Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

М. Борель
КОРНЕТ КНЯЗЬ ВАСИЛИЙ НИКОЛАЕВИЧ НАКАШИДЗЕ526526
  Впервые опубликовано: Вестник первопоходника. Февраль—март 1967. № 65—66.


[Закрыть]

9 марта 1965 года скончался в Нью-Йорке один из самых молодых первопоходников – корнет лейб-гвардии Уланского Его Величества полка князь Василий Николаевич Накашидзе527527
  Князь Накашидзе Василий Николаевич, р. в 1901 г. Кадет 5-го класса Орловского кадетского корпуса. В Добровольческой армии; с декабря 1917 г. в конном дивизионе полковника Гершельмана и охране генерала Алексеева. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода. Прапорщик. Осенью 1918 г. в штабе армии, с октября 1918 г. в Запасном кавалерийском полку, затем в эскадроне л.-гв. Уланского Его Величества полка в Сводно-гвардейском кавалерийском полку, принят в кадр полка. С марта 1920 г. командир эскадрона во 2-м Сводно-гвардейском кавалерийском полку. В Русской Армии до эвакуации Крыма. Корнет. Эвакуирован на корабле «Лазарев». Штабс-ротмистр (поручик). В эмиграции в США. Умер 8—9 марта 1965 г. в Нью-Йорке.


[Закрыть], в прошлом кадет 5-го класса Орловского Бахтина корпуса.

После большевистского переворота, покидая родной корпус, юный князь, движимый жертвенной любовью к Родине – России, не поехал к матери в Грузию, а по дороге выбрался из поезда в Ростове-на-Дону и сразу поступил добровольцем в конный отряд полковника Вас. Серг. Гершельмана528528
  1-й кавалерийский дивизион (дивизион полковника Гершельмана). Первая кавалерийская часть Добровольческой армии. 18 декабря 1917 г. полковнику л.-гв. Уланского Его Величества полка В.С. Гершельману было разрешено приступить в Ростове к формированию 1-го кавалерийского дивизиона. 6 января 1918 г. переведен в Таганрог. К 30 декабря в 1-м эскадроне было 18 офицеров, во 2-м – 26 добровольцев при 4 офицерах, к 10 января 1918 г. дивизион насчитывал 138 человек (63 офицера, 2 врача, сестра милосердия и 2 добровольца в 1-м и 62 добровольца при 5 офицерах во 2-м эскадронах). Среди офицеров было 3 полковника, 3 подполковника, 6 ротмистров (и им равных), 18 штабс-ротмистров, 13 поручиков, 24 корнета и 4 прапорщика, представлявшие 5 драгунских, 8 уланских, 7 гусарских полков и другие части; 5 офицеров были из л-гв. Уланского Его Величества полка, по 4 —4-го Харьковского и 15-го Татарского уланских, по 3 – 17-го уланского Новомиргородского, 11-го гусарского Изюмского, 2-го драгунского Псковского и 1-го Заамурского полков, 6 – пограничной стражи и 10 – казачьих частей. С 13 января 1918 г. в боях под Таганрогом и при отходе к Ростову потерял убитыми 8 офицеров и 6 добровольцев и около 30 человек ранеными и обмороженными, после чего, сведенный в офицерский эскадрон (63 человека), принял участие в 1-м Кубанском («Ледяном») походе. 26 марта 1918 г. влит в 1-й конный генерала Алексеева полк. Командиры эскадронов: 1-го – подполковник Селиванов, 2-го – подполковник Балицкий.


[Закрыть]. Может быть, жалея молодость кадета Накашидзе и желая оградить его от тягот походной и боевой жизни, полковник Гершельман откомандировал его в личную охрану генерала Алексеева. Такая охрана становилась необходимой в то смутное время, которое тогда переживалось.

