

Строгонов разделил свое войско, к которому присоединился полк Иловайского-пятого, на несколько частей, скрыл их за возвышениями и внезапно ударил со всех сторон. Весь обоз, включая экипаж маршала и его канцелярию, оказались в руках графа. В память атаки исполнили довольно большого размера акварель, с тех пор украшавшая Строгоновский дом. Событие вызвало восторг современника, тот писал: «Таковы были Россияне, и пребудут доколе любовь к Государю и отечеству будут их одушевлять. Они оставляют знатность, богатство, покой, вырываются из нежных объятий милых супруг и летят на поприще славы, к защищению отечества»[231]231
  [Чуйкевич П.] Подвиги казаков в Пруссии. СПб., 1810. С. 75.


[Закрыть].

Однако следует сказать, что при возвращении казаки столкнулись с авангардом другого маршала – Л. Даву и этот нюанс следует запомнить для уяснения некоторой путаницы в семейной летописи рода[232]232
  Сапожников А.И. Загадка маршала Л. Даву // Военно-исторический журнал. 2007. № 12. С. 28–30.


[Закрыть]. История «строгоновской атаки» получила широкий резонанс в российском обществе, что, вероятно, явилось целью пропагандистской кампании. Месяц спустя, 25 июня, за свой подвиг граф получил чрезвычайно ценимый военными орден Св. Георгия III степени.

И хотя князь Дмитрий Владимирович Голицын удостоился на войне такой же награды, Строгонов, мог, наконец, отстоять честь перед родственниками жены. Не удивительно, что Ж.-Л. Монье, живописец отца и профессор Академии художеств, немедленно получил новый заказ. В 1808 году ему представилась возможность запечатлеть графа Павла Александровича в парадном мундире и, разумеется, с орденом. В пару к картине по традиции сделан портрет графини Софьи Владимировны – наиболее эффектное, «каноническое», изображение этой дамы, которая в отсутствие мужа сблизилась с императрицей Елизаветой Алексеевной.

В январе 1808 года граф Павел Александрович назначается командиром лейб-гвардии Гренадерского полка, который в момент начала шведской войны находился в резерве. Основные силы русских в феврале перешли границу и, действуя с переменным успехом, к ноябрю заняли всю Финляндию. В ту пору Строгонову довелось участвовать в одной из самых блестящих и рискованных операций, задуманных, по одной из версий, князем Д.В. Голицыным. Зимой 1807/08 годов, отличавшейся жестокими морозами, он предложил двинуться на берега Швеции по льду. Граф Павел Александрович поступил в корпус П.И. Багратиона, тому предписывалось идти на Аландские острова, занять их и вступить на территорию врага.

Граф Павел Александрович изображен художником Жаном-Лораном Монье в 1808 г. – после получения ордена Св. Георгия III степени – первой боевой награды

Багратион разделил войско на пять колонн. Одной из них, под командованием Строгонова, приказали занять пролив между западным берегом Аланда, крупнейшего острова архипелага, и островком Синельскере и тем самым отрезать неприятелю отступление. Выполнив задание, граф провел несколько дней на льду Балтийского моря и именно этот героический поход в недалеком будущем привел к самым печальным последствиям для его здоровья. Тем временем другой русский корпус уже был готов идти к Стокгольму, столице противников. Однако шведы попросили об окончании боевых действий. В марте начался обратный поход и вскоре состоялось заключение перемирия. Затем последовали турецкая война и, наконец, Отечественная.

Не имея возможности сражаться, по причине юного возраста, и лишь мечтая о запахе пороха, граф Александр Павлович Строгонов в мае 1812 года написал отцу: «Между тем как Вы на поле брани отличаетесь и защищаете честь и независимость россиян, я упражняюсь в науках и готов некогда сделаться столько же достойным, сколь и Вы служите нашему Отечеству»[233]233
  РГАДА. Ф. 1278. On. 1. Д. 70. Л. 133–140.


[Закрыть]. К концу первого десятилетия XIX века юноша увлекся живописью (его наставником был Е.И. Есаков) и с максимализмом, присущим тому возрасту, причислил себя к редкому типу человека, одновременно являющемуся портретистом, пейзажистом и сочинителем.

