Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

В начале октября, с наступлением холодов, в операциях Добровольческой армии наступил тяжелый перелом. Быстрые и удачные перегруппировки красных, появление на фронте свежей значительной конной группы Буденного, а также общий развал в тылу и болезни сразу отразились на поддерживающем нас до сих пор успехе. Части 5-го конного корпуса к середине октября отходят снова в Полтавскую губернию. В тылу началась новая война против грабивших большие населенные пункты значительных банд, действовавших по указке большевиков. Эти банды взяли тогда город Кобеляки и терроризировали буквально всю окрестность города Полтавы.

Драгуны и часть кирасир были переброшены для очищения от банд Шубы в районе Миргорода, Кобеляк и далее к Кременчугу. Полуэскадрон поручика Озерова, брошенный туда же на поимку Шубы, оказался совершенно отрезанным от общей группы и поступил в распоряжение пехоты генерала Кальницкого. В это время трагически погиб действовавший с кирасирами поручик Деконский. Он ночью был окружен в лесу около Миргорода значительной группой из банды Шубы и убит наповал из-за угла. Его люди почти все также погибли. Поручик Озеров, продвигаясь к юго-востоку в чрезвычайно тяжелых условиях, в постоянных стычках с бандитами лишился больше половины своих людей. Драгуны отставали и, заболевая, эвакуировались в Полтаву и в Кременчуг. К концу ноября поручик Озеров шел уже вместе со стягивающимися отовсюду частями армии к Ростову.

Отправленный из Лубен полковником Римским-Корсаковым снова в Киев за теплой одеждой, я с 4 драгунами добивался в интендантских складах Сводного корпуса получить необходимое имущество. После двухдневных усилий удалось, наконец, получить необходимое и нагрузить все в полученные два вагона. Чувствуя себя плохо и видя, что везти уже лично не смогу из-за высокой температуры, я сдал все документы прибывшему в Киев из Ростова незадолго до этого своему однополчанину, штабс-ротмистру Г.А. Вульфиусу485485
  Вульфиус Г.А. Штабс-ротмистр л.-гв. Драгунского полка. В Вооруженных силах Юга России; в ноябре 1919 г. в эскадроне своего полка. Пропал без вести (взят в плен бандами Махно) в декабре 1919 г. у Знаменки.


[Закрыть]. Ему поручил доставить оба вагона в Лубны и сдать их полковнику Римскому, т. к. не имел каких-либо других указаний о быстрых переменах, происходящих на фронте корпуса генерала Юзефовича.

Сыпной тиф вывел меня из строя на 4 месяца, из коих весь ноябрь был без сознания. Спасением жизни обязан лишь энергии и самоотвержению бывшего со мной и не покидавшего меня первое время вольноопределяющегося Григория Чугрина. Он, после тщетных усилий поместить меня в какой-либо госпиталь, наконец сдал на эвакопункт, на путях близ станции Киев, и сам вернулся к Вульфиусу.

Во время моей болезни лейб-драгуны, повинуясь общей неблагоприятной обстановке, оказались разъединены на три части. Часть полуэскадрона поручика Озерова шла с боями на Ростов и в арьергардных делах, теснимая конными силами Буденного, теряла много людей убитыми и ранеными.

Под Ростовом, в бою у станицы Егорлыкской, вместе с кирасирами участвуя в конной атаке, убит сабельным ударом в голову только что произведенный в корнеты князь Николай Енгалычев. Тогда же убиты и ранены свыше 10 лейб-драгун. Под Ростовом два раза драгуны переходили Дон по льду и в тяжелых делах терпели еще большие потери. Люди падали от усталости, исчезали и таяли от болезней. Поручик Ив. Ал. Зеленой, заболев тифом во время этих боев и эвакуированный с похода в Ростов, уже не смог вернуться в эскадрон и остался в Ростове в январе 1920 года.

Полковник Римский-Корсаков, сформировав из оставшихся запасных драгун в Лубнах полуэскадрон и посадив его на тачанки и частью верхом, отходил походным порядком на Кременчуг и огибал с севера Знаменку, которую в это время грабил Махно.