Это намерение было приведено в исполнение, как даже неотложное, после одного очень странного случая. В сочельник 1917 года генерал Алексеев задержался до 11 часов вечера на заседании у атамана генерала Каледина. Домой генерал Алексеев возвращался в сопровождении сына штабс-ротмистра Н. Алексеева и своего адъютанта ротмистра Шапрон дю Ларрэ529529
  Шапрон дю Ларрэ Алексей Генрихович, р. в 1883 г. Симбирский кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище. Штабс-ротмистр л.-гв. Кирасирского Его Величества полка. В августе 1917 г. член офицерской организации в Киеве. В Добровольческой армии; прибыл в Новочеркасск 2 ноября 1917 г. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, адъютант генерала Алексеева до сентября 1918 г. С 30 декабря 1918 г. начальник политической части, член Главного комитета общества Белого Креста, затем адъютант генерала Деникина, с осени 1918 г. полковник. Во ВСЮР с 17 июля по 23 ноября 1919 г. командир 2-го конного полка, с января 1920 г. генерал для поручений при Главнокомандующем ВСЮР. Генерал-майор. 22 марта 1920 г. выехал в Константинополь. В эмиграции в Бельгии. Умер 10 июня 1947 г. в Брюсселе.


[Закрыть]. Шли они по безлюдным и темным улицам Новочеркасска. То там, то здесь слышалась стрельба – это казаки встречали праздник Рождества Христова. Когда переходили Платовский проспект, перед генералом вдруг выросла какая-то фигура, направившая на него винтовку, но в тот же момент подскочившие к фигуре ротмистр Шаперон и штабс-ротмистр Алексеев вырвали у него из рук винтовку и заставили злоумышленника идти перед собой, угрожая ему маузерами, направленными в его спину.

После такого нападения было решено приступить немедленно к формированию личной охраны генерала. Гвардейская рота прислала юного прапорщика Георгия Брика530530
  Брик Георгий. Прапорщик л.-гв. 3-го стрелкового полка. В Добровольческой армии в декабре 1917 г. в гвардейской роте и охране генерала Алексеева. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, затем в 1-м Офицерском (Марковском), с 29 сентября 1918 г. в Сводно-гвардейском полку. Убит 2 октября 1918 г. под Армавиром.


[Закрыть]. Морская рота, под командой капитана 2-го ранга В.Н. Потемкина, – старшего гардемарина Анатолия Розе531531
  Розе Анатолий Николаевич. Морской корпус (1918). Старший гардемарин. В Добровольческой армии с декабря 1917 г. в Морской роте и охране генерала Алексеева. Участник 1-го Кубанского («Ледяного») похода, затем адъютант генерала Драгомирова. Мичман (с 31 января 1919 г.). Эвакуирован в январе—марте 1920 г. из Новороссийска. На май 1920 г. в Югославии. В эмиграции в Болгарии. Покончил самоубийством в 1921 г. в Софии.


[Закрыть], а полковник Гершельман откомандировал, как уже было сказано, из своего дивизиона кадета князя Василия Накашидзе.

«Мои мальчики» – называл их генерал Алексеев. Они с присущим молодости рвением принялись за исполнение своих новых обязанностей. С генералом Алексеевым они выступили в 1-й Кубанский поход, во время которого был зачислен в охрану еще четвертый – юнкер Новочеркасского военного училища Петр Григоревский.

Полковник Гершельман прозвал юного князя Бичо, что по-грузински означает «мальчик». Это прозвище так привилось к нему, что заменило ему его имя. Для всех друзей и однополчан, искренне его полюбивших, он до самой своей смерти оставался Бичо.

Во время исполнения своих обязанностей «мальчики» очень заботились о «своем генерале»; когда он случайно исчезал из поля их наблюдения, они, взволнованные и расстроенные, прибегали к ротмистру Шаперону с жалобой на генерала, что он скрылся, не предупредив их.

