Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

Развернули фронт, блеснули клинки, и мы, рассыпавшись в лаву, пошли по снежной равнине, пропуская через наши ряды отступавших станичников. Картина была поистине красивой, но большевики удара не приняли и быстро кинулись по гати к Аксаю. Пленных, и много, захватили казаки и жестоко с ними расправились, мы же захватили обозы, но предоставили их казакам.

С песнями вернулись на бивак, и моя 40-градусная температура упала до 37°. Съели борщ и сели играть в бридж.

Приходится сделать вывод: чтобы вылечить сильную простуду в морозный день, надо пойти в конную атаку, – средство радикальное!

1 февраля – новая наша атака на Кулешевку, откуда большевики выбили алексеевцев и заняли тоже Азов. Тоже красивая атака, и опять же успешная – фронт был восстановлен, возвращаясь на бивак, убит был шрапнельным разрывом конногвардеец граф Стенбок-Фермор. Пока наш полк благополучно отделывался легкими потерями, но вскоре эта удача закончилась трагическим боем под Егорлыкской 17 февраля 1920 года.

2 февраля – снова выступление на Ольгинскую, которую большевики облюбовали. Мы спешились во дворах станицы и вывели цепи на окраину. На снегу мне видны были темные фигуры идущих большевиков. Я приказал проверить пулеметы, дав очередь. К ужасу моему, пулеметы замерзли. Наш бедный князь Сидамон-Эристов был в полном отчаянии, я приказал развести костры из соломы и греть кожухи. По цепи передавали солому, чтобы поддерживать огонь, а большевики все приближались. Вложили ленты, и пулеметы застрекотали. Где-то справа послышалось «Ура!» и большевики повернули. Это было мое последнее знакомство с Ольгинской, где неприбранные трупы продолжали пугать наших лошадей.

Вечером 6 февраля по тревоге эскадроны собрались в Батайске на церковной площади в 9 часов вечера. На сей раз дело было серьезным. Погода была отвратительная – северный ветер гнал хлопья снега, была форменная пурга и ночь как чернила. Генерал Данилов вызвал к себе командиров эскадронов и объяснил задачу. Впереди будет идти Корниловский полк, который должен занять станицу Гниловскую – ту, откуда мы с таким трудом выбрались, и создать тет-де-пон. За корниловцами пойдет Сводно-гвардейский кавалерийский с задачей развить успех и обтечь Ростов с запада. За нами будут идти марковцы и дроздовцы. Алексеевцы должны переправиться у Кулешевки и перехватить железную дорогу. Донская конница, действуя со стороны Ольгинской, должна занять Аксай и обтечь Ростов с востока – главная цель взять Ростов и захватить советский бронепоезд на Ростовском узле. Что делать дальше – нашей фантазии предоставлялось дополнить картину.

На следующий день мы способны были идти на Москву, но в эту ночь вера в успех казалась сомнительной. Шли мы всю ночь, вернее – тащились, скользя по льду, пробираясь через камыши, временами в седле, но чаще таща лошадей, задыхаясь от ветра и пролагая свой путь через снежную пургу. Восток забрезжил, но Ростов казался еще далеко, вскоре настало утро, и солнце поднялось в розовой дымке. Ростов был перед нами, когда мы выстроились в резервные колонны, как на ладони, перед Ростовом. Впереди – мертвая тишина, но вдруг раздалась короткая трель пулемета, и снова наступила тишина. Раздалась команда: «По коням – садись» – и эскадроны двинулись за командиром в колонне по три. Вскоре мы поравнялись с первыми домами Гниловской, и выступ местности скрыл от нас вид Ростова. Невольно явилась мысль – почему нас не заметили на льду, почему большевики не открыли огонь, когда мы были такой прекрасной целью? Ответом на этот мысленный вопрос было внезапное открытие огня, совершенно вблизи, в котором смешивалась стрельба корниловцев и стрельба в нашем направлении. Наши эскадроны, тачанки с пулеметами и две горные пушки л.-гв. Конной артиллерии скучились за прикрытием домов, но пули роем летели справа, и получалось впечатление, что мы попали в мышеловку. Артиллерия, так легкомысленно прозевавшая наш полк, открыла беглый огонь по льду по марковцам и дроздовцам, которые понесли потери и бежали к нам под прикрытие. Из разговоров с корниловцами узнали, что они застигли большевиков врасплох сонными и командный состав был переколот в поездах. По донесениям от корниловцев, неприятельская пехота густыми цепями идет из Темерника на Гниловскую, а другие части идут по льду, чтобы отрезать наш тет-де-пон.

