Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

– Да, корниловцы, – смело ответил Потемкин.

– Ну, господа, идите, – обратился к нам начальник разъезда, – только простите, что вас будет сопровождать вооруженный казак, но вы офицеры и сами понимаете, что иначе я поступить не имею права.

– Конечно, – сказал Потемкин, – это даже лучше, что мы пойдем не одни.

Через некоторое время мы выступили, простились с добродушно нас встретившими казаками и пошли в сопровождении одного конного казака в направлении на хутор Калач.

– Теперь буду вас подцукивать и держать в ежовых рукавицах, – сказал нам тут Потемкин, когда мы уже приближались к хутору Калачу.

Несмотря на усталость, настроение оставалось в течение всего этого времени бодрым. Единственное, что неприятно отзывалось в душе, – это сопровождение казака. В особенности это давало себя чувствовать, когда мы вошли в хутор, где каждый прохожий останавливался и считал своим долгом спросить:

– Кого ведешь, станичник?

– Где поймал молодцов?

Хотя казак и отвечал, что это, дескать, корниловцы, из плена к нам обратно перебежали, но положение арестованных удручало нас и задевало наше самолюбие.

Часам к 11 мы наконец добрались до командира сотни того разъезда, с которым мы встретились в степи. Командир сотни после того, как разузнал, в чем дело, встретил нас очень любезно, угостил обедом и предложил отдохнуть. Но отдохнуть не пришлось, ввиду того что сотня получила срочное приказание седлать. Поэтому нас попросили идти к коменданту и там уже воспользоваться отдыхом. В этот раз нас сопровождал не вооруженный казак, а писарь из станичного правления. Самый острый момент был уже пережит. Нервы успокоились, а утомление требовало своего. Мы быстро заснули тут же на комендантском дворе, в тени за домами.

Около 5 часов вечера нас разбудили. Когда мы начали подниматься, Потемкин уже сидел у коменданта, войскового старшины Донского войска, и вел с ним переговоры о переотправке в тыл. Войсковой старшина, очень вежливый и воспитанный офицер, не хотел, как потом нам рассказывал Потемкин, нас отправлять дальше без вооруженных казаков. Дело в том, что у нас не было ни одного документа, который мог бы удостоверить нашу личность, кроме советских, а Потемкин требовал, чтобы нам поверили на слово.

– Я не могу вас отправить без караула, – говорил войсковой старшина. – Конечно, я не имею оснований вам не доверять, но все же у вас нет ни одного документа, который мог бы рассеять мои сомнения.

– Я даю вам мое честное офицерское слово, – отвечал Потемкин, – и этому-то вы могли бы поверить.

Но войсковой старшина продолжал настаивать на своем.

– В конце концов, мне это надоело! – ударив кулаком по столу, громко заявил Потемкин. – Глаз мой простреленный разве не служит вам доказательством моего участия в боях против большевиков? Я уже воевал в то время, когда донцы еще сомневались, к кому им примкнуть, а теперь вы, войсковой старшина, обязаны мне поверить, мне – капитану 2-го ранга Владимиру Потемкину. Я требую отправки без караула.

– Простите, я не хочу вас обижать, – уже более мягко начал войсковой старшина. – Ну хорошо, я пойду расспрошу ваших спутников.

Когда мы уже успели привести себя в относительный порядок, к нам после вышеприведенного разговора вышли войсковой старшина и Потемкин. Войсковой старшина подошел прямо к Чегодаеву и сразу же приступил к расспросам:

– Где вы служили?

– В 5-м гусарском Александрийском Ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны полку.

– В каком эскадроне вы были в полку?

– В 3-м эскадроне, господин войсковой старшина.

– Кто был командир эскадрона, кто командовал полком, кто был заведующим хозяйством, кто командовал первым эскадроном, вторым, шестым? – продолжал расспрашивать комендант.

Чегодаев отвечал на все вопросы, стоя смирно и отчеканивая каждое слово. После этого комендант обратился ко мне с подобными вопросами. Получив и от других такие же определенные ответы, он задумался.