С генералом Алексеевым они прошли весь 1-й поход, дошли до Екатеринодара и оставались при нем до самой его кончины. Сколько трогательной заботливости проявляли они во время тяжелой болезни генерала, дежуря у дверей его комнаты, летая за кислородными подушками, за лекарствами и всем необходимым для облегчения положения больного.

«Мальчики», как родные сыновья, провожали «своего генерала» до места последнего упокоения. Изранивши себе руки, они нарезали терн, сплели из него венок и перевили его георгиевскими лентами. Это был лучший венок среди всех роскошных венков, возложенных на гроб генерала Алексеева. Этот терновый венок нес перед лафетом с гробом Бичо Накашидзе.

Осиротели «мальчики», и каждый пошел по своей дорожке, указанной ему судьбой. Прапорщик Брик вернулся в свой Сводно-гвардейский пехотный полк и в октябре 1918 года был убит в бою под Армавиром. Мичман Розе остался адъютантом у генерала А.М. Драгомирова. Перед эвакуацией из Новороссийска заболел тифом в очень тяжелой форме, получилось осложнение в мозгу, что подействовало на его умственные способности. Розе был в Крыму, благополучно перекочевал в Софию (Болгария) и в 1921 году покончил с собой.

Бичо Накашидзе и юнкера Григоревского сын генерала Алексеева штабс-ротмистр Алексеев увез с собой в Сводно-гвардейский кавалерийский полк, в эскадрон улан Его Величества. Оба были произведены в офицеры, получили форму полка и в его рядах доблестно сражались с красными.

Прапорщик Григоревский был тяжело ранен в позвоночник в бою под Аскания-Нова (в Северной Таврии) – в том же бою, в котором был убит полковник Вас. Серг. Гершельман, который тогда командовал полком. После этого ранения прапорщик Григоревский скончался 6 мая 1919 года в Екатеринодаре, в госпитале Красного Креста.

А князь Накашидзе проделал с полком весь крестный путь Белой армии.

И вот хочется вспомнить один маленький эпизод из боевой жизни князя Накашидзе.

Это было в марте 1919 года, когда части Добровольческой армии, отходя из Мелитопольского района, приблизились к Сивашу.

Взвод улан Его Величества, под командой поручика В. Немировича-Данченко532532
  Немирович-Данченко В. Поручик. В Добровольческой армии в ординарческом эскадроне штаба армии, с 25 октября 1918 г. в Запасном кавалерийском полку, затем в эскадроне л.-гв. Уланского Его Величества полка; в 1919 г. командир взвода л.-гв. Уланского Его Величества полка в Сводно-гвардейском кавалерийском полку.


[Закрыть], был выслан разъездом к северу, чтобы проследить движение красных, двигавшихся за отходящими войсками. Всю ночь никто из людей разъезда не спал, так как ожидалось наступление противника. Поручик Немирович-Данченко и посланный с ним вместе прапорщик Накашидзе сидели спокойно в хате и разговаривали с вахмистром Эбингером, как вдруг, рано на рассвете, в хату вбежал улан и взволнованным голосом доложил, что показалась конница большевиков и что передовые части уже совсем подходят к хутору и через несколько минут могут быть здесь. Все сразу же вскочили с мест и выбежали на двор, где стояли на привязи кони.

– Подтянуть подпруги и садись! – скомандовал Немирович-Данченко.

Лошади стояли всю ночь поседланными ввиду ожидавшейся каждую минуту тревоги, и через мгновение все уланы уже сидели на конях. Когда из хутора последним выезжал Накашидзе, большевики с северной стороны галопом входили в хутор.

– Шире ход, за мной! – подняв правую руку, скомандовал Немирович-Данченко.

По вспаханному и еще сырому от только что выпавшего снега полю поскакали уланы. Большевики, увидев всадников, бросились их преследовать, дико рыча и уговаривая сдаться. Но уланы скакали во всю мочь и держали направление на железнодорожную станцию Ново-Алексеевка, стараясь все время увеличить расстояние между ними и преследовавшими их красными. Большевики на ходу открыли огонь из пистолетов. К сожалению, лошади улан начали через некоторое время сдавать и частично переходили в рысь, несмотря на усилия со стороны всадников держать их на широком аллюре. Благодаря этому большевикам удалось взять четырех улан в плен, и между ними был вольноопределяющийся Панченко.

