Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

С самого начала этой жестокой Гражданской войны я уже привык пессимистически относиться к тем или другим настроениям мирного ianaeaiey, среди которого нам приходилось оперировать. Население это в большинстве случаев не могло высказывать своих подлинных чувств и мнений, будучи напугано возможностью обретения неприятностей от обеих враждовавших сторон… Проходили ли через деревню белые или красные – как к тем, так и к другим приходилось относиться с сугубой осторожностью и сдержанностью, дабы не навлечь на себя спустя какой-нибудь день или даже час гнева и мести со стороны противоположной.

Короче говоря, до нашего похода по левому берегу Днепра в составе дивизии генерала Оссовского, я давно уже не верил чувствам, словам и рассказам местных жителей, наученный горьким опытом, вынесенным из предыдущих с ними встреч.

Но, очутившись среди тех деревень и хуторов, о которых мне пришлось только что упомянуть выше, я невольно убедился в неправильности создавшегося у меня мнения о неискренности их мирных обитателей: всюду, где ни проходили наши части среди селений левобережной Украины, крестьяне их встречали с непритворною радостью, переходившею иногда прямо в восторженные овации, об искусственности коих не могло быть и речи… По всему было видно, что наше белое войско являлось для мирных хуторян этой части благодатного края – родным, близким и желанным в противовес той глубокой антипатии, которую все украинцы питали к коммунистам и красной власти…

Почти безостановочно, делая громадные и быстрые переходы, полк передвигался вперед в авангарде дивизии, только изредка устанавливая непосредственную связь с отступавшим противником и вступая с ним в короткие бои, заключавшиеся главным образом в выбивании его заморенных частей из деревень, служивших им приютом для отдыха.

Так наш отряд постепенно подошел к реке Пселу, красивейшему притоку Днепра. На этом месте противник пытался оказать последнее сопротивление нашему натиску, а затем, отойдя на правый берег реки, уже окончательно открыл авангардному кавалерийскому полку и всей дивизии свободную дорогу на Кременчуг.

И здесь я начал переживать незабываемые минуты радости, полные тихого и глубокого очарования… Мне приходилось теперь передвигаться в рядах своей родной части по холмам и равнинам, так хорошо знакомым мне с детства: это был мой родной край, до бесконечности близкий и любимый.

И чем дальше я шел вперед, тем сильнее становилось очарование… Казалось, что мне улыбается каждая хатка, каждый знакомый лесок и пригорок. Ведь было время, когда я носился по всем этим местам беспечным и резвым ребенком, проводил здесь прекрасные дни своей юности, окруженный незабвенными лицами родных и друзей. На каждом шагу передо мною вставали милые картины далекого прошлого, где все было озарено только лучами одного безграничного, тихого счастья… Я видел берега речек, по которым странствовал со сверстниками в поисках хороших мест для рыбной ловли, и чародея-старца Афанасия Карповича, знавшего все лучшие рыбные «кручи» и бравшего меня с собою на целые ночи; я видел поля, среди просторов которых звучали выстрелы моей охотничьей двустволки; издали улавливал привычным глазом очертания усадеб и хуторов, принимавших меня когда-то для часов веселья, радостных и даже первых юношеских увлечений. Одним словом, все это были места, где когда-то я был беззаботно счастлив, как и мог только быть счастлив юноша моего круга, выросший среди ласки и покоя любящей семьи на просторах благодатной Украины… И читателю будет вполне понятно мое волнение, с каким я шел в качестве начальника головного разъезда, исполняя приказание командира полка, мило сказавшего мне на прощанье:

– Ну, поезжайте с богом по вашим родным местам… ведь среди нас нет никого, кто мог бы так хорошо знать здесь каждую тропинку и хату!.. Произведите тщательную разведку деревень и хуторов по другую сторону реки… весьма возможно, что противник там именно устроил свои засады… Не забудьте также, выяснив положение на реке Пселе, разведать местность и вдоль железной дороги Полтава—Кременчуг…

И я, выполняя приказание командира, уходил вперед все дальше и дальше…

Противник тем временем отходил поспешно и беспорядочно, оставляя села и хутора… И вскоре я уже поднимался на хорошо знакомую мне Песчаную гору у самого Кременчуга. Как оказалось, за час до того в город успели проникнуть и разъезды казаков генерала Шифнер-Маркевича, которых я и встретил, спускаясь с горы, когда они преспокойно рыскали по дворам пригорода.

– А где же все ваши остальные станичники? – спросил я одного из этих лихих представителей тихой Кубани. – Где вся ваша бригада с генералом?