Около Кременчуга, как мне впоследствии подробно объяснял унтер-офицер Чигрин, на линии железной дороги, транспорт с вещами штабс-ротмистра Вульфиуса благополучно прибыл в эскадрон. Здесь большая часть была перегружена на повозки обоза, а самое громоздкое, оставаясь в тех же вагонах, было направлено полковником Римским на Знаменку. Очевидно, полковник Римский надеялся нагнать прибывшее имущество южнее Знаменки. Между тем окруженный у самой Знаменки поездной состав попал в плен банде Махно, а штабс-ротмистр Вульфиус пропал без вести.

Драгуны, двигавшиеся с полковником Римским, вышли на станции Джанкой, сам же полковник Римский, оставив их под командой ротмистра Лабудзинского, торопился лично кружным путем в Ростов через Екатеринодар, чтобы соединиться с драгунами поручика Озерова.

Ротмистр Лабудзинский, выделив обоз поручику графу Беннигсену со взводом, приказал следовать на Бердянск для погрузки, а сам налегке, с конными драгунами, человек 40—50, вышел в Таврию и оттуда, все время двигаясь, частью верхом, частью на тачанках, с юга, через немецкие колонии, пришел в Перекоп.

Здесь болезнь ротмистра Лабудзинского вынудила его оставаться в одной из колоний в тылу, полуэскадрон, под командой прибывшего из Керчи ротмистра графа Андрея Толстого, поступает в распоряжение полковника Петровского и входит в состав командуемого им так называемого Гвардейского отряда. Под Перекоп в январе прибывает из Ставки лейб-гвардии Драгунского полка полковник Ковалевский и спешно формирует дивизион на Перекопе, пополняя его людьми, прибывшими из Керчи с поручиком Алехиным486486
  Алехин. Корнет л.-гв. Драгунского полка. В Вооруженных силах Юга России; в июле 1919 г. в 1-м Чеченском конном полку, в сентябре 1920 г. в Сводно-гвардейском кавалерийском полку. В Русской Армии в Гвардейском кавалерийском полку. Ранен в июле 1920 г. Штабс-ротмистр


[Закрыть]. Он называется Гвардейский кавалерийский дивизион. На полдороге, на линии Джанкой—Грамматиково располагаются обозы драгун и кирасир, а также батальон гвардейской пехоты отряда полковника Петровского.

Буденновские кубанские конные части, появившиеся к северу от Перекопского вала, неоднократно атакуют отряд, но каждый раз отбиты. У драгун десятки потерь, в том числе тяжело ранен доставивший донесение старший унтер-офицер юнкер Николаевского училища Снессаревский. Все раненые отправляются в Симферопольский военный госпиталь.

Незадолго перед эвакуацией, зайдя в Симферополе повидать тяжело раненного, с раздроблением кости, лейб-драгуна Снессаревского и поздравить его с 2-м Георгиевским крестом, последняя фраза дрогнувшим голосом этого полумальчика очень характерна для нас: «Я бесконечно счастлив, что сумел сделать то, что каждому лейб-драгуну положено, – посильно исполнить свой долг».

Между тем часть обоза ротмистра Лабудзинского, со взводом поручика графа Беннигсена, уже погрузившиеся на 2 баржи, в море у Бердянска попадают в трагическое положение. Затертые во льду баржи не могут двигаться. В это время Бердянск занимается большевиками, открывшими по нему стрельбу с берега. К вечеру поручик граф Беннигсен со свободными драгунами, человек 15, решает прорываться по льду на Мариуполь. Выйдя к вечеру на лед, поручик граф Беннигсен старается пробиться на восток и с тех пор со взводом драгун пропадает без вести.

На другой день случайно заметивший критическое положение затертых во льду барж небольшой добровольческий ледокол, взяв их на буксир, доставляет все имущество и оставшегося с ним поручика Долгово-Сабурова в Керчь.

15 февраля, добравшись в Керчь, после долгого скитания по морю из Новороссийска, я застаю следующую обстановку в составе лейб-драгун. Люди поручика Озерова, вошедшего снова в остатки полка полковника Ковалинского, все время с тяжелыми боями отходят к Новороссийску для окончательной погрузки на Керчь из Кубанской области.

