Текст книги "Офицеры российской гвардии в Белой борьбе. Том 8"

М. Борель
К ЧЕРНОМУ МОРЮ534534
  Впервые опубликовано: Вестник первопоходника. Май—июнь 1969. № 90.


[Закрыть]

7 марта 1920 года полк в составе дивизии выступил из станицы Крымской в Тоннельную. Идти пришлось вдоль линии железной дороги, по обочинам, так как дорога от дождей и продвижения обозов размякла и была приведена в негодность.

По пути к нашей дивизии присоединились мариупольские535535
  4-й гусарский Мариупольский полк. К концу 1918 г. в Добровольческой армии было 23 офицера полка и несколько офицеров в Донской армии; полк был возрожден в Донской армии 12 июля 1919 г. 26 августа 1919 г. включен в Отдельную кавалерийскую бригаду, которая в конце сентября развернута в Сводную кавалерийскую дивизию. Мариупольцы входили также в состав 3-го конного полка. С 16 апреля 1920 г. дивизион полка входил в 4-й кавалерийский полк. В нем воевало более 30 коренных офицеров. В январе 1920 г. полк имел 46 офицеров и около 500 солдат. В объединении Мариупольского полка даже в начале 1970-х годов насчитывалось 11 офицеров, произведенных не позже 1920 г.


[Закрыть] и клястицкие536536
  6-й гусарский Клястицкий полк. Полк Императорской армии. Возрожден в Донской армии 26 августа 1919 г. в составе 4 эскадронов. Включен в Отдельную кавалерийскую бригаду, которая в конце сентября развернута в Сводную кавалерийскую дивизию. С 16 апреля 1920 г. эскадрон полка входил во 2-й кавалерийский полк. 9 октября 1920 г. эскадрон откомандирован в состав стрелкового полка 2-й кавалерийской дивизии, с которым погиб 30 октября у д. Мамут под Джанкоем. Командир – ротмистр Д. Франк (врид с начала декабря 1919 г.).


[Закрыть] гусары с чугуевскими уланами, составлявшие бригаду из трех полков под командой генерал-майора Чеснакова537537
  Чеснаков Петр Владимирович, р. в 1875 г. В службе с 1893 г., офицером с 1896 г., академия Генштаба (1901). Офицер 4-го гусарского полка. Генерал-майор. Георгиевский кавалер. В Добровольческой армии с апреля 1919 г., с 1 июня 1919 г. в резерве чинов при штабе Главнокомандующего ВСЮР, летом 1919 г. в штабе войск Юго-Западного края (Одесса), с 23 июля 1919 г. командир 4-го гусарского полка, с 11 октября 1919 г. в резерве чинов Донской армии, с декабря 1919-го по март 1920 г. начальник 1-й Сводной кавалерийской дивизии Донской армии. В Русской Армии с 20 июня 1920 г. в резерве чинов при военном управлении, затем в инспекции конницы до эвакуации Крыма. Эвакуирован на корабле «Сцегед».


[Закрыть].

Удивительно красивое зрелище представляли длинные цепи всадников различных полков со своими пестрыми флюгерами на пиках, тянувшихся вдоль полотна железной дороги. Развертывалась лента самых разнообразных цветов. В одном кулаке было собрано до 3000 всадников, представлявших серьезную силу. И так больно сжималось сердце при мысли, что мы отходим и все приближаемся к морю. Лошадей, имущество – все это придется бросить на берегу, если не будет принято решение двигаться на Тамань и даже в Грузию или обратно через казачьи области в Крым.

В станицу Тоннельную мы прибыли под вечер. Расположились тесно, так как станица была небольшой, а людей – много. Но мы рады были укрыться под крышей, ибо почти целый день накрапывал дождь. Воздух был мозглый, дул холодный, пронизывающий насквозь ветер.