Отец иронически относился к подобным успехам сына, он видел его исключительно военным человеком. Той же весной граф Павел Александрович принял начальство над сводной дивизией, часть ее участвовала в битве за Смоленск. За Бородино он удостоился чина генерал-лейтенанта. Князь Б.В. Голицын, вернувшийся в строй, получил в знаменитой битве контузию и вскоре скончался. Это была та самая первая потеря графини Софьи Владимировны, о которой говорилось в самом начале этой части книги.

Граф П.А. Строгонов участвовал в боях под Тарутиным (6 октября) и Малоярославцем (11–12 октября). Это произошло уже после того, как Наполеону, овладевшему на несколько недель Москвой, пришлось оставить ее после грандиозного пожара. 3–5 ноября 1812 года в битве под Красным князю Д.В. Голицыну поручили нападение на отступающие войска Наполеона с фланга, и корпус Строгонова состоял под его командованием. На следующий день, когда совершенно истребили корпус маршала М. Нея, граф стоял со своими войсками на дороге, ведущей из Смоленска к деревне Красной, и отбил несколько яростных атак французов.

Затем граф Павел Александрович уехал в Санкт-Петербург лечиться. Дал знать о себе шведский поход и многочисленные раны. Его возвращение в армию, причем вместе с сыном Александром, относится к июлю 1813 года. В тот момент на Тосну приехали первые работники.

Мой рассказ начинался со слов о волнениях графини Строгоновой, долгое время думавшей, что ее главные проблемы – финансовые. Действительно, до 1813 года они доминировали. Все, что ей оставалось в тот момент, – это решительно действовать и, помимо советов матери, найти в истории рода Строгоновых пример для подражания. Наведя справки или вспомнив рассказы родственников, графиня Софья Владимировна обнаружила в строгоновской летописи историю баронессы Марии Яковлевны, которая возглавляла семейное хозяйство веком раньше, хотя и не в таких критических условиях. В честь нее графиня и назвала свое детище. 28 августа она написала мужу, уехавшему на войну: «Марьино, это имя, которое я даю тому, что мы до сих пор называли Тосной (курсив мой. – С.К.)»[234]234
  Цит. по ст.: Наумова А.Н. Крепостной архитектор П.С. Садовников // Архитектурное наследие и реставрация. Сб. науч. тр. М., 1984. С. 201–215. Н.В. Мурашова привела французское выражение Строгоновой в ином варианте: «Марьино – это имя, которое я отныне даю тому, что мы называем Тосно. Это имя ранит мое самолюбие, но я не начну с имени» (в книге «Дворянские усадьбы Тосненского района. СПб., 2011. С. 18).


[Закрыть].

Этот факт не следует недооценивать. Дав очень простое название, позволившее усадьбе затеряться среди многочисленных российских Марьино, Строгонова таким образом выразила свое желание видеть свое детище простым и русским, при том, что все лучшее из Европы, к примеру из Англии, она не стеснялась заимствовать. Кроме того, в наименовании, в прямом обращении к имени вдовы именитого человека Г.Д. Строгонова, заметно предчувствие вдовьей доли, хотя испить горькую чашу до дна графине пришлось уже после 1813 года, который стал рубежом между счастьем и несчастием.

В феврале 1814 года единственный и ненаглядный Александр, которому едва исполнилось 19 лет, погиб в битве от прямого попадания ядра. Прошло еще три года и в июне 1817 года, на корабле близ Копенгагена, скончался обожаемый до трепета Павел, он не мог простить себе роковой ошибки – взять на войну единственного наследника – и потому стал добычей чахотки, заработанной на шведской войне. Если вспомнить при этом, что смерть графа Александра Сергеевича пришлась на 1811 год, мы придем к выводу, что всего за шесть лет скончались сразу три графа Строгонова.

Такие удары судьбы держать трудно, и совершенно справедливо многие современники считали, что и сама графиня Софья Владимировна вскоре отправится вслед за родственниками «на Елисейские поля», то есть покинет этот свет. Однако она решилась на «подвиг вдовы»: доказать всем, и себе также, способность женщины управлять в одиночку и решить проблемы запутанного хозяйства, доставшиеся ей от мужчин, в частности, выплатить долги свекра. По этой причине и, вероятно, по множеству других причин, и, к счастью для нас, Строгонова решила не сдаваться, а жить.

