Текст книги "Психология семьи. Учебное пособие"

Влияние матери задолго до рождения ребенка на его дальнейшее развитие известно с древнейших времен у разных народов. Важно отношение к зачатию (зародившейся жизни), к отцу ребенка, к самой беременности, взаимоотношения в семье в это время. Имеет значение настрой матери в период вынашивания – относится ли она к беременности как к болезни или как к нормальному состоянию, ведет ли замкнутый или активный образ жизни, думает о ребенке с любовью или пытается игнорировать беременность.

Психологи подчеркивают негативную роль стресса матери во время беременности, причем оказалось, что в количественном выражении влияние стресса при беременности матери преобладает у мальчиков, если прежде всего принимать во внимание последующие отклонения в их развитии (Захаров А. И., 2000, с. 176).

В последние годы бурно развивается перинатальная психология. Вышли труды, в которых рассматриваются эмоциональное состояние женщины во время беременности, типы отношения к беременности и влияние этого отношения на роды и начало периода воспитания ребенка (Филиппова Г. Г., 1996, 1999, 2002), развитие ребенка до рождения (Захаров А. И., 1998), коррекция эмоционального состояния женщины во время беременности и родов (Коваленко Н. П., 1998), психологическая готовность к материнству (Мещерякова С. Ю., 2000), психические отклонения во время беременности (Шмуклер А. Б., 1995). С 1990-х гг. проходят конференции по проблемам перинатальной психологии, активно работают секции перинатальной психологии на съездах психологов и конференциях по психологии семьи, привлекая внимание многих специалистов.

Большой интерес психологов вызывает период младенчества (Андреева Н. Г., Соколова Л. В., 1999; Батуев А. С., 1993; Бауэр Т., 1985; Ильина М. Н., 1999; Лисина М. И., 1983; Мещерякова С. Ю., 1975, 1988; Мухамедрахимов Р. Ж., 1994, 1998, 2003; Плешкова Н. Л., 1997; Попцова Е. В., 1995; Сорокина А. И., 1987; Филиппова Г. Г., 1998, 2000, 2002).

В последние десятилетия наибольшее внимание зарубежные исследователи уделяют оценке надежности связи «младенец – мать», отзывчивости матери и ее влияния на младенца, синхронности отношений младенца со взрослыми, «бондингу», негативным аспектам во взаимоотношениях родителей с маленькими детьми (Ainsworth M. D., 1963; Ainsworth M. D., Bowlby J., 1991; Bowlby J., 1958, 1969; Миллер А., 2003). Многие современные исследователи младенчества подчеркивают значение эмоциональной привязанности между родителями (обычно матерью) и ребенком (Зинц Р., 1984; Никитин Б. П., 1990; Крайг Г., 2002; Мухамедрахимов Р. Ж., 2003; Боулби Д., 2004; Миллер А., 2003). Образование привязанности получило специальное название «бондинг» – этот термин применяется главным образом к периоду развития эмоциональных связей между родителями и детьми, который начинается сразу после рождения и продолжается несколько месяцев (Крайг Г., 2002). Отсутствие постоянного тесного физического, эмоционального контакта со взрослым приводит у детей к так называемому синдрому депривации, который проявляется в отставании развития у детей, замедлении их роста, снижении любопытства и желания играть, неумении сконцентрироваться, «общем равнодушии» и заброшенности. Синдром депривации заметно повышает детскую смертность.

«Об этом свидетельствует сообщение из Пармской хроники XIII века. Кайзер Фридрих II фон Штауффен, часто предававшийся научным раздумьям, решил узнать, “на каком языке и как стали бы говорить мальчики, когда вырастут, если бы с ними никто не разговаривал. Поэтому он приказал кормилицам и няням, чтобы они кормили детей, купали и мыли их, но ни в коем случае не играли бы с ними и не говорили. Он хотел выяснить, заговорят ли дети на еврейском языке как на самом древнем, или греческом, или на латинском, или на арабском, или, наконец, на языке своих родителей. Но со своей затеей он бился напрасно, так как все дети скоро умерли. Они не смогли жить без хлопанья в ладошки, веселых улыбок и ласковых слов своих нянь и кормилиц”.

Другой случай описывает Р. Шпитц.