– Где бригада? – с некоторым недоумением переспросил симпатичный и расторопный кубанец, задерживаясь у порога какой-то хаты и прикладывая руку к папахе. – А… втягивается в город, ваше благородие… по большому мосту, да в этот самый город, куда вы идете теперь… Наши станичники уже, почитай, собрались на площади и служат молебен.

– Как же вы сюда попали? – спросил я, пораженный таким приятным сюрпризом.

– А с другой стороны… Генерал приказали бригаде налетом захватить железный мост со стороны Крюкова… Мы и захватили, а красные готовили взорвать его… Теперича, значит, уже давно в городе…

Отправив донесение, радостный, я направился дальше, продвигаясь улицами, на которых еще 2—3 часа тому назад хозяйничал противник.

Моя разведка кончилась, и теперь мне со своими людьми приходилось выполнять вторую задачу: подыскать квартиры для постоя своих людей и роты гвардейских сапер, следуя заблаговременно полученному распоряжению полковника Авенариуса.

Вскоре все мои друзья и сослуживцы были уже в Кременчуге, где несколько дней мы были вместе, так как противника преследовала бригада генерала Шифнер-Маркевича, а дивизия была здесь задержана на два дня.

В пламени повстанчества

Лето 1919 года принесло с собою большевикам крупные разочарования.

Окрепшая и значительно разросшаяся к этому времени Добровольческая армия неожиданно перешла в наступление, и под ее напором пали Николаев, Одесса и Херсон, не говоря уже о других, более мелких пунктах этого района, еще недавно занимаемых красными отрядами.

Большевики заколебались и стали поспешно очищать Крым, Таврию и Донецкий бассейн, постепенно переходя в настоящее паническое бегство, бросившее красные армии к днепровским переправам.

Обоими берегами Днепра, оставив позади себя железную дорогу, победоносно шли большие силы Добровольческой армии…

Правым берегом двигался отряд генерала Оссовского, в состав которого входили: 5-я пехотная дивизия, Сводный полк Кавказской кавалерийской дивизии, рота гвардейских сапер и Гвардейский конно-подрывной полуэскадрон. Левым берегом пошли казаки под командою генерала Шифнер-Маркевича, перешедшие впоследствии днепровский мост у посада Крюкова.

Чувствуя за собою непреодолимую силу этих прекрасных добровольческих частей, большевики уходили все дальше и дальше, приходя в полнейшую дезорганизацию и превращаясь в беспорядочные банды, преследовавшие только цели личного спасения.

Вскоре отряды генералов Оссовского701701
  Оссовский Петр Степанович, р. в 1860 г. В службе с 1878 г., офицером с 1881 г. Генерал-майор. В Донской армии и ВСЮР; в ноябре 1918 г. начальник группы войск у Камышина, летом 1919 г. начальник дивизии, с 16 июля 1919 г., в ноябре—декабре 1919 г. начальник 5-й пехотной дивизии, затем Сводно-гвардейской пехотной дивизии. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Генерал-лейтенант (к сентябрю 1920 г.).


[Закрыть] и Шифнер-Маркевича, почти одновременно появившиеся около Кременчуга, стремительно заняли этот большой железнодорожный и промышленный центр, ворвавшись в него почти на плечах убегавших красноармейцев.

Но, заняв Кременчуг, победители-добровольцы не остались в нем «почивать на лаврах» и не приостановили своих дальнейших действий, продолжая стремительно преследовать растерявшегося противника своими передовыми отрядами.

Спасаясь от белых, разрозненные части большевиков бежали по левому берегу Днепра и по двум железнодорожным направлениям на Полтаву и Ромодан—Киев, отмечая свой путь всякого рода бесчинствами и кровавыми расправами с беззащитным населением, попадавшихся на их пути городов и сел.

Положение мирных жителей всего этого края в описываемое время действительно представлялось исключительно трагическим: лишенные всякой связи с крупными центрами, давно не получавшие никаких газет и писем и положительно не знавшие о том, «какому из богов следует молиться», – все эти несчастные люди, среди которых находилось много интеллигенции и бывших офицеров Императорской армии, жили в постоянном страхе перед всякими ужасами, каковые им могло принести ежеминутное вторжение разнузданных и озлобленных своею неудачей большевиков.

Поэтому является вполне понятною та радость, с какою встретилась мирным населением этой области весть о скором приходе добровольцев, которых оно по справедливости считало своими «избавителями», способными вернуть измученным городам и селам желанный покой.