Глава 2
Марьинский лес, Зеленая мыза и другие усадебные постройки

После смерти мужа графиня Строгонова переменила образ жизни. Прежде весьма общительная и успевающая всем отдать визиты, теперь Софья Владимировна избегала света и предпочитала находиться «в одном семейственном кругу», как она однажды выразилась в письме к своему клеврету. Сохранился читательский дневник графини за 1819–1820-е годы. Кроме выписок из книг, в нем присутствуют и собственные рассуждения на разные темы, они характеризуют широту интересов Строгоновой, у которой была воспитана привычка серьезно читать. Эти темы следующие: «правосудие», «администрация», «образ правления», «характер», «лицемерие», «привычки», «образование» и т. д.

По страницам документа лейтмотивом проходит тема тоски, грусти (lennui), их можно развеять, лишь занявшись делами полезными и приятными, возвышающими душу и совершенствующими разум[235]235
  Сомов В.А. О библиотеке графини Софьи Владимировны Строгановой // Новоспасский сборник. Вып. 5. (Эпоха М.И. Глинки: Музыка. Поэзия. Театр). Смоленск, 2008. С. 228.


[Закрыть]. Подобные дела Марьино поставляло в избытке, в которое графиня едва ли не буквально сбежала из городского дома Строгоновых, связанного для нее теперь с тяжелыми воспоминаниями. На четверть века усадьба на Тосне стала главным владением рода. Туда, со временем, перенесли значительную часть архива, четверть картин графа Александра Сергеевича, создали особую огромную библиотеку в 10 000 томов. Любопытным знаком «перевода столицы» за город явилось и перемещение туда чугунных столбов с львиными масками, поставленных в 1760-м году вдоль дома на Невском и служивших украшением главной улицы Санкт-Петербурга. Они ограничивали «privacy» Строгоновых – препятствовали доступу в парадный двор загородного имения.

В 1817 году по завещанию графа Павла Александровича его супруга стала владелицей гигантской вотчины Строгоновых, наследницей – старшая дочь Наталья. Ее муж барон Сергей Григорьевич Строгонов (1794–1882), представитель другой ветви рода, четырехюродный брат, получил титул графа. Это был интересный человек, но более важен для этой истории второй зять Софьи, супруг Аглаиды.

Им стал Василий Голицын, сын князя Сергея Ивановича (1767–1831), в малолетстве он остался сиротой и большую часть жизни прожил в Москве. В службу был записан в Измайловский полк, участвовал в Русско-шведской войне 1788–1790 годов. В 1799 году вышел в отставку бригадиром, в 1823-м оказался на гражданской службе, став членом гоф-интендантской конторы.

Исторический план Марьино

Первый литературный опыт С.И. Голицына – сборник переводов из различных французских источников «Бог – мститель за невинно убиенных» (1782 г.) – включает несколько нравоучительных «примеров», их содержание «склонено на русский лад». В 1783 году князь С.И. Голицын опубликовал сделанный им совместно с братом Алексеем перевод французского романа «Новое торжество прекрасного полу, или Подлинные записки девицы Дютернель». Он – автор лирических стихов «Досада» в альманахе «Подснежник» (СПб., 1829).

Сам князь Василий Голицын в 1811–1812 годах посещал школу математических наук М.Н. Муравьева, она – некий московский аналог школы колонновожатых. Ее выпускником был граф А.П. Строгонов. Голицын также участвовал в Отечественной войне, готовив ратников близ Нижнего Новгорода под руководством графа П.А. Толстого (1769?-1844), англофила и реформатора сельского хозяйства России, впоследствии вице-президента Московского общества сельского хозяйства (президент – князь Д.В. Голицын). В 1818 году Василий Сергеевич посетил Англию, восхитившись, как княгиня Наталья Петровна, повседневной жизнью и отдав дань уважения учреждениям. По этой причине он стал «своим» для англоманки тещи и ее матери, а без их одобрения брак с Аглаидой не мог состояться.

Супругам отделали покои в доме на Невском проспекте по проектам Карла Росси. Он предупредительно предложил поместить в Уборной князя акварель «трудов Софьи Владимировны». Теща была художницей, писала не только акварелью, но и маслом, что, разумеется, имеет значение для этой истории. В том же интерьере задумывалось показывать публике изображение «дела при Алле», а в Большой гостиной новоиспеченной княгини – мраморный бюст графа Александра Павловича, его тогда же, по гипсовому оригиналу Л.-М. Гишара исполнил скульптор В.И. Демут-Малиновский.

