Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

Слащев, может, и был самодуром, но он держал Крым, и держал очень удачно. Я думаю, что он уверил большевиков, что у него были гораздо большие силы, чем в действительности.

Он вдруг атаковал с Арабатской Стрелки Геническ, захватил его и вышел в тыл красным на Сиваше, затем так же быстро ушел. Я ни на минуту не думаю, что он собирался наступать, это был просто маневр, чтоб напугать большевиков. Мне очень жалко, что я никогда не видел Слащева.

Тем временем вдруг было объявлено, что назначен новый главнокомандующий генерал Махров284284
  Махров Петр Семенович, р. 1 сентября 1876 г. в Тамбове. Из дворян. Виленское пехотное юнкерское училище (1897), академия Генштаба (1907). Генерал-майор, генерал-квартирмейстер штаба Юго-Западного фронта. В 1918 г. служащий Донского кадетского корпуса. Во ВСЮР с 21 февраля 1919 г. начальник военных сообщений Крымско-Азовской армии, с 3 апреля 1919 г. в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, с 18 августа по октябрь 1919 г. начальник военных сообщений Кавказской армии, затем генерал-квартирмейстер штаба Главнокомандующего ВСЮР, представитель в Северо-Западной армии, с 24 марта по 11 мая 1920 г. начальник штаба Главнокомандующего ВСЮР и Русской Армии, с 16 июня 1920 г. представитель Главнокомандующего при польском правительстве. Генерал-лейтенант (10 июня 1920 г.). В эмиграции в Польше и во Франции. Умер 29 февраля 1964 г. в Канне (Франция).


[Закрыть]. «Махров? Кто такой Махров?» – был вопрос у всех на устах. Слухи ходили, что он раньше был у барона Шиллинга, другие говорили, что он командовал какой-то частью под Деникиным. Во всяком случае, с его появлением хаос прекратился. Частям были отведены стоянки. Была сделана перепись всего существующего вооружения и амуниции. Скоро вышел приказ от Махрова, что он послал делегацию к барону Врангелю, прося его принять высшее командование.

Я остановился опять у Софии Дмитриевны Мартыновой, где были и Николай Татищев, и Димка Лейхтенбергский.

В это время произошло совершенно невероятное какое-то восстание в Крыму. Кто эти люди были и за что они стояли, никто наверняка не знал. В Ялте пошли слухи, что кто-то в Симферополе объявил морского капитана герцога Лейхтенбергского285285
  Князь Романовский, герцог Лейхтенбергский Сергей Георгиевич, р. 4 июля 1890 г. в Петергофе. Старший лейтенант 2-го Балтийского флотского экипажа. Во ВСЮР и Русской Армии. Капитан 2-го ранга. В эмиграции в Италии. Председатель Русского собрания в Риме, после 1945 г. почетный председатель Русского Национального Объединения. Умер 16 декабря 1974 г. в Риме.


[Закрыть] – царем! Кто это мог быть и почему Лейхтенбергского, никто не понимал. Это было так смешно тем, кто его знали, что никто это серьезно не принял. Я этого Лейхтенбергского не знал. Вдруг к его имени прибавилось другое, какого-то Орлова286286
  Орлов Николай Иванович. Симферопольская гимназия, Варшавский ветеринарный институт (не окончил). Штабс-капитан 60-го пехотного полка. В декабре 1917 г. командир офицерской роты Крыма, летом 1918 г. председатель Общества взаимопомощи офицеров в Симферополе, сформировал Симферопольский офицерский батальон, затем командир 1-го батальона Симферопольского офицерского полка. Весной 1920 г. поднял мятеж против командования в Крыму. Расстрелян красными в Симферополе вместе с братом Борисом в декабре 1920 г.


[Закрыть], говорили, что полицейского начальника.

В Ялте всю эту орловско-лейхтенбергскую историю приняли за шутку, когда вдруг появились «орловцы» в горах со стороны Массандры. Паника охватила ялтинскую комендатуру. Войск в Ялте не было, так что пришлось мобилизовать всех военных, известных комендатуре, которые были в отпуску.

Мы, как видно, не были им известны, и нас никто не тревожил. На набережной построился отряд человек в сто из офицеров и солдат, и они пошли по направлению на Массандру. В то же время из Севастополя пришла вооруженная яхта «Алмаз» и открыла огонь из своих 4,7-дюймовых орудий по долине, поднимающейся над Массандрой. В Ялте была слышна трескотня винтовок, которая вместе с обстрелом «Алмаза» продолжалась часа два, потом все затихло.

Все это была какая-то бутафория. Мы скоро после этого все трое уехали в Кьянлы, где формировался эскадрон. Мой приезд был встречен полковником Гедройцем совсем не радушно. В его глазах я был связан с «мятежником» Жемчужниковым. История Жемчужникова в Крымской и будто бы мятеж, который его спас от военного суда, Гедройц объявил позором всего эскадрона. Все, бывшие в Крымской, теперь здесь были в опале.

К счастью, появился Петр Арапов, который встал после сперва брюшного, потом сыпного тифа. Гедройц побаивался Петра по той причине, что тот был племянником Врангеля, а Врангеля он очень боялся.