Из 91 ребенка детского приюта, которые с трехмесячного возраста были отделены от своих матерей, 34 умерли к концу второго года жизни. Уровень развития оставшихся в живых составил примерно 45 % по отношению к таковому у благополучных детей того же возраста. Иными словами, приютские дети находились практически на уровне идиотов. В четыре года многие из них не могли стоять, ходить и говорить. В данном приюте сестра ухаживала за десятью детьми. В другом детском учреждении, где матери могли сами в значительной степени ухаживать за своими детьми, не умер ни один ребенок. Все дети развивались нормально» (Зинц Райнер. Обучение и память. – Минск, 1984, с. 97).

Некоторые российские педагоги начиная с 1970-х гг. выступали против разлучения матери с ребенком даже на 1–2 дня.

«Если помещать ребенка и мать в разных палатах (после рождения), то возможно начало развития госпитализма, то есть задержки в эмоциональном и психическом развитии ребенка, ослаблении материнской привязанности. Ребенок должен находиться с матерью в одной палате (а еще лучше – дома). Она же ухаживает за ребенком (вместе с медсестрой). При этом сохраняется большинство линий их связи (зрительная, слуховая, эмоциональная и другие). Растет чувство взаимной привязанности матери и ребенка» (Никитин Б. П., 1990, с. 157).

Тот же автор подчеркивал, что рожать женщине лучше дома, среди любящих людей, а также писал о необходимости связи ребенка с матерью при уходе за младенцем. «В настоящее время рекомендуется укладывать ребенка отдельно от матери. Это приводит к тому, что ребенок не может спать спокойно, часто просыпается, просит есть. В результате мать не высыпается. Закладываются начала неврозов и у ребенка». Не следует рвать связь матери с младенцем ночью. При этом будет сохраняться физический, эмоциональный и биоэнергетический контакт с ним, как это было во всей истории человечества, сохранилось у народов неиндустриальных культур и у всех млекопитающих (Никитин Б. П., 1990, с. 157).

У нас несколько поколений людей, выросших с эмоциональной депривацией в период новорожденности (да и позже). Не в этом ли причина множества проблем отцов и детей, эмоциональной отчужденности? Возможно, свою лепту в проблемы современных людей внесла именно казенщина в раннем воспитании.

Ж. Р. Мухамедрахимов подчеркивает, что ближайшая история советского тоталитарного государства полна примерами пренебрежения к эмоциональным потребностям ребенка. Идеи развития и формирования здоровых детей в коллективе и установка на освобождение женщины-гражданки от семейных обязанностей привели к созданию широкой сети учреждений общественного воспитания младенцев. К концу 1970-х гг. свыше 3 млн детей в возрасте от 2 месяцев до 3 лет воспитывались в яслях с 9–12-часовым дневным или круглосуточным пребыванием. Столь раннее отделение от матери и социальная депривация в яслях не могли положительно сказаться на формировании опыта ранних отношений и социально-эмоциональном развитии поколений детей – ныне родителей (Мухамедрахимов Р. Ж., 2003, с. 194).

В Соединенных Штатах и во многих странах Западной Европы специалисты в области детского развития считают, что первичные отношения с одним человеком – обычно с матерью – являются идеальными для полноценного развития младенца. Такие отношения отличаются чуткостью, играми и интерактивным диалогом. Но во многих странах мира они вовсе не считаются нормой. В некоторых обществах младенцы могут находиться в тесном физическом контакте с заботящимся о них человеком, например их носят за спиной или они спят вместе с родителями или другим взрослым, но лицом к лицу с ним младенцы оказываются редко. Кроме того, ранние отношения младенца с одним человеком могут заменяться множеством других отношений. О младенце заботятся бабушки, тети, отцы, братья и сестры, соседи. Насколько непротиворечивы эти отношения, настолько здоровыми и уверенными в себе вырастают дети. Таким образом, хотя качество отношений, безусловно, важно (курсив мой. – Т. А.), конечная цель может достигаться с помощью различных семейных и культурных моделей (Крайг Г., 2002, с. 313).

М. Эйнсворт, работая в Тавистоке (Великобритания) между 1950 и 1954 гг., исследовала проблемы привязанности и разлучения. На основе своей работы она опубликовала натуралистическое исследование взаимодействия в системе «мать – младенец» в Уганде (Ainsworth М., 1967), а в дальнейшем проводила плановое исследование в системе «мать – младенец» в домах представителей среднего класса в Балтиморе, Мэриленд (США).