– Передайте всем привет, я остаюсь! – прокричал он вдогонку уходящему на полном галопе Накашидзе. Накашидзе не имел возможности остановиться, ибо за ним тоже гнался красный и вот-вот настигал его.

– Сдавайся, черт, все равно не уйдешь! – рычал он вслед и размахивал обнаженной шашкой.

Но Накашидзе не растерялся. Когда он почувствовал, что его лошадь тоже начинает уставать и что таким образом он легко может попасться в руки преследовавшего его злодея, он быстрым движением снял с плеч свой мексиканский карабин и решил попробовать убить красного с коня, на ходу. Он вскинул карабин, обернулся назад, прицелился, насколько мог, и спустил курок, но вместо выстрела – осечка. Лошадь начала на брошенном поводу замедлять ход, а красный – все ближе и ближе. Тогда Накашидзе прицелился во второй раз, спустил курок – и опять осечка.

– Сдавайся, мерзавец! – все продолжал рычать гнавшийся за ним в нескольких шагах красный.

В третий раз вскинул Накашидзе свой карабин, щелкнул затвором, спустил курок и выстрелил. Пуля попала прямо в большевика. Накашидзе увидел, как бесформенное тело упало с бешено мчавшегося коня на землю.

Измученные, на запыхавшихся конях примчались уланы в Ново-Алексеевку и, передохнув там около двух часов, не спеша выступили к железнодорожной станции Сальково на присоединение к эскадрону.

М. Борель
СИЛА ПРИКАЗА533533
  Впервые опубликовано: Вестник первопоходника. Май—июнь 1969. № 90.


[Закрыть]

Новый тяжелый период настал для армии. Грозные тучи снова заволакивали небо, мы стояли перед новыми испытаниями. Горькие вести сообщали, что пал Екатеринодар, столица Кубани, бывшей еще так недавно центром всего нашего движения и казавшейся нам в таком глубоком, недосягаемом тылу.

После недолгого пребывания в Тихорецкой Ставка переехала в Екатеринодар. Здесь генерал Деникин пытался еще раз объединить все так называемые правительства новообразовавшихся окраин Русского государства. Было создано коалиционное министерство. Но эта мера не привела ни к чему, так как люди, вошедшие в состав этого правительства, далеко не оправдали всех возложенных на них надежд. Кубанцы упорно продолжали отстаивать свою самостийность и в этом отношении повредили во многом. Который уже раз приходилось генералу Деникину разочаровываться в своих помощниках. Он, безукоризненно честный и преданный своему делу, рассчитывал найти то же самое в среде окружавших его людей. Но преступная распущенность, так восхваляемая одной из бездарнейших утопий мира – социализмом, развратила людей. Демагоги и выскочки выплыли случайно на поверхность и нарочно, ради личных выгод, подчас даже под диктовку красных тиранов, тормозили общую работу. Казаки, распропагандированные своими же власть имущими, начали пачками бросать фронт и открыто возвращались в станицы, чтобы там ожидать, когда будет сформирована обещанная правительством своя кубанская армия. И в станицах велась агитация среди населения против добровольцев, чтобы таким образом окончательно раздробить силы Юга России.

Но и этим мелким людишкам, ставшим во главе правительства Кубани, недолго пришлось быть у власти. Большевики, выиграв сражение у Егорлыкской и разбив наши части около Тихорецкой, всей своей массой хлынули на Екатеринодар. Ставка и все учреждения были эвакуированы в Новороссийск. Другая группа большевиков двинулась в направлении на Кавказскую—Армавир—Минеральные Воды и отрезала Ставку от армии генерала Эрдели, начавшей самостоятельно отходить к Владикавказу и дальше на юг по Военно-Грузинской дороге в Грузию.

