Текст книги "Афган, любовь и все остальное"

Пока еду до КГБ, комитета глубокого бурения, как его в народе обзывают, прокручиваю все возможные проколы. И мне кажется, что самый скользкий момент моей гражданской жизни, это поход за наркотой в Узбекистан. Хотя время прошло много. И если бы что-то всплыло, то этим занимались бы менты, сильно со мной не церемонясь. Забрали бы и все. Хотя что толку гадать. Через двадцать минут все узнаю.

Улица генерала Конева самая страшная в городе. Да и не улица это, а скорее переулок длинной в квартал между Маркса и Ленина. Самый центр. Престижный район, застроенный монументальными зданиями двухсотлетней давности. Здание КГБ, а напротив МВД. Они занимают всю эту короткую улицу. Говорят в далекие тридцатые по ней народ никогда не ходил. Да что там говорить, и сейчас не много желающих прогуляться по этой страшной дороге. Одно приятно, места для парковки вал. Пройдет всего пять лет, и у этих зданий не будет свободного места от иномарок самого высокого класса. И соответственно цены. Самый крутой автопарк города будет собран здесь. И эта контора уже не будет так пугать людей. Но это еще настанет не завтра. А пока, стараясь дышать спокойно и глубоко всей грудью, прохожу в большую стеклянную дверь. За зеркальной блескучестью которой не понять что меня ждет. А там, в этой стеклянной пристройке – проходной на две дорожки, суровые прапорщики в общевойсковой форме. Показываю прапору бумагу, тот куда то звонит. Через минуту коротко бросает:

– Ждите. – я человек теперь подневольный. Только и остается что ждать, стараясь выдавить из души холодок страха.

Через десять минут ко мне подходит плотный мужичок неопределенного возраста. Чуть ниже среднего роста. Ему не тридцать, гораздо больше. А вот сколько не понять. Может и сорок, а может и пятьдесят. Ведет наверное здоровый образ жизни: не пьет – не курит. Гладкий лоб и лысина, как у Ленина. А больших то вершин по службе не достиг, если выходит лично к вертушке проходной, чтобы сопроводить подозреваемого, то есть меня, куда то в кабинет на допрос. То что я подозреваемый, и меня ведут на допрос, сомнений нет. Эта не та организация, куда вызывают просто побеседовать. Третий этаж, небольшой кабинет в конце коридора. Хозяин которого, сопровождающий меня человек. В кабинете два рабочих стола, и соответственно два стула. Помещение не предназначен для допросов. Эта мелочь немного успокаивает. Будь что-то серьезное, со мной бы не церемонились. Не приглашали присесть. А так товарищ чекист самолично выдвинул и поставил перед своим столом второй стул. Во мне сразу просыпается чисто русская черта характера. Наш человек, то есть совдеповский, если не боится, то сразу наглеет. Вот и я уже без всякого страха в упор смотрю на комитетчика. Вижу его в первый раз, совсем не знаю, а вот поди ж ты, сразу не уважаю. А будь кабинет пошикарней, и товарищ помощнее, так бы и трясся от страха до самого выхода из этого мрачного здания.

Первый вопрос сформулирован четко:

– Были ли у вас при прохождении службы в Афганистане контакты с гражданами европейских стран? Например с англичанами, французами или голландцами. – сердце вновь захолодело. Вот откуда ветерок задул. Точно кантора глубоко бурения. Я же про этот контакт никому и никогда не рассказывал. Не стоит паниковать. Большого криминала в этом пока нет. И не стоит много говорить, чтобы самому случайно не помочь доблестному следствию. Пусть сами раскручивают, если конечно смогут. Время то прошло не мало.

– Вы знаете, со службы столько воды утекло. Я толком ничего не помню.

– Всего два года. Можно сказать почти вчера.

– Для вас два года может и не время, а для меня срок. У меня очень тяжелая контузия была. До сих пор аукается.

– Про тяжелую ничего в документах не сказано. Ну тряхнуло немного, и что с того?

– Так это в бумажках написано, что немного. А в жизни совсем по другому. Я с трудом вспоминаю солдат из своего взвода. А ведь всех по именам и фамилиям знал. Все они тогда полегли смертью храбрых. А врачи пишут, что ничего страшного, чтобы инвалидность не ставить. У нас и войны в Афгане не было. Просто прогулка, интернациональная помощь.