– Ну что же мне делать? – как бы спрашивал сам себя войсковой старшина. – Я вижу и верю, что вы в этих полках были, но как мне быть, если у вас не имеется настоящих документов? Вы же сами говорили, что сфабриковали их собственными руками! Ну хорошо, – продолжал он, – сейчас я отправил арестованных в Камышовку, с ними идет один конвойный, так я вас попрошу следовать за ними, позади конвойного. Конвойный вас препроводит к войсковому старшине Макарову, в его распоряжение вы и поступите.

Нас предупредили, что хутор Камышевский находится всего в 2 верстах отсюда, но что дорога тяжелая, потому что идти нужно песками вдоль берега Дона.

Комендант со своей стороны был прав, но понятно также и то, что и наше самолюбие страдало, ибо в мыслях мы не рисовали себе никаких неприятностей по присоединении к казакам и были уверены, что с момента перехода все пойдет гладко.

Минут через 10 был наряжен конвойный, вывели арестованных, вышел к нам войсковой старшина и отдал распоряжение не считать нас за арестованных, объяснив, что мы добровольцы и что нас нужно только препроводить к войсковому старшине Макарову. Он коротко простился, пожелал всем нам всего лучшего и ушел, и мы сразу выступили в путь, с трудом передвигая усталые ноги по песчаному грунту, так как за этот день мы прошли около 40 верст. Шли мы минут сорок и часам к 7 подошли к дому, который занимал войсковой старшина Макаров, начальник всего отряда, действовавшего против большевиков.

Солнце уже спряталось за гору, наступали сумерки. Мы присели на окраине дороги в ожидании выхода войскового старшины Макарова. Все время издалека доносился гул орудийных выстрелов; часто к дому подлетали ординарцы с донесениями; выходили офицеры и отдавали распоряжения и посылали дежурных штабных ординарцев к действующим сотням и отрядам. Наконец к нам вышел войсковой старшина Макаров. Он только утром был ранен в ногу в конной атаке, и его ранение отражалось на бледном и изможденном лице. Подойдя ближе, он ласково обратился к нам:

– Чем могу служить?

– Мы присланы в ваше распоряжение, господин войсковой старшина, – ответил Потемкин.

– Ах да, вы те, про которых мне пишет комендант хутора Калача? Так что же вы хотите?

– Просить у вас бумагу об отправке нас в тыл к генералу Мамонтову, – сказал Потемкин.

– Как ваша фамилия? – спросил Макаров, обращаясь к Потемкину.

– Капитан 2-го ранга Потемкин.

– А это ваши спутники?

– Так точно, они следуют со мной.

И каждого из нас он попросил назвать свою фамилию.

– Хорошо, я распоряжусь. Запишите фамилии, – обратился он к адъютанту, стоявшему позади него, – прикажите написать удостоверение, чтобы этих офицеров не задерживали и оказывали содействие при их следовании в распоряжение генерала Мамонтова. Я сейчас подпишу.

– Слушаю! – ответил адъютант и попросил Потемкина пройти с ним в канцелярию штаба отряда.

Ждать пришлось около получаса. Получив необходимые бумаги, мы собрались выходить из ворот. Но в это время вынесли уже на руках раненого Макарова и стали укладывать его на ожидавшую подводу.

– Станичники! – обратился он к стоявшим у ворот и подводы казакам. – Не падайте духом, а главное – будьте спокойнее, и тогда мы разобьем врага с Божьей помощью. Я уезжаю на ночь на перевязочный пункт, так как нога моя ранена, но с того берега буду следить за вашими действиями. С богом, станичники, и не волнуйтесь! – закончил он, и подвода медленно покатила к парому через Дон.

Вслед за подводой двинулись и мы. До парома нужно было пройти около двух верст, но уже по более мягкому земляному грунту, так что этот маленький переход не показался нам трудным, несмотря на 43-ю версту. У парома уже поджидало много народу; стояли повозки, выстроившись в очередь для погрузки, толпились люди, и спокойно ожидали офицеры и вооруженные казаки. Подводы медленно вкатывались на паром и становились на указанные заранее места, а люди переходили по мостику поодиночке и устраивались в одном из еще свободных уголков.

Когда погрузка закончилась и паром был готов к отплытию, то для того, чтобы привести его в движение, приглашались мужчины из публики к двум большим колесам, которые вращались при помощи специально пристроенных ручек. Так как из присутствующих никто не выражал желания крутить колеса, то были привлечены мы.

