Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

Она согласилась. Я ее повел к Алле.

– Послушайте, это графиня Стенбок-Фермор, она за вас будет хлопотать.

Я увидел, что Алла не слишком этому поверила. Тетя Маня обещала ее навестить на следующий день.

Теперь я стал проводить много времени с Аллой. Она была очень мила и повеселела. И отношение госпиталя к ней тоже исправилось. «Графиня сказала… графиня предложила…» Тетя Маня предложила, когда Аллу выпустят из госпиталя, взять ее к себе. Через несколько дней меня выпустили. Я пошел сразу же к Дарье Петровне. Она только что получила известие, что Петр Арапов в Лубнах, в запасном эскадроне. Я было думал вернуться к себе в эскадрон, но никто не знал, где наша дивизия. Погода испортилась, и у меня не было шинели. Мне вымыли в госпитале мою рубаху, но она была летняя. Я решил ехать в Лубны, там, наверное, знают, где наш полк, и в то же время я очень хотел повидать Петра. Попрощался с тетей Маней, она мне дала бурку своего сына, чтоб ему передать. Сходил в госпиталь, простился с Аллой и сел в поезд на Лубны. Я совершенно не ожидал того, что увидел в Лубнах. Город был переполнен запасными эскадронами гвардейской конницы. Я нашел Петра. Он совсем не был удивлен моим появлением.

– Где ты мотался?

Я ему объяснил, что со мной произошло.

– Ну, это великолепно, ты ветеран, ты можешь мне помочь. Я командую учебной командой, никто из них пороха не нюхал.

В Лубнах было много знакомых, между ними полковники Дерфельден и Фелейзен264264
  Барон Фелейзен Сергей Константинович. Институт инженеров путей сообщения (1898). Произведен в офицеры из вольноопределяющихся в 1899 г. Полковник л.-гв. Конного полка. В Добровольческой армии с 24 марта и 12 мая 1919 г. в эскадроне своего полка в Сводном полку гвардейской кирасирской дивизии. В эмиграции во Франции. Умер 19 мая 1936 г. под Парижем.


[Закрыть], ротмистры Ширков и Жемчужников, но Ивана Ивановича Стенбока не было. Знал также многих из других полков. 3-й эскадрон, под командой Андрея Старосельского265265
  Старосельский Андрей Гивич, р. в 1898 г. Пажеский корпус (1916). Поручик л.-гв. Конного полка. В Добровольческой армии; с 24 марта и 12 мая 1919 г. в эскадроне своего полка в Сводном полку гвардейской кирасирской дивизии; с октября 1919 г. командир эскадрона в дивизионе своего полка. Штабс-ротмистр. В эмиграции во Франции. Умер 17 апреля 1966 г. в Париже.


[Закрыть], уходил на фронт. Я Старосельского не любил и решил с ним не ехать. 4-й эскадрон Ширкова должен был тоже скоро уходить. Тем временем я прикомандировался к учебной команде. Командовал запасом полковник князь Гедройц266266
  Князь Гедройц Евгений Евгеньевич. Николаевское кавалерийское училище (1908). Полковник л.-гв. Конного полка. В Добровольческой армии и ВСЮР; с 24 марта, на 12 мая 1919 г. командир эскадрона своего полка в Сводном полку гвардейской кирасирской дивизии; с октября 1919 г. командир запаса гвардейской кавалерии. В Русской Армии в ординарческом эскадроне штаба Главнокомандующего до эвакуации Крыма. Эвакуирован на корабле «Сцегед». В эмиграции во Франции. Умер в 1920-х годах в Париже.


[Закрыть]. Я его не знал, и Жемчужников меня ему представил. Это был несчастный случай: Гедройц Жемчужникова терпеть не мог, и его ненависть перешла на меня. Гедройц был малюсенький. Он вряд ли был выше пяти с половиной футов и терпеть не мог всех высоких, хотя почему он так не любил Жемчужникова, который был среднего роста, я не знаю. Говорили, что, когда он вышел в полк в 1906-м или 1907 году, он сразу же заказал себе «супервест». Это была безрукавка, которую носили офицеры Конного и Кавалергардского, когда на парадных оказиях они стояли часовыми при Государе. Но выбирали для этой службы всегда высоких офицеров. Возможно, что кто-нибудь из молодых тогда над ним посмеялся, но результат был, что он высоким никогда не мог простить их роста. Но он вообще был очень неприятный человек, злобный и очень не популярный, его не любили ни офицеры, ни солдаты.

Меня сразу же обмундировали. В это время появились в Полтавской и Екатеринославской губерниях шайки разбойников. Стали ли они разбойниками, сперва бывши зелеными, или просто разбойничали, не знаю. Зеленые были местные и защищали свои деревни. Эти же были конные и шатались по всей губернии, громя и города, и деревни. Они были против и белых, и красных. В треугольнике Прилуки—Ромны—Миргород шаталась шайка какого-то Шубы. В Екатеринославской губернии был Махно, на север от Ромен – Ангел.

Шуба появился на Суле на север от Лубен, и послали учебную команду его или поймать, или разбить.

Я Южной России совершенно не знал и думал, что климат здесь гораздо теплее нашего смоленского. У нас очень редко выпадал снег до первой недели ноября, но тут числа 20 октября вдруг пошел снег.

