Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

К. Киселевский557557
  Киселевский Кирилл Васильевич. Пажеский корпус (1917). Прапорщик л.-гв. Конной артиллерии. С осени 1918 г. в офицерском эскадроне конвоя гетмана и русских добровольческих частях в Киеве. Вывезен в Германию. В 1919 г. в Русской Западной армии, затем в лагере Нью-Маркет в Англии. В Северо-Западной армии (зачислен с 1 ноября 1919 г.); в декабре 1919 г. в 3-м отдельном легком артдивизионе. В эмиграции во Франции, в 1931 г. секретарь Общества взаимопомощи л.-гв. Конной артиллерии в Париже, к февралю 1954 г. на юге Франции. Поручик. Умер в 1974 г. в Париже.


[Закрыть]
ИСТОРИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ЛЕЙБ-ГВАРДИИ КОННОЙ АРТИЛЛЕРИИ. ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ АРМИЯ558558
  Впервые опубликовано: Военная Быль. Май 1973. № 122.


[Закрыть]

В конце 1918 года на Юге России из небольшой ячейки собравшихся там офицеров вновь зародилась лейб-гвардии Конная артиллерия559559
  Лейб-гвардии Конная артиллерия. Во ВСЮР в начале 1919 г. была сформирована Гвардейская конно-артиллерийская (конно-горная) батарея (полковник Б.А. Лагодовский), с мая 1919 г. входившая в состав Сводной конной дивизии. С 19 июня (1 июля) 1919 г. развернута в Отдельный дивизион Гвардейской конной артиллерии (2 батареи), вошедший в состав 2-й кавалерийской дивизии. Потеряла в Белом движении 17 офицеров (5 расстреляно, 4 убито и 8 умерло от болезней). Командиры: полковник Трепов (до сентября—октября 1919 г.), полковник Д.С. Перфильев (с 11 октября 1919 г.); командир 1-й батареи – полковник Б.А. Лагодовский (с 11 октября 1919 г.), 2-й – полковник М.В. Котляревский (с 11 октября 1919 г.). Полковое объединение в эмиграции – «Общество взаимопомощи офицеров л.-гв. Конной артиллерии в Париже» создано 27 апреля 1929 г., насчитывало к 1930 г. 43 человека, на 1939 г. – 85 (в т. ч. 30 во Франции, 21 в Париже), на 1949—1951 гг. – 60 (12 в Париже, 2 в США), на 1958 г. – 52 (9 в Париже), к 1962 г. – 45 членов и 5 кандидатов (потомков офицеров полка). Почетный председатель генерал-майор Великий Князь Андрей Владимирович, председатели: генерал от артиллерии князь В.Н. Масальский, полковник В.С. Хитрово (к 1962 г., он же заведующий музеем), заместитель председателя – генерал-майор князь А.Н. Эристов, секретарь – капитан В.П. Штукенберг, заведующий музеем – полковник Б.А. Лагодовский, представитель в Югославии – полковник Н.П. Домерщиков.


[Закрыть]. Ее сокращенный двухбатарейный состав, возникший постепенно, стяжал ей тот ореол боевой славы, который в течение 16 месяцев беспрестанных боев окружал ее в Добровольческой армии. Особенно блестящи были действия первой батареи под командой ее основателя полковника Б.А. Лагодовского.

Краткий перечень боевых действий обеих батарей за 1919 год

Январь. Конец формирования 1-й батареи 2-орудийного состава, нового облегченного 3-дюймового образца 1912 года. Боевые действия в Мелитопольском уезде.

Февраль—апрель. Развертывание батареи в 2-взводную из 4 орудий. Действия против Махно. Оставление Северной Таврии и отступление с боями на Ак-Манайский перешеек.

Май. Подавление восстания в Керчи.

Июнь. Развертывание батареи в дивизион гвардейской Конной артиллерии Добровольческой армии, под командой полковника Д.С. Перфильева; командир 1-й батареи Б.А. Лагодовский, 2-й – В.М. Котляревский560560
  Котляревский Владимир Михайлович, р. в 1892 г. Константиновское артиллерийское училище (1913). Офицер л.-гв. Конной артиллерии. В Добровольческой армии и ВСЮР; с 11 октября 1919 г. командир 2-й батареи отдельного дивизиона л.-гв. Конной артиллерии 5-го кавалерийского корпуса. В Вооруженных силах Юга России. Эвакуирован в декабре 1919 г. – марте 1920 г. На май 1920 г. в Югославии. В Русской Армии с августа 1920 г. командир артиллерийского дивизиона 1-й кавалерийской дивизии до эвакуации Крыма. Полковник. Эвакуирован на корабле «Великий Князь Александр Михайлович».