– А как же вы в институте учитесь, если с памятью плохо?

– Честно отвечаю, с большим трудом. Выкручиваюсь за счет спорта. Защищаю честь института на борцовском ковре. Мне за это разрешают стоять в очереди за дипломом. – смотрю на чекиста ясным взором полного придурка. Всем своим видом показываю, что стремлюсь к полному сотрудничеству со следствием. Тот весь из себя хмурый, не верит ни одному моему слову. И скорее всего не знает, что дальше делать. Карты видно ох как раскрывать не хочется, а придется. Ведь роль идиота беспроигрышна. И на экспертизу не пошлешь, ведь я еще даже не подследственный. Молчание длится пять минут. Зря пыжитесь товарищ, пора уже поделиться информацией. Наконец решается сказать главное. А что ему еще остается делать?

– Вы знакомы с гражданкой Франции госпожой Жозефиной Ленуар?

– Первый раз слышу такое имя. Да еще французское.

– В Афганистане с ней не встречались?

– Если честно, то не помню. Была там у меня одна девочка из госпиталя, медсестра. Как звать запамятовал, но она по-русски говорила.

– Может хватит придуряться? – на лице чекиста ни малейшего раздражения. Видно привык общаться с мутным контингентом.

– Так и я за это. Чем скорее вы мне все расскажете, тем быстрее я вам все поясню.

– Видишь ли в чем дело, товарищ беспамятный. Твоя личность во Франции засветилась. Французы тобой интересуются.

– Так в чем проблема? Их и расспрашивайте.

– Конечно спросим. Но прежде у тебя кое – что выясним. – а в голосе уже угроза. Ну – ну, выясняй. Думаю у тебя ничего не получится. Я уже освоился. Самое страшное, неизвестность, позади. И не наедете вы по тяжелому, если про меня знают в крутой капиталистической стране. А вот если журналистка решила меня засветить по крупному, то она скорее всего и остальное тогда узрела. Так что моя задача пока заткнуться напрочь и терпеливо ждать. Ведь начали суету со мной не советуясь.

– Боюсь что пользы от меня немного.

– Посмотрим, еще не вечер. Так значит говоришь, что ничего не помнишь?

– Так точно товарищ чекист.

«Не надо таких обращений. Меня зовут Константин Владимирович. – опаньки, а это очень хороший знак. – Ты должен все вспомнить и рассказать.

«Я никому и ничего не должен, товарищ чекист. И не надо стесняться этого высокого звания. Вы же у нас самые главные в стране. Из армейки, если что и вспоминается четко, то только задушевные беседы с особистами. Не помню о чем, но разговоры вели мы долгие.

– Как я понимаю, вы не хотите нам помочь?

– Рад бы, но не фига не помню. Так что извините пожалуйста.

– Дело твое. Но запомни, любая тайна когда то перестает быть тайной. Главное не перемудри. Вдруг нам придется еще раз встретиться. – снова в голосе скрытая угроза. Я не собираюсь добровольно выкладывать то, что с меня при случае вырвут вместе с кишками. Моего мутного прошлого вполне достаточно, чтобы вот эти самые чекисты упекли меня в места не столь отдаленные на весьма приличный срок. Но слава Богу, разговор кажется окончен. И вроде пока в мою пользу. Что и подтверждает хмурый товарищ с угрозой в голосе:

– Все, свободен. Но хорошенько запомни, наши встречи еще впереди. – прямо так и запомнил. Будете бить, вот тогда и буду плакать. Встаю, идиотский сарказм прямо так и прет из меня:

– А вы не проводите до проходной, чтобы не случилось ни каких заморочек.

– Иди – иди, не случится.

– А как на счет справки? Я же занятия пропустил.

– Мы справок не даем. Мы срок даем. – ввернул чекист старую шутку из фильма. И снова уткнулся в бумаги.

Через три минуты я на улице. И не могу надышаться свежим воздухом. Хорошо то, что хорошо кончается. Хотя для меня все еще только начинается. И к сожалению не по моему хотенью – веленью. Игру начала француженка.