Момент был критический, надо было сделать что-то, выйти из этой пассивности, вылезти из этой мышеловки. Раздалась команда генерала Данилова: «По коням – садись». Тут я заметил, что ноздри моей кобылы Айши прострелены и на снег сочится кровь. Но об этом думать не приходилось, а так как эскадроны сбились в кучу на маленькой площади, генерал приказал своим кирасирам Ее Величества идти за ним, а я пошел за ними, а за мной дальше потянулись другие эскадроны, в зависимости от места.

Когда мы прошли зигзагами между домами и дворами, сопровождаемые роем пуль, и вышли в чистое поле к западу от Темерника – предместья Ростова, – нашим глазам представилась величественная картина. Вытянувшись змеей, наш полк шел прямым направлением на север, тогда как густые цепи большевиков шли от Темерника нам во фланг, стреляя на ходу. Нас разделяла замерзшая, запорошенная снегом пашня, по которой рикошетированные пули с визгом и воем пролетали или находили свою жертву. Ехавший за мною мой вестовой Омельченко – славный, веселый и преданный солдат – получил пулю в голову, и поскакавшая лошадь обогнала нашу колонну, таща его тело с ногой, застрявшей в стремени. Падали люди, падали лошади, но, как завороженные, мы шли прямо перед собой под фланговым огнем справа.

Подъезжает Ника Максимов: «Я ранен в грудь, что делать?» Поняв смысл нашего, казалось бы, безумного маневра, я говорю Максимову сесть на пулеметную тачанку, так как сейчас мы пойдем в атаку. Вдруг – команда строить колонну поэскадронно, что мы выполняем, как на учении, передавая команду задним эскадронам. Затем команда:

«Полк, строй фронт», что совершенно неожиданно, так как казалось, что мы поэскадронно пойдем левым плечом вперед и выстроим фронт лицом к противнику. Но генерал судил иначе, и, может быть, он был прав, но маневр оказался необычайно трудным. Я со своим эскадроном выстроил фронт вправо, а все остальные эскадроны влево, но задним эскадронам пришлось идти усиленным галопом и продолжать его после команды «Левое плечо вперед». Полк заворачивал, охватывая фланг противника, тогда как мой эскадрон был осью захождения.

В эту минуту сильный удар в грудь чуть не выбросил меня из седла, я схватился за гриву лошади и грудь. Боль была такой, что хотелось кричать. Ко мне подъехали наших два взводных унтер-офицера, оба кадеты, Кейгерист и Михальский312312
  Михальский Ян. Кадет. В Вооруженных силах Юга России; в 1919 г. рядовой в Сводном полку гвардейской Кирасирской дивизии. Награжден Георгиевской медалью 4-й ст. В марте 1920 г. унтер-офицер, вахмистр 1-го эскадрона дивизиона л.-гв. Кирасирского Его Величества полка в Сводно-гвардейском кавалерийском полку. Убит 17 марта 1920 г. под Егорлыкской.


[Закрыть], но по сигналу командира мы, сверкнув клинками, пошли в атаку. Мне приходилось сдерживать аллюр эскадрона, давая эскадронам 2-й гвардейской дивизии заскакать во фланг и тыл. Большевики остановились и начали сбиваться в кучу, тащили какой-то ящик, вероятно, ленты для пулемета.