[Закрыть].

Август. Бои в Полтавской и Черниговской губерниях у Зенькова, Рашевки и Бахмача.

Сентябрь. Нежинская эпопея – бои у Грибовки, Веркиевки и Вересочи. Захват штабного поезда. Лихой выезд 1-й батареи на открытую позицию и расстрел противника с 1000 шагов. Погрузка в Нежине и прибытие в Бахмач. Формирование 3-го взвода 1-й батареи, отныне 6-орудийного состава.

Октябрь. Переход дивизиона к Глухову и Облонцам. Стычки с отрядами атамана Шубы. Бой с открытой позиции 1-й батареи для поддержки атаки Кавалергардского эскадрона и взятие Сабичева. Новый выезд на открытую позицию и конная атака эскадронов кирасир и Конной гвардии. Взятие Макова. Бой под Кролевцом с открытой позиции. Отход к Глухову и уличный ночной бой двух орудий 1-й батареи. Взятие и оставление Слоута и Глухова. Движение обеих батарей на Рыльск. Бои 2-й батареи у деревень Николаевки и Поповки.

Ноябрь. Отсутствие пополнений принуждает свести 1-ю батарею к 4-орудийному составу. Сильные потери обмороженными и от тифа и оспы; продолжение сворачивания. Бой под Ямным. Уход 1-й батареи в Мерефу для пополнения материальной частью, людьми и лошадьми. Отход 2-й батареи к Заболотовке, оставление Сум. Бои у Ахтырки и Высоцкого. Отход с арьергардными боями. Восстановление 3-й батареи в 6-орудийном составе. Продолжение отступления с боями, встреча с конницей Буденного. Краткое контрнаступление. Сдача Харькова. Бои в районе Нижней Водолаги и оставление ее. Заболевание Лагодовского сыпным тифом и эвакуация его. Беспрестанные действия зеленых. Эвакуация заболевшего командира 2-й батареи Котляревского.

Декабрь. Бои 2-й батареи у Медведевки, Власовки и Дмитровки и отход к Лозовой и далее на Таганрог. Возвращение в батареи Котляревского и Лагодовского. Удар конницы Буденного на стык Донской и Добровольческой армий и занятие ею узловой станции Иловайская. Соединение 1-й и 2-й батарей. Продолжение дезертирства. Отъезд генерала Врангеля в тыл с целью создания там резерва. Продолжение отхода на Ростов, минуя Таганрог.

1920 год

Январь. Участие 2-й батареи в кавалерийском бою с конным корпусом Буденного; взяты пленные, орудия и пулеметы; отступление красных; продолжение попытки взятия Ростова.

Февраль. Бой у Кулишевки и приближение к Ростову через Гниловскую, с 1-й батареей в авангарде. Захват на сутки и оставление Ростова. Прорыв фронта конницей Буденного у Тихорецкой. Отход к югу, на Кубань.

Март. Соединение 1-й и 2-й батарей. Прибытие в загруженный Новороссийск. Следование далее, на Абрау. Возвращение в Новороссийск и прибытие в порт для погрузки среди невероятного столпотворения все запрудивших обозов. Орудия, материальную часть, лошадей и обоз грузить запрещено; позволено взять лишь оружие и седла. Отплытие из Новороссийска и прибытие в Феодосию, где происходит расформирование дивизиона гвардейской Конной артиллерии Добровольческой армии.

В заключение следует особо отметить, что наша 6-я Донская казачья батарея, действовавшая в Добровольческой армии отдельно от дивизиона, в марте того же года в Новороссийском порту успела лишь сбросить в море свои четыре орудия, а личный состав во главе с командиром есаулом Коньковым561561
  Коньков Иван Григорьевич, р. 5 августа 1888 г. Из дворян, сын офицера, казак ст. Усть-Хоперской Области Войска Донского. Донской кадетский корпус, Михайловское артиллерийское училище (1909). Есаул, командир л.-гв. 6-й Донской казачьей батареи. В Донской армии в январе—феврале 1918 г. на той же должности, в январе 1918 г. командир отдельного артиллерийского взвода. Участник боев до оставления Новочеркасска. В декабре 1919-го – марте 1920 г. командир л.-гв. 6-й Донской казачьей батареи до эвакуации Новороссийска. Остался в Новороссийске. В августе—сентябре 1920 г. командир Донской атамана Каледина батареи 3-й Русской армии в Польше. Войсковой старшина. В эмиграции в Польше и во Франции. Полковник. Умер 21 января (19 февраля) 1969 г. в Париже.