Несмотря на то что отход совершался в полном порядке, чувствовался упадок сил. Надежды постепенно угасали, а впереди оставалось все то же неизвестное, но уже близкое и страшное будущее, на которое мы шли безропотно и о котором мало упоминалось в разговорах… И на вопрос: «Что будет с нами?» – многие отвечали: «Что Бог даст, Его Святая Воля». Грустью повеяло от рассказа, как расстался взвод изюмских гусар со своими офицерами. Когда вахмистр вошел в квартиру, где был размещен этот взвод, то она оказалась пустой. На столе была оставлена записка командиру эскадрона, в которой было написано:

«Господин ротмистр! Зная ту тяжелую обстановку, в которой находится наша армия, и зная ту ответственность, которую вы несете за участь ваших подчиненных… мы решили уйти в горы. Но верьте, что при первой возможности мы снова будем стремиться присоединиться к эскадрону. Мы уходим, чтобы облегчить вашу ответственность об оставшихся. Благодарим вас и всех господ офицеров за все то хорошее, которое мы видели от вас. Будем с нетерпением ждать момента, когда снова возродится Великая Россия…»

* * *

В станице Тоннельной к нашей дивизии были приданы, кроме бригады генерала Чеснакова, еще четыре полка 1-й Донской казачьей дивизии538538
  1-я Донская конная дивизия. Формировалась в Донской армии с 4 мая 1918 г. в составе Молодой армии. Входила в состав Южной группы Донской армии, затем – Западного фронта Донской армии, с 23 февраля 1919 г. —3-й Донской армии. С 12 мая 1919 г. вошла в 3-й Донской отдельный корпус. На 5 октября 1919 г. всего насчитывала 943 штыка, 497 сабель, 31 пулемет, 8 орудий. Включала л.-гв. Казачий (194 штыка, 66 сабель, 8 пулеметов), г.-гв. Атаманский (240 штыков, 131 саблю, 9 пулеметов), 4-й Донской казачий (298 штыков, 180 сабель, 8 пулеметов) и 3-й Калмыцкий конный (211 штыков, 120 сабель, 6 пулеметов) полки, Конно-саперную сотню (203 человека) и 1-й Донской конно-артиллерийский дивизион: 1-я и 2-я Донские конные батареи (по 4 орудия каждая). Начальники: генерал-лейтенант Ф.Ф. Абрамов (до ноября 1919 г.), генерал-майор В.А. Дьяков (с 28 октября 1919 г.). Начальники штаба: полковник Б.А. Иванов (умер 16 августа 1919 г.), полковник Е.И. Никитин.


[Закрыть], под командованием генерала Дьякова539539
  Дьяков Василий Авраамович, р. 6 января 1886 г. Из дворян, сын офицера ВВД, казак ст. Новониколаевской Области Войска Донского. Донской кадетский корпус, Николаевское кавалерийское училище (1905). Полковник л.-гв. Казачьего полка. Георгиевский кавалер. В Донской армии; с 1 апреля 1918 г. участник восстания в Новочеркасске, с 6 апреля 1918 г. в отряде войскового старшины Семилетова, с 10 мая 1918 г. командир 1-го полка 1-й Донской конной дивизии, с 4 сентября 1918 г. командир л.-гв. Казачьего полка, ранен 22 февраля 1919 г., с 6 апреля 1919 г. командир гвардейской бригады 1-й Донской конной дивизии, с 28 октября 1919 г. начальник той же дивизии до эвакуации Крыма. Генерал-майор (4 апреля 1919 г.). Был на о. Лемнос, с 12 декабря 1920-го по 1921 г. командир 1-й бригады 1-й Донской конной дивизии, затем до 1924 г. в распоряжении представителя Главнокомандующего Русской Армии в Польше, с 1924 г. в Данциге. Погиб в марте 1945 г.


[Закрыть]. Таким образом, несколько частей кавалерии были сведены в один кулак под названием отдельной конной группы, командование над которой принял генерал Барбович.

16 марта утром дивизии было приказано построиться на церковной площади. Дул сильный норд-ост, моросил мелкий дождь, было холодно и неприветливо. Часам к 8 собрались все полки и построились в резервную колонну. Выступление не предполагалось, все утро дивизия простояла без дела. Для развлечения и подбодрения играли изредка трубачи украинских гусар, но нам было не до музыки.

Часов около 12 пришло распоряжение двигаться Гвардейскому кавалерийскому полку в станицу Натухаевскую. С радостью взгромоздились мы снова на своих коней и в колонне по три начали вытягиваться вдоль по улице, по дороге в Натухаевскую. Пройдя станицу Тоннельную, мы начали спускаться по живописному шоссе. Выглянуло солнышко, ветер стих, стало теплее и повеяло весенним благоуханием. Там, на горе, еще бушевала стихия, а здесь какая резкая перемена климата, какая чудная панорама открылась перед нашими глазами. Вспаханные поля, вьющаяся торопливая речонка, пропадающая где-то вдали, на самом горизонте. Хутора, мирно пасущееся стадо – все это так радостно воспринималось душой, жаждавшей покоя после всего пережитого.