Екатеринодар пал 5—10 марта 1920 года.

Закончился период славной эпохи нашего движения. Казалось, что пропало все, что сокровенные мечты разбиты и медленно наступал ужасный час гибели сотен тысяч людей, столь самоотверженно и стойко боровшихся за славу и величие поруганной Родины.

Что же дальше? – невольно напрашивался вопрос.

Но вера, святая глубокая вера, которая не умерла в частях армии, удержала дух и не поколебала стойкости, сплоченности и решения постоять за честь Родины до конца. Эта вера и великий дух вывели армию с честью и толкнули ее на новые героические и бессмертные подвиги.

В станице Крымской пришлось разместиться очень тесно, так как сюда прибывали все новые и новые части. Фронт постепенно разряжался и передавался кубанским казакам, в то время как Добровольческий корпус стягивался к Новороссийску. Наше будущее было еще совсем неясно. Ходили самые разнообразные слухи о принятых Главным командованием решениях, то нас перебрасывали на Кавказ, то нас англичане перевозили за границу, сажая в лагеря за колючую проволоку или отправляя нас на тяжелые работы на рудники, заводы и фабрики, то в Крым, где предполагается продолжать борьбу, то на Тамань для переброски с Кубани в Керчь. Но точно никто ничего не знал, все это были лишь догадки измученных и усталых людей, старавшихся хотя бы этими догадками успокоить свои тяжелые предчувствия. Ропота не было. Все смиренно склонили свои головушки перед грозными велениями царицы-судьбы, но настроение было подавленное. Вопрос о будущем беспокоил умы, и солдаты теперь неоднократно обращались к своим офицерам с просьбой разъяснить им то или иное их предложение.

Самой приятной была перспектива похода на Кавказ вдоль берега Черного моря и самой неприятной – погрузка на корабли и отплытие за границу. В первом случае предстояли, может быть, и серьезные, но все же, после всего пережитого, нестрашные бои, главным образом с шайками зеленых, ютившихся в прибрежных горах, и с незначительными отрядами красных, успевшими проникнуть в эту область. Во втором же – полная беспомощность и рабство, так как одним из условий англичан было – разоружение армии. О переброске в Крым говорили меньше, ибо никто не рассчитывал на корабли, которые могли быть предоставлены армии для погрузки в Новороссийске.

С прибытием полка и постепенным вытягиванием частей Добровольческого корпуса в станицу Крымскую увеличилась, по вполне понятным причинам, и тревога, а потому участились и разговоры о дальнейшей нашей судьбе.

Среди молодого офицерства чувствовалась некоторая растерянность, так как из штаба дивизии и корпуса до сих пор еще не поступали точные сведения о дальнейшем движении. Полковник Ковалинский, командовавший в то время объединенным в один гвардейским кавалерийским полком, вместо уехавшего в отпуск генерала Данилова, неоднократно ездил для получения информации в штаб, но пока безрезультатно.

8 марта стало известно, что дивизия идет грузиться в Новороссийск для отправки за границу. Из штаба полка была выслана бумага, в которой излагались все предположения. Кроме того, командирам эскадронов поручалось собрать людей с целью разъяснения им настоящего положения и путем неофициального опроса выявить, кто из нижних чинов определенно решил идти дальше и грузиться на пароходы.