Во время исследования младенческого возраста в Уганде М. Эйнсворт заметила, как младенцы, становясь подвижными, обычно используют мать в качестве опоры, отталкиваясь от которой они могут исследовать окружающую среду. Когда условия благоприятны, они отходят от матери на исследовательские экскурсии и снова возвращаются к ней время от времени. К восьмимесячному возрасту почти каждый наблюдаемый младенец, у которого была постоянная материнская фигура, к которой он был привязан, показывал такое поведение; но если мать отсутствовала, такие исследовательские экскурсии становились намного менее выраженными или прекращались. Впоследствии Дж. Андерсон провел сходные наблюдения исследовательского поведения на основе детей в возрасте между пятнадцатью месяцами и двумя с половиной годами, играющих в уединенной части лондонского парка, в то время как мать тихо сидит на скамейке (Anderson J. W., 1972).

Другими исследователями чаще всего используется тест «Незнакомая ситуация», разработанный М. Эйнсворт (Ainsworth M., 1973) для оценки привязанности ребенка к тому, кто о нем заботится. Тест Эйнсворт напоминает собой мини-спектакль, цель которого – дать оценку качеству привязанности «мать – ребенок». Используется незнакомая игровая комната со множеством игрушек, действующими лицами являются мать, ее годовалый ребенок и незнакомец. Мать в эксперименте дважды выходит из комнаты, оставляя (на три минуты) ребенка то с незнакомцем, то совсем одного. О поведении ребенка судят по его реакции на уход и возвращение матери.

У большинства младенцев со стойкой привязанностью к матери были с ней теплые и нежные взаимоотношения в течение 12 месяцев, предшествовавших тесту. Последующие исследования показали, что надежно привязанные дети более любознательны, социальны, независимы и компетентны, чем их ровесники в возрасте 2, 3, 4 и 5 лет (Mattas, Arend, Srouf, 1978; Srouf, Fox, Paneake, 1983; Waters,Wippman, Srouf, 1979).

Эйнсворт обнаружила, что около 32 % детей были ненадежно привязаны и что эта ослабленная привязанность принимала две формы: избегания матери по ее возвращении и амбивалентность поведения младенца. Такие ненадежно привязанные дети со временем были склонны становиться зависимыми от различных авторитетных фигур.

Наблюдения над тремя группами детей (надежно привязанных, избегающих и амбивалентных) Сроуфа и коллег показало значительные различия в их поведении, познавательном развитии и общении со сверстниками. Так, надежно привязанные дети уже в 18 месяцев проявляли больше энтузиазма, упорства и готовности к совместной деятельности, в 2 года – более умелое обращение с игрушками и общение со сверстниками, больше фантазии в символических играх. Различия сохранялись и в пятилетнем возрасте (Arend, Gore, Srouf, 1979). Позже, в начальной школе, дети, которые были отнесены к группе надежно привязанных в первой половине второго года жизни, демонстрировали больше настойчивости в учебе, проявляли большее стремление к овладению новыми навыками и более эффективно общались со взрослыми и сверстниками (Breterton, Waters, 1985).

Многочисленные исследования связывают успешное психосоциальное развитие ребенка с отзывчивостью его матери. М. Эйнсворт, во время исследования детей в Уганде выяснила, что у малышей, обнаруживающих в своем поведении сильнейшую привязанность, были очень чуткие матери, быстро реагирующие на запросы ребенка (Ainsworth M., 1967). Матери надежно привязанных годовалых детей более чутко реагировали на их крики, были более ласковыми и нежными, менее скованными при тесных физических контактах и лучше (чем матери младенцев с ослабленной привязанностью) синхронизировали график кормления и игры с собственным ритмом жизни малыша) (Ainsworth et al., 1978). Другие исследователи также подтвердили, что матери надежно привязанных годовалых детей более чутко реагируют на их физические потребности, сигналы о том, что им плохо, и на их попытки установить связь с помощью лицевой экспрессии и вокализаций (Bornstein, 1989).

На самом деле можно сказать, что ребенок отвечает на истинную любовь и заботу матери ответной любовью и привязанностью. При этом дети, которых любят и заботятся о них адекватно их нуждам, лучше развиваются. Подлинная любовь матери подразумевает эмоциональный контакт, взаимопонимание, активную заботу в соответствии с меняющимися потребностями ребенка-подростка-юноши на каждом этапе жизни.

Г. Г. Филиппова выделяет определенные типы динамики эмоционального сопровождения матери.