Мы выступили с командой в 33 человека и пошли вдоль Сулы. Петр, как всегда, словами не мешкался. Он заставил меня ехать с ним рядом и говорит:

– Эта зеленая молодежь за нами даст такого драпу, если выскочит на нас Шуба, что только пыль будет видна!

– Так зачем же мы их взяли?

– Приучать нужно.

Я откровенно того сам побаивался.

Прошли несколько деревень. Шуба был. В одной деревне повесил двоих, потому что они отказались заплатить ему «дань». Куда он ушел, не знали или боялись сказать.

Снег выпал. Было очень холодно, но мне в бурке тепло. Сколько у Шубы человек было – разнилось. Некоторые говорили, что более ста, другие – человек семьдесят. Пулеметов у него не было. К нам в последний момент приставили две тачанки с пулеметами 4-го эскадрона. Шуба ушел из последней деревни до снега, так что следов не оставил. Выбор наш был – идти или на Пески и Галич, или на восток на Камышню. Петр решил последнее.

Была вторая ночь нашего похода. Зная английские седла, я осмотрел расседланных лошадей. Две были сильно набиты, две или три полегче. Пришлось насыпать йодоформом. Худшие две расседлать и посадить солдат в тачанки. Нашли войлок для других.

Здесь произошел случай, который меня очень удручил. Когда допрашивали местных о Шубе, они проявили какую-то ненависть к одному из жителей. Трудно было понять, на чем она основывалась. Вряд ли он был шубинцем, по крайней мере Петр этому не верил. Крестьяне говорили загадками, к которым я вообще привык, но тут уяснить ничего не мог. Это был малорусский говор, который не только словарно, но и философски разнился от нашего великорусского. Я стал подозревать, что деревня от него хотела отделаться, но сами на это решиться не могли. Может, он был коммунист? В первый раз я видел, что Петр не мог решить, как поступать.

– Пойдем с ним поговорим?

– Мы не коммунистов ищем, – ответил Петр коротко, но в конце концов согласился.

Пошли. Дома только жена и двое детей. Стали ее спрашивать. Ясно, она ничего не говорила и не могла объяснить, отчего мужа ее так не любили в деревне.

– Это мы время теряем, глупо было ожидать, что мы какую-то деревенскую междоусобицу сможем разобрать! – сказал Петр раздраженно.

– Откуда этот дым? – Кто-то из наших открыл дверь в соседнюю комнату и шарахнулся обратно.

Комната пылала.

– Ведра! Залей, где вода?! – крикнул Петр.

Кроме бочки с водой и двух ведер, ничего не было.

– Неси снег! – крикнул Петр.

Но было уже поздно. Дом горел как костер.

Успели только вывести жену, детей и всякую домашнюю рухлядь. На улице собралась толпа, но ни один гасить пожар не пробовал. Жена и дети голосили.

Как загорелось, кто был в том виноват, невозможно было сказать. Петр был разъярен.

– Отчего, дурак, я тебя слушал, – процедил он сквозь зубы. – Смотри, что случилось, это именно то, чего они хотели.

Я стал извиняться.

– Да, но это моя ответственность, и мы попали в их западню, – ответил Петр сердито.

Дом сгорел. Остались только печка и труба. Мы вышли на окраину деревни, поставили дозоры и устроились в сарае. На рассвете выступили в Камышню. Петр был в очень плохом настроении. Пошел снег, поднялся ветер. Вьюга нас заставила остановиться на хуторе. Хозяин, маститый старик, был очень доволен нашим приходом, но был убежден, что мы Шубу никогда не поймаем.

– Тут все его боятся, никогда вам не помогут.

Как только вьюга прошла, взошло солнце. Снег сверкал. Дух у всех поднялся. Вдруг кто-то крикнул: «Смотрите! Смотрите! Заяц!» Он скакал параллельно нам и, видимо, хотел проскочить перед нами. Не теряя ни секунды, Петр бросился в галоп, и за ним поскакала вся команда. Суеверие о зайце, проскакивающем перед колонной, было очень сильно, это считалось предречением несчастья.

Этот галоп спас нас от засады: кто-то из деревушки открыл по нас огонь издалека. Мы раскрылись в лаву. Петр бросил меня с частью команды вправо, чтоб обхватить деревушку, но я повернул слишком рано. Мы перепрыгнули низкий плетень и оказались на улице. Через безлистные деревья садов я увидел верховых, драпающих в поле. Нагнать их было невозможно. Пули свистели из-за домов. Почти тут же появился Петр. Я уже спешился и пробовал отрезать стреляющих.

Я думал, что Петр на меня обрушится за то, что я не отрезал конных. Но он только сказал, что мое появление на улице в тылу заставило партизан драпануть.

– Ты ничего бы не смог сделать, их было слишком много.

Мы обшарили дома и сараи. Нашли одного убитого и двух раненых. Может быть, в деревушке остались еще несколько шубинцев, но искать их было невозможно. Мы подобрали восемь карабинов и шесть лошадей, оседланных казачьими седлами. Лошади были великолепные.

Эта стычка с шубинцами показала нам с очевидностью, что у нас не было достаточно сил. Ясно, что мы повстречали только часть главных сил Шубы, и то они были намного сильнее нас.