[Закрыть] остался непогруженным.

На следующее утро город был занят красными. Этим трагическим событием заканчивается первый, быть может, наиболее яркий период участия нашей лейб-гвардии Конной артиллерии в действиях Добровольческой армии.

Заключая этот краткий обзор основных моментов жизни лейб-гвардии Конной артиллерии, мы попытались восстановить главнейшее. Наше повествование, почерпнутое из весьма полных архивных данных, освещает в главных чертах историю родной нашей части в лице шести ее батарей, историю, до сих пор не появлявшуюся в военной печати.

Л. де Витт562562
  Де Витт Лев Львович, р. 1 августа 1897 г. Произведен в офицеры из вольноопределяющихся (1917). Офицер л.-гв. Конной артиллерии. В Вооруженных силах Юга России; осенью 1919 г. во 2-й батарее л.-гв. Конной артиллерии. Поручик. В эмиграции во Франции. Окончил Высшие военно-научные курсы в Париже (3-й выпуск). С 1939 г. лейтенант в 1-м кавалерийском полку Иностранного легиона. Штабс-капитан. Умер 2 декабря 1961 г. в Сент-Женевьевде-Буа (Франция).


[Закрыть]
НА АК-МАНАЕ В 1919 ГОДУ563563
  Впервые опубликовано: Военная Быль. Июль 1961. № 49.


[Закрыть]

Дело было в Крыму, на Керченском перешейке, 5 июня 1919 года, в первый день нашего большого наступления, окончившегося очищением от красных всего Крыма и Северной Таврии до Днепра.

Обстановка на Керченском полуострове в начале 1919 года была следующая. Ак-Манайская позиция, прикрывавшая с севера город Керчь и полуостров, упиралась своим правым флангом в Азовское море, где стояли «союзные» нам суда английской эскадры. Эта позиция прорезала весь Керченский полуостров с востока на запад и была занята спешенными эскадронами сводного полка Кавказской кавалерийской дивизии и дальше на запад пехотой, кажется, Самурским пехотным полком. Позиция была спокойная, и никаких активных действий на ней не происходило; в тылу этой позиции стояла отдельная кавалерийская бригада, разбросанная по богатым немецким колониям. Состав бригады: Сводно-гвардейский кирасирский полк (по одному эскадрону от прежних полков 1-й гвардейской кавалерийской дивизии), 2-й конный офицерский имени генерала Дроздовского полк, Сводный гвардейский дивизион полковника Ковалинского (из эскадронов конногренадер и улан Его Величества). Был еще эскадрон лейб-драгун полковника Римского-Корсакова, но в дивизион Ковалинского он почему-то не был включен, как и наша гвардейская конная батарея, вооруженная прекрасными легкими 3-дюймовыми конно-горными пушками, образца 1902 года. Остальные полки гвардейской конницы – лейб-гусары, гродненские гусары, уланы Ее Величества – в то время своих самостоятельных ячеек на Юге России не имели. Наш тыл был очень неспокоен, так как в Керченских каменоломнях скрывались хорошо вооруженные красные банды, грабившие Керчь и нападавшие на наш тыл. Для безопасности приходилось всегда держать в Керчи несколько эскадронов с соответствующей артиллерией. Гвардейская казачья бригада с нашей лейб-гвардии 6-й Донской казачьей батареей564564
  Лейб-гвардии 6-я Донская казачья батарея. Батарея Императорской армии. Возрождена в 1918 г. в Донской армии. С декабря 1918 г. на Северном фронте армии. Командир – есаул И.Г. Коньков. После эвакуации Крыма – в Чаталдже и на Лемносе, откуда в составе л.-гв. Казачьего дивизиона прибыла в Югославию, а с 1924 г. – во Францию (Париж). Командир – генерал-майор Н.Н. Упорников. На 1939 г. объединение батареи насчитывало 14 человек.


[Закрыть] были полностью сформированы и доблестно сражались в рядах Донской армии.

Мы, конечно, знали о предстоящем нашем большом наступлении на нашем участке фронта в начале июня и усиленно к нему готовились. Производились конные учения, учения с людьми у орудий, проверялись материальная часть и ковка лошадей. День наступления держался в секрете, и только за несколько дней мы узнали, что наша атака назначена в ночь с 4-го на 5 июня. О подробностях нашей атаки мы узнали из оперативного приказа, полученного командиром батареи поздно вечером 4 июня, за несколько часов до выступления. Согласно этому приказу пешие части, занимающие Ак-Манайскую позицию, при поддержке английской морской артиллерии с Азовского моря, наступают прямо перед собой на север. Наша кавалерийская бригада должна была скрытно пройти берегом Азовского моря, обойти фланг красных и атаковать их резервы и тылы. Эскадрон лейб-драгун имел свою самостоятельную задачу: пройти и очистить от красных Арабатскую стрелку с юга на север и занять важный стратегический пункт – город Геническ. Он точно выполнил эту задачу. Начало атаки назначено ровно в 3 часа ночи, по сигнальному выстрелу с английского броненосца.