– Пулей на колеса! – приказал нам Потемкин, и мы, втихомолку ругая всех казаков, приступили к работе.

Переплыли Дон. Сойдя с парома, мы отправились прямо к атаману хутора, который находился на самом берегу Дона. Атаман сейчас же отвел нам комнату в одной из хат и обещал к утру предоставить нам подводу для дальнейшего следования в штаб генерала Мамонтова.

Хозяйка дома оказалась приветливой, предложила нам умыться и вычиститься, а потом начала вытаскивать из печи всякую вкусную снедь. Все это нам показалось особенно приятным, так как мы в первый раз после долгих мытарств и лишений имели возможность спокойно, без всяких предосторожностей, в полной безопасности всем вместе сесть за обильный стол.

На следующий день, 11 мая, в холодную, сырую и дождливую погоду мы выехали в станицу Нижне-Чирскую, до которой от хутора было расстояние свыше 60 верст. Это путешествие пришлось совершить в два приема, переночевав в одном из многочисленных казачьих хуторов. Благодаря письменному пропуску, полученному от войскового старшины Макарова, в котором было сказано: «Оказывать содействие при продвижении в штаб генерала Мамонтова», нам действительно удавалось без замедления добывать подводы и также пользоваться некоторыми льготными условиями для скорейшего продвижения. Но наше «пролетарское» одеяние и здесь сильно мешало. Казаки в большинстве случаев косились на нас и относились даже с некоторой подозрительностью.

На одном из хуторов произошел маленький инцидент с атаманом, который, взяв нашу бумагу, в повышенном тоне заявил:

– Почему вы без провожатого? Кто вас знает? Кто вы? Недавно таких поймали, которые выдавали себя за офицеров, но оказалось, что они настоящие большевики.

Но Потемкин не выдержал того намека и, возмутившись, вскочил со стула и громко ответил:

– Я просил бы вас таких заявлений не делать. Если вам приказано верить и оказывать нам содействие, то вы обязаны исполнить это приказание в точности, черт вас возьми! В то время, когда вы еще сомневаетесь и митингуете, идти ли вам за атаманом Калединым или нет, то я уже был ранен в голову и потерял свой глаз навсегда. Из-за своего ранения я не мог продолжать воевать в рядах Добровольческой армии и должен был остаться в плену у большевиков. А теперь, вместо того чтобы нам помочь добраться в станицу Чирскую, вы еще имеете наглость сомневаться, офицер я или нет. Я приказываю прекратить такие речи!

Казаки сперва даже смутились после таких слов, и только атаман нерешительно и как бы прося прощения возразил:

– Да я вообще так говорил. Мы знаем, что вы офицеры, да оно и так видать, что вы не простые люди, а офицеры. Я хотел сказать, что бывают такие, мы же не знаем, серые мы, и вы не обижайтесь. – И сейчас же после этого он обратился к молодому казаку, стоявшему в это время в избе: – Поди скажи, чтобы сейчас же запрягали, чья очередь, и без всяких разговоров.

Молодой казак быстро выскочил за дверь. И весь этот инцидент благополучно закончился. Больше подобных случаев до самой станицы Чирской не повторялось.

13 мая часов около 11 дня мы подъехали к зданию штаба генерала Мамонтова. Потемкин немедленно заявил дежурному офицеру о своем желании поговорить с начальником штаба и был в скором времени принят последним. Разговор его продолжался около получаса, а мы в это время ожидали его в приемной, разговаривая с офицерами штаба. Среди присутствовавших офицеров нашлось несколько кавалеристов, окончивших Николаевское и Тверское училища. После нашего рассказа о том, как нам не хотел поверить комендант хутора Калача, они немедленно сами приступили к расспросам, даже с некоторым оттенком подцукивания. Они обратили, главным образом, внимание на лошадей училищ, их названия и масти, вскользь экзаменовали по дислокации и мельком останавливались на командном составе. Когда мы почти точно называли клички коней, то один из офицеров заявил:

– Ну, теперь я головой и положа руку на сердце ручаюсь, что вы действительно были в Николаевском и Тверском училищах. Чтобы так знать, как вы знаете, формы полков и клички лошадей, нужно было на самом деле быть в училище, а кроме того – у вас типичные ответы юнкеров. Так что будьте спокойны, защитники у вас теперь есть!