Петр решил возвращаться в Лубны. Потом оказалось, что в сгоревшем доме погиб хозяин, который залег на печке и задохся там. В Лубнах учредили розыск, как это случилось. Никто не знал, как начался пожар, но Петр был прав, ответственность за пожар и смерть хозяина была положена на нас, – именно то, чего деревня хотела. Гедройц, конечно, винил Петра. Но Петр меня больше не укорял. Правду сказать, и я после этого уж советов не давал.

По возврате в Лубны я в первый раз услышал, что произошло на сахарной фабрике. Наступая на Орел, левый фланг корпуса Кутепова подошел к фабрике. Копков отослал комиссара в Москву, «прося подкрепление». Зеленые отрезали фабрику от Брянска, и Южный полк «после геройской защиты» был уничтожен. В действительности он весь перешел к белым, надел погоны корниловцев и превратился не то в полк, не то, некоторые говорили, в дивизию Корниловского корпуса. Их достаточно было на дивизию. Копков был произведен в полковники, но скоро после этого убит. Подробностей я не знаю, хотя потом встречал нескольких корниловцев, которые прежде были Южного полка.

Поездка на юг

Если бы я уже тогда, во время Гражданской войны, занялся записками, вероятно, я бы мог узнать многое и о Главсахаре, и о самой войне, сверх того, что сам испытал. Расспросил бы, например, Петра Арапова о том, как он перешел к белым. Но тогда это мне казалось маловажным. Петр мне, может, даже и рассказал, но вошло в одно ухо и вышло в другое. Знаю только, что он был «убит» за неделю или две до перехода. Попал к зеленым и оттуда – в Белозерский полк.

Это теперь мне очень досадно. Петр мне говорил, что не то Белозерский полк, не то вся дивизия (в таком случае еще три полка, имен которых я не знаю) были единственными, которые были Императорской армии целиком. И командир, и офицеры, и солдаты с фронта, когда фронт рассыпался, ушли в Белую армию.

Петр прослужил там месяц, услыхал, что Конная гвардия и в Лубнах, и перевелся. Белозерский полк был и у Врангеля, помню, кто-то о нем говорил под Каховкой, в корпусе генерала Скалона267267
  Скалон Михаил Николаевич, р. 19 апреля 1874 г. Пажеский корпус (1894). Офицер л.-гв. Гусарского полка. Генерал-майор, командир л.-гв. 4-го стрелкового полка, командующий 33-й пехотной дивизией. Георгиевский кавалер. В Вооруженных силах Юга России; с 12 ноября 1919 г. начальник отряда Отдельной Русской Добровольческой армии, с 29 января 1920 г. начальник Сводно-гвардейской пехотной дивизии, с 2 марта 1920 г. в резерве чинов при штабе Отдельной Русской Добровольческой армии. Участник Бредовского похода. К 20 июля 1920 г. эвакуирован в Югославию. Возвратился в августе 1920 г. в Крым. В Русской Армии с августа 1920 г. командир 3-го армейского корпуса, с октября 1920 г. командующий 2-й армией, с 25 октября и. о. Таврического губернатора, начальника гражданского управления и командующий войсками тылового района до эвакуации Крыма. Генерал-лейтенант. В эмиграции в Чехословакии, к 1925 г. в Праге. Умер 28 февраля 1940 г. в Праге.


[Закрыть].

Сейчас в Лубнах Петр перевелся из запасной команды в 4-й эскадрон ротмистра Кирилла Ширкова. Ширков меня знал с детства. Его сестра была замужем за князем Мещерским, который жил в Дугине. Мой отец князя терпеть не мог, и он у нас никогда не бывал. Кирилл же, когда приезжал гостить в Дугино, постоянно навещал нас.

Кирилл настоял, чтобы я жил на квартире, которую они с Петром занимали.

К этому времени наступление на Москву прекратилось. Отчего это случилось, я не знаю. В один момент фронт, если его можно назвать фронтом, был приблизительно следующий.

На западе, на правом берегу Днепра: Винница—Казатин—Фастов и вдоль Ирпеня до Днепра. На этом фронте была гвардейская дивизия Бредова и «армия» генерала барона Шиллинга, которая начала наступление из Одессы. Что эта армия собой представляла, я понятия не имею, и какие в ней части были, я тоже не знаю.

На восток от Днепра, от Киева до Конотопа, часть армии генерала Драгомирова (в которую включалась и дивизия Бредова). Эта армия была очень жидко разбросана. К ней принадлежал 5-й кавалерийский корпус и какие-то пехотные части, включая белозерцев.