Теперь уже видны были лица, и, усиливая аллюр, раздалось мощное «Ура!» скачущей конницы. Психологический момент был позади – большевики воткнули штыки в снег и подняли руки. Взято было более 800 пленных, которых отвели от винтовок, и лейб-драгунам было поручено отправить их в тыл и передать корниловцам. Видя такую наступающую на них колонну, корниловцы открыли огонь, и наши пленные рассеялись по полю. Пришлось их наново собирать.

Когда мы благополучно доскакали, возбужденные победой, тут же на снегу Максимова и меня раздели. У Ники рикошетированная пуля застряла между ребрами, а у меня пробиты были две шинели, кожаная куртка, шарф, меховой тельник и разбита эмаль на Георгиевском кресте. Как воспоминание – грандиозный синяк. Пока перевязывали раненых, к полку подошли взвод л.-гв. Конной артиллерии барона Фитингофа-Шелля313313
  Барон фон Фитингоф-Шель Александр Иванович, р. в 1892 г. Константиновское артиллерийское училище (1912). Полковник л.-гв. Конной артиллерии. В Вооруженных силах Юга России; осенью 1919 г. – в марте 1920 г. командир взвода 1-й батареи л.-гв. Конной артиллерии в Сводно-гвардейском кавалерийском полку 5-го кавалерийского корпуса. Эвакуирован в начале 1920 г. из Новороссийска на корабле «Спарта» (или до осени 1920 г. из Феодосии). На май 1920 г. в Югославии. В эмиграции к 1938 г. в Бразилии.


[Закрыть] и наши пулеметы, которые не могли поспеть за нами по мерзлой пашне.

Ликование было полное, и мы думали, что сейчас пойдем на Ростов, но тут нас ожидал новый сюрприз. В пятистах шагах от нас были железнодорожные пути, описывающие кольцо к северу от Ростова. По ближайшему пути задним ходом шел советский бронепоезд с салон-вагонами и портретами «вождей» на стенах, а в середине – броневые площадки с морскими орудиями. Задумываться не приходилось. Фитингоф снял моментально с передков свои две «горняшки» и гранатой, прямой наводкой открыл огонь по паровозу, из которого повалил пар. Поезд остановился, и из него как горох посыпались матросы в черных куртках, спасаясь бегством.

Вмиг, без всякой команды, полка не было, наши солдаты в конном строю погнались за матросней, и, когда генерал Данилов приказал своему трубачу трубить сбор, полк снова вернулся к сборному пункту, к очень недовольному командиру полка. На белом снегу лежали черные куртки матросов, погибших за свое социалистическое отечество, не оказав сопротивления. Если бы они открыли огонь из 6-дюймовой башни, то на таком расстоянии они смели бы весь полк.

Первый захваченный поезд был «Советская Россия», а следующий, брошенный своей командой, был «Вся власть Советам» и стоявший за ним «Товарищ Чуркин». Другие два поезда достались казакам.

От командира мы узнали, что мы не должны входить в Ростов до подхода донцов, шедших нам навстречу от Аксая. Мы должны ночевать в Темернике. Мы были так возбуждены нашей победой и общим успехом операций после пережитого в Гниловской и сомнения в успехе. Недаром говорится, что «история конницы – это история ее начальников». Мы все восхищались генералом Даниловым, его непреклонной волей и мастерским маневром, который нам показался сложным, но много жизней было спасено этим глубоким обходом.

На рассвете мы были на ногах, ночь продремали в полной боевой готовности. Покинув Темерник и перейдя железнодорожные пути, полк выдвинулся по скаковому кругу к северу от Ростова. Теперь Москва была за нашей спиной и Ростов как на ладони, и все, что пыталось спастись из города, попадало в наши руки. Солнце стояло высоко, когда в полном порядке наш чудный полк двинулся вперед, и так как кирасиры Ее Величества понесли наибольшие потери, генерал Данилов оказал нам честь войти первыми в Ростов. Моя грудь болела и ныла, и я вел эскадрон, согнувшись в дугу.