Разбитые большевики бежали, но за ними где-то вдали победоносно шли добровольцы, несшие с собою конец всем невзгодам и ужасам…

И, притаясь в своих забытых всем миром уголках, запуганные жители Украины ждали прихода последних как манны небесной, втайне готовя им торжественные встречи и самый радушный прием, основанные на чувствах неподдельных любви и благодарности.

К этому-то времени и относится, между прочим, один из ужаснейших эпизодов, представляющийся исключительным даже в ряду всех наиболее кровавых картин жестокой Гражданской войны 1919 года…

Эпизод этот произошел в небольшом городке Правобережной Украины, известном по своему славному и историческому прошлому, но с конца XVIII века начавшему постепенно глохнуть и под конец превратившемуся в мирное провинциальное местечко Юга России, укромно скрывающееся в кущах своих садов.

Заслышав о победе добровольцев над большевиками и приближении первых к их оторванному от всего света уголку, жители этого городка, подобно другим, воспрянули духом и стали с нескрываемою радостью готовиться к встрече избавителей.

– Идут, идут белые! – пронеслось по городу. – Довольно мучений и ужасов! Идут добровольцы в фуражках с кокардами и настоящими погонами на плечах! Слава богу!..

Такие радужные вести передавались из уст в уста на каждом шагу, наполняя сердца измученных горожан неподдельным восторгом.

В этом городке проживало немало интеллигенции, бывших чиновников царского правительства и офицеров старой армии, не успевших примкнуть к добровольцам. Для последних приход воинов в погонах и с настоящими кокардами на фуражках представлялся уже настоящим днем Светлого Христова Воскресения, вследствие чего они не могли надлежащим образом скрыть своих восторгов и неосторожно делились ими с каждым встречным.

Бедные люди на радостях совсем забыли о том, в какое страшное и братоубийственное время приходилось им жить.

О преждевременных восторгах и ожиданиях измученных горожан неожиданно проведал начальник одного из отступавших под напором добровольцев отрядов, находившихся поблизости. А был им человек, несомненно, искренно преданный коммунистам, до крайности озлобленный их неудачей и в то же время по-своему смекалистый и способный на всякие неистовства в целях истребления ненавистных белых и их мирных сторонников.

Узнав о настроениях жителей тихо дремавшего среди своих зеленых садов городка, командир-большевик быстро создал поистине дьявольский план, каковой, к несчастью, ему и удалось тотчас же выполнить с полным успехом.

Выбрав из числа своих всадников-красноармейцев несколько наиболее верных и смышленых, он умело «подделал» их «под добровольцев», нашив им на гимнастерки погоны и заменив коммунистические пентаграммы на фуражках добровольческими кокардами.

После успешного завершения такого рода «подделки», все эти переряженные большевики, получив от своего командира надлежащие инструкции, поскакали в городок, жители которого так нетерпеливо поджидали добровольцев.

По прибытии туда, тотчас же обратив на себя, конечно, всеобщее внимание, верные посланники хитрого большевика смело выдали себя за белогвардейский разъезд, прибывший с вестью о приближении передовых отрядов Добровольческой армии. И от лица последней были переданы соответствующие устные сообщения духовенству, чиновничеству, чинам городского управления и вообще всему населению городка…

– Идут, идут!.. Их разъезды уже на площади!.. Слава богу!.. встречать!..

– Но как и где встречать? – спрашивали одни. – Необходимо встретить добровольцев как можно более сердечно, искренно, торжественнее!..

– Само собою разумеется! – отвечали другие. – Всей интеллигенции во главе с духовенством и бывшими представителями власти следует собраться где-либо вместе и официально приветствовать избавителей!..

Вскоре решено было собрать всех старожилов в помещении местной школы, что и было исполнено без всякой задержки, так как жители городка, жаждавшие поскорее увидеть добровольцев, слетались к назначенному месту как бабочки на огонь.

В тот же ясный июльский день, когда солнце уже было близко к заходу, во двор этой школы въехал небольшой отряд всадников с теми же погонами и кокардами, какими были убраны прибывшие ранее чины «белогвардейского» разъезда… И к воротам школы, украшенным национальными флагами, повалили горожане, охваченные воистину праздничным настроением…

– Глядите – они и впрямь в погонах!.. Вот они, наши-то, настоящие!.. Слава Тебе Господи!..

В большом школьном зале тем временем собралось около 150 человек представителей местной интеллигенции.

Бывшие чиновники и офицеры поспешили снова переодеться в старую форму, нацепив на себя долго лежавшие в разных укромных местах ордена и знаки; духовенство уже спокойно облачилось в камилавки и рясы и возложило на себя наперсные кресты.