Наконец в Севастополь приехал Врангель и взял на себя главное командование. С его приездом все повеселели. Все больше и больше солдат вставали от тифа. Наш эскадрон пополнился, но лошадей, конечно, не было. Эскадрон в 150 шашек, под командой полковника Топтыкова, с ротмистром Германом Стенбоком287287
  Граф Стенбок-Фермор (Стенбок) Герман Германович. Пажеский корпус (1916). Офицер л.-гв. Конного полка. Во ВСЮР и Русской Армии; в мае 1920 г. ротмистр в эскадроне л.-гв. Конного полка. Ротмистр (полковник). В эмиграции в Турции, Югославии (на 1938 г. представитель полкового объединения в стране), затем в Англии. Умер 1 мая 1977 г. в Оксфорде.


[Закрыть], штабс-ротмистром Араповым, поручиком Татищевым и корнетами Лейхтенбергским, Артамоновым и Мошиным288288
  Мошин Сергей Алексеевич, р. 20 января 1898 в Москве. Реальное училище. В Добровольческой армии; с 1 ноября 1918 г. в отряде генерала Кирпичева, затем в 8-й конной батарее, с августа 1919 г. в дивизионе л.-гв. Конного полка в Сводно-гвардейском кавалерийском полку. В Русской Армии в Гвардейском кавалерийском полку. Награжден Георгиевским крестом 4-й ст. Дважды ранен до эвакуации Крыма. Корнет (с начала 1920 г.). В эмиграции в Югославии. Служил в Русском Корпусе. Военно-училищные курсы (1944). Лейтенант. Протодьякон, с 1948 г. в Аргентине, затем в Бразилии. Умер 27 мая 1965 г. в Сан-Паулу (Бразилия).


[Закрыть] погрузился в поезд на Джанкой. Оттуда в пешем строю пошли на Магазинку и оттуда на Сиваш.

Мне это было очень приятно. В эскадроне теперь были люди, которых я знал со времен до Британ, знал и всех офицеров, и многих, которые были в Лубнах. Дух эскадрона был очень высокий. С нами шли и желтые, и синие кирасиры, которых мы знали. Нас великолепно снарядили. В нашем полку были и эскадроны 2-й гвардейской кавалерийской дивизии. Единственно, чего не хватало, это наших батарей, у них были орудия, но не было снарядов. Весь полк был спешенный.

Наша дивизия теперь была совершенно иначе сформирована, чем раньше. В нее входили 1-й сводный полк, кажется, в нем были эскадроны 2-го Павлоградского гусарского289289
  2-й гусарский Павлоградский полк. Полк Императорской армии. Возрожден во ВСЮР. 18 сентября 1919 г. дивизион полка был сформирован из Саратовского конного дивизиона. Прикомандирован к Астраханской казачьей дивизии. К 5 октября 1919 г. насчитывал 94 сабли. В октябре 1919 г. входил в 1-й Кубанский корпус. С 16 апреля 1920 г. эскадрон полка входил во 3-й, с 8 августа 1920 г. – во 2-й, с 22 августа 1920 г. – в 4-й кавалерийский полк.


[Закрыть], 2-го Курляндского уланского290290
  2-й уланский Курляндский полк. Полк Императорской армии. Возрожден во ВСЮР. С 16 апреля 1920 г. эскадрон полка входил в состав 1-й кавалерийской дивизии.


[Закрыть], 2-го Псковского драгунского, 11-го Изюмского гусарского291291
  11-й гусарский Изюмский полк. Полк Императорской армии. 3 его офицера участвовали в 1-м Кубанском («Ледяном») походе в 1-м кавалерийском дивизионе. Возрожден во ВСЮР. Изюмские гусары одно время состояли в 1-м конном полку, с 27 мая 1919 г. входили в состав сформированного Сводно-гусарского полка, где в июле 1919 г. были представлены 3 эскадронами (в октябре 1919 г. Изюмский дивизион отдельно состоял при 1-й кавалерийской дивизии). С 16 апреля 1920 г. эскадрон полка входил в 3-й кавалерийский полк. В эмиграции полковое объединение издавало машинописный журнал «Жизнь изюмских гусар» (по декабрь 1965 г. – 70 номеров; редактор – ротмистр К.Н. фон Розеншильд-Паулин).


[Закрыть], 11-го Чугуевского уланского292292
  11-й уланский Чугуевский полк. Полк Императорской армии. Возрожден в Добровольческой и Донской армиях. Эскадрон полка был сформирован в декабре 1918 г. в составе Сводно-кавалерийского полка Добровольческой армии Одесского района (с 1 мая 1919 г. преобразованного в 3-й конный полк). Сформированный в Донской армии собственный полк в конце сентября 1919 г. включен в ее Сводную кавалерийскую дивизию. С 16 апреля 1920 г. эскадрон полка входил во 2-й кавалерийский полк.


[Закрыть] и еще какой-то эскадрон. Во 2-м полку я не знаю, кто был, кажется, полки 8-й и 9-й кавалерийских дивизий. В 3-м полку были эскадроны 10-й и 12-й кавалерийских дивизий. Насколько я знаю, даже тогда они были на лошадях. Полком нашим опять командовал Косяковский и бригадой – Данилов.

