Текст книги "Психология семьи. Учебное пособие"

Демографы говорят о существовании специфической потребности, лежащей в основе прокреационного поведения людей (прокреация – «рождение детей», от лат. prokreatio – «рождение, произведение на свет»). Так, А. Г. Вишневский выделяет два вида потребностей – прокреационную, то есть потребность в определенном числе рождений, определенном уровне рождаемости, и репродуктивную, связанную с необходимостью непрерывного возобновления поколений уходящих членов общества или семьи новыми (термин «репродукция» пришел из англоязычной демографической литературы: reproduction – «воспроизведение») (Вишневский А. Г., 1979). По мнению автора, возможно, что репродуктивная потребность не изменяется, в то время как соответствующая ей прокреационная потребность в результате снижения смертности непрерывно сокращается (одна и та же численность семьи при разной смертности требует и разной рождаемости).

Большинство демографов (В. А. Белова, 1975; А. И. Антонов, 1973, 1980; В. М. Медков, 1987; В. А. Борисов, 1990) все же используют термин «репродуктивная установка» применительно к желанию иметь определенное число детей определенного пола.

А. И. Антонов вводит понятие «потребность в детях», понимая под ней социально-психологическое свойство индивида, проявляющееся в том, что без наличия детей индивид испытывает затруднения как личность. Потребность личности в детях является духовной потребностью и выходит за рамки изучения ее только в связи с рождаемостью. В научной классификации потребностей человека, полагает автор, она должна занять свое место взамен мифологической «потребности размножения». Потребность в детях является также одной из форм проявления потребности в другом человеке, характеризуя степень нравственного развития личности.

Реальность потребности в детях означает, что реализация семьей репродуктивной функции зависит от силы мотивации к деторождению, которая зависит от конкретных социальных, экономических, психологических и других условий бытия семьи, которые преобразуются в сознании супругов в соответствии с индивидуальными особенностями личности. По А. И. Антонову (1980), репродуктивные установки относятся к социально-фиксированным установкам. Они характеризуют психологическую предрасположенность, готовность к определенному результату репродуктивного поведения, то есть специфическому отношению личности. Для измерения потребности в детях им разработан набор показателей по выявлению ее количественной (установок к числу детей) и качественной (мотивов, побуждающих к рождению того или иного числа детей) сторон.

Установки детности включают в себя установки на число детей вообще и определенного пола в частности, а также установки на предпочитаемые интервалы рождения детей: на протогенетический интервал (период между заключением брака и рождением первенца) и интергенетический интервал (между первым и вторым, вторым и третьим ребенком и т. д.). Чем сильнее готовность к рождению ребенка той или иной очередности, тем короче названные интервалы и сильнее, в конечном счете, потребность в детях. В социолого-демографической литературе выделяют также установки к предупреждению и прерыванию беременности, так называемые контрацептивные установки. Общим термином для всех видов установок является категория репродуктивных установок, под которыми чаще всего понимаются установки детности (Антонов А. И., 1980).

По определению В. А. Беловой, репродуктивная установка – это «склонность индивида поступать тем или иным образом во всех вопросах, связанных с рождением ребенка» (Белова В. А., 1975).

В исследовании А. И. Антонова использовались различные показатели репродуктивных установок: ожидаемое число всех детей, ожидаемое число детей в ближайшее время, желаемое число, а также идеальное число.

Идеальное число детей, по мнению автора, не является отражением установок детности, а характеризует осведомленность опрашиваемых о ведущихся в быту, а также средствами массовой информации обсуждениях проблем семьи, населения и рождаемости. К примеру, исследование Р. Трента о взаимосвязи динамики идеального числа детей в США в течение 1950–1970 гг. с частотой публикаций в «Нью-Йорк Таймс» за эти годы статей по вопросам населения обнаружило прямую зависимость идеального числа детей от интенсивности общественного обсуждения данной темы. По-видимому, идеальное число, фиксируя число детей, которое «лучше всего» вообще, а не для опрашиваемого, характеризует степень понимания общественной значимости того или иного числа детей в семье.

У лиц с высоким уровнем образования фактическое число детей, как правило, наименьшее, а идеальное иногда выше, чем у других (40 % женщин-специалистов считают идеальным иметь в семье троих детей, тогда как среди рабочих такое мнение имеют 25 %).