Тут, на Нахичеванском проспекте, на нас полным ходом вышел большевистский броневик «Мефистофель», и, признаться, я растерялся. На «Мефистофеле» было два пулемета в боковых башнях, и, если бы он продолжал свой путь прямо перед собой, нам пришлось бы расступиться и пропустить его, но неизвестно почему броневик решил проехать сбоку и застрял в сугробе. Еврей-комиссар, какая-то женщина и шофер вышли из машины и тут же закончили свою жизнь.

Осмотрев внутренность машины, мы поняли, почему беглецы не стреляли: в машине был нагружен ящик табаку и мешки сахару, не оставалось места, чтобы добраться до пулеметов.

Под овации населения мы прошли по Нахичеванскому проспекту, и нас встречали как избавителей, и день был сплошным праздником. Днем подошли казаки, пришедшие из Нахичевани. Если бы этот обхват был совершен накануне, мы могли бы захватить весь Ростовский гарнизон, но высшее начальство, видимо, не хотело обременяться такой обузой. Позже выяснилось, что, пока шла наша столь удачная операция, общая обстановка на фронте совершенно изменилась. Пока что восстановили мост и перегнали на ту сторону пять советских бронепоездов и много товарных вагонов с немалой добычей.

8 февраля с того берега Дона пришло пополнение в наш эскадрон, прибывшее из Крыма. С ним прибыло три офицера нашего полка: штабс-ротмистр Кучин 1-й, Ольхин314314
  Ольхин Павел Сергеевич. Александровский лицей (1913). Корнет л.-гв. Кирасирского Его Величества полка. В Добровольческой армии и ВСЮР; с 11 января, 24 марта и 12 мая 1919 г. в эскадроне своего полка в Сводном полку гвардейской кирасирской дивизии, затем адъютант в дивизионе л.-гв. Кирасирского Его Величества полка, поручик; в марте—июле 1920 г. штабс-ротмистр в Сводно-гвардейском кавалерийском полку. Ротмистр. Галлиполиец. В эмиграции во Франции, к 1929 г. в Париже. Умер в 1942 г.


[Закрыть] и поручик князь Черкасский 2-й. Как младший по производству, я сдал эскадрон Кучину и поехал на день отлежаться в Батайск, где оставался наш обоз. Когда я на следующий день вернулся в эскадрон, то был очень удивлен, увидев отход нашей пехоты на левый берег. Оказывается, Конная армия Буденного переправилась через Дон у Новочеркасска и, продвигаясь по Сальским степям, выходила нам глубоко в тыл. Ночью 9-го наш эскадрон покинул Ростов и укрепился на кожевенном заводе на острове против Нахичевани. Настроение у всех подавленное: столько доблести, потерь, успех – и все это покидается без всякого давления со стороны противника.

Я указал выше, что в эскадроне при выступлении из Павлограда было 110 всадников; наши потери в боях были приблизительно 20, но нашу армию косил тиф, и в тылу, в деревне Ново-Николаевке, был сплошной лазарет больных сыпным тифом, и в эскадроне было не больше 45 шашек. То же происходило и в других эскадронах, которые приходилось сводить с другими за недостатком людей. Тиф косил всю Добровольческую армию.

Просидев на кожевенном заводе под пулеметным огнем из Нахичевани, мы наблюдали возвращение красных «героев» восвояси. Какая была цель нашего наблюдения, остается энигмой, так как мы просидели целые сутки без возможности показать кончик носа. 10 февраля в ночь – такую же темную – эскадрон под начальством штабс-ротмистра Кучина благополучно покинул свою мышеловку и по плавням и скверной гати выбрался на твердую землю и переночевал наконец в человеческих условиях в Батайске.