1. Развивающий тип, когда мать ориентируется на достижения в развитии ребенка, ее поведение стимулирует его проявлять больше активности. Если ребенок не производит действий, ожидаемых матерью, она повторяет и видоизменяет свое поведение, добиваясь ожидаемых результатов и радуясь им. Такое поведение описывается как поддерживающее, стимулирующее активность ребенка, в отечественной психологии рассматривается как ориентация матери на зону ближайшего развития.

2. Тип следования за «гештальтом младенчества». В этом случае мать достаточно отзывчива к ребенку, но ее поведение является как бы фиксирующим его достижения в развитии. В благоприятных условиях она осваивает новые формы взаимодействия и эмоционального реагирования вслед за появлением новых особенностей поведения ребенка, но не предвосхищает их.

3. Неадекватный тип. При таком типе динамика эмоционального поведения матери не соответствует динамике развития ребенка. В этом случае положительная реакция на ребенка в эмоционально-личностном общении может смениться на игнорирующий тип или даже осуждающий (раздражение) на попытки ребенка включить мать во взаимодействие с предметами в совместно-разделенной деятельности и т. п. (Филиппова Г. Г., 2002).

Нарушения эмоциональных связей могут быть вызваны плохим обращением с ребенком. Если ребенок с младенческих лет подвергается жестокому обращению, то он лишается тех воспитательных отношений, на которые рассчитывает, что может оказать разрушительное воздействие на всю его жизнь. Исследования показали, что у начавших ходить детей, подвергающихся физическому насилию и не развивающих надежных привязанностей, возникают искажения и задержки в развитии чувства «Я» и овладении языком – процессах, идущих согласованно. Если младенцам удается прочно привязаться к кому-то в течение первого года жизни, плохое обращение в течение второго года приносит им меньший вред (Beeghly, Cicchetti, 1994).

Другие исследования указывают на потенциально опасное сочетание двух факторов:

1) халатного или непостоянного выполнения материнских функций;

2) биологической (или, говоря иначе, обусловленной темпераментом) уязвимости младенца.

Это сочетание может привести к ненадежной амбивалентной привязанности ребенка, который будет испытывать сильные страдания, вспышки гнева, а впоследствии и трудности при социальной адаптации (Cassidy, Berlin, 1994).

Отрицательно влияет и навязываемый, вмешивающийся уход матери, которая не учитывает желаний малыша и мешает ему проявлять собственную активность. Когда стиль взаимодействия матери с ее 6-месячным младенцем отличается навязыванием собственной воли, ребенок может демонстрировать низкий уровень учебных, социальных, эмоциональных и поведенческих навыков в 1-м и 2-м классах школы (Egelund, Pianta, O’Brient, 1993, c. 320).

Данные исследования связывают раннее детство и успешность учебы в начальных классах школы напрямую, то есть происходит соотнесение влияния матери в младенчестве и успешности или неуспешности в младшем школьном возрасте. В то же время определенный глубинный стиль отношения матери к ребенку, если он был в период младенчества, никуда не исчезает и в младшем, и в среднем, и в старшем дошкольном возрасте. Вероятно, что тот же стиль навязывания своего либо отсутствие отзывчивости к меняющимся нуждам ребенка продолжает существовать в отношениях матери и ребенка и после младенчества – в дошкольном, младшем школьном, подростковом возрасте и в юности, меняются лишь его внешние проявления.

Прямую пропорциональность взаимосвязи «влияние матери во младенчестве – успешность учебы ребенка 7–8 лет» нарушают также взаимодействия ребенка с другими близкими родственниками – прародителями, братьями и сестрами, иногда другими родственниками. Положительное влияние этих родственников может частично восполнять и сглаживать недостаточную заботу матери (можно вспомнить светлые образы бабушки М. Горького и няни А. С. Пушкина, которые помогли будущим литераторам своей любовью, заботой и оптимизмом при отвергающих матерях, бывших у того и у другого).

В настоящее время существует несколько больший интерес исследователей к проблемам перинатального периода и младенчества, однако взаимоотношения матери и ребенка на стадии среднего детства (от 6 до 12 лет), а также подросткового и юношеского возраста также нуждаются в изучении.