В зал торжественно проследовали несколько «представителей» прибывшего «белого» отряда и не без достоинства принимали трогательные приветствия горожан…

Многие из последних искренно плакали, стремясь в то же время доверчиво излить перед «избавителями» свою душу, тяжко наболевшую за страшные дни владычества большевиков, сопровождаемого насилиями и грабежами…

Представители «белых» некоторое время внимательно и, по-видимому, сочувственно выслушивали все жалобы своих «спасенных», пока по помещению школы не пробежала как бы зловещая искра, внезапно изменившая всю картину…

– Закрыть ворота! – неожиданно загремел на дворе чей-то резкий и грубый голос. – Представление кончено!.. И никого из этой кадетской сволочи не выпускать из школы!..

И вслед за этим криком все «добровольцы» с циничным смехом стали срывать с себя погоны и кокарды, сопровождая свои действия площадною бранью по адресу опешивших несчастных людей, тотчас же уразумевших весь ужас своего положения.

– Вот вам ваши белые! Посмотрите, каковы они! – слышались злорадные выкрики. – Вот вам ваши добровольцы!

И не прошло нескольких мгновений, как в воздухе засверкали красноармейские шашки, послышались зловещие удары клинков о живое человеческое тело, короткие и сухие выстрелы из наганов и отчаянные крики несчастных интеллигентов, безжалостно уничтожаемых и расстреливаемых в упор…

Зал мирной городской школы наполнился запахом порохового дыма, крови и стонами раненых, тут же добиваемых совершенно осатаневшими палачами…

Дьявольски задуманный план большевиков удался, повергнув в страх весь городок.

Стоявший за воротами школы простой народ тотчас же в ужасе разбежался, оставив злосчастную интеллигенцию погибать в импровизированном большевистском застенке…

Душераздирающие крики попавших в кровавую западню мучеников до рассвета раздавались в школе, стены которой сделались свидетелями сцен, не поддающихся никакому описанию.

Мстившие за свои неудачи большевики издевались над своими жертвами всю ночь, преподнося некоторым из них смерть только под самый конец расправы, как бы в виде особой награды.

К восходу солнца упоенные своим успехом «мстители» покинули город, захватив с собою несколько заложников…

Находившиеся ночью по счастливой случайности вне школы родственники несчастных интеллигентов, собравшихся в ней накануне для торжественной встречи своих избавителей, тотчас же бросились в этот роковой дом, оставленный открытым ушедшими палачами.

Картина, представившаяся глазам вбежавших в него людей, была настолько потрясающая, что трое из них тотчас же лишились рассудка, оставшись на всю жизнь сумасшедшими…

Среди холодеющих и обезображенных трупов, потоков крови, отрубленных конечностей и прилипших к стенам школы кусков мозга валялись еще несколько недобитых раненых, испускавших нечеловеческие стоны…

Некоторых из них близким людям удалось кое-как возвратить к жизни.

Но таких было немного…

Одного из этих «счастливцев», бедного учителя, автору настоящих строк пришлось лично расспрашивать о пережитых ужасах, перед описанием которых остановился бы и творец «Божественной комедии».

Трудно передать на словах все то, что происходило наутро после бесчеловечной кровавой бани, устроенной большевиками в городской школе в страшный июльский вечер.

Очевидцы рассказывают, что в течение всего последующего дня над городом буквально стоял один непрерывный вопль безысходного горя, отзвуки которого были слышны далеко за городскою чертою…

Обезумевшие от отчаяния женщины, полуодетые и растрепанные, с ужасом распознавали в обезображенных трупах своих мужей, сыновей и отцов, завертывали их останки в простыни и, собрав последние силы, несли свой страшный клад домой для отдачи последнего долга…

И не одни мужчины пали безвинными жертвами страшных палачей. Для встречи и приема псевдодобровольцев в школьной зале накануне собралось и немало женщин, среди которых находились и совсем юные гимназистки, восторженно изготовившие для поднесения своим «избавителям» букеты роз, перевитые трехцветными лентами.

Эти розы явились последними цветами их девической чести и жизни, нашедших себе неописуемый конец при исступленном гоготании негодяев-насильников…

Со всех концов городка безысходно тоскливой вереницей тянулись к городскому кладбищу кучки несчастных «интеллигентов», несших на своих плечах наскоро сколоченные гробы.

Звучали похоронные напевы, вырастали один за другим надмогильные холмы, число которых в течение одних суток перевалило за сотню.

Не одна женщина, потеряв последние силы после исчезновения под землей дорогого гроба, оставалась лежать без чувств на свежем могильном холме, не привлекая к себе ничьего внимания.

Чужое горе в эти минуты уже никого не трогало.