На утро 11-го получаю предписание явиться в штаб полка, где уже находился кавалергард Г. Раух. Нам дают деньги и, как нам казалось, фантастическую задачу: следовать в деревню Ново-Николаевку, эвакуировать всех больных в Новороссийск, а из выздоровевших и выздоравливающих собрать сборную часть и привести ее на соединение к полку. Разыскать полк мы должны в районе станицы Егорлыкской. Я вернулся в эскадрон, сообщил Кучину о моей задаче и простился с ним и с Черкасским, не подозревая, что вижу их в последний раз.

Нужно сказать, что выбор пал на Рауха, так как кавалергарды были сведены с конногвардейцами в один эскадрон, а у нас был большой комплект офицеров после прибытия пополнения.

Мы выехали с Раухом и нашими вестовыми и всю дорогу обсуждали, каким чудом мы выполним данную нам задачу.

Дальнейшие события, до перехода с Кубани в Крым, я могу изложить в следующем дополнении моих воспоминаний, но мне хотелось, описав эту исключительную эпопею гвардейской конницы, преклониться перед памятью нашего исключительного вождя – командира Сводно-гвардейского кавалерийского полка на Кубани, генерал-майора Михаила Федоровича Данилова, коренного офицера кирасир Ее Величества – доблестного из доблестных, храбрейшего из храбрых.

Е. Оношкович-Яцына
ВЗЯТИЕ РОСТОВА 7—8 ФЕВРАЛЯ 1920 ГОДА315315
  Впервые опубликовано: Военная Быль. Март 1966. № 78.


[Закрыть]

Приобрел прекрасно изданную книгу подполковника В.Е. Павлова «Марковцы в боях за Россию», том 2-й, и мне, естественно, захотелось узнать, как наши боевые товарищи оценили одно из красивейших действий Сводно-гвардейского кавалерийского полка, который 7 февраля своей конной атакой обеспечил взятие Ростова, захватив 800 пленных, 2 бронепоезда, уже не говоря о брошенных противником орудиях. Открыл страницу 211-ю и с удивлением прочел, что нашему полку уделено ровно четыре слова, в то время как вся тяжесть боя легла именно на кавалерию, вернее, на один Сводно-гвардейский кавалерийский полк.

Во имя восстановления исторической правды я пришел к заключению, что надо описать этот бой, исключительный по своей картинности, но, добавлю, совершенно абсурдный с точки зрения правоверной военной науки.

В то время я командовал 1-м эскадроном лейб-гвардии Кирасирского Его Величества полка. В строю у меня было 3 офицера и 46 кирасир плюс 2 пулемета Максима на тачанках. Всего в Сводно-кавалерийском полку, под командой генерал-майора М.Ф. Данилова, было 240 шашек.

Стояли мы на восточной окраине Батайска, и 6 февраля в 10 часов вечера полк, поднятый по тревоге, собрался на сборный пункт у церкви. Вызванные к командиру полка командиры эскадронов были поставлены в курс задачи. Задача – взять Ростов. Впереди идут корниловцы, которым приказано с налету занять станицу Гниловскую. Как только тет-де-пон будет обеспечен, наш полк должен обойти Ростов с западной стороны и войти в город со стороны Темерника.

Погода стояла исключительно тяжелая для операции, но, может быть, благоприятная для того, чтобы захватить врага врасплох. Мороз в 25 градусов, снежная пурга и сильный северный ветер. Надел я на себя все, что мог, и в ту минуту не подозревал, что все, что я навьючил на себя, спасет мне жизнь.

Движение через замерзшие плавни и камыши было тяжелым. Лошади были кованы только на передние ноги и скользили на льду. Мы больше вели их в поводу, борясь с неистовым ветром и налеплявшимся снегом. Шли мы много дальше, чем предполагалось, и рассвет застал нас на льду в виду Ростова. Полк стал в резервную колонну перед широким рукавом Дона, и было странно, что красные молчат и не стреляют.