Создавшийся на Перекопе лейб-гвардии Драгунский дивизион отдельной частью, так называемый Гвардейский кавалерийский дивизион, под командой полковника Ковалевского, действует под Перекопом в составе Гвардейского отряда полковника, а потом генерала Петровского, входящего в корпус генерала Слащова. Обоз 2-го разряда, подчиненный обозу 2-го гвардейского Кавалерийского полка полковника Скалона, стоит на даче Глазунова, на проливе близ Керчи. Его принимает только что прибывший из Керчи ротмистр Алеев487487
  Алеев Георгий Александрович (Николаевич). Александровский кадетский корпус (1906). Ротмистр л.-гв. Драгунского полка. В Вооруженных силах Юга России в своем полку; с февраля 1920 г. начальник обоза 2-го разряда во 2-м Сводно-гвардейском кавалерийском полку. Полковник. В эмиграции к 1967 г. сотрудник журнала «Военная Быль». Умер после 1972 г.


[Закрыть].

4 апреля 1920 года

В неравном бою 4 апреля 1920 года лейб-драгуны, отбиваясь врукопашную от наседающих красных кубанских казаков из полков Буденного, снова теряют несколько десятков героев и своего доблестного командира – смертельно раненного графа Андрея Ильича Толстого. Этот выдающийся молодой офицер, кавалер Георгиевского оружия, умер смертью храбрых, не покидая вверенного ему участка Перекопского вала. По рассказам уносившего его, тяжело раненного, ротмистр граф Андрей Ильич Толстой выпустил все патроны своего маузера в наседающих цепью буденновцев и потерял сознание, истекая кровью. Его торжественно хоронят вместе с зарубленными тогда командиром Кирасирского эскадрона подполковником маркизом Альбицци и конногренадером поручиком Костиным на кладбище колонии Берлин, около Грамматикова.

Прибытием части эскадрона поручика Озерова из Новороссийска на дачу Глазунова и комплектованием части эскадрона после потери в боях у Перекопа кончается период Добровольческой армии генерала Деникина. Новый Главнокомандующий, генерал Врангель, создавший Русскую Армию в Крыму, включает лейб-драгунский эскадрон целиком в виде 8-го эскадрона в Сводно-гвардейский кавалерийский полк полковника Ковалинского. 8-м эскадроном в Русской Армии командуют по очереди полковник Александровский, произведенный в ротмистры Н.А. Озеров, ротмистр Коптев, а в последнее время, с июня, ротмистр де Витт и ротмистр Колокольцев.

Не принимая личного участия в боях в Северной Таврии, я не берусь описывать подробности боевых действий лейб-драгун под Каховкой, а затем в Северной Таврии. Ограничусь лишь кратким обзором событий в Северной Таврии за последние 4—5 месяцев, до трагического отхода конного корпуса генерала Барбовича для эвакуации.

Необходимо отметить лишь для характеристики участия лейб-драгун в непрерывных боях, что за исключением полковника Александровского, доблестно ведшего все время эскадрон в лучшем его боевом составе, все сменявшие друг друга командиры эскадронов были или убиты, или эвакуированы за ранениями.

Ротмистр Озеров, выведший эскадрон при первом майском наступлении в Северную Таврию, раненный саблей в голову, лечился в обозе. Сменивший его ротмистр Коптев во время действий против кавалерии Жлобы был при атаке ранен пулей в чашку левой ноги насквозь. Ротмистр де Витт, командуя Драгунским эскадроном при рейде Конного корпуса генерала Бабичева и впоследствии походными движениями в районе Бердянского уезда, в конной атаке при селе Жеребец убит из пулемета 19 июня 1920 года. Сменивший доблестного ротмистра де Витта ротмистр А.Г. Колокольцов, вынесший на себе все тяжести непрерывных арьергардных боев на линии Днепра, убит во время конной атаки у хутора Черненького 1 сентября. Тогда же командир левофлангового взвода поручик Келеповский, замахнувшийся на подбегавшего к нему красного начальника шашкой, был убит последним из нагана пулей в область сердца. Ротмистр Колокольцев и поручик Келеповский похоронены драгунами рядом, в ограде верхней церкви села Верхние Серагозы Мелитопольского уезда.

Наконец, в районе Каховки также легко ранен ротмистр Бок в конце июля.