Когда я еще был в полку, 2-й Дроздовский конный полк, наш однобригадный, занял Чернигов, но, думаю, оттуда скоро ушел. После Британ говорили, что наш Сводно-кирасирский полк пошел и взял Новгород-Северский. 2-я бригада, полк гвардейской легкой кавалерии (без лейб-гусар268268
  Лейб-гвардии Гусарский полк. Полк Императорской армии. Возрожден во ВСЮР. Эскадрон полка первоначально входил в Сводно-горскую дивизию. С 30 декабря 1919 г. взвод и эскадрон полка входили в Сводную кавалерийскую бригаду, с начала января 1920 г. – в Сводно-гвардейский кавалерийский полк 1-й кавалерийской дивизии, а по прибытии в Крым с 16 апреля 1920 г. лейб-гусары составили взвод Гвардейского кавалерийского полка. Полк потерял в Белом движении 10 офицеров (2 расстреляно, 7 убито и 1 умер от болезней). Полковое объединение в эмиграции (Франция; непосредственно не входило в РОВС, а только как член Гвардейского объединения). Председатели: генерал-майор Д.Ф. Левшин, генерал-майор Г.И. Шевич; заместитель и председатель Совета старшин – генерал-майор П.П. Гротен, секретари: корнет Б.В. Чаплиц, корнет Г.С. Гартинг; казначей – поручик князь Ю.Л. Дондуков-Корсаков; заведующий музеем – ротмистр С.С. Сомов; представитель в Югославии – подполковник Г.А. Таль. На 1949—1951 гг. насчитывало 26 человек (в т. ч. 18 в Париже, 2 в США), на 1958 г. – 21 (13 в Париже), на 1962 г. – менее 10.


[Закрыть], но с эскадронами улан Его Величества (варшавских) и Гродненского гусарского), а также и Сводно-уланский полк (из 16-го Новоархангельского и 17-го Новомиргородского) были в районе Бахмача—Конотопа. Там же где-то была и 2-я дивизия (сводные полки 2-й, 8-й, 9-й269269
  Сводный полк 9-й кавалерийской дивизии. Сформирован во ВСЮР 27 мая 1919 г. из кадра полков 9-й кавалерийской дивизии Императорской армии, до этого входивших в Сводный дивизион той же дивизии (сформированный в декабре 1918 г. и 17 января 1919 г. включенный в состав 3-й пехотной дивизии). Весной – в отряде генерала Виноградова. На 11 апреля насчитывал 100 штыков, 75 сабель и 1 орудие, на 26 мая —14 июня 260 человек. Входил в состав 2-й бригады 1-й кавалерийской дивизии. В июле 1919 г. включал по 2 эскадрона 9-го драгунского Казанского, 9-го уланского Бугского и 9-го гусарского Киевского полков. На 5 октября 1919 г. насчитывал 622 штыка и 230 сабель при 30 пулеметах. В начале октября 1919 г. отправлен на внутренний фронт и его состав увеличился до 9 эскадронов. Командиры: полковник А.Ф. Пущин (13 марта – 14 апреля 1919 г.), полковник Халяпин (врид; 14—26 апреля 1919 г.), полковник Н.А. Матушевич (26 апреля – 8 июня 1919 г.), полковник В.Н. Выгран.


[Закрыть], 10-й дивизий)270270
  Это неверно, сводных полков этих дивизий во ВСЮР не существовало. О составе 2-й кавалерийской дивизии см. выше.


[Закрыть]. Направо от них была пехота.

Я совсем не уверен, действовал ли и где пятый корпус в октябре и начале ноября 1919 года, и пишу только то, что слыхал. Говорили, что наш полк был в Глухове и весь корпус двинулся на Брянск.

Тут будто бы произошел случай, за который я не могу ручаться, но слышал от многих, из разных полков. Корпус подошел к Брянску и был в нескольких верстах от него. В Брянске было восстание рабочих, и они прислали делегацию, прося помощи. Корпус приготовился выступить, когда получил приказ от Главнокомандующего отойти к хутору Михайловскому.

Тем временем армия генерала Май-Маевского, в которой были Корниловский, Дроздовский и Марковский корпуса, занимала позиции от Карачева—Мценска—Ельца. Направо от них была армия генерала Богаевского (Донская). Тут же где-то были и кубанцы генерала Шкуро. Где был «фронт», не знаю, но в газетах мелькали Липецк, Тамбов, Кирсанов.

Тамбов и Козлов упоминались, впрочем, еще в августе, когда Донская дивизия генерала Мамонтова271271
  Мамонтов (Мамантов) Константин Константинович, р. 16 октября 1869 г. Из дворян Минской губ., сын офицера, казак ст. Нижне-Чирской Области Войска Донского. Николаевский кадетский корпус (1888), Николаевское кавалерийское училище (1890). Офицер л.-гв. Конно-гренадерского полка. Полковник, командир 6-го Донского казачьего полка. В Донской армии; участник Степного похода, комендант отряда, в марте 1918 г. руководитель восстания во 2-м Донском округе, в апреле 1918 г. командующий войсками 2-го Донского, Усть-Медведицкого и Хоперского округов, в мае 1918 г. начальник самостоятельного отряда и группы. В июле 1918-го по 23 февраля 1919 г. командующий войсками Чирского и Цимлянского района, командующий Восточным фронтом (с 7 мая 1918 г. генерал-майор), с 23 февраля 1919 г. командующий 1-й Донской армией, командир 2-го сводного казачьего корпуса, в июле 1919-го – феврале 1920 г. командир 4-го Донского отдельного корпуса, в ноябре 1919 г. командир конной группы. Генерал-лейтенант. Умер от тифа 1 февраля 1920 г. в Екатеринодаре.


[Закрыть] прорвалась на север глубоко в тылы красных около Тамбова. Они шла почти что без сопротивления уже и на Рязань. По дороге к ней приставали крестьянские ополчения. Но тут Мамонтов получил приказ от главкома возвращаться, что он, к несчастью, и вынужден был сделать.