Мертвая тишина была нарушена короткой очередью пулемета впереди нас, и по сигналу мы сели по коням и рысью, посколько позволял грунт, двинулись к Гниловской. Корниловцы сделали великолепную работу – они застигли большевиков спящими и перекололи командный состав в вагонах, захватив пути товарной станции и небольшой плацдарм в первых домах Гниловской.

Тут произошло то, что можно было уже давно ожидать, – большевики поняли, что белые пришли, и открыли жестокий огонь по Гниловской и по льду за нами, по которому перебегали марковцы. Они понесли потери от артиллерийского огня по льду, а наш конный полк сбился в кучу за домами, по которым большевики били из пулеметов. Положение казалось очень серьезным, и я не представлял себе, каким чудом мы сможем выбраться из этой западни, так как нельзя было показать носа из-за пуль, роем свистевших над нами и между домами.

Генерал Данилов, с совершенно исключительным спокойствием, отдал приказание кирасирам Ее Величества и моему эскадрону, ближайшим к нему, следовать за ним, и, в колонне по три, мы двинулись по откосу вверх, пройдя мертвое пространство, пока мы не вышли на равнину. Полк вытянулся в колонну и вышел в открытое поле под Темерником. За полком следовали мои две пулеметные тачанки и два горных орудия лейб-гвардии Конной артиллерии под командой Фитингофа-Шеля. Картина представилась величественной, но далеко не успокоительной. Из Темерника, нам во фланг, двигались цепи большевиков на расстоянии полутора верст. Черные точки на снежной равнине ясно указывали на перевес сил не в нашу пользу. Заметив нашу колонну, идущую рысью фланговым маршем, большевики открыли ружейный огонь на предельном расстоянии. Пули сбивали снег и, воя на излете, свистели справа. Начались потери. Ехавший за мной мой вестовой Омельченко был убит пулей в голову, люди и лошади стали падать, а полк, как на параде, продолжал идти фланговым маршем, пока не поравнялся с правым флангом цепей.

Генерал Данилов завернул левое плечо вперед, и раздалась команда: «Полк, строй фронт!» – и мой эскадрон вышел вправо, тогда как все остальные понеслись влево, и развернутый строй начал заходить левым плечом, чтобы охватить правый фланг врага. В эту минуту я получил такой удар в грудь, что, не схватись я за гриву лошади, я вылетел бы из седла. Ко мне подъехали два наших унтер-офицера и поддержали за локти. «Шашки вон, пики на бедро!» – и, прижимая мою рану, я повел эскадрон на советские цепи.

Генерал Данилов скакал впереди полка и делал мне знаки уменьшить аллюр, чтобы дать левофланговым эскадронам заскакать во фланг. Было нелегко сдерживать лошадей и людей, так как оставаться мишенью, когда в лицо несется рой пуль, частью рикошетировавших на мерзлой пашне, казалось невыносимым. Мое личное состояние было необычным, я примирился с мыслью, что я смертельно ранен и истекаю кровью, но хотелось знать, чем все кончится. Наконец раздалось громкогласное «Ура!» и настал последний акт, когда мы налетели на сбегающуюся в кучу пехоту. Моральный перелом произошел, когда мы дошли на 200 шагов, – большевики воткнули штыки в снег и подняли руки.

Сейчас же повели 800 пленных под конвоем лейб-драгун в Гниловскую, чтобы сдать их корниловцам. Но из-за разницы уровня наша атака не была видна корниловцам, и, увидев надвигающуюся густую колонну пехоты, они ее приняли за врагов и покрыли пулеметной очередью. Пленные разбежались по полю, и послан был еще один эскадрон, чтобы их собрать снова.

Как только боевая задача кончилась, меня сняли с лошади, так как боль заставила меня согнуться к луке. Начали меня раздевать, а часть моих кирасир вернулась назад подбирать раненых. Убитых, к сожалению, мы должны были оставить на поле за неимением средств перевозки. Пока на 25-градусном морозе с меня снимали, одну за одной, две шинели, кожаную куртку, козью душегрейку, все оказалось пробитым пулей, но она разбила эмаль на моем Георгиевском кресте, и на груди был большой кровоподтек, а раны никакой.