Мерно ступали кони, осторожно спускаясь по крутому склону. Красивой волной двигались всадники, вытянувшись на несколько верст. Доносилась звонкая песнь впереди идущих эскадронов. О завтрашнем дне не думали сегодня: так было привольно и хорошо.

Часа в 4 вечера мы вошли в станицу Натухаевскую, где квартирьеры нас разместили по хатам. Еще утром были посланы от нашего полка на крайний левый фланг, в Анапу, конногренадеры для связи с казачьей гвардейской бригадой, вышедшей из Новороссийска для охраны побережья и занятия переправы около колонии Джигинской.

Из станицы Натухаевской была послана в направлении на станицу Варенковскую бригада генерала Чеснакова, также для занятия переправы, чтобы задержать, в случае напора, противника. Но обе эти операции оказались малоуспешными. Бригада генерала Чеснакова наткнулась на большевистские заставы еще далеко до мостов, которые, как потом выяснилось, были заняты противником еще рано утром и через которые уже проследовали несколько эскадронов красной конницы с артиллерией на Анапу. Генерал Чеснаков спешил полки после того, как раздались первые выстрелы, и решил атаковать красных в пешем строю, предполагая, что противник еще не успел подтянуть все свои силы. Но тут ему было оказано упорное сопротивление, после чего генералу Чеснакову пришлось отойти, так как атака была бы все равно безуспешной, да и не отвечала бы первоначальной цели.

16-го вечером, в день нашего прихода в станицу Натухаевскую, нам еще ничего не было известно о неудавшейся попытке бригады генерала Чеснакова занять переправу у станицы Варенковской. Стало лишь известно, что положение наше сильно изменилось к худшему и что завтра предстоят тяжелые передряги.

С грустными думами легли мы спать, сотни раз перебирая у себя в голове, «что день грядущий нам готовит?». Часов около 6 вечера пришло приказание от полковника Ковалинского, в котором официально сообщалось, что обстановка становится с часу на час серьезнее и поэтому необходимо усилить на ночь охранение, чтобы оградить себя от внезапных нападений. Далее сообщалось, что начальник дивизии приказал собраться полкам и построиться завтра к 5 часам утра на церковной площади.

* * *

17 марта, к назначенному сроку эскадроны начали стягиваться к сборному месту. Молча выравнивались драгуны, уланы и гусары. Зловещая тишина веяла в воздухе, и только фырканье коней и голоса командиров, изредка передававших приказания своим людям, нарушали ее. Утро выдалось сырое и веяло прохладой.

Вскоре подъехал генерал Барбович, задумчивое лицо которого как бы подтверждало, что наше положение серьезное. Поздоровавшись с полками, генерал Барбович вызвал к себе командиров полков и начал им что-то оживленно объяснять. Вернувшись потом к полкам, командиры собрали всех своих офицеров.

– Господа! – сказал нам Ковалинский. – Обстановка за сегодняшнюю ночь сильно изменилась. Переправа у станицы Варенковской, которую вчера еще предполагала занять бригада генерала Чеснакова, оказалась уже в руках большевиков. Генералу Чеснакову пришлось под сильным огнем отойти и отказаться от первоначального намерения. За ночь стало известно, что большевики успели вчера утром переправиться на наш берег в составе нескольких эскадронов и с конной артиллерией. Таким образом, противник появился в тылу и угрожает Новороссийску, куда должны идти и мы для погрузки на суда. Переправившиеся у станицы Варенковской красные обнаружены были вчера вечером уже у Анапы, куда вчера вышли конногренадеры из Тоннельной и где они должны были бы связаться с гвардейской казачьей бригадой, выступившей из Новороссийска.