Мы стали в окопах на Сиваше. Было непонятно, кто сидел в этих окопах до нашего прихода. Когда мы пришли, никого там не было. Большевики были приблизительно в двух верстах от нас по ту сторону Сиваша. Сиваш сам мог быть преградой. Если ветер дул с запада, то воды в нем почти не было. Дно было покрыто каким-то светло-желтым илом. Он был такой скользкий, что по нему можно было скользить босыми ногами, как на коньках. Но стоять на нем нельзя было. Эта поверхность была только 2 дюйма в глубину, под ней была черная вонючая грязь, в которой утопали, она засасывала.

С западным ветром было бы легко перейти Сиваш, но почему-то большевики не пробовали. Иногда большевики забрасывали нас снарядами. До нашего прихода они, как видно, знали, что нет никого, потому что воронок от снарядов не было.

Никто из нас не знал даже приблизительно, сколько было войск в Крыму. Говорили, что какие-то части были эвакуированы из Одессы. Сколько из Деникинской армии осталось, никто не знал. Петр говорил: «Думаю, у нас тысяч 40, не больше». Мы, во всяком случае, были растянуты довольно жидко. «Фронт» тянулся верст на девяносто. Как Слащев его держал со своими тремя тысячами, совершенно непонятно.

Было очень жарко на Сиваше. Каждый день на той стороне появлялся мираж – белая церковь, белая ветряная мельница и несколько белых домов, но в действительности там было только два дома.

Через бинокль были видны на той стороне довольно большие части, которые открывали огонь, когда мы купались или скользили по илу. Но стреляли плохо. У многих из нас отчего-то были нарывы на ногах и спине. Играя, сбросили кого-то с нарывами с маленького утеса в Сиваш. Он сразу же провалился через ил в черную грязь. Смыть ее было нечем, соленая вода только оставляла соль. На следующий день его нарывы стали исчезать, и через два дня они пропали. Тогда все стали себя мазать черной грязью, у кого были нарывы, у всех пропали. После купания в Сиваше ходили на хутор, версты четыре, где был артезианский фонтан и пруд.

Посередине Сиваша были островки, покрытые лозняком. Туда доходили и красные, и наши дозоры. Только раз ночью мы оказались на одном островке с красными и захватили двух пленных. Они говорили, что Таврия кишела красными войсками.

Врангелевское наступление

Раздумывая о том, что случилось в 1920 году, я теперь не могу себе представить, какие надежды мы могли иметь на удачу. Мы были в положении гораздо худшем, чем при Деникине. Мы были закупорены, как в бутылке, в Крыму. Надежд на снабжение снаружи уже не было. Ни англичане, ни французы не интересовались свержением большевиков. Местного снабжения у нас никакого не было. Войск, тысяч 40, в лучшем случае 50, было мало, чтоб разбить теперь уже довольно хорошо организованную Красную армию. На что же мы надеялись?! Я теперь не знаю.

Тем не менее дух войск был хороший, во Врангеля верили. Помню, говорили тогда, что, может, будет восстание на Дону и Кубани. Если бы мы тогда подумали серьезно: как же это могло случиться? Уже при Деникине кубанцы «самостийничали». Какие-то дураки уверяли их, что они не русские, а отдельный народ. Что это значило? Они, как и все русские, были смесью славян, варягов, литовцев, татар и т. д. Как и украинцы – никогда не были независимыми: были и под татарами, и под турками, и под литовцами и поляками и, наконец, вернулись к России.

Донцы, с другой стороны, были очень горды быть русскими. Они были действительно русскими, независимыми, гордыми, лихими. Они бунтовали против русского правительства, как бунтовали новгородцы и псковитяне, но это была местная междоусобица. На донцов всегда можно было положиться, когда грозили враги. Может быть, и тогда можно было ожидать их помощи, но положение их было корявое. У них тоже не было арсеналов.

На крестьян тогда уже трудно было надеяться. Крестьяне многих губерний всею силою поддержали Деникина, но он их подвел. Большевики с ними расправились. Рискнуть второй раз они вряд ли бы посмели.

Большинство пополнения Деникинской армии было из пленных. Теперь у красных была такая большая армия, что они могли выбирать части, которые бы не так легко сдавались. На что же мы все-таки надеялись? Не знаю.

Была очень жаркая ночь. Я долго не мог уснуть, лежа на бруствере окопа. Пришел Петр Арапов и растянулся рядом. Мы часа два философствовали о разных вещах. Петр пошел проверить дозоры, а я заснул. Помню, как сейчас, сон. Было яркое небо, светило солнце, и мы колонной входили в Москву. Колокола всех церквей звонили, и толпы людей по обе стороны дороги приветствовали нас криками «Ура!». Вел наш полк не Косяковский, а Девлет-Кильдеев. Нас засыпали цветами…

Вдруг я почувствовал, что меня кто-то трясет. Я поднялся и широко раскрыл глаза. Небо против нас было красное, и иногда сверкали точно какие-то звездочки. Стоял гул.