Страшная и кровавая беда, неожиданно упавшая на маленький и до того времени «богоспасаемый» украинский городок, повергла всех его уцелевших жителей в состояние полнейшей прострации, граничившей с безумием.

А на утро следующего дня – о жалкая насмешка судьбы! – в этот же городок пришли уже подлинные добровольцы, менее всего ожидаемые в эти минуты… Но взамен радостных речей, привета и благодарности им пришлись услышать только панихидное пение, доносившееся с кладбища, и несвязные, неопределенные ответы охваченных новыми страхами горожан.

Многие из последних предпочитали просто молчать, по вполне понятной причине уже не веря и настоящим добровольцам.

– Пришла вторая ваша партия, чтобы добивать оставшихся! – слышались глухие замечания горожан, направляемые по адресу ни в чем не повинных белых. – Ну что же, добивайте!.. Только поскорее!.. Мы готовы на все!..

– Да что вы, чудаки этакие! – пытались возражать смущенные добровольцы. – Ведь мы же свои, белые, из отряда генерала Оссовского… Разве вы не видите – на нас погоны!

– Да, как же, погоны!.. И на тех, что резали и убивали здесь накануне, тоже были погоны… Не верим мы больше никаким погонам. Опять дьявольский маскарад.

Что могли возразить бедные настоящие на такие речи? Чем могли они утешить и успокоить людей, уже переживших самое страшное из переживаний многих поколений?

Простояв в городке несколько часов и накормив лошадей, отряд добровольцев так же скромно двинулся в дальнейший путь по направлению к Черкассам, обещав безутешным горожанам достойно отомстить за невинно пролитую кровь…

Ужасная вещь гражданская война, и недаром верующие люди считают «междоусобную брань» одним из величайших попущений Божьих…

* * *

Окончился июль, наступил август. Начали быстро сокращаться дни. Повеяло приближающейся осенью.

5-я дивизия Добровольческой армии, перейдя на правый берег Днепра, заняла район Знаменки, Бобринской и Елисаветграда. Потерпевшие поражение большевики быстро исчезли из всего этого края, оставив после себя воспоминания о днях ужаса и крови. Местность начала успокаиваться, переходя к оставленному крестьянскому труду и нормальной городской жизни.

В Цыбулеве, Фундуклеевке, Бобринской и Каменке, уже занятых небольшими, но постоянными отрядами добровольцев, смело пооткрывались магазины и лавчонки, заблаговестили колокола на церковных колокольнях, появились свободно разгуливавшие по улицам обыватели, послышались бодрые разговоры и речи, напоминавшие о настроениях давно минувших времен.

Красный призрак, уже достаточно хорошо знакомый всем этим местностям, успевшим познать прелести большевистского нашествия, стал постепенно таять. Большинству жителей Украины казалось прямо невероятным, чтобы красная власть, пришедшая непрошеной откуда-то с далекого севера, могла возвратиться снова в эти края, имевшие свои самобытные взгляды и свою психологию.

Хорошо чувствовали себя и добровольцы, предвкушавшие вполне заслуженный отдых после пережитых военных трудов и вполне уверенные в полном успехе всего белого дела. В особенности радовались в это время офицеры-петербуржцы, находившиеся в составе разных добровольческих частей.

– К Рождеству армия Деникина возьмет Москву, а армия Юденича – Петроград… Юденич уже двигается вперед, и красные не выдерживают его натиска! Юденич возьмет Петроград обязательно!.. – слышались оживленные разговоры, имевшие в те времена вполне реальное основание. – К Рождеству я буду уже у себя на Кирочной и ставлю флакон вина у Фелисьена.

– А я у Кюба! – подхватывал какой-нибудь восторженный юноша, искренно веря в грядущие светлые дни. – Я всегда предпочитал Кюба Фелисьену… У Кюба – удивительные завтраки и замечательное красное вино! Мой отец обожал Кюба!

– А я первым долгом поеду в Павловск, где у нас осталась дача… Воображаю, во что ее превратили «товарищи»… Милый Павловск, с его вокзалом и концертами!.. Весною опять будем слушать музыку!..

Так мечтали бедные петербуржцы, временно оторванные от своих частей, сосредоточенных теперь где-то в районе Киева и Нежина.