Анапа тоже вчера вечером была занята большевиками, после боя с казаками и конногренадерами. От казаков уже получены сведения, что они двигаются на Натухаевскую. Судьба же конногренадер до сих пор неизвестна, так как они оторвались от казаков и донесений от них не поступало. Боюсь предположить, что они попали в плен, но я рассчитываю на доблесть командира эскадрона полковника Тарасова540540
  Тарасов Владислав. Офицер с 1911 г. Полковник л.-гв. Конно-гренадерского полка. В Вооруженных силах Юга России; с марта 1920 г. командир эскадрона л.-гв. Конно-гренадерского полка в Сводно-гвардейском кавалерийском полку. В эмиграции в Югославии. Умер в 1922 г. в Панчеве (Югославия).


[Закрыть] и думаю, что он выведет эскадрон с честью.

Сегодня, господа офицеры, нам предстоит тяжелый день: сейчас мы двинемся в станицу Раевскую, через которую проходит дорога из Анапы в Новороссийск. Так как не исключена возможность стремления противника еще сегодня занять эту станицу, то от вас, господа, требуется особенное внимание. Нам нужно во что бы то ни стало удержать станицу, иначе мы можем потерять Новороссийск раньше, чем сами успеем дойти до него.

Что касается нашей дальнейшей судьбы, то решено грузиться на пароходы для переброски в Крым. Повторяю, господа, сегодня от вас требуется особенное мужество, хотя бы до вечера удержать станицу, так как суда заказаны к определенному сроку, сократить который невозможно… Пехота наша отступает к Тоннельной, и там еще находятся 4 полка Донской дивизии, входящей в состав нашей Конной группы. Поэтому с этой стороны нам опасаться нечего. Вот и все, господа. Прошу вас на места.

То же самое, но в более коротких словах, сказал и полковник Ковалинский солдатам. Его слушали с напряженным вниманием.

Когда мы еще стояли в станице Крымской, до нас доходили сведения, что конницу предполагают направить на Таманский полуостров для переброски на баржах через Керченский пролив в Крым. Казалось бы, что было бы более правильно такое решение, что давало возможность перебросить и лошадей и орудия, чем погрузить только одних всадников, оставив лошадей и орудия большевикам. Но Главное командование иначе решило этот вопрос. Каковы были причины принятия, по нашим понятиям, ошибочного решения – грузиться в Новороссийске, нам осталось неизвестным. Невольно напрашивался вопрос: в чем дело, почему? И если действительно такое предположение существовало и обстановка позволяла выполнить эту задачу, то почему не позаботились о занятии переправы раньше частями конницы для более верного укрепления их за нами? А теперь, при решении идти на Новороссийск, эти переправы тем более должны бы были быть охраняемы нами. Крайне удивляло и то обстоятельство, что 6 дней мы спокойно простояли в станице Крымской, и в смысле подготовки к выполнению нашей теперешней задачи ничего не было сделано.

Вскоре мы выступили в станицу Раевскую и, как только миновали последние натухаевские хаты, увидели двигавшихся нам навстречу лейб-казаков и атаманцев, которые сообщили радостную весть, что конногренадеры благополучно выпутались из окружения и скоро должны будут прибыть сюда. И действительно, не прошло и пяти минут, как из-за бугра показался эскадрон конногренадер. Поравнявшись с ними, мы засыпали их вопросами.

– Все благополучно! – радостно отвечали они. – Все живы и здоровы!

– Раненые есть?

– Всего лишь одна лошадь, которую мы там же бросили.

– Ну слава богу! Мы пережили страшные минуты за время вашего отсутствия.

– Да и у нас было невесело, – шутили конногренадеры и тут же рассказали все, что с ними приключилось.

* * *

Выступив из станицы Тоннельной, конногренадеры направились в Анапу, где встретились с лейб-казаками и атаманцами, не предполагая, что красные могли переправиться у колонии Джигинской. Примерно через час неожиданно грянуло несколько орудийных выстрелов. Удивленные казаки и конногренадеры не могли понять, откуда могли появиться красные и как они переправились, когда переправы должны были находиться в наших руках. Срочно были высланы дозорные, которые и сообщили, что к Анапе подошли красные кавалерийские части, что их много и что они, очевидно, собираются окружить нас.