Желаемое число, выясняющее детность не вообще, а в семье опрашиваемого, при наличии «всех необходимых» для этого условий, оказалось еще больше идеального – 2,80. И это понятно, так как предполагаются не реальные условия, а идеальные.

С точки зрения предсказания окончательной детности в семье наиболее точными являются ожидаемое «всего число детей» и ожидавшееся в момент заключения брака. Сопоставление предпочитаемых чисел с фактическим числом детей в семье точнее характеризует количественную сторону потребности в детях.

Изучение А. И. Антоновым мнений жен об установках детности их мужей показало сходство (одинаковость) желаемого числа детей и приписывание мужьям более высоких установок по сравнению со своими собственными по ожидаемому числу детей. Интересно то, что мужья хотели иметь при вступлении в брак то же число детей, что и в браке. Фактическая двухдетность (изучались семьи с двумя детьми) являлась компромиссом. Часть жен отказалась от установок на однодетность, а какая-то часть мужей вынуждена была удовлетвориться двумя детьми, распростившись с намерениями иметь трех и более.

Считается, что ожидаемое число детей – это то, которое будет при сохранении или предполагаемом изменении существующих условий жизни респондента. Число детей, называемое опрашиваемым, – сложный итог взаимодействия потребности в детях и жизненных условий, в которых данная потребность проявляется.

А. И. Антонов использовал показатель «подобающее число детей» в отношении горожанина, сельского жителя, людей с высоким уровнем образования и доходов. Их нельзя рассматривать как отражение социальных норм, диктующих соответствующие нормативы поведения. Они скорее фиксируют бытующие стереотипы. Так, оказалось, что среднее число детей, подобающее более обеспеченным, составило 2,61, тогда как подобающее сельскому жителю – 2,89.

Лучшее представление о возможной потребности в детях, чем каждый из использованных показателей в отдельности, дает применение процедуры взаимного контроля вопросов о предпочитаемом числе детей с корректировкой фактической детности. Так, в исследовании «Москва-76» выяснилось, что лишь 1/5 однодетных семей не реализовала полностью своей потребности в детях и что всего 5 % двухдетных и трехдетных собираются иметь еще одного ребенка. Эта картина затушевывается средними величинами желаемого (2,79), идеального (2,39) и ожидаемого (2,31) числа детей. Исследование 1982 г. 2300 москвичек со средним числом детей 0,82 и ожидаемым 1,91 выявило довольно высокую степень неудовлетворенности (74,7 %).

Существуют две группы факторов, влияющих на решение о количестве необходимых семье детей. Внешние факторы – нормы и санкции, подкрепляющие многодетность или малодетность, – от «холостяцкого налога» на уровне государства до осуждения определенной группой на уровне ближайшего окружения. Внутренними являются определенные мотивы, которые при принятии решения о желаемом и реальном количестве детей в семье представлены репродуктивными установками (Ковалев С. В., 1989).

В основе позитивной (ориентированной на несколько детей) мотивации на первом месте находятся психологические мотивы: «более глубокое понимание жизни и ее смысла» – 63 % опрошенных (в Москве). За психологическими мотивами следуют мотивы социальные («продолжение рода») – 34 %, «упрочение благосостояния» – 3 %, «достижение успеха в жизни» – 5 %.

В другом исследовании было выявлено, что основным побуждением к рождению второго ребенка является желание иметь малыша – 76 % опрошенных, желание иметь ребенка другого пола – 74 %, желание удовлетворить просьбу имеющегося ребенка о брате (сестре) – 58 %, желание укрепить семью – 39 %. Остальные мотивы: стремление улучшить жилищные условия – 34 %, стремление не остаться бездетным – 30 % (Антонов А. И., Медков В. М., 1987).

Что касается негативной мотивации (ориентированной против детей), то было выявлено, что среди мотивов, мешающих рождению первенца, актуальными являются только четыре: у женщин – желание пожить для себя, несложившиеся отношения с мужем, а у мужчин – «не успели» или оправдывание материальными затруднениями с добавлением к ним физиологических причин (не наступает беременность, плохое состояние здоровья). Еще один, одинаково употребляемый мужчинами и женщинами мотив, – неудовлетворительные жилищные условия (который, однако, оказался сопряженным с общей неудовлетворенностью браком).