А вот продолжение всего этого случилось совсем скоро. Прямо с космической скоростью. Уже на следующий день ко мне после занятий подошел моложавый товарищ лет так пятидесяти, в костюме и при галстуке. С благородной сединой на висках. Сердце по привычке екнуло, вроде как снова из Канторы. Но нет, кажется обошлось. Товарищ из горисполкома. И не в пример чекисту «воду не льет», решает все быстро и по деловому.

– И так, молодой человек, я Георгий Семенович, представитель городской власти. Мне поручено вас курировать. То есть решать самые различные вопросы. – ввернул красивое слово и сразу же перевел на русский язык. Опасается, вдруг на тупорылого студента попал. Я конечно ошарашен, и это еще мягко сказано. Вчера ЧК, сегодня горисполком. Пока что вроде как со спокойным видом жду продолжения. А его как раз и нет. Товарищ сам ждет от меня непонятно чего. Открываю ему свое полное неведение.

– Вы бы мне пояснили что к чему? А то вчера КГБ, сегодня вы. Теряюсь в догадках.

– Вот так номер. Самый главный участник ничего не знает. Ты правда не в курсе?

– Правдивей не бывает.

– В наш город приезжает довольно известная французская журналистка. Из Москвы позвонили, приказали встретит на должном уровне. И эта особа едет в наш город только для того, чтобы встретиться с неким Дмитрием Боровиковым. Ее добрым знакомым по Афганистану. Вот откуда интерес власти к вашей скромной особе. Не каждый день бедного студента навещает самая настоящая француженка.

– Приезжает, ну и что? Встретились, поговорили и разбежались. Дел то всего на час с небольшим. Да и какие мы знакомые. Я ее толком не помню.

– Ты придурять в КГБ будешь. Встречались – не встречались. Мне это не интересно. Моя задача простая. Харчей тебе подкинуть дефицитных. Ведь она обязательно твою квартиру посетит. Журналистка ведь. Я уже распорядился: колбасой сухой, омулем и прочей мелочевкой твой холодильник забьют. Может что с одежды подкинуть?

– Как на счет дубленки и пыжиковой шапки?

– Дубленка без проблем, но только черная. А вот шапка пыжиковая тебе по статусу не положена. Есть очень даже приличные из крашеной овчины.

– Из овчины так из овчины. Только денег у меня нет ни на шмотки, ни на жратву дефицитную.

– На машину деньги нашлись, а на мелочевку не хватает. Ушлый ты паренек, товарищ Боровиков. Продукты бесплатно. А вот за дубленку с шапкой заплатишь. Правда по себестоимости. Сегодня можешь забрать прямо с пушно-меховой фабрики. Я им отзвонюсь. Встретят. Все подберут. Постарайся до пяти вечера туда попасть. – смотри ты. Уже второй раз дубленку предлагают. Придется брать.

– Все понял. Прямо после занятий и поеду. А когда эта француженка приезжает?

– Проснулся. Уже приехала. Так что давай шевелись. И мать по телефону предупреди, что скоро продукты привезут. Пусть марафет в квартире наведет. Вдруг сегодня вечером к тебе нагрянет. Больше ни каких пожеланий нет? Думай быстрее. Мы не имеем права опозориться перед иностранцами.

– Можно подумать они нас не знают.

– Знают – не знают, это не твоя проблема. Наша задача встретить их хлебом – солью. Всем обеспечить и проводить. И главное, чтобы ни каких накладок не случилось. Так что думай. Если что еще потребуется, звони мне. Вот номер телефона. Все решу, всем обеспечу.

– А вы завхозом в горисполкоме? – товарищ обиделся конкретно. Аж губами зажевал, но ответил довольно спокойно. Видно в серьезых учреждениях эмоции не приветствуются.

– Нет, я не завхоз. Заместитель начальника отдела по общим вопросам.

– Простите за бестактность Георгий Семенович, но и среди завхозов встречаются очень деловые люди. – тот покосился, но ничего не сказал. Смотрю на него по-пионерски: открыто и честно, ни какой подколки. А чтобы он поскорее забыл обиду, возвращаю товарища на деловые рельсы. Из этой ситуации надо выжимать максимум.

– Уважаемый Георгий Семенович. – придаю своему голосу максимальное уважение – а может выделите денег наличными? Вдруг иностранка захочет посетить наш ресторан «Центральный» или «Интурист»? Мне двести рублей вполне хватит.