Артиллерия красных все усиливала огонь, и уже стала слышна ружейная перестрелка, завязавшаяся с передовыми постами казаков. Через несколько минут донесли, что красные уже ворвались в город с восточной стороны. Вступать в бой было уже поздно. Оставалась одна возможность спастись – пробиваться. Казаки ринулись в направлении на север, а полковник Тарасов повернул свой эскадрон на запад, решив пробиваться в тыл большевиков. Но и с запада уже надвигались густые лавы красных. Положение становилось очень серьезным, а связь с казаками была прервана, и возвращаться было невозможно. Кругом были красные, только море было еще свободно от противника. Недолго думая полковник Тарасов решил, что единственный путь спасения для них – это двигаться к берегу и дальше в воду. Красные не замедлили открыть огонь из винтовок, а потом и из орудий, когда эскадрон уже успел отойти на значительное расстояние от берега. Это место было мелкое, и можно было далеко уйти от берега. Лошади, по брюхо в воде, еле передвигались, спотыкаясь о подводные рытвины. Снаряды разрывались то справа, то слева, поднимая столпы воды.

Этот удачный и смелый маневр спас эскадрон. Красные, не ожидая такой находчивости со стороны командира эскадрона, растерялись и не преследовали конногренадер, очевидно предполагая, что гибель их неминуема. Но Господь был милостив и помог. Благодаря мелководью Тарасову удалось пройти далеко от берега и таким образом оторваться от противника. Он вывел эскадрон на берег значительно западнее города Анапы и повел его в направлении станицы Варенковской, которая, по его расчетам, должна быть занятой бригадой генерала Чеснакова.

В станицу Варенковскую эскадрон прибыл к 2 часам ночи. Кругом стояла тишина, слышен был только лай собак. Выслав вперед дозорных, эскадрон спокойно вошел в станицу и остановился.

– Эй, люди, кто здесь стоит? – крикнул полковник Тарасов.

В ответ молчание. Кто-то из конногренадер зашел в первый попавшийся двор и разбудил спавшего около хаты человека.

– Ты какой части? – спросил он.

– Двести такого-то пехотного полка, – ответил проснувшийся.

Услышав такой неожиданный ответ, солдат помчался к полковнику Тарасову и шепотом доложил:

– Господин полковник, здесь красные.

– Как – красные? – испуганно спросил Тарасов.

– Я только что разбудил какого-то красноармейца, и он мне сказал, что он такого-то пехотного советского полка.

– По коням – садись! – скомандовал Тарасов, и эскадрон широким шагом стал выходить из станицы.

Отъехав от станицы примерно с полверсты, Тарасов приказал нескольким конногренадерам вернуться в станицу поймать языка, что и было исполнено без всяких затруднений, так как часовые в станице спали мертвым сном. Захваченный конногренадерами красноармеец сообщил, что в станице Варенковской размещены части N-ской дивизии, переправившиеся еще рано утром, и что днем был у них бой с наступавшими белыми, которые к вечеру отошли назад. Переправлялись красные без боя, ибо станица никем не была занята.

Получив такие сведения, Тарасов повел эскадрон дальше, причем ему пришлось проходить через деревни, занятые красными, но, так как их караулы спали мертвым сном, Тарасов без задержек к утру 17 марта прибыл в станицу Натухаевскую, и как раз в то время, когда наши части выступали. Конногренадеры за одни сутки совершили переход более чем в 90 верст.

* * *

Медленным шагом двигались полки в станицу Раевскую, куда и вошли около 10 часов утра. Там построились на церковной площади в резервную колонну и спешились. О противнике ничего не было слышно. Все было тихо и спокойно, и только издалека доносился далекий гул орудийной стрельбы. Это, по-видимому, разыгрывался бой у станицы Крымской, где была сосредоточена вся наша пехота. Часам к 2 дня стало известно, что на отдаленных буграх замечено передвижение красной конницы.

– Я их только что сам рассматривал в бинокль, – сообщил нам подошедший полковник Ковалинский, – идут себе как ни в чем не бывало по местности, где, судя по карте, нет никаких дорог. Впереди каждого полка красное знамя. Одним словом, все честь честью. Если они продвигаются на Новороссийск, то это для нас не особенно приятно.