О силе переполоха у красных. Моя мать, бывшая тогда в Москве, рассказывала, что в начале ноября к ней в панике пришли известная коммунистка доктор Фельдман и на следующий день – жена Лундберга, который тогда служил в комиссариате образования, с просьбой их спрятать, «когда придут белые, которые в Серпухове». Моя мать очень любила и докторшу, и Лундбергов и обещала за них постоять. Паника в Москве была такая, что поговаривали об эвакуации государственных учреждений во Владимир и Ярославль. Потом, через неделю, все успокоилось.

Направо от донцов-кубанцев была армия генерала барона Врангеля. Она заняла Царицын и Камышин. Армия Врангеля (Кавказская армия) заключала в себе пехотную дивизию алексеевцев, терских и астраханских казаков, Дикую дивизию и какие-то сводные полки кавалерии.

В армии никто политикой не занимался. Думали только о том, как разбить большевиков. Никто не знал и не думал о том, что последует. Цель была только одна – уничтожить коммунизм. Никто о монархии не говорил. Если кто и думал о будущем, то думали, что будет военное управление, пока все не успокоится. Я не знал ни одного помещика, который думал о возвращении своих поместий. Некоторые говорили: «Ну, если вернут – вернут, это от крестьян зависит». Появилась какая-то новая философия, построенная на возрожденной церкви и на традициях русских военных сил и истории.

Как и почему в ноябре 1919 года фронт белых вдруг рухнул, не знаю. Вооружения и амуниции у Красной армии было вдоволь. У белых этого не было. Англичане всегда плохо снабжали Белую армию и к концу 1919 года прекратили. Организация в тылу была ужасная. В общем, тыла не было.

Отступление, которое началось в конце ноября, было не отступлением, а драпом. Никто не знал, где кто.

Кроме этого, появились две новые проблемы. Организовалась конница Буденного, и появился в тылу атаман Махно с сотнями пулеметных тачанок. Говорили, что они были петлюровцы и «независимые» украинцы. Но в то же время и социалисты.

На Кубани появился некто Рябовол272272
  Рябовол Николай Степанович, р. в 1883 г. Председатель правления Черноморско-Кубанской железной дороги. Председатель Кубанской законодательной Рады. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в отряде Кубанской Рады. Убит 13 июня 1919 г. в Ростове.


[Закрыть], который агитировал за какую-то «независимую Кубань».

Во всяком случае, фронт откатывался с невероятной быстротой.

Не помню числа, но в один прекрасный день Кирилл Ширков меня спросил, был ли я после двух ранений в отпуске. Я ответил, что нет. Тогда он мне предложил отпуск на три недели.

– Послушай, ты можешь в Крым поехать, но по дороге подбери мою жену и дочку и эвакуируй их в Ялту. Они сейчас в Харькове у Мани Стенбок.

Я сразу же согласился. И обрадовался, что смогу узнать от тети Мани, что случилось с Аллой.

В тот же день я поехал поездом из Лубен в Полтаву. Со мной поехал Петр по каким-то делам полка. Мы приехали в Полтаву морозной ночью. Поездов на Харьков уже не было. Единственное, что я нашел, был товарный поезд, который уходил через час. Он стоял на запасном пути, оказалось потом, что он не товарный, а санитарный, битком набитый солдатами и офицерами в тифу.

– Смотри не поймай тиф! – сказал Петр.

Я об этом как-то не подумал. Сейчас я впервые услышал о тифе в Белой армии. Еще в Москве он свирепствовал перед тем, как я уехал, но я отчего-то его не боялся.

– Ничего, не поймаю!

Я помню, как Петр провожал меня до поезда. Мы стояли на платформе, прислонившись к теплушке. Петр, как часто, стал философствовать.

– Смотри, как ярко светят звезды. Если хочешь сойти с ума – то только постарайся понять две вещи: «время» и «бесконечность». Ни то, ни другое человеческий ум не может объять!

Я влез в теплушку перед самым отходом и только тогда узнал, что и она набита тифозными. Весь поезд был тифозный. На нем, оказалось, был только один санитар, две сестры и доктор, который уже бредил, но еще старался на остановках вылезать. Ничего никто из них сделать для больных не мог, только давали пить воду, которую набирали на станциях. В результате я превратился в санитара и с крынкой воды лазил по полатям, стараясь утолять жажду больных. Но и тогда мне не пришло в голову, что могу схватить тиф.

Куда шел этот поезд, я понятия не имел. Во всяком случае, не в Харьков. Он дошел до Люботина, и там сказали, что он поворачивает куда-то в сторону. Говорят, до Харькова верст 30. Я пошел на станцию узнать, есть ли поезда. В станционном зале, набитом людьми, большей частью женщинами, сидящими на узлах, произошла невероятная встреча. Всю жизнь меня удивляло количество совпадений, случавшихся со мной.

Я о Люботине раньше и не слышал. Случай меня привел сюда. И вдруг:

– Николаша, что ты тут делаешь?

Посмотрел – тетя Соня Дмитриева-Мамонова, двоюродная сестра моего отца. Имение у нее было в Тульской губернии, что она делала в Люботине?

– Тетя Соня, а ты что тут делаешь?

– Да у меня тут имение.

– Имение?

– Да, недалеко, рядом с Голицыными.

– Какими Голицыными?