– А вот это уж слишком жирно. Ты бедный студент, вот и соответствуй этому высокому званию. Во всем мире студенты нищие. Так что в ресторане пусть сами платят.

– Почему во множественном числе? Она что не одна?

– С мужем.

– Все понятно. Но коли бедному студенту денег не положено, то вино хорошее для иностранцев не помешает. Французы же взращены на вине. – товарищ снова смотрит довольно подозрительно.

– И сколько бутылок прикажете вам доставить?

– Не меньше трех видов. По две бутылки каждого. Надеюсь это не разорит городскую казну? – представитель исполнительной власти торопливо прощается. Видно боится новых просьб.

Этим пролетариям только волю дай, будут просить – клянчить бесконечно. Ведь в магазинах толком ничего нет. Пустые прилавки, как в войну. Жратва по талонам. Построили развитый социализм, иностранцев встретить нечем. С этими не радостными мыслями представитель городской власти отбыл вершить дела свои. У него еще столько подобных дел, что и представить страшно.

Надо бы позвонить Кате. Или пока не стоит? Хорошо что Жозефина с мужем. Это многое упрощает. Кстати, я и не знал как ее зовут. Хотя знакомство получилось довольно плотным. Француженка тогда быстро сообразила что надо делать, чтобы остаться на этом свете. Хотя я никогда бы не застрелил безоружного человека, тем более женщину. Ведь «беретта», из которой она успела выпустить две пули, уже лежала в стороне, на камне.

Все тогда начиналось просто великолепно. И погода отличная. Тепло без жары. И высадка прошла чисто, без проблем. Задание простое. Занять высоту, разбить лагерь и держать связь с группой спецназовцев, которых забросили дальше на юг. Мы на обеспечении. Наша задача простая: связь между ними и штабом. И в крайнем случае прийти крутым парням на помощь, если у них пойдет что-то не так. Не представляю чем мы им поможем, когда между нами больше сотни километров непроходимых гор. А если честно, то нам плевать на этих спецназовцев. И фиг мы полезем их выручать, даже если и представится возможность. Прошел день тихо, без стрельбы, и ладно. Наше воинское братство – это на данный момент только высокие слова и не больше. У меня не болит голова за кого то. Я решаю задачу своей группы.

Проскочили небольшую долину. После которой тропа пошла круто в гору. Осталось добраться до ее вершины и занять круговую оборону. А дальше все по плану. Спать, пользуясь моментом. И молить Бога, чтобы на нас не наткнулись душманы. Этот район нашими почти не контролируется. Проскочили «зеленку». За три часа прошли большую часть пути. Я иду первым, никому не доверяю. Группа из шести бойцов сзади в тридцати метрах. Все как обычно, готов к любым неожиданностям. Ствол автомата гуляет в секторе тридцати градусов, готовый мгновенно выплюнуть раскаленный свинец. Держу под контролем три четвертых пространства. Когда за спиной полтора года службы, действуешь автоматически. Как хорошо настроенная машина для убийств.