Замеченное продвижение красных не нарушило нашего внешнего покоя: все оставалось по-старому. Часов около трех дня Ковалинский, по возвращении из штаба дивизии, приказал выслать от эскадрона улан разъезд в 15 сабель для направления на Абрау-Дюрсо, под командой штабс-ротмистра Надольского, которому дал такое указание:

– Штабс-ротмистр Надольский! Цель вашей разведки – выяснить о существовании каких-либо дорог на Новороссийск, кроме той, которая показана на карте и которая идет через Абрау-Дюрсо. По ней, по всей вероятности, сейчас двигаются большевики. Геройства от вас мне не нужно. Продвигайтесь осторожно и будьте внимательны. Если позволит обстановка, попробуйте пройти и до Абрау-Дюрсо и в крайнем случае переночуйте там. Имейте в виду, что в лесах много зеленых. Все понятно?

– Так точно, – ответил Надольский, скомандовал своим уланам, и разъезд отправился.

Мы же продолжали стоять все в том же положении: никаких перемен не предвиделось. Чтобы утолить голод, мы заказали обед у одной казачки, и, когда уже собирались приступить к еде, на площади показался наш разъезд, возвращавшийся из разведки.

– Ну как? – с удивлением набросились мы на Надольского.

– Очень нехорошо все закончилось, – мрачно ответил тот.

– В чем же дело? – спросил Ковалинский.

– Мы потеряли 4 человек, господин полковник.

– Как же это случилось, рассказывайте, – с изумлением произнес Ковалинский.

Надольский спешился и, окруженный толпой улан, начал свой рассказ541541
  Продолжение не было напечатано.


[Закрыть].

М. Борель
УЛАНЫ ПРОСЯТ СЫГРАТЬ ГИМН542542
  Впервые опубликовано: Наши Вести. Июнь 1979. № 375.


[Закрыть]

Апрель 1920 года. После небольшого отдыха на первый день Пасхи снова все зашевелилось в Собрании. К обеду должен был прибыть командир полка. Трубачи, все утро игравшие уланам во дворе, вернулись в свое помещение около собрания. Большинство конногренадер остались у нас и были приглашены к обеду.

В третьем часу прибыл полковник Ковалинский. Все сели за накрытые столы. Трубачи играли одну вещь за другой, а офицеры весело и непринужденно беседовали, вспоминая вчерашний день.

В это время к одному из офицеров подошел улан Фридель и попросил разрешения доложить командиру полка, что уланы просят позволить трубачам сыграть русский гимн. Доложили полковнику Ковалинскому.

– Если просят об этом уланы, то я не имею права им не разрешить, – ответил он.

Позвали вахмистров двух наших уланских эскадронов – Бабченко и Бека.

– Правда, что некоторые уланы выразили желание прослушать гимн? – спросил их полковник Алексеев, командовавший в то время дивизионом улан.

– Так точно, нам говорили об этом, – сказали вахмистры.

– В таком случае построить оба эскадрона и привести к собранию!

Через несколько мгновений по всей деревне раздалась команда:

– 1-му и 2-му эскадронам строиться!

Прошло минут десять. Эскадроны подошли к собранию. Офицеры стали на свои места. Вышел Алексеев и говорит:

– Только что некоторые из улан обратились к командиру полка с просьбой разрешить трубачам сыграть наш родной гимн. Я не сомневаюсь в том, что это ваше общее желание. Но может быть, среди вас кто-нибудь и не хочет слушать нашего гимна. Так вот, кто не желает слушать, я командую: – Н а л е – оп!

Воцарилась мертвая тишина. Уланы замерли на своих местах как статуи. Никто не шевельнулся.

– А тем, кто желает слушать гимн, командую: н а п р а – оп!

Отчетливо, как один, щелкнул каблуками весь дивизион.

– Правое плечо вперед, шагом марш! – еще бодрее скомандовал Алексеев.

Вместе с офицерами эскадроны вошли в собрание и стали полукругом, имея середину против командира полка.