Надо мной стоял Петр.

– Что это такое? – спросил я удивленно.

– Это наши лупят.

– Откуда у нас снаряды взялись?

– Не знаю. Наверное, мы в наступление перешли. Вероятно, и мы двинемся через час.

Петр был прав. Приблизительно через час мы двинулись вдоль Сиваша по направлению к Перекопу. Стало светать, эскадроны шли бодро; я шел рядом с Петром.

– Что ты думаешь, Перекоп уже перешли?

– Перешли.

– Что же мы будем делать?

– Мы оттуда веером пойдем, к Днепру.

За нами тянулись кавалергарды, кирасиры и остальные эскадроны полка. Гул справа продолжался. Вышли на перешеек. Дух у всех был настолько повышенный, что никто не заметил, как мы прошли сорок с лишним верст, и никто не устал. Полевые кухни нас кормили только похлебкой, и никто не ворчал. К вечеру прошли через пролом сквозь вал и вышли в степь. Впереди нас лежал хутор.

За валом в первый раз увидел «танк». Он стоял обгорелый, с открытой дверью. Как видно, трехдюймовый снаряд ударил его. Все внутри выгорело, и были обгорелые тела команды. Шагах в 500 спереди была красная трехдюймовка, полувкопанная и разбитая снарядом, кругом нее лежала перебитая команда. Наверное, это орудие разбило танк. Тут повсюду были окопчики с проволочным заграждением, но неглубокие, и, очевидно, наша артиллерия пристрелялась, потому что почти все окопы и заграждения были разбиты, и воронки были глубже окопов.

Я был послан вперед в хутор с пятью солдатами, вроде дозора. Никто не ожидал там красных, но на всякий случай нужно было быть начеку. Еще издали были видны наши танки, которые стояли в тени фруктового сада. Многие хутора тут, как и в Крыму, принадлежали молоканам-немцам, которые приехали сюда в начале прошлого века. Все они обрусели, хотя еще говорили дома каким-то ломаным немецким языком. Этот хутор принадлежал русским.

Мы нашли в доме старика, его невестку и двоих детей. Они все заливались слезами, и я сперва не мог понять, что случилось. Наконец добился от старика. Сын его ушел в Крым с белыми. Два месяца тому назад какой-то коммунистический полк основался в хуторе. Ушли только вчера. Хотели взять старшего внука с собой. Ему было 12 лет. Он скользнул и спрятался. Они его нашли и при матери пристрелили.

Меня ничто к этому времени уже не удивляло, но это меня потрясло. Мальчик лежал у сарая с разбитой головой. Мы его похоронили.

Четыре танка с командами моряков Черноморского флота стояли под деревьями. Они, оказывается, с марковцами штурмовали вал и встретили сильное сопротивление. Говорили, что большевики отступили на Чаплинку и что там идет сильный бой.

У меня карты Таврии не было, и я понятия не имел, где это было. Думаю, что и командование наше было тоже в тумане. Уже стало смеркаться, когда весь полк расположился в большом фруктовом саду. Какой-то эскадрон ушел в сторожевое охранение. Перед тем как заснуть, я поговорил с Николаем Татищевым. Если он и не знал, что происходило, его живое воображение всегда описывало картину, точно он главнокомандующий. Он меня уверял, что наутро мы прижмем красных к Днепру и уничтожим.

У него единственного был фотографический аппарат. Он снимал все интересное, у меня были замечательные его снимки, но, к несчастью, у меня их украли в Константинополе.

На рассвете степь, которая поднималась перед нами как колоссальная подкова, пришла в движение. Мы сперва думали, что это наши наступали цепью на восток. Была сильная трескотня пулеметов, гремела откуда-то артиллерия.

Мы вступили и сразу же рассыпались в цепь. Минуту спустя мотоциклист появился на горизонте справа и под сильным огнем зигзагами старался выскочить из-под обстрела. Через несколько минут и мы оказались целью артиллерии и пулеметов. Цепь, которая сперва двигалась на восток, повернулась на нас. Расстояние между ними и нашей цепью становилось все меньше и меньше. Я помню, как у меня в голове вертелся вопрос: что случится, если мы встретимся? У нас были только карабины без штыков, у красных – штыки.

В этот момент над нашими головами вдруг раздался непривычный гул: «Уух… уух… уух» – и среди красной цепи поднялись невероятные фонтаны черной земли. Они на вид поднимались на 80—100 футов в воздух и превращались в колоссальные грибы.

Я повернулся посмотреть назад, откуда они летели, и увидел броненосец «Генерал Алексеев»293293
  «Генерал Алексеев». Линейный корабль Черноморского флота. Бывший «Император Александр III», переименованный при большевиках в «Волю» (с 25 сентября 1919 г. – «Генерал Алексеев»). Возвращен англичанами русскому командованию 4 октября 1919 г. и полностью приведен в боевую готовность к началу 1920 г. Входил в состав 1-го отряда судов. В июле участвовал в операции под Очаковом. С ноября 1920 г. – в составе 1-го отряда Русской эскадры. Эвакуирован в Бизерту. Командир – капитан 1-го ранга Борсук.