Поворот тропинки за скалу. Шаг, и сталкиваюсь лицом к лицу с бородачом – афганцем. Увидел его испуганно – удивленные глаза, и тут же резко ткнул стволом автомата ему в горло. Хруст сломанной глотки, а я уже кинул тело вправо от тропинки, увеличивая сектор обстрела. Одновременно вжав спусковой крючок. Длинная очередь полоснула вдоль тропы. Двое афганцев завалились, разорванные пулями. Они прикрыли собой еще двоих в камуфляже. Этим повезло, они скрылись за другим уступом скалы. Несусь вперед. Очередной поворот тропы. Броском кидаюсь вперед. Падаю и одновременно стреляя в пространство. Неудача, за скалой никого. Пустая тропа петляет в гору. Те двое уже оторвались. Уверенный, что мои бойцы следуют за мной, я не останавливаюсь. Со скоростью ветра, как мне кажется, рвусь дальше. Десять метров, еще поворот, стрельба и снова никого. Снова скала закрыла обзор, за которой меня точно подстерегает смерть. Ствол автомата первым заглядывает за поворот, рассылая по круговой смерть. Кидаю тело вперед, продолжая стрелять в прыжке. Один из преследуемых отброшен моими пулями. Он ждал, но я оказался на мгновение быстрее, а может быть удачливей. Где второй, не вижу? Солнце в глаза. Камуфляж сливается с серыми камнями. Резко кидаю тело в сторону и вперед. Пистолетный выстрел ударил в то место, где я только что был. И снова рывок в другую сторону и вперед, на звук выстрела. Вторая пуля прошла совсем рядом. Но я уже в метре от противника. Жму курок автомата, но магазин пуст. От третьей пули мне не уйти, в упор не промахиваются. Но выстрела нет. Женщина в камуфляже заворожено смотрит на ствол моего автомата, медленно и как то очень бережно положила пистолет на камень. Мне повезло, она не знает, что мой автомат разряжен. Сближаюсь с ней вплотную, забираю оружие. Она испугана, из глаз льются слезы. И вдруг происходит такое, что мне не пригрезится в самых смелых фантазиях. Не переставая рыдать, женщина обнимает мои бедра. Ее руки судорожно расстегивают пуговицы на моей робе. Вот оказывается какая плата за жизнь. Я замер в оцепенении. Разгоряченный боем, я еще это не воспринимаю. Единственное рациональное что делаю, это подталкивая пленницу к выступу скалы. Мне надо видеть что происходит внизу на тропе. А там всего в сорока метрах, у ближнего поворота, мелькают белые одежды афганцев. Женщина усиленно трудится, а я не могу на этом сосредоточиться. Мысли о том, что надо перезарядить оружие. Но не делаю этого. Просто отстегиваю от пояса гранату. Зажимаю ее в правой руке и наконец успокаиваюсь. Смотрю в лицо женщины, усердно работающую ртом. И ненавижу ее умоляющие глаза, которые как бы говорят. Ты ведь не убьешь меня? Дура, я не смогу убить безоружного человека. Ее взгляд меня просто бесит. Но уже не могу остановиться, прекратить это. Я уже захвачен этим. Мне это уже надо. Отстраняюсь. Она смотрит непонимающе, испуганно. А мои трясущиеся пальцы расстегивают ее камуфляжную рубашку, ремень на таких пятнистых брюках. Наконец до нее дошло, что мне требуется. Сама помогает расстегивать одежду. Поворачиваю спиной к себе, чтобы не видеть ее угодливых глаз. Еще движение и остатки белья слетают с большой и очень белой задницы. Увидел всю эту женскую панораму и задохнулся от желания. Торопливо вошел в нее и через минуту все закончилось. Привел себя в порядок. Не глядя на пленницу перезарядил автомат. Она тоже застегнулась. Сидит, уткнувшись лицом в колени. Чужой пистолет сунул себе за пояс. Тяжелая и наверное мощная штука. Хорошее оружие не может быть легким. Не пойму обстановку. Мои бойцы где то внизу. Выстрелов не слышно. Это уже не плохо. Между нами группа афганцев. И я пока не знаю, что мне делать. В наличии два полных магазина и две гранаты. Плюс трофейные стволы. Кстати, надо проверить чужое оружие. Цело ли? Ведь противник от моих пуль прикрывался автоматом. В общем держать оборону можно достаточно долго. Если только со стороны вершины душманов нет. Рванут с двух сторон, и капец полный. А пока тихо, разбираюсь с трофеями, краем глаза следя за тропой. Из женского рюкзака все вывалил на камни. Ничего ценного. Валюты нет. Забираю запасную обойму к пистолету и легкий, водонепроницаемый костюм темно – зеленого цвета. Показываю пленнице, мол все, досмотр окончен. Собирай шмотки. Она торопливо укладывает в рюкзак какие то тетради, свитер, кроссовки. Рюкзак мужика поувесистей и поценнее. Большую часть его занимают консервы. Маленький, чуть больше ладони бинокль шестнадцатикратного увеличения. Вот это да. Ценная штука. А погиб то товарищ всего от одной пули, которая разорвала горло. Легкий бронежилет на этот раз не спас хозяина. И правая рука прострелена выше локтя. Первым делом снимаю с него часы. Крутые, в стальном корпусе, с кучей стрелок. Смотри ты, швейцарский «лонжин». На местных барахолках много дешевых штамповок под эту фирму. Это уже удача. Снимаю с него броник. Он ему теперь не нужен. Эта вещь для живых, как и все остальное его имущество. Хорошо, что мужик завалился лицом вниз. Крови на жилете почти нет. А камуфляжка и белье ей здорово пропитались. Вся наверное вытекла. Целая лужа. Оттаскиваю его в сторону. На вид наемнику лет сорок. Европеец. Волосы черные, телосложение спортивное. Не повезло солдату удачи. Вдали от родины настигла его смерть. Но тут уж извини, белый брат. Тут уж кто кого. Автомат у него интересный. Я такого оружия не видел. Короткий и легкий. Калибр пять сорок пять. К нему три полных магазина, каждый на тридцать патронов. И «беретта» его. В рюкзаке кобура от нее. Выходит отдал свое оружие в аренду. Бронежилет экспроприирован. Взгляд останавливается на ботинках с высоким берцем. Они из мягкой, темно – коричневой кожи. На толстой и тоже кожаной подошве. В таких хорошо лазить по скалам. Сносу не будет. А мои кирзачи уже на ладан дышат. Все обещают подкинуть ботинки специально для гор, и все ни как не подкинут. Скоро и служба закончится, а все в этих дубовых сапогах. Снимаю с убитого ботинки. Размер как раз мой. Поднимаю голову и вижу презрительный взгляд пленницы. Наши глаза встретились. Женщина мгновенно закрылась ладошками и снова уткнулась лицом в колени. Я для нее варвар, дикарь. Что в общем то и соответствует действительности. Ведь элементарно грязный, потный и вонючий. А она, как не удивительно, не только свежа, но еще и благоухает приятной косметикой. Правый ботинок что-то не снимается. Пришлось расшнуровывать его до конца. И не удержавшись, снимаю с убитого носки. Они толстые, из натуральной, верблюжьей шерсти. Стянул носок и замер. На втором пальце от большого надето золотое кольцо с огромным камнем. Это не кольцо. Это перстень, и очень дорогой. Он просто заиграл на солнце всеми своими бесчисленными гранями. Вот это добыча. Удача да и только. Надо еще карманы «пробить» у обоих. На предмет долларов. Барахла прилично. Полный трофейный рюкзак. Кстати, а как буду выбираться? Мои без приказа ничего не предпримут – это однозначно. Между нами афганцы. Сколько их я не знаю. А появились они вон из той расщелины, которая ведет к тропе перпендикулярно снизу по склону. Скорее всего эти две группы должны были встретиться, а я вклинился между ними. Эта расщелина еще одни путь к отходу. Беру ее на заметку. Перекушу и проверю южный склон откуда появился противник. Здесь оборону держать смысла нет. Ну продержусь сутки – двое. А дальше что? Стоит только уснуть – отрубиться на минутку и все. Возьмут голыми руками. Нет, по темну начну спускаться вниз. На соединение со своими. Две гранаты большое подспорье в этом. Надо немного пострелять, чтобы свои знали. Выпускаю пять одиночных в небо. Я живой, жду помощи. Чтобы не вздумали свалить. А что с пленницей делать? Оставлю здесь. Попозже еще разик ее трахну. Пока что-то не хочется. В этом дурацком камуфляже она совсем не смотрится. Ни каких чувств не вызывает. Интересно, а кто она? Может из ООН? По певучести речи смахивает на француженку. А по виду на колхозную бабу. Слышал, что в Швейцарии такие простецкие бабцы с широкой, деревенской костью. Хорош этим грузиться, мне то какая разница. Пора перекусить, вдруг завара начнется, не до этого будет. Еще раз перетряхнул багаж убитого и его карманы. И как это я не заметил плоскую, стальную фляжку в боковом кармашке рюкзака и увесистую пачку долларов в нагрудном кармане рубашки. Во фляжке какая-то вонючая бурда наподобие рома. В школе, в девятом классе пробовали такую гадость. С губастым нигером на этикетке. Кстати, тот ром так и назывался: «негро». Пилось поначалу довольно приятно. Вот только потом, когда вина добавили, все пообрыгались. Сейчас пить нельзя. Впереди крутая непонятка. Жизнь на кону. Наливаю пленнице пятьдесят грамм в крышечку – стопарик от этой фляжки. Выпила с удовольствием. Налил еще дозу, и снова не отказалась. Наверное боится, вот и хочет заглушить страх водкой. Опаньки, тревога. Какое то непонятное шевеление на тропе. Взял под прицел все свободное пространство. Но стрелять не пришлось. На тропе появился старик – афганец. Идет медленно в мою строну. Машет белой тряпкой. Переговорщик значит. Ну что же, переговорим. Смотрю внимательно. Как бы дедок гранату на подкинул. От нее фиг тут где спрячешься. Но вроде на это не похоже. Держит руки выше плеч. Показывает, что безоружен. Остановился в пяти метрах. Мой ствол нацелен ему в живот. Палец на курке. Говорит по-русски. С акцентом страшным, но довольно понятно. Оказывается им нужна моя пленница. Я ее отпускаю, а они меня пропускают вниз к своим. Если она погибнет, я тоже умру. Как и те солдаты, что внизу.