Поздоровавшись с эскадронами, полковник Ковалинский обратился к уланам следующими словами:

– Я был сегодня до глубины души тронут тем, что вы, уланы, выразили желание и просили у меня разрешения прослушать русский национальный гимн. И я еще больше рад тому, что вы сами пришли к твердому убеждению, что без Белого Царя жизни у нас нет и не будет. Нет той красоты, нет той славы, которыми так гордилась прежде наша матушка Русь. Великая беда стряслась над нашей Родиной, свергли с престола помазанника Божия – Русского Царя, нашего державного Шефа. Народ обезумел, солдаты, потеряв образ человеческий, превратились в убийц. Они принялись уничтожать мозг всей армии – своих офицеров, ни в чем не повинных, виноватых разве лишь в том, что оставались верными своему долгу. И я бесконечно рад видеть в вас тех прежних солдат, к которым я привык с ранней молодости, видеть вас достойными высокого звания улан Его Величества. Офицерам я не могу разрешить пение гимна по разным причинам. Да как-то и не хотелось бы, чтобы священные слова гимна произносились в неподобающей обстановке…

Сегодня большой праздник, и я вдвойне переживаю его радость. Откровенно говорю вам, что вы мне, а также и всем офицерам доставили громадную, словами невыразимую радость тем, что выразили желание прослушать гимн. Да, такими и должны быть уланы Его Величества – бодрыми и веселыми, верными своей присяге, своему Царю. Революция сбила всех с толку. У кормила власти стали проходимцы, которые нарочно разрушали армию и у Царя вырвали отречение. Это они подняли солдат на офицеров и тем нарушили основы всякой воинской дисциплины, основы самого существования армии, особенно в военное время. Эти же самые преступники заключили потом позорный мир. И если мы победим, то им в России места не будет, от них отвернутся, их все проклянут…

Братцы, мы долго и много с вами воевали. Было много тяжелых, но красивых дел, в которых мы вместе бились. И вы знаете ваших офицеров, знаете, что они вместе с вами умирали одинаково на полях сражений, своей кровью смывая грехи несчастной Родины нашей. И когда вы добровольно записывались в наши эскадроны, вы знали, вы твердо знали, что ни конногренадеры, ни уланы Его Величества республиканцами быть не могли. А мы, уланы, носим наш девиз на груди и помним, чье имя носим. Мы умирали и умрем за Царя, нашего державного Шефа, а ныне святого мученика, предательски и зверски убитого врагами России, узурпаторами Царской власти. «За Веру, Царя и Отечество» – было девизом Русской Императорской армии, и этому девизу мы не изменим, останемся верными до гробовой доски!

За Святую Русь, уланы, я поднимаю свой бокал, за нашу матушку Россию, за ее светлое воскресение, за Белого Царя – ура!

– Ур-ра-а-а… – дружно подхватили уланы.

И плавно и торжественно полились звуки нашего величественного национального гимна. Трубачам вторили голоса офицеров и солдат…

Узнав о том, что трубачи будут играть гимн, во дворе собрались местные крестьяне. Как только трубачи заиграли, они начали быстро снимать шапки и фуражки. Вслед за всеми запели и крестьяне…

Трудно словами описать то, что происходило тогда в душе каждого из присутствовавших. Чувствовалось только одно: всем было одинаково тяжело и до боли грустно. Многие плакали. Офицеры старались сдерживать навертывавшиеся слезы, а некоторые солдаты рыдали, как дети. Многие из крестьян пали на колени и начали осенять себя широким крестным знамением. Плакали и они. И не потому только лились слезы у этих простых людей, что несколько лет уже не слышали они звуков родного гимна, но и потому, что внутренним чутьем своим поняли, как глубоко в душу плюнули им новоявленные красные заправилы и их приспешники.

«Сильный, державный, царствуй на славу…» – снова начинали трубачи и снова им вторили сотни голосов.

И так было радостно, что происходило это в Великий праздник, и одновременно невыразимо грустно при виде этого духовного единения офицеров, солдат и крестьян, вместе поющих «Боже, Царя храни», вместе плачущих над судьбами нашей многострадальной Родины.

И поняли все еще глубже, еще яснее, что только Царь может объединить нас и привести Россию и всех нас к миру и прежнему величию…

Пение кончилось. Полковник Ковалинский вышел из своего места и ближе подошел к эскадронам.

– Братцы, – сказал он, – я готов всех вас расцеловать сегодня, но это будет трудно. А потому в вашем лице поцелую старшего унтер-офицера Чеппеля, улана моего старого 5-го эскадрона. Его я знаю уже давно. Спасибо вам, что вы вновь влили веру в мое сердце. Теперь мы снова крепкая уланская семья, близкие друг к другу люди. За дух ваш спасибо вам, уланы!

Вахмистры увели эскадроны…