– Да Вера, двоюродная сестра твой бабушки Дондуковой.

– Я и не знал об этом.

– А ты зачем здесь?

– Да еду в Харьков эвакуировать Эллу Ширкову.

– Да туда поездов нет.

– Ну, как-нибудь проберусь.

Пошли к начальнику станции. За мной идет какой-то поручик. Я спросил у начальника про поезда. Он и слушать не хочет. Повернулся, поручик мне говорит:

– Мне тоже нужно в Харьков, пойдемте возьмем паровоз.

– Как – возьмем паровоз?!

– Просто. – Он указал на свой наган.

Пошли. Нашли какой-то маленький паровозик. Машинист говорит:

– Я с этой станции никуда не хожу, в Харькове никогда не был.

– Ну, слезайте, я железнодорожного батальона, сам справлюсь.

Я стал кочегаром. Не трудно, что в печку дрова подкидывать. Но дров мало. Переменили стрелку, проехали и стрелку обратно поставили. Поручик мой все знает. Я его спрашиваю:

– Достаточно дров?

– Да не знаю, сколько этот самовар жрет.

К удивлению всех на платформах, проехали несколько станций или полустанков. Одна, кажется, называлась Новая Бавария. Дров все меньше и меньше.

– Не доедем, придется пешком переть.

Действительно, все меньше и меньше пара.

Какой-то запасной путь, и вдали уже виден Харьков.

– Бросим этот самовар, быстрее пешедралом до Харькова дойти.

Свели паровоз на запасной путь и пошли пешком. Версты четыре до окраины. Пошли по полю. Снег хрустит под ногами. Дошли до какого-то предместья. Большой город. Наконец нашли извозчика. Приехали. Поручик пожал мне руку, спросил, есть ли чем заплатить. Денег у меня было достаточно.

– Ну, приятной эвакуации, я вам не завидую, тут уже паника. – И слез.

Я поехал на извозчике дальше. Город современный на вид. Пяти-шестиэтажные доходные дома. Приехал. Большой квартирный дом. Большая передняя, швейцар и центральное отопление. Тепло. Лифт действует. На третьем этаже квартира. Звоню. Открывает дверь горничная. Спрашивает: «Вы что, к графине?» Все как будто нормально.

Тетя Маня обрадовалась:

– Как? Почему?

– Приехал за Эллой Ширковой, в Крым ее везти.

– Да милый, она больна, и девочка слишком маленькая, чтобы ехать.

– Мне приказано их вывезти.

– Это совершенно невозможно. Подумай, все отсюда бегут, поезда набиты, в коридорах, на крыше, как Элла может путешествовать?

Эллу я не видел, она была в кровати. Меня накормили. Тут были какие-то две старушки, которые будто бы знали меня, но я теперь не помню, кто они были. За столом я спросил тетю Маню про Аллу.

– Ах, я ее устроила в какой-то полевой госпиталь, где она теперь, не знаю.

Я решил разузнать про поезда. Пошел на улицу, нашел извозчика и поехал на станцию. Там невероятный кавардак. Залы и платформы набиты народом, сидящим на узлах. Но, удивительно, масса офицеров и солдат. Если действительно красные наступают, отчего они не на фронте?

Вокзал колоссальный, лучше московского. Поезда на каждой платформе, уже набитые. Я пошел к коменданту. Пробраться к нему было трудно, не пускают.

Спрашиваю:

– Когда поезда идут на Крым?

– В Крым? Да вы что, с ума сошли? В Крым только военные поезда идут. Последний пассажирский ушел сегодня утром.

Я, конечно, объяснил, что не для себя стараюсь, а везу даму с ребенком.

– Это никак!

Но узнал, что на следующее утро в 9 часов отходит. Вероятно, последний пассажирский поезд в Ростов.

Поехал обратно. Заказал извозчика к 6 утра, думал, что, если приеду заранее, как-нибудь устроюсь. Сказал тете Мане. Она на меня обрушилась. Я ей говорю, что хочу видеть Эллу.

– Это невозможно, она спит.

Я настоял, и ее разбудили. Я нервничал, зная, что Элла рожденная Звегинцова. Хотя я лично Звегинцовых не знал, мой отец и мать их знали хорошо, и я вырос с представлением, что Звегинцевы упрямые и могут быть очень неприятными.

Наконец появилась Элла в халате. Она мне очень понравилась. Привлекательная и совсем не то, что я ожидал. Я ей объяснил, зачем приехал, она сразу же сказала, что поедет, и, несмотря на протесты всех присутствующих, просила помочь ей уложиться. Было тогда 11 часов ночи.

Тетя Маня убедила меня прилечь и говорит:

– Вот комната, там три кровати, там двое из твоих спят, они тоже завтра утром едут. Николай Татищев и Димка Лейхтенбергский273273
  Герцог Лейхтенбергский Дмитрий Георгиевич, р. 18 апреля 1898 г. в Санкт-Петербурге. Юнкер. Участник восстания юнкеров в Петрограде 27—28 октября 1917 г. Был в заключении в Петропавловской крепости до начала 1918 г. В Добровольческой армии и ВСЮР в эскадроне л.-гв. Конного полка; в ноябре 1919-го – начале 1920 г. в Ялте. Ранен летом 1920 г. В Русской Армии в конвое Главнокомандующего до эвакуации Крыма. Корнет. Эвакуирован из Ялты на корабле «Корвин». В эмиграции в Германии и Канаде, владелец отеля. Умер 25 декабря 1972 г. в Сен-Совёрде-Монтань (Канада).