Спроектированная, но не построенная чугунная беседка К. Росси

Княгиня А.П. Голицына, урожденная графиня Строгонова и вторая дочь Софьи Владимировны была наследницей марьинского нераздельного имения и матерью пятерых сыновей

Зрители впервые увидели его на выставке 1820 года в Императорской Академии художеств. У посетителей возрождались стенания шестилетней давности. «Я взглянул на мрамор и узнал тебя, внук старца почтенного добродетелями, сын достойный отца героя, ранняя, но священная жертва священной брани за отечество», – написал один из посетителей вернисажа в залах Академии для журнала «Сын Отечества»[236]236
  Сын Отечества. 1820. Ч. 64. № XXXVIII. С. 221–222.


[Закрыть]. Таким образом, апартаменты имели статус некоего мемориала воинской доблести Строгоновых. Подобным памятником должно было стать и Марьино, где впоследствии оказались оба скульптурных бюста графа Александра Павловича – гипсовый и мраморный. Росси на Тосну не приехал, ограничившись сочинением проекта беседки из чугуна, входившего тогда в моду, правда, ее не построили.

После свадьбы, состоявшейся в феврале 1821 года, князь Василий, вероятно, не без содействия новых родственников стал флигель-адъютантом императора Александра I. Очень скоро он будет сопровождать тело монарха из Крыма и тем самым приобретет ореол человека, посвященного в тайну старца Федора Кузьмича. (До настоящего времени не подтверждена, но и не опровергнута легенда о том, что монарх не умер, а отправился странствовать по стране, поселившись затем в Сибири.)

Поскольку князь B.C. Голицын и граф А.Г. Строгонов принадлежали к числу флигель-адъютантов императора, а графиня Софья Владимировна входила в ближний круг императрицы Елизаветы Алексеевны, полагали, что как Голицыны, так и Строгоновы причастны к тайне, сведения о которой могут содержать архивы Марьино. В одном из усадебных альбомов действительно сохранился «фасад и план дворца таганрогского», исполненные архитектором Павлом Кузнецовым в тот момент, когда там находилось тело императора. Но Голицын, как и Строгонов, молчал, и никакие документы обнаружены не были.

Скульптурный бюст графа А.П. Строгонова из аукционного каталога 1931 г.

Благодарный за включение в богатую и славную семью, а также за оказанные милости, князь Василий Сергеевич не мог отказаться от поста управляющего строгоновской вотчиной. В июне того же 1821 года он получил доверенность от графини Софьи Владимировны на управление делами Санкт-Петербургской конторы. В 1823 году князь, замещая истинную владелицу, ездил с инспекцией в пермские владения Строгоновых. Там он обратился ко всем волостям с предложением избрать по два депутата от каждого мирского общества. Названные народом шестьдесят три человека составили «совет», занимавшийся выяснением нужд подданных Строгоновых и обсуждением необходимых для их удовлетворения мер.

Судя по всему, именно тогда князь Голицын понял необходимость подготовки образованных управляющих. И действительно, после его возвращения 18 марта 1824 года учреждается «Частная горно-заводская школа графини С.В. Строгоновой», директором которой стал ее зять (ниже помещена специальная глава об учебном заведении).

Скупать земли по Тосне Строгоновы начали с конца XVIII века. В 1791 году граф Александр Сергеевич, вероятно, – по случаю, присоединил к владению бабки две пустоши – Сидорово и Киршино. Как видно из перечня дальнейших приобретений, деятельная графиня Софья Владимировна совершила главную покупку – село Андрианово с 6 деревнями, с 82 душами и особо 1 деревню и пустошь с 19 душами, всего 101 душу нераздельно – за 100 тысяч рублей – 5 мая 1811 года[237]237
  Хронологический реестр разных документов и случаев, относящихся до истории о Строгановых / Сост. Ф.А. Волегов // Пермский край. Сборник сведений о Пермской губернии. Том 3 / Под ред. А. Дмитриева. Пермь, 1895. С. 173.


[Закрыть]. Затем, обложившись английскими книгами, она начала мечтать о пейзажном парке вокруг поместительного и комфортного дома. Капабилити Браун, Джон Лаудон, Хэмфри Рептон – имена английских паркостроителей не только красовались на корешках книг формировавшейся библиотеки, но и призывали графиню творить.