[Закрыть], лежащий в бухте. По очереди тявкали его 12-дюймовые орудия. Блеск и дым после каждого выстрела. Красные цепи покачнулись и побежали. Пули продолжали свистеть над головами, но уже меньше. И артиллерия их тоже притихла. Перед нами вдоль фронта проскакал Косяковский с вестовым, держа полковой значок – большой белый флаг с алым квадратом в углу.

Мы продолжали наступать на север, но большевиков уже не было. К полудню мы остановились. В первый раз я увидел план поселения времен Потемкина. История почему-то всегда посмеивается над Потемкиным, над его так называемыми «потемкинскими» городами, деревнями, хуторами, которые были будто бы бутафорией, чтобы произвести впечатление на Екатерину. Может быть, часть их и была бутафорией, но он привез эмигрантов из Вюртенберга и из Центральной России (вероятно, тех казенных крепостных, которых Екатерина освободила в пример собранному ею Всероссийскому собранию; она поручила ему освобождение крепостных, но собрание, проработав два года, 1766—1767-й, выработало более 1500 разных планов, да на том и заглохло). Во всяком случае, Потемкин заселил всю Таврию по выработанному им плану. Степь была разбита на участки, приблизительно по 1000 десятин, и хутора были расположены по линиям в шахматном порядке. Когда появились большие деревни, как Старые Серагозы, Агайманы, Феодоровка, Лихтенталь и т. д., я не знаю. Земли было масса, все чернозем, и жители в Таврии были невероятно богаты. Дома у них были прекрасные, повсюду электричество, почти у всех хуторян были автомобили. В Центральной России только самые большие помещики могли жить так, как жили эти хуторяне. Пшеница и баштаны дынь и арбузов объясняли часть этого богатства, фруктовые сады, даже в наше время, там были невероятные. Такого качества яблок, груш и других фруктов я нигде не встречал, они, наверно, приносили им большие доходы. Вероятно, было и великолепное скотоводство, которого мы уже не видели, красные угнали почти весь скот. Постройки были замечательные. Чем ближе к Днепру, тем было больше виноградников. Теперь, однако, почти ничего не было засеяно, фрукты висели на деревьях и гнили на земле, никто садами не занимался.

Большевики встречались все реже и реже, мы повернули на юго-запад и часам к пяти вошли в деревню Колончак. Тут уже были два эскадрона 2-й кавалерийской дивизии на лошадях. Мы их не знали, говорили, что их эвакуировали из Одессы. Командовал дивизией генерал Морозов.

Я никак не мог понять, как они туда, в Колончак, попали, мы их на Перекопе не видели. Солдаты рассказывали, что они перешли через Каркинитский залив будто бы вброд. Мы им не поверили, думали, что они втирали нам очки. Переход был более 30 верст. Но они настаивали, что ветер дул с востока, что воды, как в Сиваше при западном ветре, не было и что они шли по пескам. Если это было правдой, то это была невероятная история, точно как пушкинские тридцать три богатыря, «расплескалось в шумном беге и оставило на бреге»… А ведь я своими глазами видел броненосец «Генерал Алексеев» в Каркинитском заливе, с осадкой на 27 футов. Неужели глубина залива разнилась настолько?

Мы переночевали в Колончаке. Даже тут был слышен гул боя под Чаплинкой. Наутро мы пошли на Большую Маячку. Деревня огромная, но другого рода. Это была настоящая богатая украинская деревня, с мазанками, садами, тополями… В нескольких верстах Большая Каховка и Днепр. Николай Татищев был не прав, Каховка была не деревня, а местечко. В ней были магазины, даже парикмахерская. На набережной большие пятиэтажные склады, зерновые элеваторы и подъемные краны. Население было пуганое и сидело по домам.

Напротив, на высоком берегу, стоял Береславль, красивый издали городок, с церквями и белыми домами. Большевики как будто пропали.

На следующий день дух у всех поднялся. Говорили, что в Большой Маячке мобилизация лошадей, и все были уверены, что нас наконец посадят. Меня отправили с пятнадцатью солдатами в Маячку помогать мобилизации. К моему удивлению, жители приводили лошадей охотно. Платили за них хорошо, но на нашу долю выпало всего 25 лошадей. Мы их привели обратно в Каховку, и оказалось, что они не для нас. Кому их отдали, не помню. «Мы последние, которые получат лошадей, – говорил Татищев. – Мы «привилегированные», Врангель, наверно, издал приказ, чтоб нас поставили в конец хвоста, чтоб никто не думал, что он нас предпочитает».

Был устроен смотр, почему, никто не знал. Мы выстроились на главной улице Каховки, широкой, но не мощеной. Появился какой-то генерал георгиевский со своей свитой. Он был маленький, толстый, про него мы никогда ни раньше, ни позднее не слыхали. Он, как видно, редко сидел на лошади и ехал очень осторожно. Вдруг из подворотни выскочила свинья прямо под ноги его лошади. Лошадь споткнулась, и генерал полетел в пыль перед строем. По строю прошел подавленный смех. Визг свиньи и фырканье офицеров и солдат, пока адъютант поднимал своего генерала, превратили смотр в комедию. Генерал решил смотр кончить и куда-то уехал.