По мнению С. В. Ковалева, на формирование ориентации на нескольких детей отрицательно влияет так называемая адаптация к образу жизни, с которым исследователи тоже связывают падение рождаемости. Так, многие супруги начинают приспосабливаться к резко возросшим стандартам потребления: во-первых, свободному времени, во-вторых, к дорогостоящим вещам за счет отказа от второго и третьего ребенка. Применительно к такой позиции Антонио Сикари говорит о контрацептивном менталитете, умонастроении, говорящем «нет» жизни, лозунг которого: «Ты не будешь жить, чтобы я мог (могла) жить лучше» (Сикари А., 1993).

Американский социолог Джудит Блейк подразделяет все репродуктивные мотивы на экономические и внеэкономические. В исследовании, проведенном под руководством А. И. Антонова в 1970–1980-е гг., мотивы рождения были разбиты на три группы: экономические, социальные и психологические. Все мотивы являются психологическими побудителями к активности, выделение же собственно психологических мотивов вызвано стремлением отличить внутренние импульсы от внешних стимулов. В целом под репродуктивными мотивами автор подразумевает психические состояния личности, побуждающие к достижению различного рода личных целей через рождение определенного числа детей.

Экономические мотивы побуждают к рождению детей благодаря достижению каких-то экономических целей, связанных с улучшением жилья, ростом уровня жизни, помощью детей в домашнем и подсобном хозяйстве, гарантией обеспечения родителей в старости и т. п. В настоящее время, по мнению автора, следует констатировать отсутствие экономических мотивов рождения (так как никаких выгод родителям от рождения детей нет). При этом, пишет автор, существуют влияния экономических условий жизни на число рождений в семье. В исследовании В. И. Баршиса, опубликованном в 1982 г. (исследование «Вильнюс-76»), предъявлялось 25 индикаторов репродуктивной мотивации. Экономические мотивы фактической детности заняли последнее место по значимости в качестве побуждающих к рождению – 18,6 %, в то время как социальные мотивы – 31,7 %, а психологические – 41,3 %.

Социальные мотивы побуждают к рождению определенного числа детей благодаря наличию норм детности. Они являются индивидуальной реакцией на бытующие нормы и с трудом поддаются осмыслению. Антонов отмечает, что стремление индивида «быть таким, как все», «жить, как все люди», то есть стремление как-то продемонстрировать свое признание общепринятых норм и правил жизни, оказывается отличительной чертой всякого (и традиционного, и современного) репродуктивного поведения. Функционирование социальных мотивов проявляется, если к рождению детей людей побуждает наличие каких-либо преимуществ социально-психологического свойства (повышение авторитета или престижа). Изучение социальных мотивов репродуктивного поведения, по мнению автора, сильно затруднено тем, что «очень сложно “схватить” через индикаторы конформистскую реакцию респондентов на действие общепринятых норм детности» (Антонов А. И., 1998, с. 286).

Автор справедливо полагает, что в зоне норм малодетности родители с тремя и более детьми могут подвергаться негативным санкциям (насмешкам, недоумению окружающих, нападкам). В этом случае можно говорить об отсутствии социальных и моральных выгод от рождения детей.

В 1990-х гг. женщину, входящую в автобус с тремя детьми, окружающие не очень доброжелательно спрашивали: «Это все ваши?» А на утвердительный ответ замечали: «Чем кормить-то!» – как будто бы заботиться о детях предлагалось им. Наблюдался повсеместный бытовой негативизм по отношению к семьям даже с тремя детьми.

На самом деле дискриминация семей с несколькими детьми и даже самой мечты о детях существовала и в советском обществе при официозно-декларативных призывах к материнству. Реальное отношение сотрудников, работающих в системе «человек – человек», к тем, кто хотел бы вырастить нескольких детей, талантливо отражено в фильме «Доживем до понедельника» (1968 г.). Учительница литературы говорит старшекласснице, написавшей в сочинении на заданную тему «Мое счастье» о своей мечте выйти замуж за человека, который любит детей, и родить и вырастить двоих мальчиков и двоих девочек: «Золотце ты мое самоварное! Да как ты додумалась до такого? Да тебе еще рано об этом думать!..» (А девушке уже лет семнадцать.) Сама мысль о детях и материнстве расценивается как неприличная, недопустимая, безнравственная. Такой вот «педагогический парадокс» – вся литература, которую изучали в школе, пронизана описаниями любви, романов литературных героев; в школьные годы негласно поощрялись парочки старшеклассников, но серьезная ориентация на семью и детей – это скандал. Возможно, к этому присоединялся сам факт личной неустроенности значительной части работников средней школы (как это, например, отражено в фильме).