Хорошо помню эту чудную теплую крымскую ночь. Наша бригада, растянувшись длинной колонной, неслышно шла твердым грунтом азовского пляжа. Мы все проверили часы и жадно смотрели на их стрелки. Безмолвная тишина ночи изредка нарушалась выстрелами вдалеке и храпом наших коней. Ровно в 3 часа грянул с моря выстрел. На рассвете мы прошли какую-то татарскую деревушку, и здесь наша колонна разделилась: Гвардейский кирасирский полк остался в этой деревне в резерве. Остальные части двумя колоннами переменным аллюром пошли дальше; левая колонна – дивизион полковника Ковалинского, правая – 2-й конный полк и наша батарея в голове колонны главных сил.

Противник скоро обнаружил наше движение, и над обеими колоннами сразу же появились дымки разрывов неприятельских шрапнелей. Раздалась команда: «Строй взводы» – и теперь уже во взводных колоннах мы скакали вперед. Скоро кавалерия рассыпалась в лаву и все поле покрылось скачущими на неприятельскую пехоту с криком «Ура!» всадниками. Батарея, на галопе, выскочила на открытую позицию и своим точным огнем обстреляла неприятельские резервы. В течение утра мы три раза меняли позицию; расход снарядов был огромный. Потери убитыми и ранеными с нашей стороны были довольно большие, про красных не знаю. Они все же успели подтянуть резервы к боевой линии, и скоро наша кавалерия спешилась, образуя сплошную стрелковую цепь.

Командир бригады, доблестный генерал Миклашевский, считая, что наступил перелом боя и что атака свежего кавалерийского полка может сразу его решить в нашу пользу, послал за резервом. Но мы, вероятно увлекшись преследованием разбитых красных, продвинулись более, чем следовало, и тем увеличили и без того длинный путь для нашего отдаленного резерва. Во всяком случае, Кирасирский полк, пройдя 10 верст галопом под палящим крымским солнцем, оказался с изможденным конским составом. Лошади были взмылены и тяжело дышали, так что о конной атаке не могло быть и речи. Оставалось только спешить полк и еще более растянуть стрелковую цепь, что и было сделано.

Храбрый генерал Миклашевский, лично руководивший боем, находился в цепях. Вскоре же он был тяжело ранен пулей в грудь и эвакуирован в тыл. В командование бригадой вступил на его место командир 2-го конного полка полковник Барбович, и дальнейшее наше движение мы продолжали уже под его командованием. На следующий день наше наступление продолжалось также успешно, и к вечеру мы заняли железнодорожный узел деревни Грамматиково и пошли дальше на Джанкой.

Генерал Миклашевский, поправившийся от своего ранения, вернулся к нам много позже, уже в должности начальника 2-й кавалерийской дивизии, в каковую мы были переименованы из нашей отдельной бригады. Число полков было доведено до четырех, при двух конных батареях, все из ячеек прежних полков нашей доблестной регулярной конницы. Тогда же была сформирована наша 2-я гвардейская конная батарея, вооруженная обыкновенными легкими 3-дюймовыми пушками, так что мы уже представляли собой двухбатарейный гвардейский конно-артиллерийский дивизион.

Чтобы быть справедливым, надо сказать, что быстрое очищение Крыма объясняется не только доблестью наших частей и искусством нашего начальника полковника Барбовича, но и тем обстоятельством, что стратегическое положений красных в Крыму стало невозможным. От Мариуполя, северным берегом Азовского моря, прямо на запад в тыл Перекопу, шла сильная группа Донской армии, кажется, полковника Назарова, и, задержись красные в Крыму еще ненадолго, их путь отступления от Перекопа к Днепру был бы отрезан донцами. Прекрасно разработанный нашим верховным командованием стратегический план, при полной согласованности действий на двух фронтах – Мариупольском и Крымском, дал блестящий результат.