Мы оставили синих кирасир в Каховке и пошли вниз по Днепру, через Малую Каховку, в селение Основа. Нашему эскадрону было назначено охранять Днепр, версты три, как сторожевое охранение. В Основе было всего домов 25, лежащих среди великолепных садов над Днепром. Дома были очень большие, очень удобные, с верандами, великолепно меблированные, с ваннами. У нас бы помещики гордились такими домами. Население было смешанное. Был мсье Бенуа, француз уже третьего поколения, но и он, и его две очень привлекательные дочери говорили хорошо по-французски, два швейцарца, два немца, остальные русские. Все были хорошо образованы. Кормили нас великолепно и принимали радушно.

У них были колоссальные виноградники и фруктовые сады, в особенности абрикосовые. Я квартировался у Бенуа и помню, как извинился, что без позволения сорвал несколько абрикосов и съел. Он на меня посмотрел удивленно и сказал: «Вы ели абрикосы?!» Мы растим их, только чтоб кормить свиней».

Посреди Днепра лежал длинный остров, который был ближе к нашему берегу, чем к красному. Эти острова – а их было несколько на нашем участке – иногда занимались красными как наблюдательные посты. Что они могли наблюдать, я понятия не имею, но, когда там появлялись меткие стрелки, их нужно было выбить.

Решили ночью послать две лодки с солдатами на один из таких островов. Я был во второй лодке, сидел на корме. Была кромешная тьма. Мы отчалили. Лодку впереди не было видно. Сколько времени мы гребли, не знаю, но впечатление было, что мы идем вдоль нашего берега. Вдруг кто-то из солдат прошептал:

– Лодка полна воды.

Я не заметил, окунул руку в лодку – действительно, полно.

– Мы тонем, – прошептал солдат.

Через минуту вода была в двух дюймах от борта. Я попробовал повернуть к берегу, но руль уже не действовал. Я испугался, плавал я очень скверно, да тут еще шашка, револьвер и карабин через плечо. Думаю, мы не больше двадцати шагов от берега, как-нибудь справлюсь. Все солдаты плавают хорошо. Вылезать из лодки не нужно, сама пошла ко дну. Мы все поплыли к берегу. Казалось, берег рукой подать, а его все нет. Страшно испугался, шашка цепляется за ноги. «Святой Николай, выведи!» Берег должен быть тут. Но его нет. Только надежда, что каждую минуту ноги ударятся о дно, держала меня. Показалось, что я плыл по крайней мере 20 минут, когда наконец рука ударила в камыши. Я опустил ноги, они тронули дно. Я выкарабкался. Тут уже сидели солдаты.

– Спасибо, святой Николай, что спас!

– При чем тут святой Николай? – спросил кто-то.

– Как – при чем? Я больше двадцати шагов никогда не плавал, и то голым.

– Эй, братец, врешь, ты только что проплыл больше ста шагов.

– Ста?! Так недаром я святого Николая благодарю, если бы я знал, то как камень ко дну пошел бы.

Дня через два, не подумав, я невероятного дурака свалял. Многие из наших купались. Мы с Аверченко взяли лодку и поплыли к концу нашего острова. Зачем, я сам не знаю. По крайней мере, на этот раз мы были голые. Обогнули остров. Вдруг слышим, кто-то кричит с другой стороны Днепра. Мы стали прислушиваться. На песке вдали стоит фигура.

– Это какой-то мальчишка! – говорит Аверченко.

Не слышно, что он кричит. Я, как дурак, повернул лодку к красному берегу. Никого там, кроме мальчика, не видно. Мы подошли поближе. Мальчик кричит, что он из Маячки, подводу его реквизировали, хочет домой. Мы подошли поближе. Кричу ему:

– Ты плаваешь хорошо?

– Хорошо!

– Плыви тогда!

Он бросился в воду. Только тогда я заметил, что человек шесть бегут по мели в нашем направлении, и понял мою глупость. Мальчишка плыл, мы шли ему навстречу и наконец подобрали. В этот момент красные открыли огонь. Я пересел рядом с Аверченко, взял одно весло, и мы зигзагами пошли обратно. Пули шлепали в воду вокруг нас, и две или три ударили в лодку. К счастью, наши на берегу схватили карабины и стали стрелять. В конце концов красные ушли.

Я вообразил, что мы герои, спасли мальчика, но, когда мы причалили, там стояли Андрей Стенбок и Петр Арапов и сейчас же разнесли меня на все четыре стороны. Слава богу, они Аверченко не винили. Петр на меня кричал:

– Я знал, что ты дурак! Что ты думал – тебе Георгия за это дадут? Где твои мозги? Выбили под Британами? – и т. д. и т. д.

Было очень стыдно быть так обложенным перед всеми, но, к счастью, Петр скоро успокоился и даже извинился, что так меня обкладывал.

Во всяком случае, через два дня все это было забыто, потому что нас срочно вызвали в Каховку. Мы прошли форсированным маршем 18 верст, не зная, что случилось.