Вскоре вышел Потемкин:

– Идемте, господа, сейчас нам отведут квартиру.

Мы вышли, и один из писарей проводил нас к коменданту станицы, где нам выдали наряд на квартиру. После всяких умываний и чистки хозяйка угостила нас вкусным обедом, не без претензии на европейскую кухню. Так как за время путешествия приличный стол давно был выведен из нашего обихода, то этот обед вызвал целую бурю комплиментов по адресу хозяйки, и Владимир Николаевич Потемкин не утерпел. Помня старые заветы Вакха, что ни один приличный обед не начинается без водки, он немедленно потребовал таковую для подбодрения и во славу нашего благополучного присоединения к казакам, так что обед превзошел все ожидания.

После небольшого отдыха мы стали готовиться к вечернему выступлению на местном «корсо» (место вечерней прогулки на главной улице), чтобы постепенно снова приучить глаза к культурному обществу и обстановке. Перед гуляньем Потемкин забежал в штаб для выяснения некоторых насущных вопросов. Разговор оказался очень удачным. Мы узнали, что генерал Мамонтов разрешил нам сшить себе в местной швальне новое обмундирование, дав даже записку на выдачу нам фуражек, ремней, погон, белья и обуви. Нас это страшно обрадовало. Мы наконец получили возможность сбросить свои хулиганские костюмы и одеться в новое приличное обмундирование.

На третьи сутки после отъезда из Чирской мы прибыли в станицу Цымлянскую, или Цымлу, как ее называли казаки. При въезде в Цымлянскую нас поразили постройки в этой станице. Маленькие, почти без исключения двухэтажные деревянные домики с балкончиками на улицу невольно напоминали сцену из «Севильского цирюльника»: и там выстроен такой же домик с балкончиками, и там на декорациях написаны такие же извилистые улицы с многочисленными одноэтажными домиками. Не было только слышно звучного тенора графа Альмавивы, поющего серенады своей возлюбленной, не то можно было бы вообразить, что мы случайно, после всех передряг, очутились на сцене Мариинского Императорского театра.

Путешествие до Цымлянской было совершено нами благополучно. Мучили нас только холод и ветер, а укрываться было нечем – на пятерых была только одна шуба и два бушлата. В интендантском складе в Нижне-Чирской станице шинелей не оказалось, так что пришлось мириться со всеми капризами погоды – то промокать насквозь от дождя, то дрогнуть от холода и высыхать у печки в теплой комнате. Так повелела Царица Судьба.

В станице Цымлянской нам по ордеру атамана была отведена комната на одну ночь. С рассветом мы были снова на ногах и спешили спуститься к Дону, где стоял пароход, который должен был нас отвезти в станицу Константиновскую. По дороге пришлось даже бежать, так как пароход собирался уже отчаливать, но, заметив нас, обождал и принял нас на борт. На пароходе нас предупредили, что необходимо принять меры предосторожности, так как по луговой стороне бродили шайки отставших большевиков. К счастью, все обошлось благополучно, и мы около 3 часов дня подошли к пристани станицы Константиновской.

Станица Константиновская была окружной, а потому больше Цымлянской. Здесь было много хороших каменных домов, были рестораны, кофейные, магазины, торговавшие самыми разнообразными товарами, парикмахерские и несколько кинематографов, а на углах сидели чистильщики сапог. Вдоль домов по улицам были проложены тротуары, а на главной улице была раскинута роскошная аллея. Вся станица освещалась электричеством. Словом, это даже была не станица, а славный маленький уездный город.

В Константиновской мы переночевали только одну ночь. Весь вечер мы провели в хлопотах, связанных с предполагаемым на завтра отъездом. Бегали из окружного управления к станичному атаману, чтобы получить разрешение на следование с первым отходящим пароходом в станицу Аксайскую.