– А пока хорошо было бы поскорее попасть к своим, повидаться и поговорить с друзьями. Достаточно прикомандирований!.. Приятно в Петербург возвращаться со своим полком… Впрочем, это все так и будет, ибо нам здесь делать нечего. Большевики изгнаны, разбиты в пух и прах и никогда сюда больше не вернутся… Кругом тишина…

Но расчеты молодых людей на быстрое возвращение к своим частям в силу окончания на Украине всяких военных действий оказались преждевременными…

Не прошло и месяца после занятия Знаменки и Бобринской частями 5-й дивизии Добровольческой армии, как их командиры были встревожены вестями о смелых действиях новых противников, оказавшихся отрядами повстанческих атаманов: Махно, Коцура, Богдана, Квашни и др.

В середине августа неожиданно поднявший голову Махно решительным ударом разгромил Симферопольский полк702702
  Симферопольский офицерский полк. Начал формироваться штабс-капитаном Орловым на добровольческой основе в Симферополе осенью 1918 г. в составе Крымско-Азовской Добровольческой армии. Официально создан 5 ноября 1918 г. из двух рот (более 200 человек) как Симферопольский офицерский батальон (в основном из офицеров – местных уроженцев), одновременно по две роты было сформировано в Ялте (2-й батальон; капитан Б. Гаттенбергер) и Севастополе (3-й батальон; капитан Коттер). С прибытием ялтинских рот в середине декабря 1918 г. развернут в полк (3 батальона). Вошел в состав Крымской (с 19 января 1919 г. 4-й пехотной) дивизии. С 11 апреля по 22 мая 1919 г. был временно переформирован в Отдельный Симферопольский офицерский батальон (3-й батальон после боев на Перекопе действовал отдельно от полка и 12 августа 1919 г. в Херсоне был сформирован новый 3-й батальон). К 22 мая 1919 г. насчитывал 575 человек, к июлю – 1225, на 7 сентября —1475. В боях против банд Махно с 22 августа по 14 сентября 1919 г. потерял 635 человек – 208 убито (87 офицеров), 416 ранено (178 офицеров) и 11 пропало (5 офицеров). На 20 сентября 1919 г. имел 591 штык и 11 пулеметов. На 1 октября 1919 г. насчитывал 1470 человек, в т. ч. 621 офицера (из них 464 на солдатских должностях) и 37 чиновников. Участвовал в Бредовском походе. По прибытии в Крым (2 августа 1920 г.) насчитывал 426 человек (в т. ч. 196 офицеров и 23 чиновника), на фронт прибыл в составе 260 человек (в т. ч. 6 штаб– и 98 обер-офицеров и 13 чиновников). 23 августа 1920 г. остатки полка влиты в 49-й пехотный полк, составив в нем 2-й и 3-й батальоны и офицерскую роту, а 50 офицеров переведены в 52-й пехотный полк. В Галлиполи чины полка составили 1-й взвод 7-й роты Алексеевского пехотного полка. Командиры: штабс-капитан Н. Орлов (ноябрь—декабрь 1918 г.), полковник П.Г. Морилов (декабрь 1918 г. – 11 апреля 1919 г.), полковник С.С. Гвоздаков (11 апреля 1919 г. или 13 июля 1919-го – 24 февраля 1920 г., умер), полковник Н.Н. Робачевский (врио, ноябрь – 24 декабря 1919 г.), полковник А.П. Решетинский (24 февраля – 23 августа 1920 г.). Командиры батальонов: штабс-капитан Н. Орлов, штабс-капитан П. Турчанинов, капитан Стольников, капитан Б.П. Гаттенбергер, капитан Коттер, полковник Н.Н. Робачевский, полковник М.В. Гротто-Слепиковский.


[Закрыть] корпуса генерала Промтова703703
  Промтов Михаил Николаевич, р. в 1857 г. Из дворян. Полтавский кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище (1877), Офицерская артиллерийская школа. Генерал-лейтенант, начальник 82-й пехотной дивизии, командир 23-го армейского корпуса. Во ВСЮР и Русской Армии; с 24 февраля 1919 г. в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, с 11 марта 1919 г. член особой комиссии, в сентябре 1919 г. – январе 1920 г. командир 2-го армейского корпуса войск Новороссийской области. В эмиграции в Югославии. С 11 декабря 1924-го по 1 сентября 1929 г. директор Крымского кадетского корпуса. Умер в 1951 г. в Белграде.


[Закрыть] и, покинув Уманский фронт, перерезал железную дорогу и бросился к Елисаветграду. Одновременно с этим Махно всеми силами стремился соединиться с отрядом другого повстанческого атамана – Коцура, после разгрома большевиков безнаказанно бродившего по разным местностям Украины и занимавшегося грабежами и нападениями на усадьбы помещиков.