Описывая период боевых действий лейб-драгун за 1919-й и 1920 годы, остановил внимание лишь на том, что, пройдя походным порядком свыше тысячи верст и участвуя, в особенности в последнее время, в непрерывных боях при отходе корпуса генерала Барбовича из Северной Таврии к Южному берегу Крыма, лейб-драгуны, ядро которых все время составляли гальбштадтские и пришибские немцы-колонисты, все время выказывали исключительную личную храбрость, выносливость и железную спайку, одухотворены были безграничной любовью к своей части и к ее создателю и руководителю полковнику Владимиру Петровичу Римскому-Корсакову. Эскадрон при всевозможных, самых критических обстоятельствах выказывал все время свое превосходство в моральном отношении с некоторыми окружавшими его частями армии.

Плохо одетые, терпя неисчислимые мучения от холода, болезней и недоедания и подчас засыпая в седле от усталости, лейб-драгуны во время атаки были всегда первыми, и храбрость, ими проявленная, неоднократно отмечалась их начальниками, как то генералом Петровским и Барбовичем в Северной Таврии.

Мне лично было приятно слышать из уст этого сурового и строгого боевого начальника, каким был генерал Барбович, при отдаче боевого приказания, большой важности слова: «Пошлите драгун из Сводно-гвардейского полка. С ними можно быть спокойным».

Аттестация генерала Барбовича вполне оценивала тот вклад, что вложил в свое детище ее создатель и постоянный покровитель, полковник Римский-Корсаков. Светлая память о нем останется навсегда в истории жизни лейб-драгун в Белом движении.

Его пример высокой личной храбрости и рыцарского отношения к своим соратникам глубоко усвоен в его родном эскадроне. С подорванными силами, еле поправившийся от вынесенных им тифов, полковник Владимир Петрович Римский-Корсаков всегда остается верным себе и свято охраняет горсточку добровольцев лейб-драгун на чужбине, разделяя с ними их лишения в Галлиполи.

С ними, с неизменным своим помощником Н.А. Озеровым он решается отправиться в Сербию на пограничную боевую службу в свой последний жизненный этап.

Северная Таврия – в ней проходят светлые минуты боевых удач и темные этапы походной жизни и вынужденных отходов лейб-драгун. Сотни верст Мелитопольского и Бердянского уездов прошли несколько раз вдоль и поперек добрые кони гальбштадтских колонистов. Сколько раз скакали они во весь опор с изрешеченным пулями бело-красным значком впереди навстречу большевистским палачам. В ней – в Северной Таврии, в ее глинистой земле, покоятся навсегда тела многих безвременно погибших господ офицеров, столь свято исполнивших свой последний долг перед Великой Россией.

Ротмистр граф Андрей Толстой, Аполлон Колокольцов, Сергей де Витт, поручик Анатолий Келеповский, юноша корнет князь Николай Енгалычев, корнет Кирилл Гевлич и вахмистр, старый сверхсрочный, Шлея, проделавшие весь двухлетний поход и умершие оба от тифа, поручики граф Беннигсен и Ив. Ал. Зеленой, оба без вести пропавшие. Многие и многие десятки доблестных унтер-офицеров и солдат лейб-драгун. Им, душу свою положившим на поле чести вполне добровольно и сознательно, – кладу я низкий поклон, сохраняя вечную память их доблести и примеру. Будущее поколение лейб-драгун в будущем родном полку, в воссоздание которого каждый лейб-драгун горячо верит, сумеет оценить их заслуги и тяжкие лишения, что безмолвно и с безграничным терпением несли они – эти добровольцы и их руководители.

Их сливала одна общая идея, одна мысль. Они несли ее всюду под сенью старых полковых цветов: «За Веру, Царя и Отечество».

А. Литвинов
С ЛЕЙБ-ДРАГУНАМИ В ГРАЖДАНСКОЙ ВОЙНЕ488488
  Впервые опубликовано: Ш и р в и н т. Лейб-драгуны дома и на войне. Выпуск 3. Париж, 1930.


[Закрыть]

В глубине Африки, 10 лет спустя после событий Гражданской войны, довелось мне получить интересный выпуск 1-й книги «Лейб-драгуны дома и на войне». Богатый исторический и бытовой материал, относящийся ко времени двух войн, заключающийся в этом выпуске, позволяет надеяться на то, что дело издания не ограничится одним лишь первым выпуском, но что за ним последуют и дальнейшие.