Когда же документы были на руках, мы со спокойным сердцем начали думать об отдыхе в отведенной нам комнате, которая отличалась во многом от занимаемых нами ранее помещений. В этот раз нам отвели чудную гостиную с паркетным полом и с большими пальмами и другими растениями по стенам. Дом принадлежал местным богачам, содержавшим еще и кинематограф. Хозяйка – уже пожилая женщина – отнеслась к нам очень ласково. Пригласила нас к столу, накрытому на веранде с видом на Дон, и угостила прекрасным ужином, а после ужина предложила нам занять места в кинематографе, чем мы с радостью воспользовались, чтобы скоротать как-нибудь вечер.

На следующий день после обеда, поблагодарив милую хозяйку за радушный прием, мы отправились на пристань – на пароход. На пароходе собралось много народу. На буксире у парохода должна была тащиться барка с пассажирами и какой-то воинской частью. Мы с Потемкиным попали на барку и устроились под навесом. Около 4 часов пароход с баркой отплыл и поплыл вниз по Дону к Новочеркасску. В 8 часов пароход пристал на несколько часов у станицы Раздорской. Этой остановкой мы воспользовались и сошли на берег, и один из ехавших с нами казаков указал нам скромный винный погреб, где выдавалось хорошее вино. Засиделись в погребке довольно долго и в веселом настроении, под маленькой мухой вернулись на свою барку и так быстро заснули, что даже не слышали, когда пароход отплыл.

Все утро 18 мая мы провели в ожидании прибытия в станицу Аксайскую. День выпал пасмурный, сырой, и приходилось мерзнуть на незащищенной от ветров палубе, и наше нетерпение увеличивалось. В полдень погода несколько прояснилась, и даже солнышко временами показывалось из-за туч. Примерно за пять часов плавания до станицы Аксайской мы вдруг увидели на далеком горизонте сперва золотые купола, а потом и весь Новочеркасский собор. Радостно забилось сердце. Вот уже видны слегка очертания домов нашего заветного города, о котором мы еще в Ессентуках мечтали, и только несколько часов отделяют нас от него. Погода то хмурилась, то опять прояснялась, а собор вдали на возвышенности все манил и все увеличивал наше нетерпение.

Наконец, около 4 часов 30 минут вечера мы пристали к пристани станицы Аксайской. Быстро выскочили мы на берег и сейчас же отправились на железнодорожную станцию. К нашему великому удивлению, мы узрели чистокровных немцев, грузивших какие-то подводы в вагоны. Они были хозяевами на станции. Их комендант, их начальство распространяли свою власть даже на станицу. В душе мы были глубоко обижены, что довелось нам увидеть врагов на нашей земле, еще не покончивших с нами свои расчеты. Но злобу пришлось таить в сердце, и мы решили как можно спокойнее относиться к этому странному и неприятному видению.

На станции долго пришлось сидеть в ожидании поезда. Здесь мы встретили офицеров и солдат Добровольческой армии, ожидавших так же, как и мы, поезда. Они охотно делились с нами впечатлениями, рассказывали о походе армии, о составе ее, о боях с большевиками и о многом другом, что нас так интересовало. Это были первые ласточки из армии. Они были действительными участниками 1-го Кубанского похода521521
  1-й Кубанский («Ледяной») поход. Первый поход Добровольческой армии с Дона на Кубань. Продолжался с 9 февраля по 30 апреля 1918 г. Оставив Ростов, армия пошла на Екатеринодар, имея целью соединиться с кубанскими белыми частями. Однако после начала похода выяснилось, что он уже оставлен Кубанским отрядом. Соединившись с последним в середине марта, армия 30—31 марта предприняла неудачную попытку взять город (при соотношении сил 1:10 в пользу красных). После смерти генерала Л.Г. Корнилова выступила в обратный путь на Дон, где уже началось восстание казачества. За 80 дней похода (из которых 44 дня боев) армия прошла 1050 верст. Участникам похода пришлось претерпеть тяжелые лишения, справедливо создавшие «первопоходникам» тот ореол мученичества, которым они были окружены впоследствии. Именно эти люди стали ядром и душой Белого движения на Юге России, из их числа выдвинулись почти все видные командиры белых частей («первопоходниками» были практически все командиры батальонов и полков и большинство командиров рот Добровольческой армии), многие из них дослужились до высоких чинов. Среди 3683 участников похода было 36 генералов (в т. ч. 3 генерала от инфантерии и от кавалерии и 8 генерал-лейтенантов), 190 полковников, 50 подполковников и войсковых старшин, 215 капитанов, ротмистров и есаулов, 220 штабс-капитанов, штабс-ротмистров и подъесаулов, 409 поручиков и сотников, 535 подпоручиков, корнетов и хорунжих, 668 прапорщиков, 12 морских офицеров (в т. ч. 1 капитан 1-го ранга и 1 капитан 2-го ранга), 437 вольноопределяющихся, юнкеров, кадет и добровольцев и 2 гардемарина, 364 унтер-офицера (в т. ч. подпрапорщиков и им равных), 235 солдат (в т. ч. ефрейторов и им равных) и 2 матроса. Кроме того, 21 врач, 25 фельдшеров и санитаров, 66 чиновников, 3 священника и 14 гражданских лиц. Из 165 женщин 15 были прапорщиками, 17 – рядовыми доброволицами, 5 – врачами и фельдшерицами, 122 – сестрами милосердия, и только 6 не служили в армии. Всего в походе, не считая женщин и гражданских лиц, приняли участие 2325 офицеров и 1067 добровольцев. По возрасту – старше 40 лет было около 600 человек, и около 3000 моложе. После возвращения Добровольческой армии на Дон она была реорганизована и пополнилась новыми добровольцами. Для участников похода установлен знак в виде серебряного тернового венка, пересеченного снизу вверх направо серебряным мечом рукоятью вниз, носившийся на георгиевской ленте с розеткой национальных цветов.