От Перекопа к северу красные отступали так поспешно, что, делая ежедневно переходы в 70—80 верст, мы их нагнали только на Днепре, захватив с налета деревню Каховку. Однако город Бериславль, на правом берегу Днепра против Каховки, остался в руках противника. Он господствовал надо всей окружающей местностью обоих берегов Днепра, и красные почти безнаказанно обстреливали своей артиллерией любой пункт нашего расположения. Наше стояние в Каховке было очень тревожным и неуютным. Вскоре мы, походом, перешли в район Мелитополя, где расквартировались по богатым колониям. Наш отдых продолжался недолго, и скоро по железной дороге, в эшелонах, нас перекинули в район Харькова, уже давно занятого нашей Добровольческой пехотой генерала Кутепова. Вместе с 1-й кавалерийской дивизией генерала Чекотовского – тоже исключительно из полков нашей регулярной конницы – мы составили 5-й кавалерийский корпус генерала Юзефовича, имея задачей наступление на Москву, которое нашло свое выражение в так называемой Московской директиве, уже одним своим названием «Московская» наполнявшей наши сердца несбывшейся надеждой освободить нашу Первопрестольную столицу и всю нашу Родину.

Нашему 5-му кавалерийскому корпусу удалось занять станцию Бахмач, города Чернигов и Нежин.

«Генерал наш Юзефович нас благодарил, на дальнейшие победы нас благословил», – бодро и весело пели наши юные добровольцы… Но вместо Москвы нашей 2-й кавалерийской дивизии удалось дойти только до города Глухова, и отсюда началось наше стихийное и бесконечное отступление к черноморским портам Северного Кавказа и Крыма и очищение всей занятой нами во время нашего наступления на Юге и в центре России территории, обильно орошенной нашей добровольческой кровью.

Большой и бесспорный военный авторитет, профессор генерал Головин, в одном из своих трудов говорит, что, когда высшее начальство и штабы ошибаются в своих планах и расчетах, чтобы уменьшить последствия своих ошибок, они требуют от подчиненных им войск дополнительных, часто невыполнимых усилий, которые часто выражаются в требованиях форсированных маршей, изнуряющих войска, или в приказах «держаться до последней капли крови», «ни шагу назад», «вперед во что бы то ни стало». В другом месте он говорит, что приказы часто даются «с запросом», то есть когда командование само расширяет рамки задачи, рассчитывая на то, что если такая расширенная задача будет выполнена войсками хотя бы на половину или на треть, то и то уже хорошо. Каждый, побывавший на войне, пожалуй, найдет в своих воспоминаниях примеры этих головинских «заданий». Но всего этого, к счастью, не было в описанной мной операции. Задания давались всегда выполнимые, без «запроса». Словом, все шло гладко, точно, без трений, как на маневрах.

П. Рерберг565565
  Рерберг Петр Федорович. Сын генерала. 1-й Московский кадетский корпус, Пажеский корпус (1916). Поручик л.-гв. Конной артиллерии. Во ВСЮР и Русской Армии; осенью 1919 г. во 2-й батарее л.-гв. Конной артиллерии 5-го кавалерийского корпуса. Штабс-капитан. В эмиграции к 1938 г. и февралю 1954 г. в Египте, к 1963 г. представитель Гвардейского объединения в Швейцарии, к 1967 г. сотрудник журнала «Военная Быль». Умер 21 октября 1980 г. в Женеве.


[Закрыть]
В 5-М КОННОМ КОРПУСЕ ГЕНЕРАЛА ЮЗЕФОВИЧА ОСЕНЬЮ 1919 ГОДА566566
  Впервые опубликовано: Военная Быль. Июль 1968. № 92.


[Закрыть]

Стояли мы в Глухове три недели, изредка выезжая в поле для отражения спорадических появлений красных. В Глухове же стоял и штаб 1-й кавалерийской дивизии полковника Миклашевского. По квартирам стояли: полностью наш дивизион гвардейской конной артиллерии, под командой полковника Димитрия Сергеевича Перфильева, в составе 1-й гвардейской конной батареи полковника Б.А. Лагодовского и 2-й гвардейской конной батареи полковника В.М. Котляревского, 2-й Сводно-гвардейский конный полк, командующим которым был Димитрий Алексеевич Ковалинский (лейб-гвардии Уланского Его Величества полка) и дивизион 1-го Сводно-гвардейского конного полка, под командой полковника Петровского (кирасир Его Величества).