Это было 17 июня 1920 года. Мы пришли в Каховку в 3 часа пополудни. Было совершенно тихо. Последние две версты шли открытым полем. Обыкновенно там, где дорога была видна с того берега, большевики открывали артиллерийский и пулеметный огонь, но на этот раз никто на нас внимания не обратил.

Это затишье продолжалось недолго. Я только пошел к парикмахеру постричься и побриться, как вдруг загремели красные пушки. Откровенно говоря, я больше боялся, что парикмахер мне перережет горло: каждый раз при разрыве снаряда он подскакивал и два раза уронил бритву.

Когда я вернулся к эскадрону, все сидели на тротуаре, спиной к домам, и Николай Татищев все бегал от одного снаряда к другому, стараясь снять фотографию разрыва. Он все опаздывал. Снаряды посвистывали над нашими головами или падали за нашими спинами. У большевиков, кроме полевых батарей, которых было пять, наши эксперты их насчитали, было две батареи шестидюймовых гаубиц, по три орудия, одна с каждой стороны Береславля, и одна восьмидюймовая, тоже в три орудия.

Мы стояли разговаривали, как вдруг тяжелый снаряд запшикал над нашими головами. Всё в один момент: разрыв снаряда, из подворотни вылетела визжащая свинья и полет в нашем направлении балки, верхушки ворот. На фотографии потом вышла замечательная картина – часть дома, фонтан пыли, в котором летели какие-то куски, на переднем плане свинья с торчащими вверх ушами и поперек на откосе бочка.

Мы сидели и сидели, не понимая, зачем нас вызвали. Бомбардировка продолжалась несколько часов. Пришел ротмистр Кожин, синий кирасир. Оказалось, что кирасиры растянулись где-то по набережной в складах и других постройках. Мы были просто резерв, в случае, если большевики решат переправляться. Петр не мог понять, отчего бы красные выбрали Каховку для переправы. Река тут была очень широкая и открытая. Кожин говорил, что через бинокль ни одной лодки видно не было. С другой стороны, в Малой Каховке, налево от нас, были широкие плавни. Там были желтые кирасиры и части Марковской пехотной дивизии, которая стояла выше по Днепру. В Малой Каховке была дорога, которая спускалась на плавни, и там был отведенный на ту сторону понтонный мост. Кожин говорил, что с четвертого этажа склада было видно, как красные батареи против Малой Каховки лупили по плавням.

У нас снарядов было мало, за Малой Каховкой в лесу стояла гвардейская пешая полевая батарея, которая молчала. Других батарей, очевидно, не было.

К вечеру бомбардировка Каховки прекратилась. Подошли полевые кухни, и мы поужинали. Как только стемнело, полуэскадрон Андрея Стенбока отправили на смену синим кирасирам, а наш полуэскадрон Арапова пошел через Каховку занять сторожевое охранение на утесе на север от Каховки.

Ночь прошла спокойно. Было достаточно светло, чтобы видеть вверх по Днепру. До девяти часов утра ничего не случилось. Уже было очень жарко, и я, взяв две фляги, спустился с утеса наполнить их водой. Когда я карабкался обратно, красные вдруг по мне открыли огонь. Я испугался и полез скорее, и тут пуля хватила в низ одной из фляжек, и вода вся вытекла. Когда я вернулся, это развеселило всех. Но я второй раз не полез.

В этот момент кто-то заметил, что за версту выше нас появились на той стороне лодки. Мы не знали точных позиций 3-го Марковского полка294294
  3-й Марковский полк (3-й офицерский генерала Маркова полк, с апреля 1920 г. 3-й генерала Маркова пехотный полк). Сформирован 3 октября 1919 г. в Харькове на базе офицерского кадра 9-й роты Марковского полка. Входил в состав 1-й пехотной, с 14 октября 1919 г. Марковской дивизии. Имел 3 батальона по 120—130 штыков в роте, причем в каждом батальоне одна рота была офицерской. На 5 октября 1919 г. насчитывал 618 штыков при 24 пулеметах, на 12 декабря 1919 г. – 550 штыков и 60—100 сабель в конной сотне, в конце декабря осталось около 300 (в ротах по 4—6 человек). В середине марта 1920 г. в Крыму насчитывал 350 штыков при 12 пулеметах (3 батальона), к 30 июля – 400 штыков, в конце августа – 500 штыков; в начале октября в ротах было по 30—40 человек при 4—5 офицерах, в конце месяца, после отхода в Крым, полк насчитывал 300 штыков. При отступлении в первую декаду ноября 1919 г. потерял до 500 человек, в Крыму при штурме Перекопа 3 апреля 1920 г. один 3-й батальон полка потерял 42 человека. Командиры: полковник А.С. Наумов (сентябрь—октябрь 1919 г.), капитан А.С. Урфалов (врио, октябрь – 1 ноября 1919 г.), капитан В.Е. Павлов (врио, 1—21 ноября 1919 г.), капитан М.Ф. Савельев (21 ноября 1919 г. – март 1920 г.), капитан (подполковник) А.С. Урфалов (март – 8 августа 1920 г.), подполковник Д.П. Никитин (8 августа – начало октября 1920 г.), подполковник П.Я. Сагайдачный (с начала октября 1920 г.). Командиры батальонов: капитан В.Е. Павлов, капитан Космачевский, подполковник П.Я. Сагайдачный, подполковник Чибирнов, капитан Стрелин. Командиры рот: поручик Семенюшкин, поручик Сергеев (убит), штабс-капитан Ткаченко (убит) и др.