[Закрыть], они оба ранены.

Я обрадовался, по крайней мере я не один.

Они, конечно, спали, и я их не трогал.

Разбудили нас троих в пять утра. Мы все обрадовались друг другу.

– Что ты тут делаешь, тебя же убили под Британами!

– Как видишь, еще жив.

– Так тебе же мозги вышибли!

– Нет, немного оставили.

Поели, Элла уже была готова, с бесконечным количеством багажа, спиртовкой, термосами, бутылками молока и т. д. Я смотрел на все это с ужасом. К тому же бедная Элла действительно была больна.

С трудом все это уложили на извозчика и поехали на вокзал. Слава богу, были еще носильщики. На левой стороне платформы стоял ростовский поезд, на правой – тоже пассажирский, с красными крестами, в Севастополь. Я ахнул, когда увидел ростовский поезд. Он был набит так, что и спичку уронить невозможно. Напротив стояли Николай и Димка, как видно, нашли себе место в красно-крестном поезде. Я был в отчаянии.

Мне вдруг пришла в голову идиотская мысль. Даже в России был невероятный снобизм среди чиновников. Я подошел к Димке и говорю:

– Послушай, могу я твою фамилию употребить у коменданта, чтобы найти место?

– Да, конечно, если это поможет.

Я на это не слишком надеялся, но попробовать нужно. Пошел. Вчера меня к коменданту не пускали. На этот раз я прошел прямо к нему:

– Простите, я к коменданту от герцога Лейхтенбергского.

– Ах, пожалуйста, пожалуйста.

– Господин полковник, я от Его Высочества герцога Лейхтенбергского. – Я надеялся, что он не знает, что тот не высочество. – Мне необходимо купе первого класса в ростовском поезде.

Он на меня посмотрел с удивлением:

– Для герцога?

– Никак нет, для его семьи.

– Да, да, конечно, я сейчас очищу вам купе. Лучше поближе к концу, ближе к уборной, вы с ними едете?

– Так точно, меня назначили их конвоировать.

– Да, сейчас, сейчас.

Я был так ошарашен этой удачей, что не верил своему счастью.

– Я вам дам ключ, так что вы сможете запереться в купе.

Я оказался с подпоручиком и двумя солдатами. Они вошли в вагон, очистили купе, погрузили весь багаж, посадили Эллу с Еленкой и поставили часового в коридоре.

Я был совершенно изумлен.

Поезд пошел. Но тут у меня началось второе беспокойство. Бедная Элла была сильно больна. Нужно было кормить девочку, ей, кажется, только два месяца было, менять пеленки, укачивать. Я за эту поездку научился многому: и температуре молока, и смене пеленок, и всяким другим неизвестным для меня няньческим тайнам…

Поезд шел очень медленно, кажется, через Изюм, Славянск и Таганрог. Приехали мы в Ростов на следующий день. Нужно было узнать, есть ли поезд на Новороссийск. Если нет, у меня адрес Сони Кочубей, нужно было туда отвезти Эллу.

Я вышел на платформу. В конце платформы группа военных, идущих мне навстречу. Господи боже мой, Петр Врангель. Я испугался, я его не знал и побаивался. Стал во фронт. Он вдруг остановился передо мной. На моих погонах были вензеля.

– Вы Конного?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Лейб-эскадрона?

– Так точно, ваше превосходительство.

– Как вас зовут, молодой человек?

– Николай Волков, ваше превосходительство.

– Что вы тут делаете?

– Провожаю жену и дочь ротмистра Ширкова, ваше превосходительство.

– Передайте привет Элле.

– Так точно, ваше превосходительство.

Он повернулся и пошел дальше.

Поезда в Новороссийск, конечно, были, но опять набиты. Дурак, почему я не спросил Врангеля, он, может, что-нибудь устроил бы. Да нет, я никогда бы не посмел.

Значит, нужно ехать к Соне. Нашел извозчика и поехали. Я Соню с детства не видел, она меня старше была на пять лет. Слава богу, у нее большая квартира, и Эллу устроили.

Теперь нужно было найти способ проехать в Новороссийск. Оказалось, что английская военная миссия в Таганроге имела для своих офицеров задержанные купе. Генерал Швецов274274
  Швецов Андрей Александрович, р. 27 декабря 1868 г. 1-й Московский кадетский корпус, Александровское военное училище (1888). Офицер л.-гв. Семеновского полка. Генерал-майор, командир л.-гв. Гренадерского полка, командир бригады 2-й гвардейской пехотной дивизии. Георгиевский кавалер. В Вооруженных силах Юга России. Эвакуирован в январе—марте 1920 г. из Новороссийска. На май 1920 г. в Югославии. В эмиграции в Белграде, с 1921 г. председатель полкового объединения л.-гв. Гренадерского полка, к декабрю 1926 г. член объединения л.-гв. Семеновского полка. В эмиграции во Франции. Умер 9 октября 1934 г. в Монте-Карло (погребен в Ментоне).


[Закрыть] был в Таганроге, и дочери его, Татьяна и Соня, теперь работали у англичан. Я их знал по Главсахару. Знал и брата Игоря.