[Закрыть], героических эпизодов, и мы завидовали им, что они уже были в армии, а мы только ждем, и что мы еще чужие. Но чувство, что мы сами скоро станем в строй этой армии, успокаивало наши волнующиеся сердца, а в мыслях мы уже считали себя членами этой армии, потому что мы носили те же погоны и ту же форму одежды.

Господь внял нашей молитве – мы достигли заветной нашей цели. Дело, на которое мы шли, было воистину, действительно правым, и Господь благословил нас на крестный путь, и Он нас спасал от верной и мучительной смерти. И на астраханском рейде, и в Царицыне, и в Кривомузгинской, и во время путешествия по балке, когда мы нарвались на большевистский разъезд, везде чувствовалась Его рука, ибо смерти мы избегали только чудом.

В Новочеркасске мы пробыли три дня и отдыхали после долгого и опасного путешествия. В городе было много офицеров. Чувствовалась близость армии. Наши, донцы, кубанцы, – все смешались в пеструю толпу. Все пользовались отдыхом после тяжелых походов. Музыка на бульварах, театры, оживление в городе – все это указывало на подъем настроения, на радость по случаю первых больших побед над большевиками.

21 мая к 11 часам мы собрались у Потемкина, чтобы пообедать пораньше, так как поезд в Аксай уходил в 2 часа дня. В Аксай мы приехали в 4 часа пополудни, но дальше двигаться не могли. Станичное правление не имело права без разрешения немецкого коменданта дать нам лошадей. Обращаться же к немецкому коменданту очень уж не хотелось, и потому решено было переночевать в Аксае, а утром на рассвете идти пешком в станицу Ольгинскую, расположенную на противоположном берегу Дона, и оттуда на лошадях ехать дальше в штаб армии, который находился тогда в станице Мечетинской.

22 мая рано утром мы вышли из Аксая пешком. Пройдя мост через Дон, мы вышли на Ольгинский тракт. Пройдя версты три от моста, мы заметили, что к нам навстречу идет разъезд с офицером во главе. Сначала мы думали, что этот разъезд выслан от нашей армии, но вскоре увидели немецкую форму на всадниках. Немецкий офицер при виде нас нам отсалютовал по всем правилам, скомандовав своим всадникам «Смирно». Мы ответили и отдали честь. Поведение немецкого офицера нас поразило и тронуло. Мы и не предполагали, что можем встретить в этом месте германскую воинскую часть.

После девятиверстного перехода мы часам к 8 утра подошли к станичному правлению. Атаман распорядился сейчас же насчет подвод. В станице Хомутовской мы переменили лошадей и поехали дальше в станицу Кагальницкую, где встретили 1-й Офицерский конный полк.