Вид берега Тосны с закладным камнем на акварели Е. Есакова. В отдалении слева – восточный фасад дома, справа – храм и экономический дом

Однако, вероятно, скорая смерть свекра, да и Отечественная война помешали Строгоновой развернуть тогда же полномасштабные работы, к ним приступили только в 1813 году, когда владение еще более приросло. 21 мая приобретена пустошь Кривая Лука, а вскоре основано наконец имение в том смысле, что оно получило имя и архитектурный замысел. В конечном итоге общая площадь владения стала близка к 10 000 десятин, находясь в пропорции примерно 1 к 100 по отношению к пермским землям этой ветви рода Строгоновых, переустройство их, конечно, было главной целью графини Софьи Владимировны. Она понимала Марьино как образцовое имение, преобразование которого позволит изменить и вотчину.

Пришло время, и на высоком берегу Тосны сложили горку из «диких» камней, к ним прикрепили черную (мраморную?) доску, с вырезанными четырьмя цифрами: «1813». Так увековечили год, когда графиня на строительство дома и разбивку сада ассигновала круглую сумму в 25 000 рублей. Подобные платежи случаются в тот момент, когда нет еще абсолютно точного представления о будущем проекте, и нет его сметы.

Далее работа шла сразу по нескольким направлениям под руководством подполковника С.П. Лукина, выражаясь современным языком, «продюсера проекта», он скрупулезно записывал эти первые шаги. Более того, он в своем чудом сохранившемся «дневнике» сопроводил рисунки комментариями, повествующими о ходе его мыслей. Главные из них я приведу немедленно: «1. Каменный дом. Диаметр круга – 14 саженей. Работают 49 человек. 2. Малый дом. Книги поставлены в шкапы. В зале сделан штучный пол. Двери выкрашены белой масляной краской. Флигели, конюшни и сарай одеты досками и выкрашены желтой краской. 3. Колодец. 4. Лазарет. 5. Оранжереи и огород. 6. Сад и вновь посаженная аллея (вдоль реки). 7. Деревня Тарасова. 8. Рюина и дорога от Рюины в лес. 9. Место для бани между новым домом и деревней Андриановой… 12. Пашня. 13. Мост». Позже я «пробегусь» по всем пунктам, а пока прошу запомнить последний, тринадцатый, доставивший наибольшие хлопоты владельцам.

«Лукинский список» весьма напоминает тот, что составил десятилетием ранее другой бывший военный и англоман Алексей Николаевич Оленин, при устройстве усадьбы Приютино, находящейся в тот момент в 17 верстах от восточной окраины Петербурга. Теперь многоэтажные дома располагаются много ближе к постройкам покровителя искусств, сменившего графа A.C. Строгонова на посту президента Академии художеств. «Список Оленина» озаглавлен следующим образом: «Нужные строения для господской усадьбы наподобие кортомы или farm» и включает в себя девять пунктов: «1. дом господской; 2. молошня с погребом; 3. скотной двор и конюшня; 4. рига, ток и гуменник; 5. погреб для земляных груш и овощу; 6. сараи для повозок и анбары; баня; 8. птишная; 9. мельница». Первоначально занесенные в список «дом для работников, служителей и пахарей», а также «ледник общей, овчарня» впоследствии вычеркнуты, вероятно, в тот момент их сочли излишними[238]238
  Агамалян Л.Г. Приютино Олениных: русская усадьба в духе английской фермы // Философский век. Альманах. Вып. 20. Россия и Британия в эпоху Просвещения: Опыт философской и культурной компаративистики. Часть 2 / Отв. редакторы Т.В. Артемьева, М.И. Микешин. СПб., 2002. С. 173–179.


[Закрыть].

Итак, в обоих случаях экономические соображения имели приоритетное значение, а русская усадьба устраивалась наподобие английской фермы. Правда, возможности были различными, что делало конкуренцию острее, а чувство зависти болезненнее. «Оленинский рай» небольшой – его площадь составляла всего 766 десятин. Кортома – старинное русское слово восточного происхождения – соответствует гораздо более знакомому современному человеку понятию аренда.

Использование такого названия по отношению к своей собственности следует понимать философски, то есть как стремление сделать свое пребывание на земле наиболее полезным, ибо арендатор, должный оплачивать свое владение, стремится достигнуть максимальных результатов. Нет сомнения, что графиня Софья Владимировна, как и Алексей Николаевич, понимала свое пребывание на берегу Тосны как служение.