Часов около 9 утра ротмистр Линицкий, принявший эскадрон улан по прибытии полка в Крымскую, приказал людям построиться во дворе у вахмистра Бабаченко. Он решил откровенно рассказать обо всем уланам, не утаив ничего, чтобы они знали, на что шли и что им предстоит впереди. Поздоровавшись с эскадроном, Линицкий сразу обратился к уланам приблизительно со следующими словами: «Вот что, братцы! Положение наше сейчас очень серьезное и, прямо скажу, – тяжелое. Есть много всяких предположений о нашем дальнейшем движении, но точно пока еще ничего не известно. Есть сведения, что если англичане нам предоставят пароходы, то нас перевезут за границу, но куда, тоже неизвестно. Возможно, что будем отступать в Грузию по берегу Черного моря или нас перебросят в Крым, где мы будем продолжать войну до последней возможности. Вы, уланы, знаете, что мы, офицеры, вас никогда не покинем и выведем из любого положения. Но я хочу вас предупредить, что наше положение очень тяжелое и что мы не можем поручиться за удачный исход нашего отступления… Предоставляем вам право выбора – идти дальше с нами или оставаться и распылиться. Мы не будем считать это за измену, ибо мы знаем вашу доблесть, которую вы проявляли в боях с большевиками. Каждый, кто решил остаться, пусть доложит своему взводному офицеру. Я же сделаю все, что в моих силах, чтобы облегчить ваше положение. Подумайте об этом, братцы».

Эти слова произвели глубокое впечатление на улан. У многих на глазах появились слезы.

– Господин корнет! – с содроганием в голосе обратился ко мне взводный Некрасов, – правда, лучше бы было, если бы нам сказали, что здесь всем нам нужно умереть. Мы не хотим оставлять вас, и больно делается, если только подумать об этом.

– Некрасов, голубчик! – старался я успокоить его. – Мы все знаем, что ты хороший солдат, так если хочешь, идем с нами дальше, а там видно будет.

– Никак нет, господин корнет, я за границу не поеду.

– Почему?

– Говорят, англичане хотят нас загнать в шахты, а там мы и света больше не увидим.

– Какие шахты? – переспросил я. – Кто это распространяет такие вздорные слухи? Конечно, я ручаться не могу, что это не так, но ведь потому ротмистр Линицкий вам и сказал, чтобы вы знали, что вас ожидает. Нужно быть готовым ко всему.

С грустными мыслями ушел я от улан. Быть может, им не нужно было говорить об этом, но нельзя же обманывать их – привести к морю, а потом объявить, что вам, мол, нет мест на пароходах, а мы уезжаем.

Но они ведь были солдаты, а солдатская натура привыкла к приказаниям, и вот теперь, когда им был предоставлен свободный выбор – идти ли за своими офицерами или оставаться, они растерялись.

И среди нас, офицеров, тоже чувствовалась растерянность, так как расставаться с верными людьми было больно и тяжело. Подавленное настроение охватило всех нас. Последняя надежда на полковника Ковалинского. Он всегда выводил улан из самых тяжелых положений, и мы знали, что и теперь он найдет выход. И действительно, наша надежда оправдалась. Он, сильный и решительный командир наш, «отец родной», как называли его солдаты, нашел что сказать, чтобы непоколебимой осталась вера в успех, чтобы не была посрамлена честь старых российских полков.

Полковник Ковалинский, ознакомившись в штабе корпуса с обстановкой и с предполагаемыми решениями старших командиров, решил поведать о том полку и приказал построиться людям в пешем строю на окраине станицы. Поздоровавшись отдельно с каждым эскадроном полка – кавалергардами, кирасирами, конногренадерами и уланами, – полковник Ковалинский обратился к солдатам с речью.

– Настали тяжелые дни, – начал он. – Наша дальнейшая судьба еще не выяснилась. Мы еще не знаем, куда пойдем, в Грузию или в Крым, но одно определенно известно, что к англичанам гвардейский полк не пойдет, так как англичане потребовали сдачи оружия и только на таких условиях выразили согласие взять нас. В рабство мы не пойдем, этого не будет, в этом я даю вам свое честное слово. Ни офицера, ни солдата я не позволю превратить в пленника и оружие свое не сдам, предпочту смерть этому позору. Конечно, положение наше тяжелое, ибо волею судьбы мы заброшены сюда, и немного верст отделяют нас от моря. Я заверяю вас, что выведу с честью из этого положения, или погибнем все вместе. Возможно, что мы, как и вся кавалерия, пойдем в Грузию, тогда впереди нас ожидает отдых, для того чтобы подготовиться к новой борьбе с красными разбойниками. Другая возможность – это переброска наших войск в Крым для продолжения борьбы там, но особенных надежд на эту операцию я не возлагаю, так как еще нет сведений о предоставлении нам перевозочных средств. Независимо от дальнейших событий среди вас не должны быть малодушные. Не забывайте, что мы гвардия, что мы должны идти впереди всех. Если окажутся в нашей среде дезертиры, я буду расправляться с ними всеми предоставленными мне правами и не постесняюсь расстреливать их.