Но вовремя посланные отряды добровольцев успели помешать такому соединению, преградили путь отрядам Коцура, двигавшимся навстречу Махно, и лишили их возможности выйти на линию железной дороги. Тем не менее Махно, упорно рвавшийся к родным его повстанцам местам, какими являлись Пологи, Никополь, Александровск и Гуляй-Поле, сумел пробить себе дорогу среди тылов 2-го корпуса704704
  2-й армейский корпус. Сформирован в Добровольческой армии 15 ноября 1918 г. в составе 1-й (до 15 мая 1919 г.) и 3-й (до 27 декабря 1918 г.) пехотных дивизий. С 21 мая 1919 г. состоял из 5-й и 7-й пехотных дивизий, 1 августа 1919 г. в его состав включен 2-й отдельный тяжелый гаубичный дивизион. С 14 октября 1919 г., после переформирования дивизий, включал также Сводно-гвардейскую дивизию. С 19 сентября 1919 г. составлял основу войск Киевской обл., насчитывая 4691 штык при 118 пулеметах и 63 орудиях. Принял участие в Бредовском походе и был интернирован в Польше. С 2 марта 1920 г. включал 5-ю пехотную дивизию и Отдельную гвардейскую бригаду (1-й и 2-й сводные гвардейские полки и сводный артиллерийский дивизион). Расформирован 5 августа 1920 г. Командиры: генерал-лейтенант А.А. Боровский (15 ноября – 24 декабря 1918 г.), генерал-инфантерии В.З. Май-Маевский (15 февраля – 1 июня 1919 г.), генерал-лейтенант М.Н. Промтов. Начальники штаба: генерал-майор А.К. Аппельгрен (19 ноября 1918 г. – 24 января 1919 г.), капитан Пашковский (врид, 23 января —5 февраля 1919 г.), генерал-майор В.П. Агапеев (5 февраля – 1 июня 1919 г.), генерал-майор Н.В. Абутков (1 июня – 11 ноября 1919 г.), полковник Галкин (врид, август—октябрь 1919 г.), генерал-майор А.Г. Фалеев (11 ноября 1919 г. – 9 августа 1920 г.). Инспектор артиллерии – генерал-майор В.К. Бодиско (с 17 марта 1919 г.).


[Закрыть] Добровольческой армии и, вырвавшись из окружения белых, добрался до намеченной цели.

Повстанцам Махно удалось утвердиться в Александровске, Пологах и Токмаке, чему уже не в силах были воспрепятствовать добровольцы, немало потерявшие энергии и сил в борьбе с этими новыми смелыми противниками.

Но соединиться с Коцуром и другими ему подобными атаманами Махно все же на этот раз не удалось, точно так же, как не удалось сохранить с ними и связи, совершенно уничтоженной мелкими частями 2-го Добровольческого корпуса, занявшими ряд станций вдоль железнодорожной линии в районе Цыбулева и Бобринской.

После этого среди временно встревоженных добровольцев вновь начало воцаряться успокоение и снова возродились надежды на скорое возвращение к своим частям и знакомым с детства местам.

– Все эти выступления Махно, Коцура и им подобных авантюристов – не что иное, как «последняя тучка рассеянной бури»… – слышались успокоительные замечания. – Большевики кончились, а вслед за ними исчезнут и повстанцы… Все это – одно и то же…

Но, как оказалось впоследствии, такового рода суждения о повстанцах были глубоко ошибочными…

Сентябрь 1919 года принес с собою моим друзьям по Гвардейскому конно-подрывному полуэскадрону уже вполне реальную радость: от высшего начальства был получен приказ грузиться эшелону и направляться к Киеву.

– Едем к своим! – возликовали гвардейские конноподрывники, – в Киев и Нежин, где находятся все наши! Довольно прикомандирований!

Гвардейский конно-подрывной полуэскадрон, почти поголовно составленный из юнкеров, кадет, студентов и удивительных по своей стойкости и порядочности немцев-колонистов, долгое время находился в прикомандировании к чужой дивизии, принося ей немалую помощь своей прекрасной и самоотверженной работой.

Отношение к гвардейцам-подрывникам со стороны их временных «хозяев» было отличное, но весть о близкой возможности присоединиться к своим частям наполнила души молодых бойцов настоящим восторгом.

– А там скоро и в Петроград, на Кирочную, и в Усть-Ижору! – послышались голоса обожателей далекого севера.

Погрузка эшелона представлялась настоящим праздничным торжеством. Закончилась она быстро, и спустя несколько часов мы уже двигались к Киеву, пребывая в самом радужном настроении.

Этого настроения не мог у меня отогнать даже тяжелый приступ лихорадки, периодически мучившей усталый организм все последнее время и сопровождавшейся высокой температурой.