Пока я одевался с помощью моих кирасир, обстановка снова изменилась. Нужно сказать, что Ростовский железнодорожный узел имеет круговую ветвь, соединяющую главный путь через Дон и железнодорожную линию вдоль Дона. На этой круговой ветви вдруг показался идущий задним ходом бронепоезд с морскими орудиями и салон-вагонами. Поезд дымил и на малом ходу приближался к пункту сосредоточения полка на окраине Темерника. В этот момент подоспел взвод лейб-гвардии Конной артиллерии, и барон Фитингоф-Шелль снял свои две горные пушки с передков и приготовился встретить бронепоезда (а их оказалось фактически два – «Вся власть Советам» и «Советская Россия»), которые медленно подходили и расстояние до пути было 300 шагов. Наши две пушки открыли огонь прямой наводкой гранатой по паровозу, откуда поднялось облако пара, и «Вся власть Советам» продефилировал перед нами, не открыв огня.

Поезд остановился, но тут мы поняли, что под его прикрытием матросы в черных бушлатах бросили свой поезд и спасались в сторону скакового круга. Тут произошло нечто совершенно неожиданное, повиновение было забыто, и наши солдаты взяли инициативу в свои руки. Как только первый бронепоезд остановился, наши молодцы кинулись через железнодорожное полотно вдогонку убегавшим матросам. Их примеру последовала команда второго бронепоезда «Советская Россия», и равнина сделалась свидетелем одиночных поединков между нашими кавалеристами и матросами. Когда генерал Данилов приказал трубить сбор, на снежной равнине были лишь неподвижные черные точки зарубленных или заколотых матросов.

Наш командир был очень недоволен этим самоуправством, но, когда эскадроны вернулись в строй, нахмуренный генерал только сказал: «Без приказания из строя не отлучаться, помнить дисциплину!»

Наш командир передал по эскадронам приказание стать на квартиры в крайних домах Темерника, не расседлывать и половине состава быть в усиленном сторожевом охранении.

Мы, офицеры, собравшись вокруг командира, выражали наше удивление тем, что мы не входим в Ростов, который мы могли взять голыми руками. Я забыл сказать, что, пока мы захватывали в плен бригаду, вышедшую из Темерника, корниловцы и марковцы отбили огнем атаку другой советской бригады, атаковавшей Гниловскую по берегу и частично по льду. У красных деморализация была полная, и ни о каком сопротивлении не могло быть и речи. Однако приказ был приказом, и надо было подчиниться. Дело в том, что казаки, наступавшие от Аксая, задержались в продвижении, и высшее командование хотело замкнуть кольцо, так как путь к отступлению лежал больше к востоку, то есть – из Нахичевани.

Ночь была тревожная, а для меня – мучительная из-за боли в груди, и мы с облегчением вздохнули, когда на рассвете полк снова собрался в резервные колонны и двинулся к скаковому кругу. В виде особой чести генерал Данилов приказал эскадрону Его Величества кирасир идти в голове полка.

Полк двинулся в колонне по Нахичеванскому проспекту к центру. Тут произошло последнее приключение, окончившееся, по счастью, благополучно. Я вел мой эскадрон за командиром полка, по ветру развевались наши значки на пиках, на значке нашего эскадрона был двуглавый орел. Я не представлял собой никакого декоративного элемента, грудь ныла от боли, и я был согнут в дугу. Вдруг прямо на нас несется советский броневик с красными звездами, двумя пулеметами, и ясно видна красная надпись «Мефистофель». Что делать? Почему он не стреляет? Броневик несется прямо на нашу колонну и может смести нас! Генерал Данилов командует «Стой!», но тут происходит нечто невероятное: броневик направляется влево и въезжает в огромный сугроб, где его колеса беспомощно буксуют. Открывается задняя дверь, и из машины вылезла тройка: какой-то комиссар в шубе с хорошим воротником, девица в косынке сестры милосердия и шофер. Тут мы поняли, почему броневик не стрелял. Внутри был ящик табака и мешки с сахаром, не позволявшие добраться до пулеметов. Эта тройка была арестована, у броневика поставлен караул, а позже добыча была роздана по эскадронам.