Как участник войн, коему не раз приходилось встречаться в боевой обстановке с доблестными лейб-драгунами, я с большим интересом ознакомился с книгой, в частности с наиболее интересным лично для меня очерком полковника Главацкого «От Азовского моря до Курской губернии и обратно», описывающим тот поход, участником которого мне довелось быть с начала до конца и в течение коего судьба соединяла меня неоднократно с лейб-драгунами, то находясь в их подчинении, то принимая командование над ними, то участвуя бок о бок с ними в боевых действиях наших славных полков против большевиков.

При всей искренности рассказа полковника Главацкого, составленного, видимо, много лет спустя и часто со слов третьих лиц, как это указывает сам автор, я натолкнулся на довольно крупные неточности. Зная, какой ценный материал для будущего историка представляют собою подобного рода записки, беру на себя смелость исправить некоторые места и дополнить их.

Сознавая всю ценность точности мемуарных сведений, я произвел немедленно после оставления Крыма сводку боевых действий своего родного лейб-гвардии Кирасирского Ее Величества полка за все время Гражданской войны, которая послужила основой составленной совместно с полковником фон Баумгартеном «Памятки кирасир Ея Величества за время Гражданской войны», изданной в Берлине в 1927 году. Хронология событий была нами строго проверена не только в обществе офицеров нашего полка, но и совместно с офицерами других полков гвардейской кавалерии и штабов дивизии и корпуса. Имея перед собой экземпляр «Памятки» и свои личные записки и документы, я с уверенностью могу исправить и дополнить рассказ полковника Главацкого и написать краткий рассказ о том, что мне пришлось пережить совместно с лейб-драгунами.

Впервые пришлось мне встретиться с ними во время того самого Ак-Манайского сидения, с которого полковник Главацкий начинает повествование. Кадры почти всех полков гвардейской кавалерии собраны были на небольшом участке фронта и начали там свою совместную боевую работу. До этого времени мы находились в разных полках и на разных фронтах и имели возможность встречаться лишь случайно в тылу.

В апреле 1919 года, после оставления Северной Таврии, в нашей армии на всех фронтах произошел перелом в нашу пользу. Отступление кончилось закреплением на позициях. Они были тем исходным пунктом, с которого должно было начаться наше крупное наступление. Оно было, наконец, назначено на 5 июня 1919 года (а не 4 мая, как указывает полковник Главацкий). Около 12 часов ночи с 4-го на 5 июня пишущий эти строки получил приказание из штаба Сводно-кирасирского полка принять в командование всех безлошадных кирасир Ее Величества в количестве 55 человек и, сформировав стрелковый полуэскадрон, прибыть в окопы Сводного полка Кавказской кавалерийской дивизии. Однако, по прибытии моем в окопы, командир Кавказского полка получил уже распоряжение направить мой полуэскадрон на Арабатскую стрелку для устройства совместно с моряками десанта в тылу у большевиков. К рассвету добрался я до Арабата и двинулся оттуда на присоединение к двум пароходам «Граф Игнатьев» и «Гидра», находившимся в 12 верстах к северу. В 8 часов утра отряд мой поравнялся с пароходами, стоявшими на якоре, и я отправился к старшему морскому офицеру мичману Севастьянову. Канонада в это время с полуострова слышна была сильная – ясно было, что развивался крупный бой. От Севастьянова узнал я, что к северу от нас находится конный полуэскадрон лейб-драгун и что наша задача – перетащить три моторных катера через стрелку. После этого нам предстояло высадиться на полуострове в тылу у большевиков и действовать в зависимости от обстановки.

Немедленно принялись мы за дело, которое оказалось нелегким. Никакими инструментами и приспособлениями мы не располагали, и работа оказалась невероятно трудной. Маленькие легкие и изящные катера, каковыми они казались в волнах Азовского моря, оказались на земле чрезвычайно тяжелыми и громоздкими, и, перекатывая через стрелку, имевшую в этом месте немного более полуверсты расстояния в ширину, мы промучились трое суток. К тому же и непредвиденное обстоятельство – довольствие людей в солончаковой пустыне, каковою была здесь стрелка, где не было даже пресной воды, необычайно осложнило дело.