– Не беда! – утешал меня кто-то из приятелей. – Через сутки-другие будем находиться в других условиях, и тогда все твои лихорадки как рукой снимет! Ведь мы же едем к своим, в родные части!..

Кое-как устроившись в сене и завернувшись потеплее, я вскоре задремал, рассчитывая подняться со своего ложа не раньше, как где-нибудь под самым Киевом…

В вагоне было тесно и душно… Где-то по соседству фыркали кони, и о чем-то оживленно и весело спорили добровольцы, уснащая свою речь весьма смелыми словечками. Колеса вагонов стучали, унося поезд в темноту сентябрьской ночи.

Остановились в Знаменке, и, по-видимому, на долгое время, потому что эшелон упорно не желал двигаться с места.

Продолжая пребывать в своем лихорадочном полузабытьи, я услышал за стенкой вагона чьи-то громкие голоса и упоминание моего собственного имени.

– Вам командира? – говорил кто-то из моих подрывников кому-то неизвестному. – Командир здесь, вот в этом вагоне… Только он нездоров и спит… приказал его не трогать.

– Это безразлично!.. Немедленно же разбудите вашего командира и передайте, что его требует к себе начальник штаба корпуса!.. Он находится здесь же, в Знаменке, в своем вагоне… Очень важное и спешное дело!..

Через какую-нибудь минуту мне пришлось окончательно расстаться со своими лихорадочными грезами и, быстро облачившись и прицепив оружие, двинуться вдоль железнодорожных путей по указанному направлению.

К счастью, вагон начальника штаба находился поблизости, и вскоре я очутился в одном из его купе, где меня встретил симпатичный и улыбающийся генерал.

– Не судьба, не судьба вам еще и на этот раз попасть к своим! – заявил он мне, как бы извиняясь. – Придется вам задержаться и поработать еще здесь, в районе нашего корпуса… Ваша часть в достаточной мере прославлена своею доблестью – так поработайте еще с нами… Время и обстоятельства заставляют нас задержать ваше стремление к Киеву…

– Слушаюсь, ваше превосходительство!.. – пробормотал я, несколько смущенный упавшею на наши головы неожиданностью.

– Ваши люди – один восторг! – снова улыбаясь, сказал начальник штаба. – Все ваши кадеты, юнкера и студенты вызывают всеобщую похвалу, в которой, впрочем, они особенно и не нуждаются. Эта юная сила истинной России, исполняющая свой патриотический долг не за страх, а за совесть… К тому же у вас есть и пулеметы, такие редкие по теперешнему времени… Итак, оставайтесь в Знаменке и вслед за тем направляйтесь к новой работе!..

– Слушаюсь! – повторил я. – Быть может, вашему превосходительству будет угодно сообщить мне о сущности возложенной на меня задачи?

Лицо симпатичного генерала сделалось серьезным.

– Не скрою от вас, что задача эта не относится к числу легких… Вам, вероятно, хорошо известно, что весь этот район кишмя кишит всякими разбойничьими бандами, называющими себя повстанцами и в то же время занимающимися грабежами и порчею железных дорог… Так вот нам и нужно воспрепятствовать подобного рода преступной деятельности! Уверен, что ваши юнкера, кадеты и добровольцы-немцы справятся с такою задачею великолепно… Ведь у вас же много коней… А потому капитан Хлебников и ждет ваших молодцов с нетерпением…

– Капитан Хлебников? – переспросил я. – Куда же прикажете нам направляться, ваше превосходительство?

– Пока – непосредственно на станцию Фундуклеевка! Отряд Хлебникова охраняет путь в обе стороны к соседним станциям и, кроме того, принужден устраивать экспедиции в окрестные села, чтобы отгонять повстанцев. Они не успокаиваются и нападают на наши поезда.

После этих слов генерал заметно понизил голос и закончил свою речь почти шепотом:

– Сейчас положение хлебниковского отряда в высшей степени тяжелое. Он ждет ночного нападения на станцию. И такое нападение может оказаться роковым для всего отряда. Повстанцы многочисленны, смелы и свободно могут вырезать всех добровольцев!.. А потому сейчас же получите приказ и немедленно направляйтесь на помощь храброму капитану… Повторяю, что он ждет ваших кадет и юнкеров как манны небесной…

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – ответил я в последний раз и направился к выходу, но генерал поспешил меня задержать и добавил чуть слышно:

– Примите и сами все меры предосторожности на пути в Фундуклеевку! Особенно будьте начеку в Цыбулеве. У меня есть сведения, что повстанцы собираются устроить ночное нападение!