Э. Фромм подчеркивал, что материнская любовь к подрастающему ребенку, любовь, ничего не требующая взамен, есть, вероятно, самая труднодостижимая форма любви, «в ней особенно трудно обмануться благодаря той легкости, с которой матери удается любить своего малыша». «Материнская любовь по своей сути есть забота о том, чтобы ребенок рос, а потому мать должна желать отделения ребенка. В этом главное отличие материнской любви от любви эротической. В эротической любви двое, которые существовали отдельно, становятся одним целым. В материнской любви двое, которые были одно, отделяются друг от друга. Мать не только должна вытерпеть отделение ребенка, но должна сама этого хотеть и способствовать этому. И только на этой стадии материнская любовь становится настолько трудным делом, что требует отказа от эгоизма, способности отдать все, не желая ничего взамен, кроме счастья того, кого она любит. И именно на этой стадии многие матери не справляются с задачей материнской любви. Самовлюбленная, властная женщина, женщина-собственница с успехом может быть “любящей” матерью, лишь пока ребенок мал. И только самостоятельная женщина, которая больше радуется, отдавая, чем получая, может быть любящей матерью и тогда, когда ребенок отделяется от нее» (Психология и психоанализ любви, 2002, с. 197).

Можно сказать, что отзывчивость к нуждам ребенка продолжает проявляться в этот период так же, как и в младенческий, только сами эти нужды меняются. Соответственно, должен меняться характер заботы о ребенке (подростке, юноше), однако сам глубинный стиль материнской любви остается прежним – приспособление к насущным потребностям ребенка, а не удовлетворение в общении с ним своих потребностей.

Согласно А. Адлеру, в идеале мать проявляет истинную любовь к своему ребенку – любовь, сосредоточенную на его благополучии, а не на собственном материнском тщеславии. Эта здоровая любовь проистекает из настоящей заботы о людях и дает возможность матери воспитывать у своего ребенка социальный интерес. Ее нежность к мужу, к другим детям и людям в целом служит ролевой моделью для ребенка, который усваивает благодаря этому образцу широкого социального интереса, что в мире существуют и другие значимые люди, а не только члены семьи. Э. Фромм подчеркивал, что женщина может быть по-настоящему любящей матерью, только если она умеет любить, а это понятие включает в себя способность любить своего мужа, других детей, чужих людей, всякое человеческое существо. «Женщина, неспособная на такую любовь, может быть нежной матерью, пока ребенок мал, но она не может быть по-настоящему любящей матерью. А узнать это можно по тому, готова ли она с охотой перенести отделение от себя ребенка и даже после этого любить его» (Психология и психоанализ любви, 2002, с. 198).

В России подробным изучением вопроса о влиянии негативных аспектов материнского воспитания занимался А. И. Захаров. Он выделяет следующие неблагоприятные моменты в личности матери и во взаимодействии с ребенком: негибкий и гиперсоциализированный стереотип отношений (навязанный матерями в детстве), стремление доминировать в семье и воспитании, установка на строгую дисциплину в отношениях с детьми, недоучет их индивидуальности, образование сверхценных идей о возможности несчастья с ними, завышенная опека, отрицание спонтанной детской активности, редкая ласка и улыбки в отношениях с детьми, контроль каждого шага, ранняя социализация, обучение навыкам должного, во всем регламентированного поведения, излишняя дистанция в отношениях с детьми. Все эти черты подмечены им у матерей детей с невротическими расстройствами (2000).

А. А. Реан указывает на особое значение матери в системе привязанностей и социальных отношений подростка. В его исследовании совместно с М. Ю. Санниковой (1996) было показано, что в системе отношений подростка к социальному окружению именно отношение к матери оказалось наиболее положительным. Было установлено, что снижение положительного отношения к матери, увеличение негативных характеристик при описании матери связаны с общим ростом негативизации всех социальных отношений личности. Можно полагать, пишет автор, что за этим фактом стоит фундаментальный феномен проявления тотального негативизма (отрицательного отношения ко всем социальным объектам, явлениям и нормам) у тех личностей, для которых характерно негативное отношение к собственной матери. В целом, как установлено в исследовании, негативное отношение к матери является важным показателем общего неблагополучного развития личности (Психология человека от рождения до смерти, 2001).

«Мать – это тепло, мать – это пища, мать – это эйфорическое состояние удовлетворения и безопасности…

Я любим, потому что я ребенок своей матери. Я любим, потому что я беспомощен. Я любим, потому что мать нуждается во мне. Это можно выразить в более общей форме: Я любим за то, что я есть, или, по возможности, еще более точно: Я любим, потому что это я… Нет ничего, что я сделал бы для того, чтобы быть любимым, – материнская любовь безусловна. Все, что от меня требуется, это – быть ее ребенком. Материнская любовь – это блаженство, это покой. Ее не нужно добиваться, ее не нужно заслуживать» (Фромм Э., 1990).