Итак, тетрадка офицера Лукина показывает направления «ударов» в 1813–1814 годах и их результаты. Каковы они были? Начну с пункта № 8 – «Рюина», ведь с упоминания именно этой беседки я начал книгу. Прежде чем описать ее местоположение, бросим взгляд на всю огромную территорию, которую предстояло «окультурить». Главный дом Строгоновых располагался у северной границы имения, ею служила Тосна. От почтового тракта три луча, едва ли не как в Версале, направлялись на юг. Восточным и западными лучами являлись соответственно сохранившиеся до наших дней Тарасовский и Церковный проспекты.

Самый дальний южный объект – Жаровское озеро, к нему и вел вдоль главного канала на протяжении примерно трех километров Средний проспект. Ближе к восточному лучу в холмистой, возвышающейся над центральной частью имения местности, на равном удалении от деревень Тарасова и Пялья, было решено устроить видовую площадку для обзора усадьбы, даже «усадбищи», состоящей из парка и грандиозного дома, замка, дома-дворца, как назовут его современники.

Е. Есаков представил на своей акварели главный вид (от Искусственной руины) на марьинскую усадьбу после окончания работ И. Ф. Колодина. На первом плане мост через реку Пялья, справа – Зеленая мыза. Здесь, и на других изображениях, художник опережал время: таким дом стал десятилетием позже

В имении существует место, с которого дом выглядит наиболее привлекательно. Эту точку отметили специальным сооружением – искусственной руиной, представлявшей собой «разрушенную» временем псевдобашню «древнего» готического сооружения, замка или монастыря, намеренно сделанную кривой с фрагментами осыпавшейся штукатурки, с полувидимыми окнами, заросшими вьюнком. Павильон, где могло поместиться незначительное число мечтателей и искателей приключений, должен был создавать контраст с «правильностью» классической архитектуры дома, возведенного несколькими годами позже.

«Рюина», как на европейский манер называл сооружение С.П. Лукин, «старила» имение, «рождала воспоминания», веяла тоску, в общем, направляла воображение в данном случае в сторону средневековых, рыцарских легенд, напоминая в то же время о бренности земного существования.

Селиться у «реальных руин» повсеместно стало модным. Хрестоматийный пример – дом Вальтера Скотта, названный Абботсфорд и возведенный в те же годы неподалеку от развалин аббатства Мельроуз в Шотландии. Отсюда название – «брод аббатов», то есть монахов. Не исключено, что ось между домом и руиной в Марьино имела значение для астрономических наблюдений владельцев. Одна из акварелей Ермолая Есакова, изображающая искусственную руину и мост через овраг, показывает фантастической красоты марьинский рассвет, когда солнце подобно золоту заполонило собой все небо.

Замечу здесь, что большой марьинский дом имеет множество точек обзора, создающих весьма различное представление о величине здания. Так, находясь прямо против него на противоположном, чужом, берегу Тосны, здание кажется относительно небольшим двухэтажным строением.

Множество рек, речушек, ручьев и оврагов превратило Марьино в своего рода «музей мостостроения», столь многочисленны и разнообразны были построенные здесь переправы. Неподалеку от Руины располагался один из самых интересных – Чертов мост, переброшенный через овраг. Мы видим его на акварели Ермолая Есакова, и он напоминает нам по своей конструкции тот, что спроектировал Андрей Воронихин на мызе Мандуровой (Строгоновской даче).

Проект Руины

Архитектор оставил только эскиз, не позволяющий судить о деталях конструкции. В одном из марьинских альбомов хранится уникальный чертеж длиной в две сажени, показывающий подобное сооружение. Однако все три изображения моста разнятся между собой, и потому автор Чертова моста остается неизвестным.

Проведенные в имении земляные работы не имели прецедентов в российской усадебной практике. Строгоновы никогда не экономили в вопросах престижа. Если они решались на какое-либо художественное предприятие, то желали иметь самое лучшее – такое, чтобы можно было показать самому взыскательному знатоку из любого конца Европы, законодательницы мод. Работали, судя по всему, пленные французы (для них, в первую очередь, возможно, предназначался упомянутый Лукиным лазарет – № 4 по его списку). В результате заново сформировали и подкрепили оползавшие во время разливов берега реки Пяльи.