К концу третьего дня два катера находились уже в Сиваше, но артиллерийская стрельба слышна была уже к северу, и ясно было, что вся наша каторжная работа по перетаскиванию оказалась ни к чему. В это время корпус наш, разбив большевиков, подходил уже к Джанкою. Не имея никаких инструкций от начальства, мне предстояло сделать выбор: возвращаться назад на полуостров и искать свой полк, что было связано с большой потерей времени в такую горячую пору, или же двигаться на север по стрелке для присоединения к драгунам. Зная от моряков, что драгуны были крайне малочисленны, я решился на последнее. 10 июня я прибыл в деревню, названия которой уже не помню, где расположен был лейб-драгунский обоз, и явился к полковнику Римскому-Корсакову. Полковник Римский выразил большую радость по поводу нашего прибытия. Его эскадрон был численно очень невелик (красные занимали позиции впереди, и со дня на день можно было ожидать приказа о наступлении). В деревне, куда я прибыл, находился лишь обоз, эскадрон же продвинулся на 40 верст к северу и занял без боя село Чакрак. Полковник Римский предложил мне выступить вместе с ним в Чакрак, но недостаток подвод вынудил меня воспользоваться предложением моряков перевезти кирасир на пароходах. К вечеру того же дня я был в Чакраке.

Это громадное богатое село в плодородной части стрелки, окруженное хуторами. На одном из них, а именно хуторе Чебаненко, в 8 верстах к северу от Чакрака, остановились конные драгуны. По указанию полковника Римского, мой полуэскадрон занял северную окраину Чакрака и выставил 3 заставы. Южную часть села заняли драгунский штаб и обоз. Расстояние между нами было, таким образом, около версты.

12 июня, проверив вечером посты, я вернулся в свою хату и, не раздеваясь, лег спать. В полной темноте я был внезапно разбужен старшим заставы, доложившим, что с хутора Чабаненко прискакали три драгуна. На хуторе был якобы бой, и все драгуны погибли. Допросив подробнее драгун, я убедился, что что-то серьезное происходит на хуторе. Драгуны в один голос заявляли, что в непроглядной тьме эскадрон их подвергся нападению большевиков и только им троим удалось спастись. Отправив одного драгуна к полковнику Римскому, я оставил двоих у себя в качестве конных разведчиков и ординарцев и немедленно поднял своих кирасир. Тьма была кромешная. Усилив заставы у обоих входов в село с севера и оставив нескольких кирасир в резерве, я рассыпал остальных цепью между селом и Азовским морем – место наиболее доступное для прохода большевиков. Прошло с полчаса томительного ожидания. Вдруг почти одновременно послышался конский топот спереди и сзади. Из тыла приехал обеспокоенный полковник Римский с ротмистром Боком. Они сообщили, что тревога в обозе была поднята вольноопределяющимся Бибиковым, прискакавшим с хутора по берегу моря и миновавшим, таким образом, мои посты. Обоз был немедленно отправлен под командой корнета Гаусмана на юг. Увидев боевой порядок кирасир, полковник Римский выразил мне свое удовлетворение в самых лестных выражениях. С севера вскоре подошли драгуны во главе с ротмистром Александровским и другими офицерами. Тревога оказалась преувеличенной. Не досчитывались лишь поручика Озерова 1-го и нескольких драгун. Дождавшись рассвета, мы все выехали верхом на место боя. Около злосчастного хутора на берегу моря несколько драгун укладывали на английский катер тяжелораненого поручика Озерова. Драгуны были совершенно мокрые, так как, отступив к морю, они попали под обстрел судовой артиллерии, спастись от которой смогли, лишь выйдя в море. На дворе хутора валялись трупы. Драгун было, к счастью, только четверо, красных много больше. Красные, застигнув драгун ночью врасплох, подверглись, однако, сопротивлению, а также артиллерийскому обстрелу наших судов и, понеся большие потери, скрылись.