Завтра утром мы выступаем, поэтому сегодня же нужно позаботиться обо всем, сократить обозы, выбросить все ненужное барахло. Если кому-нибудь что-либо неясно, спрашивайте, не стесняйтесь.

Гробовое молчание было ответом. Солдаты стояли как вкопанные, внимательно наблюдая за своим командиром.

– Так все ясно? – спросил полковник Ковалинский. – Ни у кого нет вопросов?

– Господин полковник, разрешите доложить? – вдруг раздался голос из эскадрона конногренадер.

– Да, – ответил Ковалинский, – кто хочет спросить?

– Господин полковник, – начал конногренадер Боллес, – мы, солдаты, не оставим вас, даже если придется идти на смерть. Мы всюду пойдем за вами, куда бы вы нас ни повели.

– Спасибо, Боллес, – сказал Ковалинский, – твои слова показывают, что с такими солдатами мы пройдем где угодно и что для нас ничего страшного нет. Я рад лишний раз убедиться, рад узнать, что не поник еще дух русских воинов, решивших постоять за свою Родину до конца. Спасибо, братцы! – крикнул весело полковник Ковалинский.

– Рады стараться, господин полковник! – гаркнули в ответ сотни голосов.

Быстро стали расходиться эскадроны. Осунувшиеся было лица озарились улыбками, и снова вернулась бодрость. Исчезла грусть, точно ее никогда и не было…

В армии нельзя никому ничего предлагать, нужно только приказывать. Солдата всякое предложение ставит в недоумение, в решительные минуты ему нужно только приказывать. С военно-психологической точки зрения это единственное решение при создавшейся сложной обстановке. Как видно из описания «состояния умов» хотя бы только улан, можно смело сказать, что клич «спасайся кто может и как знает» только усугубил душевные переживания солдат, совершенно их обескуражил. После такого предложения они сразу потеряли свой воинский дух – это были уже не эскадроны, не полк, не бригада и не дивизия, просто сборище растерявшихся людей, потерявших в этот момент громкие названия своих воинских единиц. Солдатам предлагать идти вперед или стушеваться – непонятно. Военный язык знает лишь одно: вперед или назад, а понятие «делай что хочешь» солдату чуждо. Настроение улан, когда им их командир эскадрона предлагал право выбора: идти дальше с нами или оставаться, было растерянное, а после речи командира полка и его приказа двигаться дальше всем вместе – стало бодрым и радостным. Полк, командиры и их приказы – это для настоящего солдата понятнее, чем расплывчатые советы и предложения самому решать свою судьбу. Революция затуманила мозги наших доблестных солдат, слово «свобода» – это был тот всепоражающий яд, который нарушил основные понятия воинской дисциплины и воинского духа армии. Только приказ и беспрекословное подчинение этому приказу – вот основа существования всякой армии.

Как знаток и как один из лучших воинов русской армии, полковник Ковалинский это сразу осознал. Его слова были понятны сердцу солдата – не исполнишь моего приказа, сочту тебя за предателя. Просты были его слова и понятны, потому иного языка солдаты не понимали. И я скажу больше, что только категорические приказы могут держать армию на высоте, и это касается как офицеров, так и солдат. Без беспрекословного подчинения нет армии и нет войска.