Почтовая дорога от московского тракта на запад вдоль Тосны при прежних хозяевах в Тарасовой располагалась много ближе к реке, а далее, пересекая парк, она шла напрямую в Андрианово. Теперь ее перенесли южнее, подальше от берега, для того чтобы спасти от затопления и значительно увеличить площадь основного, английского, парка (его площадь довели до 20 десятин). В месте, где находилась мель, требовался мост, способный выдержать тяжелую императорскую карету. Ведь Строгонова желала видеть монарха у себя в гостях! С тех пор бывший почтовый тракт на участке Тарасова-Андрианово огибает парк, отмечая его западную границу. Ширина дороги в самой Тарасовой, как особо отмечает Лукин, после работ достигла 8 саженей, что, вероятно, отвечало стандартам того времени.

План имения до Строгоновых

Был разработан маршрут въезда в имение, потребовавший устранения прежнего парадного круга, а также сноса некоторого количества тех крестьянских домов, что вместе с пахотной землей располагались между церковью и Поваренным ручьем.

В качестве «компенсации» в Тарасовой построили новые, образцовые, крестьянские дворы, распланированные и построенные по проекту профессионального архитектора (И.Ф. Колодина?) наподобие деревни Глазово близ Павловска. Она появилась на окраине парка императрицы Марии Федоровны в 1797–1799 годах и перестроили ее по проекту Карло Росси в 1815 году.

Глазово представляет собой первый пример использования мотивов русского народного зодчества в архитектуре XIX века. Вначале это было небольшое селение из нескольких дворов с традиционной для русских деревень линейной планировкой по обе стороны вдоль парковой дороги (в настоящий момент Луговая улица поселка Тярлево). Главная улица, устроенная Росси, в плане образует круг правильной геометрической формы диаметром около 230 метров. В центре круга устроен пруд также круглой формы диаметром 15 метров. Название, вероятно, связано с формой плана деревни, он выглядит как широко раскрытый глаз: пруд напоминает зрачок, газон вокруг него – зеленую радужную оболочку, Круговая улица – веки, парковые дороги – ресницы, Славянская (Нововесинская) дорога – бровь.

Колодин. План деревни Тарасова

Усадьбы состояли из замкнутого двора, образованного большим «Г»-образным в плане главным жилым домом-избой с хозяйственными постройками со стороны двора и с малым лицевым флигелем, и огорода. Прототипами для них послужили реальные крестьянские строения в дворцовых деревнях, окружающих Петербург. Бревенчатые дома с двускатными крышами, надворные постройки и ворота, богато оформленные резьбой, вносили черты русского национального колорита в парковый пейзаж.

В 1819 году архитектор О. Монферран, другой ведущий мастер александровской эпохи, создал свой проект избы, в скором времени, в 1823 году, его используют при возведении образцовых деревень (Верхнее Кузьмино, Редкое Кузьмино и Александровка), расположенных между Пулковскими высотами и Царским Селом, а также в увеселительном парке Екатерингоф. Еще одна Александровка, названная так в честь российского императора, чуть позже, в 1826–1827 годах, появилась и в Потсдаме, в данном случае как демонстрация тесных союзнических отношений между Россией и Пруссией.

Ей предшествовало другая «русская деревня» – Никольское, в которой, правда, появился всего один дом, в точности повторявший проект О. Монферрана. Смотрителем этой «избы» стал русский придворный кучер прусского короля, выглядевший в традиционной одежде настоящим живым стаффажем[239]239
  Борисова Е. «Русские избы» эпохи романтизма в Германии и России // Пинакотека. №№ 10–11. С. 50–55.


[Закрыть]. Подобная характеристика вполне может быть отнесена к крестьянам, нарисованным Е. Есаковым. В настоящий момент можно утверждать, что ранее Монферрана (или одновременно) какому-то петербургскому архитектору поручили устроить подобную «затею» и для графини Софьи Владимировны, чтобы украсить вид Марьино.

О. Монферран. Проект избы

Проект грота

Тарасова, как и ряд других деревень Строгоновой – Усадище, Острецова, Сидорова, Андрианово, Рублево, – издавна выстроились на правом берегу Тосны, река служила северной границей владения и играла роль главной коммуникации, прежде всего, для сплава леса – основного продукта здешних мест. Лишь две деревни Строгоновой, Авати и Новинка, находились на левом берегу Тосны. Усадеб в Тарасовой было немного – всего семь и едва ли их обитатели сидели постоянно в шелковых цветных рубахах, как они представлены на акварели Ермолая Есакова, но с тех пор Тарасова, почти буквально нависающая над западной частью парка из-за прихоти рельефа, стала крестьянским, или русским, «лицом» имения, которое со временем стремилось стать все более национальным.