Вечером 31 октября, поужинав в Офицерском собрании, которое было на Путивлевской улице, мы собирались уже расходиться на ночлег по квартирам, как пришло приказание от начальника дивизии: всему отряду покинуть ночью Глухов и уходить в восточном, а не южном направлении, так как с юга подходили обошедшие нас красные, собираясь застать нас врасплох. Но неприятный сюрприз получили они, а не мы, так как полковник Лагодовский со своим 1-м взводом, командой разведчиков с полковником бароном Фитингоф-Шелем и пулеметной командой с есаулом Носовым, остался в Глухове и в полночь встретил красных огнем, чем совершенно их огорошил; он не хотел уйти из Глухова, не дождавшись возвращения своих фуражиров.

Этот переход был началом конца продвижения белых на Москву. Весь фронт генерала Деникина начал катиться на юг. Рутина нашего отступления была весьма однообразна: часа в три утра, после отхода в 20—30 верст, приходили на очередной бивак, часов в 10 утра вставали, спокойно и сытно обедали, и часа в три начиналась перестрелка передовых разъездов. Мы выезжали на позицию неподалеку от нашего бивака, начинался бой, красных отгоняли, а мы после отбоя опять шли на юг.

Первую ночь мы провели в селе Екатериновка Курской губернии. Здесь я был крайне поражен тем, что на расстоянии каких-нибудь 30 верст друг от друга жили совершенно различные русские люди: там были чистокровные хохлы, а здесь – москали. Совершенно иная речь, совершенно иная архитектура деревни, иной распорядок жизни и усадьбы.

Часов в десять утра мы были подняты по тревоге: на горизонте, на переломе снежной степи, показалась цепь красных. Лучи зимнего солнца ярко освещали бесконечную гладь. Цепь, верстах в шести, не двигалась. Полковник Ковалинский выслал разъезд, который осторожно продвигался вперед. Потом он пошел быстрее, остановился. Мы наблюдали за ним в бинокли. «Налево – кругом» – и разъезд пошел крупным аллюром обратно. Что же оказалось? Как раз на горизонте шоссе было окаймлено одинаково отстоящими друг от друга столбиками, которые и были приняты за цепь красных.

Все успокоились, и после хорошего завтрака вся колонна вытянулась дальше на восток, по направлению на Крупец. К этому времени наша 1-я батарея полковника Лагодовского и дивизион 1-го Сводно-гвардейского полка отделились от нас. Мы от Крупца повернули на юг и дней через десять приближались к Сумам.

Верстах в десяти к северу от Сум 13 ноября была дневка. В нашу батарею приехал Игорь Кривошеин567567
  Кривошеин Игорь Александрович, р. в 1899 г. Сын тайного советника. Пажеский корпус (1916). Поручик л.-гв. Конной артиллерии. В Вооруженных силах Юга России; летом 1919 г. в 1-й гвардейской конной батарее, осенью 1919 г. офицер 2-й батареи л.-гв. Конной артиллерии 5-го кавалерийского корпуса. Штабс-капитан. В эмиграции во Франции, к 1931 г. в Париже. Участник Сопротивления, инженер. Вернулся в СССР, узник советских лагерей. В 1974 г. выехал во Францию. Умер 7 августа 1987 г. в Париже.


[Закрыть]. Вечером к нам в собрание приехал начальник отряда полковник Гаевский с женой. Появилась водка, был подан хороший ужин. Настроение у всех поднялось, когда полковник Гаевский сказал, что лучший шаг в обороне – это наступление, и поэтому с завтрашнего дня мы переходим в наступление. Слова эти были покрыты дружным «Ура!», и в приподнятом настроении мы разошлись.

14 ноября, среди дня, батарейный трубач заиграл «Армейский поход». Колонна вытянулась, но, к сожалению, опять пошла на юг, и вместо обещанного наступления – опять отступление. Пройдя немного, стали на открытую позицию, но огня не открывали, так как противник еще не появлялся. На нас отходили разъезды Сводно-гусарского полка. Красные где-то далеко открыли редкий огонь. Их гранаты рвались шагах в двухстах впереди; там же маячил разъезд гусар. Слышим:

«Бу-бух!», свист снаряда, и вдруг одна из лошадей разъезда как бы взлетает сразу на всех четырех ногах: снаряд зашипел в снегу между ног лошади и не разорвался. Счастливая судьба гусара! Разъезд быстро смылся, а мы открыли редкий огонь. Стреляли редко, так как патроны были на исходе.

В это время далеко слева, на горизонте, показался обоз на санях с красной пехотой. Командир полка просит Котляревского усилить огонь, что нам и удается сделать, так как в это время подошел обоз со снарядами. Выпустив несколько очередей, мы отошли версты на три, в пригороды Сум.