Около 5 часов вечера мы прибыли в станицу Мечетинскую и подъехали прямо к дому, где жил полковник Кутепов. Потемкин вошел в дом, а мы тем временем стали разгружать наши вещи с подводы. Вскоре на крыльцо вышел полковник Кутепов, командовавший тогда временно 2-й бригадой.

– Здравствуйте! – поздоровался он с нами.

– Здравия желаем, господин полковник! – ответили мы дружно.

– Наконец добрались до цели, прибыли в армию! – сказал Кутепов.

– Так точно, господин полковник!

– Что это вы так руку держите? – обратился вдруг полковник Кутепов к Чегодаеву. – Прямо ладонь, не кривите руки, вот так; распустились, пора и подтянуться.

От Кутепова мы прошли прямо в штаб армии, где встретились с ротмистром Апрелевым. Так как запись в части была добровольная и не существовало назначения, то, спросив совета у ротмистра Апрелева, мы решили записаться во 2-ю сотню, которой командовал полковник 4-го гусарского Мариупольского полка Л. Яновский522522
  Яновский Леонтий Дмитриевич. Елисаветградское кавалерийское училище (1908). Офицер 1-го гусарского полка. Ротмистр 4-го гусарского полка. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, адъютант Партизанского полка. В мае 1918 г. командир 2-й сотни в 1-м офицерском конном полку, с 4 июня 1918 г. командир 4-го Кубанского казачьего полка, командир 4-го Сводного Кубанского полка, с 3 сентября 1919 г. в резерве чинов при штабе армии. Полковник. Умер от тифа 23 марта 1919 г. в Ростове.


[Закрыть].

23 мая мы были записаны и зачислены в армию. Условия зачисления были следующие: мы обязаны были служить в армии 4 месяца и только по истечении этого срока могли покинуть ее ряды. Жалованье было 80 рублей в месяц. Желание наше было исполнено – мы получили разрешение явиться к командиру сотни полковнику Яновскому по случаю зачисления в его сотню. Был вызван вахмистр, который нас зачислил в 3-й взвод. Там же нам отвели квартиру, где мы поселились с нашими новыми боевыми товарищами – кадетами Малаховым523523
  Малахов Николай Петрович, р. в ноябре 1900 г. в Смоленске. Кадет 7-го класса 3-го Московского кадетского корпуса. Участник боев в Москве. В конце 1917-го – начале 1918 г. в партизанском отряде полковника Чернецова. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в охранной роте штаба армии, в мае 1918 г. в 1-м офицерском конном полку, с 4 июня 1918 г. в 4-м Кубанском казачьем полку, затем в конвое Главнокомандующего; с 26 декабря 1918 г. прапорщик. Во ВСЮР и Русской Армии в Марковской артиллерийской бригаде до эвакуации Крыма (в сентябре 1920 г. в 1-й батарее). Подпоручик. Галлиполиец. Осенью 1925 г. в составе Марковского артдивизиона во Франции. Поручик. Окончил Высшие военно-научные курсы в Париже (6-й выпуск; без выпускной темы). Умер 27 декабря 1992 г. в Париже.


[Закрыть], Пальчевским524524
  Пальчевский Евгений Евгеньевич. Кадет. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, в мае 1918 г. в 1-м конном полку, с 4 июня 1918 г. в 4-м Кубанском казачьем полку, затем в конвое Главнокомандующего; с 26 декабря 1918 г. прапорщик. Во ВСЮР и Русской Армии до эвакуации Крыма. На 18 декабря 1920 г. в 1-й полуроте автопулеметной роты Технического полка в Галлиполи. Подпоручик. В эмиграции. Штабс-капитан. С 1937 г. доброволец армии генерала Франко, с 1940 г. служил в испанском МИДе.


[Закрыть] и Драшпилем525525
  Драшпиль Вадим Н. Кадет (юнкер). В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода. В мае 1918 г. в 1-м офицерском конном полку, с 4 июня 1918 г. в 4-м Сводном Кубанском казачьем полку; с 7 декабря 1918 г. прапорщик. В эмиграции.


[Закрыть].

Так закончилась наша эпопея путешествия кружным путем в Добровольческую армию, в которую мы так стремились попасть. Цель была достигнута, и мы благодарили Бога за Его милость во время нашего трудного крестного пути.