Останавливаясь на описании этого боя у полковника Главацкого, позволяю себе отметить следующие неточности. Меня самого автор называет поручиком Максимовым. Все события он относит к маю, а не к июню. О кирасирах автор говорит весьма глухо, что они находились на полпути (?), выступив пешком во время боя (?). Далее автор говорит, что по прибытии ординарца (Бибикова) главные силы вышли из Чакрака. Главных сил вообще не было, если не считать кирасирского ядра. Из Чакрака вышли те драгуны, которые отошли с хутора, часть кирасир и офицеры во главе с полковником Римским. Хотя кирасирам непосредственного участия в бою принять не пришлось, однако они сыграли некоторую роль в событиях, о чем неоднократно впоследствии вспоминал при встречах со мною полковник Римский.

На следующий день после боя драгуны были отведены на отдых в Чакрак, а мои кирасиры сменили их. В 12 часов дня я прибыл на хутор Чабаненко и явился к полковнику Главацкому. Несколько драгунских офицеров и конных ординарцев драгун остались с нами на хуторе. В ночь с 14-го на 15 июня была произведена боевая тревога, описанная полковником Главацким, вызванная подходом красных. До боя, однако, не дошло. 16 июня на хутор снова пришли драгуны, на смену кирасирам. Отойдя в Чакрак, я узнал, однако, что драгуны немедленно же выступили на север для занятия оставленного красными Геническа. 17-го туда выступил и мой полуэскадрон.

После утомительного похода по стрелке длиною в 110 верст, было чрезвычайно приятно попасть хотя бы и в такой захолустный городишко, как Геническ. Весь отряд, состоявший из драгун, кирасир, радиостанции, двух пароходов и 3 катеров, соединился и пробыл на отдыхе несколько дней. За это время мы изловили несколько коммунистов, в том числе командира красного батальона и местного газетного сотрудника, писавшего в коммунистической газетке до нашего прибытия до последней степени ругательные статьи по адресу проклятой Антанты и ее белогвардейских наемников. Всем этим господам была устроена основательная порка, а затем часть их была сдана в штаб на станцию Ново-Алексеевка, часть же выведена в расход по правилам Гражданской войны. Затем, после торжественного парада, устроенного отряду, мы с драгунами вышли на северо-запад, на присоединение к нашей бригаде, дошедшей уже до Днепра. Поход этот при великолепной погоде и бодром настроении духа оставил у участников его самое лучшее воспоминание. К тому же нам пришлось пройти через необычайно интересное имение Фальц-Фейна Аскания-Нова, хотя и подвергшееся разграблению большевиками, однако не потерявшее свой громадный интерес благодаря своему зверинцу. 26 июня я со своим полуэскадроном распрощался с милейшими драгунами и на следующий день присоединился к своему полку в селении Большая Лепетиха на Днепре.

В последующие месяцы, описанные полковником Главацким, нам многократно приходилось встречаться с лейб-драгунами и, находясь в составе одной и той же бригады, участвовать совместно в боях. После занятия Бахмача судьба нас разделила. Драгуны пошли на Батурин, кирасиры на Нежин. В тяжелых боях провели обе группы сентябрь 1919 года. Наиболее славным делом Кирасирского полка была конная атака 15 сентября на село Британы Черниговской губернии. Во время этой исключительной по своей доблести атаки погиб, сраженный пулей в сердце, командир моего эскадрона и мой старый лицейский товарищ, штабс-ротмистр Деконский. Смерть его в совершенно иной обстановке, в другое время, и притом якобы в Полтавской губернии, описана полковником Главацким. При чтении описания гибели Деконского, очевидцем коей мне пришлось быть, у меня осталось впечатление, что речь идет не о нем, а о ком-то другом.

В октябре Кирасирский дивизион, под командой полковника барона Таубе, был направлен в Полтавскую губернию для борьбы с бандой Шубы, осаждавшей Полтаву. Последовала двухмесячная стоянка с ежедневными разведками и разъездами, а иногда и боями. Дивизионный адъютант наш штабс-ротмистр Полянский, автор многочисленных и зачастую очень удачных песен и стихов, вернувшись однажды из штаба Полтавского отряда, изобразил так в рифмах наше пребывание в Полтаве:

 
Иду к Пальшау я,
Там ждут меня друзья —
Бискупский и Кальницкий,
Противник большевицкий,
Глоба и граф Капнист,
В боях специалист.
Там с ними забываю
Живительный покой.
Шампанского не пьют,
Задачи там дают
Разведкам и разъездам
По нескольким уездам,
И Петр Великий сам
Учиться мог бы там,
Как надо под Полтавой
Давать Полтавский бой!
 