[Закрыть]. Петр перестроил наш полуэскадрон так, чтобы мы могли открыть огонь по лодкам, и послал меня обратно в Каховку, в штаб, который сидел в одном из складов, спросить, где марковцы. Петр предложил подвести полуэскадрон ближе к переправе.

Я только что отошел от наших, как вдруг большевики открыли ураганный артиллерийский огонь по Каховке. Петр мне крикнул:

– Смотри не попадайся под снаряды!

Но мне посчастливилось. Большевики почему-то лупили тяжелыми по задней части Каховки, а полевыми по набережной. Нигде около меня не разорвался ни один снаряд. Я повернул в улицу, которая вела к набережной. Тут была совсем другая картина. Приходилось карабкаться через груды кирпичей, балок и разбитого стекла. Я ни души не видел. Прошел вдоль полуразрушенной кирпичной стены к воротам большого склада. Около ворот стоял часовой, синий кирасир.

– Что, штаб тут? – крикнул я через гул рвавшихся снарядов и раскатов с той стороны.

Часовой кивнул и показал четыре пальца. Я вошел во двор и поднялся несколько ступенек к двери. Гул и треск заставляли воздух дрожать. На ступеньке я остановился на секунду. Грохот и треск, точно кто-то рвал ситец, и волна воздуха, полная пыли, рванулась из двери, и тут же ворота, через которые я только что прошел, рухнули. На секунду я застыл. Что случилось с часовым? Я бросился обратно к воротам, но часового не было, груда кирпичей и оторванная нога на другой стороне улицы. Я бросился в склад.

Широкая бетонная лестница, покрыта осколками кирпичей. Я побежал, беря две ступеньки зараз. На втором этаже я проскочил мимо двери, когда косяк с треском рухнул на площадку и посыпались кирпичи.

Наконец я добрался до четвертого. В колоссальной комнате я увидел широкую спину генерала Данилова, смотрящего через большую дыру в бинокль, за ним стояли три офицера.

Я пробирался через кирпичи на полу, когда Данилов обернулся к адъютанту и увидел меня.

– А! Волков, что вы тут делаете?

Я быстро доложил, зачем пришел, и прибавил:

– Ваше превосходительство, часовой ваш в воротах убит.

– Наверно? Или ранен?

– Я только ногу его оторванную видел, ваше превосходительство.

Данилов обратился к адъютанту:

– Посмотрите быстро, жив он еще или нет.

Затем повернулся к Днепру и посмотрел вверх по течению.

– Я их уже видел. Передайте Арапову, чтоб он перевел полуэскадрон кругом Каховки, вот, смотрите! – Он сунул мне карту и указал квадрат, на котором было напечатано «Еврейское кладбище». – Вот сюда, 2-й полуэскадрон тут. Скажите, чтоб не беспокоился насчет переправы, это диверсия, с ними марковцы справятся. Атака будет отсюда. – Он указал место между Малой и Большой Каховкой. – Скажите, что красные уже перешли и, вероятно, уже заняли Малую Каховку. Идите осторожно. – И улыбнулся.

Я побежал вниз по лестнице. На дворе встретил адъютанта.

– Боюсь, что наповал. Смотрите, осторожно, хотя от снарядов не укрыться. Валите с богом.

Я побежал, прыгая через груды кирпичей. Снаряд ударил в соседний дом и осыпал меня осколками. Наконец выбрался на главную улицу. Тут снаряды не падали.

В поле пули визжали над головой и шлепали в землю, поднимая маленькие фонтаны черной пыли. Я спустился в долинку. Полуэскадрон был рассыпан на пригорке и скупо стрелял по лодкам, которых я не видел. Петр Арапов стоял, глядя в бинокль.

– Ну что?

– Генерал Данилов приказал, чтобы мы обошли Каховку, вот сюда. – Я указал на карте Петра еврейское кладбище. – Наступают красные из-за Малой Каховки. Про этих не беспокойся, марковцы справятся, это диверсия.

– То, что я говорил с самого начала.

Через несколько минут мы были вне диапазона красной стрельбы. Построились в колонну и пошли вокруг Каховки. До этих пор не было у нас ни одного убитого или раненого.

Вот и длинная стена, огораживающая кладбище. Тут направо от нас оказался второй полуэскадрон. За нами верстах в полутора степь поднималась на гребень, на котором лежал хутор с рощей и фруктовыми садами.

Мы пошли через кладбище к стене на другой стороне и залегли за ней. Она была построена как медовые соты, с пробелами между кирпичами. Пришел Андрей Стенбок, поговорил с Петром, перевел свой полуэскадрон на наш левый фланг. Пришел и Кожин. Синие кирасиры лежали справа от нас во фруктовом саду. У них уже потери были довольно большие. Кожин уселся спиной к стенке рядом со мной.