Это была большая деревня, со многими улицами, обширной площадью и прекрасной школой. Батарея стала на этой площади, и мы снялись с передков. Заходящее солнце ярко светило нам в затылок, и его лучи, отражаясь в окнах школы, буквально слепили нас. Все окна школы были как в огне. Выяснив, что идущая слева колонна красных подошла под артиллерийский обстрел, командир батареи дал направление, и, пристрелявшись, мы открыли беглый огонь. После первого же выстрела мы оказались сразу же как бы в темноте; со страшным шумом и треском вылетели все стекла в окнах школы, и яркие лучи заходящего солнца нас уже больше не слепили. Как только красных прогнали, батарея снялась и мы опять пошли на юг через Сумы. Темнело. Мороз крепчал. Город словно вымер. Одни были в томительной тоске и страхе перед приходом красных, другие ликовали и радовались их успехам.

Не доходя до зданий кадетского корпуса, команда: «Стой, слезай!» Час остановки. Ляля де Витт, Игорь Кривошеин и я зашли «на огонек» согреться. Было уже совсем темно. Попали мы к местному учителю. Он сам и его семья оказались очень милыми людьми, они пригласили нас к столу. Появилась «добра горилка», жареная малороссийская колбаса с картошкой и вкусный чай с домашними коржиками. Мы отдали должную честь этой чудной еде, так как целый день ничего не ели. Только мы успели кончить ужин, как послышалась команда: «По коням!» Горячо распрощавшись с радушными хозяевами и пожелав им всего доброго, пошли по коням.

Выйдя из Сум, я почувствовал себя весьма мерзко и еле держался в седле. Поехал в хвост колонны к нашему доктору Федору Федоровичу Шишмареву, милейшему человеку. Он убедил меня, что это от водки, предложил сесть к нему в экипаж, но я отказался.

Стало известно, что красные где-то прорвались, и надо было откатываться дальше. Ночью пришли в деревню Шпилевку, где и проспали до утра.

16 ноября утром двинулись дальше. Деревня, где мы ночевали, оказалась на дне котла. Ночью, конечно, этого никто не заметил. Странное расположение для деревни: она буквально со всех сторон была окружена крутыми холмами. Здесь я встретился с полковником Адриановым568568
  Адрианов Андрей Александрович. Ротмистр л.-гв. Гродненского гусарского полка. В Добровольческой армии. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода в Черкесском конном полку; с 11 декабря 1918 г. командир 2-го Черкесского конного полка. Полковник. В эмиграции в Болгарии. Умер 17 февраля 1922 г. в Софии.


[Закрыть] и полковником Максимовичем, лейб-гвардии Гродненского гусарского полка, немного поговорили о добром старом времени в Москве, когда Адрианов как-то летом, еще будучи пажем, жил в лагере у моего отца, когда последний командовал полком. К вечеру пришли в село Нижне-Сыроватка. Я себя чувствовал скверно, было ясно, что чем-то заболеваю.

17 ноября была дневка. Село расположено в районе сахарных заводов, почему обоз усиленно запасался сахаром. Вечером померил температуру – оказалось 39 градусов. Владимир Михайлович Котляревский (наш командир 2-й гвардейской конной батареи) сказал мне, что если наутро мне не будет лучше, то чтобы я уезжал в «летучку». Сам он тоже чувствовал себя скверно и пожирал тиокол в невероятном количестве.

18-го утром я опять померил температуру: было 38 градусов с десятыми. Послал своего вестового к вахмистру, чтобы мне нарядили обывательские сани. Стали подниматься и одеваться. Вдруг послышалась стрельба и по улице засвистали пули. Тревога! Ночью красные подошли вплотную к деревне. Никому до меня не было дела. Подвода была уже подана, вещи вынесены. Я погрузился и сказал мужику быстро везти меня на станцию Смородино. Огонь по деревне разгорался вовсю. Стали рваться гранаты, я слышал, что тяжело ранен в ногу бравый фейерверкер 1-го взвода. Переполох был изрядный.

Мое положение было отвратительное: один с неизвестным возницей, с сильным жаром, в крепкий мороз еду по ухабистой дороге в полную неизвестность. Вскоре выехали из-под свиста пуль и шрапов. При выезде из деревни я вынул свой парабеллум, взвел предохранитель и решил дешево не погибать… Справа был густой лес, сзади шел горячий бой, слева виднелась насыпь железной дороги, впереди – белая пелена снежной равнины. Уравнение с двумя неизвестными: мой мужик и близкий лес, откуда я все время ожидаю появления красных. На мое счастье, мужик оказался хорошим человеком и после трех часов езды благополучно доставил меня на станцию Смородино. На радостях, что все прошло благополучно, я щедро его отблагодарил, хотя он и упорно отказывался, говоря, что грех брать в тяжелые минуты деньги. Хороший человек!