После этого последнего инцидента все прошло гладко. Полк в полном порядке, под овации населения, прошел по Нахичеванскому проспекту и стал на квартиры в центре города. Население не знало, как нас ублажить. Приносили еду, папиросы, вино, словом, полное торжество победителей. Пешие части вошли в Ростов с юга, а кавалерия с севера.

Во всяком бою элемент неожиданности является часто решающим и заменяет собой соотношение сил. Так было 7 февраля 1920 года, когда численно малая единица – Сводно-гвардейский кавалерийский полк, – сильная духом, дисциплиной и, главное, под командой исключительно одаренного, беззаветно храброго и хладнокровного командира, генерал-майора М.Ф. Данилова, лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества Государыни Императрицы Марии Федоровны полка, кадета Орловского Бахтина кадетского корпуса и юнкера Николаевского кавалерийского училища, совершила одно из самых блестящих, по своим результатам, кавалерийских дел.

Выход под сильным обстрелом превосходных сил наступающей пехоты из тет-де-пона Гниловской, фланговый марш во фланг и тыл противника, не помышляя о собственном тыле, конная атака на нерасстроенную пехоту на ровной местности, начатая за полторы версты, с уверенностью в победе, – это дело рук незаурядного командира, которому верили и за которым шли. Выход полка в тыл Темерника и инцидент с двумя бронепоездами свидетельствуют о том, что противник был застигнут врасплох.

В этом деле не было свидетелей, а через 10 дней был новый кровавый бой под Егорлыкской, в котором погибло 10 офицеров, так что живыми свидетелями боев 7-го и 8 февраля остались только кавалергард Г.Г. Раух и автор этой статьи.

Цель ее – не восхваление своих заслуг, а желание отдать должное нашим офицерам и сроднившимся с ними солдатам, которые, не щадя жизни, честно выполняли свой долг.

Книга, написанная марковцами, показывает, что пешим частям Добровольческой армии действия конницы, то есть Сводно-гвардейского полка, остались неизвестными, а они были решающими, так как полк прошел по тылам противника, окончательно его деморализовав и уничтожив его боеспособность.

Не могу не вспомнить наших кирасир, унтер-офицеров и взводных, бывших кадет, создавших спайку, благодаря которой все чудеса оказались выполнимыми. Борис Николаевич Кейгерист, 2-го кадетского корпуса, Лев Николаевич Вентцель, 1-го кадетского корпуса, Сергей Богданович Богдасаров, Сумского кадетского корпуса, Матусевич Марсалий Марсальевич316316
  Матусевич Марсалий Марсальевич. 2-й кадетский корпус. Во ВСЮР и Русской Армии; в начале 1920 г. в эскадроне л.-гв. Кирасирского Его Величества полка. Унтер-офицер. Убит 30 октября 1920 г. в Крыму.


[Закрыть], 2-го кадетского корпуса, Иванов Кирилл Владимирович317317
  Иванов Кирилл Владимирович. 1-й кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище. В Вооруженных силах Юга России; в начале 1920 г. в эскадроне л.-гв. Кирасирского Его Величества полка. Убит 30 октября 1920 г. в Крыму.


[Закрыть], 1-го кадетского корпуса и Николаевского кавалерийского училища. Не могу не вспомнить и правоведа Сташевского Михаила Арсеньевича, произведенного в корнеты и убитого под Карповой Балкой в Крыму, на Сиваше, 27 октября 1920 года. Все они честно легли за честь полка и за Россию…