Поехал в Таганрог. Швецовы были очень милы. Через англичан получил купе и повез Эллу в Новороссийск. Узнали, что там забастовка портовых рабочих и никакие пароходы в Крым не идут.

В Новороссийске уже было столько народу, ожидающего пароходов в Крым, что найти каюту и заказать ее не было возможности.

Я опять стал изыскивать способ. К моему удивлению, генерал-губернатором Черноморской области, то есть Новороссийска и окрестностей, оказался дядя Женя Волков275275
  Волков Евгений Николаевич, р. 16 июня 1864 г. Николаевский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1884). Офицер л.-гв. Гусарского полка. Генерал-лейтенант, управляющий кабинетов Его Императорского Величества. В Вооруженных силах Юга России; в ноябре 1919 г. генерал-губернатор Черноморской обл. В эмиграции во Франции. Умер в 1933 г. в Ницце (Франция).


[Закрыть], младший брат моего деда Волкова-Муромцева. Он с тетей Верой (Свечиной) жили на Цементной фабрике к югу от Новороссийска. Я поехал туда, но от дяди Жени никакого толку добиться не мог.

Я совершенно не знаю, каков климат Новороссийска летом, но зимой – сам дьявол, должно быть, его выдумал. Никогда таких холодных и такой силы ветров не встречал. Это даже не был обыкновенный ветер, который то усиливался, то падал, – нет, норд-ост дул как из трубы, все время с той же силой.

Я не помню теперь названий улиц, но одна из них, с севера очень крутая и широкая, кончается на набережной, вдоль которой тумбы. С трудом и цепляясь за что попало, я поднимался по тротуару. Вдруг из дома вышел впереди меня маленький толстый человечек. Его подхватил ветер и понес вниз по улице. Его ноги мелькали, как поршни. Если он кричал, то из-за ветра не слышно было. Было и смешно, и страшно за него, потому что его несло прямо в воду. К счастью, или сам он, или ветер направил его прямо на тумбу, и он там повис, точно горестный Пьеро.

Никто ничего о конце забастовки не знал. Я пошел на набережную, где были привязаны два парохода Черноморского добровольного флота, «Лазарев» и «Ксения». В небольшой будке сидел человек лет пятидесяти в форменной фуражке. Я постучал и вошел. Он, оказалось, был ответственен за рабочих, которые грузили уголь.

– Без угля, братец, никуда эти пароходы не пойдут, а мы тут сидим, деньги теряем. Правительство восстановило трудовые союзы, а заворачивают ими красные.

Он мне предложил чаю, и мы долго сидели и разговаривали. У него много было о чем беспокоиться. Он боялся прихода большевиков.

– Всем плохо будет, но нам, рабочим, хуже всего. «Вы с белыми работали, так мы вам гири на шею привяжем и в море!» – вот что скажут. А у меня дочка ожидает, а муж-то ее ушел в солдаты с полгода тому назад, и ничего от него не слыхали.

Я ему объяснил свое положение.

– Ну, братец, когда время придет, посмотрим. Что вам по городу шататься, заходите к нам чайку попить, поговорим.

Я пошел в город. Как все портовые города, Новороссийск был полон трактирами и кофейными. Пьяных было мало, потому что продажа водки и вина была запрещена со времени начала войны 1914 года. Но, конечно, хотя водки было по малости, вина в Новороссийске было много. В нескольких верстах всего был Абрау-Дюрсо с виноградниками на всех склонах. Подавали вино в чайниках, пили из чашек, точно чай.

Норд-ост дул повсюду. Казалось, безразлично, в какую сторону улицы идти, – ветер всегда дул прямо в лицо. Согнувшись, я пыхтел против ветра, когда на углу какой-то улицы в меня влетел человек и чуть не сбил с ног. По форме он был англичанин, офицер, маленький, в очках. Мы оба извинились, он по-русски, я по-английски.

– Вы что, англичанин? – спросил он меня по-английски.

– Нет, но у меня много английских родственников.

– Разрешите представиться, армейский доктор Бутчер, с крейсера «Grafton». Он там валяется, – прибавил он по-русски.

Мы вместе уселись в кафе, стали разговаривать. Он оказался очень милый. Мы друг другу рассказали все, что делали последние месяцы, пофилософствовали о революции, Гражданской войне. Он, оказывается, знал моего двоюродного брата Юрия Дондукова, который только что уехал из Новороссийска. Мы с ним подружились. Решили пойти обедать в станционный ресторан. Тут была масса военных. Я узнал, что пришел поезд со штабом Драгомирова. Что мог штаб Западного фронта делать в Новороссийске? Но я вдруг вспомнил, что дядя Митя Гейден должен быть с Драгомировым. Я сказал об этом Бутчеру.

– Так отчего вы не пойдете его попросить вам помочь, каюту для госпожи Ширковой заказать?

– Я его уже раз просил меня эвакуировать из Киева, я тогда был ранен, но он ничего не сделал.

– Может быть, на этот раз он что-нибудь сделает.

– Вряд ли.

Мы договорились встретиться в том же ресторане на следующий день.

– Что ж, были вы у вашего дяди?

– Нет, не был.

– Да попросить-то вреда никакого нет, а возможность, что поможет, есть.