Под конец нашей стоянки в Полтаве, когда уже намечался отход на юг, мы узнали о подходе лейб-драгунского полуэскадрона, командуемого поручиком Озеровым 1-м. Мы встретились с ним в последних числах ноября во время небольшого боя с бандитами у села Старые Сенжары. Озеров сам, заболев тифом, сразу же эвакуировался, и полуэскадрон его в количестве около 30 шашек, оставшись без офицеров, был присоединен распоряжением барона Таубе к моему 2-му эскадрону кирасир Ее Величества. Лейб-драгуны, во главе с вахмистром, были в хорошем виде и довели количество шашек у меня до 120. Я устроил их в отдельный взвод и давал им самостоятельные боевые задачи. Офицеров у нас было в этот момент крайне недостаточно – по 2 на эскадрон, считая и командира эскадрона, и потому во главе офицерских разъездов посылался очень часто подпрапорщик или унтер-офицер.

27 ноября мы оставили Полтаву и пошли на присоединение к бригаде нашей, отступавшей под сильным давлением красных вдоль границы Харьковской и Полтавской губерний. На долю нашего конского отряда (2 эскадрона кирасир Ее Величества, с пулеметною командою и лейб-драгунским взводом, и эскадрон украинских гусар ротмистра Крыжановского) выпала неприятная задача прикрывать отступление пехоты Полтавского отряда с севера, двигаясь вдоль фронта с запада на восток. Красные просачивались сквозь фронт, наша пехота была ненадежна. Через несколько дней после оставления Полтавы мы узнали об измене пехотного батальона, перебившего своих офицеров в одном из селений Константиноградского уезда и сдавшегося большевикам. Охранение нам приходилось нести на громадном пространстве Константиноградского и соседних уездов. 6 декабря я получил приказание выставить охранение в нескольких верстах от нашего расположения и назначил лейб-драгунский взвод во главе с вахмистром. На рассвете прискакали вахмистр и два драгуна с печальной вестью. Красные напали на них среди ночи, часть перебили, часть увели с собой. Второй раз в течение этого года пришлось мне услышать почти однородный рассказ. Тем временем отряд наш получил приказание продолжать поход. С разрешения полковника барона Таубе я решил произвести усиленную разведку всем эскадроном в районе ночного боя. Он отстоял от нас верстах в 10, и я надеялся застать большевиков врасплох и отбить драгун. Однако по приходе в деревню мы никого не нашли. Жители рассказали, что немедленно после нападения большевики ушли обратно на север, подробностей же ночного боя, естественно, никто из крестьян не знал. Мне тем более было досадно это событие, что среди драгун было несколько весьма достойных, которых я знал еще по июньскому походу по Арабатской стрелке.

Много позже, уже в 1920 году, я узнал, что часть этих драгун, отбиваясь от большевиков, вышла из деревни прямо на юг и, не встретившись с нашим отрядом, добралась в конце концов благополучно в Крым, где вошла в драгунский эскадрон полковника Ковалевского.

Почти не выходя из нарядов, двигались мы далее на юго-восток. 8 декабря мы присоединились к Сводно-кирасирскому полку, который потерял ⁹/₁₀ своего состава частью в боях, частью обмороженными и тифозными, имел, совместно со 2-м гвардейским Сводно-кавалерийским полком, всего лишь около 60 шашек, командовал им кавалергард штабс-ротмистр А.Н. Шебеко. От нескольких эскадронов почти не оставалось следа. Единственный оставшийся кирасир Его Величества был в кавалергардском эскадроне. Конно-гренадерским эскадроном после выбытия из строя его последнего офицера командовал улан Его Величества поручик князь Волконский. Драгунского эскадрона не существовало, и своих трех драгун я сдал в Конно-гренадерский. В первый же день нашего присоединения к полку 8 декабря мы имели тяжелый бой на реке Орели и потеряли почти треть нашего состава.