На подъезде станции – неожиданная приятная встреча; штабс-ротмистр Александр Владимирович Геништа, личность исключительная, история его преинтересная и необычайная, к сожалению – с печальным концом; он был старшим братом полковника лейб-гвардии Конно-гренадерского полка Бориса Геништы569569
  Геништа Борис Владимирович. Николаевское кавалерийское училище (1910) (1914). Офицер л.-гв. Конно-гренадерского полка. Участник Белого движения. Полковник. В эмиграции во Франции; к 1929 г. член правления Общества легитимистов, в 1939 г. выступал в поддержку Великого Князя Владимира Кирилловича. Умер 29—30 сентября 1981 г. в Сен-Петерсберге (Флорида).


[Закрыть]. А.В. Геништа провел меня к доктору, который сразу меня «успокоил», сказав: «Э, батенька, да у вас настоящий сыпнячище!» Оказалось, что летучка уже прошла, и меня пришлось поместить в какой-то эшелон, переполненный сыпнотифозными и ранеными. В теплушке, которая не отапливалась, слева внизу положили меня и мои два чемодана, вернее – кровать Грум-Гржимайло и вьюк со всеми моими вещами. С правой стороны лежало восемь сыпнотифозных солдат, а надо мной положили только что раненного в живот корнета 10-го гусарского Ингерманландского полка фон ден Бринкена. С ним был его вестовой, единственный здоровый человек на весь вагон. Он ухаживал за своим барином, как добрая нянька, успокаивал его, уверяя, что через 24 часа, в Харькове, ему сделают операцию и что через три недели они вернутся в полк, что доктор ему сказал, что положение не опасное и что скорая операция все приведет в порядок.

По всей вероятности, жар у меня был сильный, так как я плохо помню подробности нашего путешествия. Поезд двигался изредка, а больше все стоял. Вестовой Бринкена ухаживал за корнетом и умудрялся доставать топливо для печурки. Помню только, что бедный Бринкен долго стонал и все спрашивал, скоро ли Харьков? На следующий день он начал бредить и часто звал мать, говоря: «Не бойся, мамочка, сейчас мне сделают операцию и я быстро выздоровею». Иногда он приходил в сознание и просил, чтобы его скорее доставили в Харьков. К вечеру второго дня он стал хрипеть и наутро скончался. Вестовой его искренне плакал и проклинал медлительность нашего поезда и полное отсутствие какого бы то ни было ухода за ними. Переезд, который в нормальное время совершался в три часа, взял у нас три дня. За все время никто из медицинского персонала не заглянул к нам, и бедный Бринкен погиб только из-за отсутствия хирургического вмешательства и какого бы то ни было ухода.

Числа 21 ноября я оказался в зале 1-го класса на станции Люботин, куда добрался собственными средствами, опираясь на шашку. Вестовой Бринкена ушел искать начальство, чтобы вынести тело покойного корнета. Что с ними сталось, я не знаю. Вещи мои взялся нести какой-то расторопный и услужливый паренек. Долго он не появлялся. Я начал сильно нервничать, и сидевший против меня пожилой полковник, расспросив, в чем дело, и узнав описание моих вещей, ушел, поручив мне охранять его стул с мешочком. Вернулся он, казалось мне, через час, и какой-то солдат нес за ним мои чемоданы. Оказалось, что после долгих поисков полковник заметил в железнодорожном сквере молодца, который расположился там разбирать мои вещи. Полковник с криком бросился к нему, но у того только пятки засверкали…

Таким образом, сердобольный полковник спас мои вещи. Я хотел было встать и поблагодарить его, но напряженные нервы мои не выдержали, и я с позором разрыдался, как мальчишка. За эти пять дней я уже так привык к общему безразличию к больному, к абсолютному отсутствию заботы и ухода, что такого милого отношения я не выдержал. Полковник меня успокоил и, когда я пришел в себя, направил меня в санитарный поезд. Как я жалел потом, что не спросил ни фамилии, ни части этого чудного человека, но помехой тому был мой сыпняк.

В санитарном поезде я совершенно неожиданно встретил очаровательную Аглаиду Павловну Шидловскую (рожд. Агу, княжну Голицыну). Здесь меня переодели, умыли, уложили в кровать, а главное, щедро, не жалея ни меня, ни лекарства, напоили касторкой. Это было первое медицинское вмешательство в мой сыпняк за неделю болезни.

Так погиб корнет барон фон ден Бринкен и выскочил из сыпняка поручик, тогда, Петро Рерберг.