Отчасти от этого и наблюдаемое С. В. Ковалевым в 1980-е гг. у старшеклассников рассогласование ценностей «любовь» (о которой мечтают) и «семья» (которая находится среди отвергаемых ценностей).

Исследование семей в трудной жизненной ситуации, проведенное в 2006 г. в Санкт-Петербурге и касающееся, в частности, проблем многодетных семей, показало, что матери и дети из таких семей весьма негативно оцениваются и дискриминируются учителями, руководством школ, а также учениками – одноклассниками и их малодетными родителями. Как правило, это связано с неспособностью многодетных родителей оплачивать все поборы в школах, экскурсии в музеи, а в части семей – физкультурную форму, невозможностью одеваться «как все», а главное – «инаковостью» (Безрукова О. Н., 2007).

Однако социальные стимулы (мотивы) все же могут присутствовать у части родителей через осознание ими важности рождения детей для общества.

Существуют три вида психологических мотивов рождения детей.

Первый вид – дары детей родителям, все то, что удовлетворяет потребности родителей в любви и уважении к себе, в смысле жизни, в стремлении продолжить в детях какие-либо собственные качества.

Второй вид психологических мотивов – дары родителей детям, связанные с проявлением заботы, опеки, любви, творческой потребности самому направлять становление нового человека. Выражения «инстинкт материнства» или «инстинкт родительства» неадекватны для описания этой реальности, так как мотивация рождения детей у человека глубоко социальна и даже креативна.

Третий вид объединяет «все остальное многообразие индивидуального отношения к деторождению – здесь и желание не остаться в одиночестве под старость, иметь ребенка определенного пола, желание женщины укрепить свое здоровье, желание укрепить брак и т. д.» (Антонов А. И., 1998, с. 288).

А. И. Антонов, анализируя данные исследования «Москва-78», делает вывод, что наибольший потенциал детности у экономических мотивов – они способны поднять число детей в семье до 1,75 за счет улучшения условий реализации имеющегося в выборочной совокупности уровня потребности в детях.

Кстати, максимальный коэффициент естественного прироста был в 1986 г.: на 1000 жителей 3,3 рождения (Здравоохранение Санкт-Петербурга в цифрах, 1994). Это был период относительно декларативной заботы государства о матерях – увеличение отпусков по уходу до 1,5 года (с весьма незначительным содержанием) и возможностью «сидеть» с ребенком до 3 лет без перерыва в стаже и возвратиться на прежнее место работы. В стране ощущалась некоторая эфемерная перспектива возможности обзаводиться одним-двумя детьми, в отличие от полной бесперспективности 1991–1992 гг., когда в народе говорили: «Женятся теперь мало, детей рожать нельзя». Это соответствует коэффициентам естественного прироста, впервые принявшим отрицательные значения.

Следует обратить особое внимание на то, что потенциал экономических побуждений к рождению не повышает саму потребность в детях, а повышает степень ее реализации за счет улучшения ситуаций ее удовлетворения. Сила социального типа мотивации, по данным этого исследования, оказалась слабее: эти мотивы побуждают к рождению 1,47 ребенка. Психологические мотивы еще слабее – 1,43 ребенка.

При этом наибольший потенциал у таких индикаторов из числа экономических мотивов, как «улучшение жилищных условий, пользование льготами и общественными фондами потребления».

Среди индикаторов психологических мотивов самый мощный, «продолжить себя в детях», дает не более 1,64 ребенка, а самый слабый, связанный с повышением самоуважения, гарантирует лишь 1,26 ребенка. А. И. Антонов интерпретирует эти данные таким образом: «Психологические мотивы не обещают (как бы их ассортимент ни расширяли и ни углубляли) даже двоих детей – для проявления своей любви к детям и “педагогического творчества” достаточно 1,5 ребенка» (Антонов А. И., 1998, с. 290). То есть четверо взрослых одного поколения сменяются в лучшем случае в среднем тремя людьми из последующего при условии, что все дети доживут до стадии взрослости.

Автор полагает, что в условиях массовой малодетности дальнейшее усиление психологических мотивов и ослабление экономических и социальных предвещают увеличение доли однодетности и в будущем добровольной бездетности.

В последние годы в нашей стране «в условиях массовой малодетности (и преобладании однодетности при этом) репродуктивный цикл сокращается до стадии репродуктивного родительства, когда, как правило, рождение первого ребенка оказывается одновременно рождением последнего ребенка» (Антонов А. И., 1998).

Им приводятся ценные данные, собранные М. В. Курманом по динамике некоторых характеристик стадий репродуктивного родительства. Так, по данным таблицы М. В. Курмана, длительность стадии репродуктивного родительства от рождения первенца до рождения последнего ребенка уменьшилась с 18,8 года в 1935–1940-х гг. до 7,2 в 1975–1979 гг. и лишь до 2,5 года в 1995 г. То есть в среднем по стране от рождения первенца до прекращения рождения детей вообще у наших женщин проходит 2,5 года.

Интересно при этом, что средний возраст вступления в брак у женщин снизился с 24 лет в 1935–1940-х гг. до 22,5 года в 1995 г. Средний протогенетический интервал также уменьшился за 60 лет с 1,9 года до 1,1 года (по данным 1995 г.), то есть у женщин старшего поколения рождение первенца не было скоропалительным; у наших современниц от свадьбы до рождения ребенка в среднем проходит меньше времени. Вероятно, здесь сказывается также и то, что в последние десятилетия в большом числе семей ребенок рождается почти сразу после свадьбы – в сроки меньшие, чем сама беременность (из-за вынужденных браков).

Средний возраст матери при рождении первого ребенка в среднем также снизился. Если до войны он составлял 25,9 года, в конце 1970-х гг. – 24,2 года, то в 1995 г. – 23,6.

Средний интергенетический интервал (время между рождениями детей) также значительно уменьшился: в 1935–1940-х гг. между рождениями детей в среднем проходило 5,5 года, в 1975–1979 гг. – 4,2 года, в 1995 г. – всего 2,2. То есть, несмотря на то что рождаемость до Великой Отечественной войны была больше, между рождениями детей проходило время, достаточное для восстановления сил матери. Укорочение же среднего интергенетического интервала в наши дни объясняется тем, что подавляющее число семей ныне однодетные и, таким образом, во многих семьях интергенетический интервал сводится к нулевой отметке.

Средний возраст матери при рождении последнего ребенка перед войной составлял 44,7 года (то есть нередки были рождения последних детей и после 45 лет!). Причем в то время, как, впрочем, и до революции, рождение матерью нескольких детей бывало достаточно часто, и дети у сорокалетних женщин были просто младшими в ряду других, а не какой-то оригинальностью в поведении (сначала – карьера, а около сорока – дети, как это мы наблюдаем у некоторой части женщин нашего времени).

В настоящее же время многие женщины старше 30 лет считают, что им уже поздно рожать, этот период их жизни позади, даже приводятся медицинские данные о том, что следует рожать до тридцати. Рождение детей ныне даже в 35 лет считается чем-то необычным и с любопытством обсуждается окружающими. В то же время в России появляется некоторая незначительная тенденция рождения поздних (около 40 лет) детей. Как правило, это вторые дети, иногда единственные. Гораздо реже речь идет о третьих-четвертых по порядку рождения детях.

Действительно, в наши дни воспитание поздних детей становится особой проблемой, так как к моменту окончания ими школы родители могут оказаться уже в предпенсионном возрасте и им трудно будет поддерживать детей материально (например, во время обучения в вузе); традиционно же груз забот о младших детях разделяли старшие сиблинги.

В 1975–1979 гг. средний возраст матери при рождении последнего ребенка составлял 31,4 года, а в середине 1990-х гг. – уже лишь 26,1 (Курман М. В. Динамика среднего числа детей в семье в СССР. Подрастающее поколение / Ред. – составитель В. М. Медков. – М., 1981; для РФ 1995 г.; цит. по: Антонов А. И., Медков В. М., 1996, с. 122).

По меткому замечанию А. И. Антонова, «ликвидация стадии репродуктивного родительства при однодетности семьи не означает исчезнования репродуктивного цикла, так как сводится к “контрацептивному циклу”, то есть к предохранению и прерыванию беременности, либо к попыткам лечения возможных заболеваний плодовитости» (Антонов А. И., Медков В. М., 1996, с. 152).