Отлично. Эта дамочка видно важная птица. Точно наблюдатель из ООН. Но сразу нельзя соглашаться. Ведь я крутой воин. И мне погибнуть на этих камнях раз плюнуть. Будь это правдой, может и легче было бы. Хотя особого страха пока не испытываю. Вооружен то до зубов. Эти бородачи фанатики и я фанатик. Они не должны догадаться, что мое самое заветное желание, поскорее оказаться дома. Опустил ствол, вышел из укрытия. Говорю спокойно, уверенно. Мол приходи через час, подумаю что к чему. И уже знаю чем буду заниматься это время.

Старик ушел. Я налил третью стопку пленнице. Пьет, но очень неохотно. И кажется понимает, что от нее сейчас потребуется. Сажусь рядом, обнимаю. Не сопротивляется, но очень уж напряжена. На глазах слезы. Мне ее уже жалко. Но себя тоже. Вдруг все пойдет не так. И через час я отправлюсь в мир лучший чем этот. Так хоть этим себя напоследок порадовать. Извиняй подруга иностранная. Ты добровольно ввязалась во все это, в отличие от меня. Расстилаю на камнях свою гимнастерку. На нее куртку и свитер пленницы. Она все поняла. Легла на спину. Чуть приподнимает бедра, когда я стаскиваю с ее полных бедер брюки вместе с бельем. Отвернулась. А я не могу оторвать глаз от белого, женского тела. Сдерживаясь из последних сил, закатываю ее рубашку вместе с пятнистой футболкой на горло. Освобождаю небольшие и мягкие груди из черного лифчика. Овладел нежно, почти как любимой. У меня в запасе целый час. Афганцы не полезут стопудово. Нет им резона понапрасну рисковать жизнью этой женщины. Так что я не спешу. Изредка касаясь губами мочки ее уха. Этому меня обучила медсестричка в кабульском госпитале. И засмеялся от удовольствия, когда к финишу мы пришли разом. Когда одевались, женщина смотрела на меня не так сурово. Улыбнулся ей, сказал по-английски:

– Ай лав ю. Ю вумэн вэри гуд. – она в ответ то ли улыбнулась, то ли усмехнулась. Я это так и не понял. Еще час – другой, и станем друзьями, а не какими то любовниками по случаю.

Старик подошел ровно через час. У меня все готово. Показал ему гранату. Мол если что, то все понятно. Он в ответ закивал головой, ни каких проблем. Я наверное выгляжу как чучело. Чужой бронежилет в крови. За спиной трофейный рюкзак. Грудь перекрещивают ремни двух автоматов. Мой у правого бедра. На взводе. Левой рукой удерживаю пленницу за пояс. Я готов ей прикрыться в любой момент. Конечно, не по джентельменски, но что поделаешь. У войны свои законы. И я не собираюсь подыхать в этой чужой стране. Я сюда попал не по своей воле, не в пример этой дамочки. Которая обязана отдавать отчет, что с ней может произойти на войне. И уже произошло. Ее белый напарник убит, а ей пришлось отдаться грязному варвару, чтобы спасти жизнь. Еще раз оглядел площадку. Не забыл ли чего? С сожалением глянул на убитого. Камуфляжка на нем классная. И не заберешь, залита вся кровью. Ловлю себя на мысли, что абсолютно равнодушно отношусь к чужой смерти. То ли уродом конченным стал, то ли профессионалом? Спокойно трахал бабу, когда в трех шагах лежал мертвец. Смотри ты как быстро на войне ко всему привыкаешь. Хорош, сейчас не до сантиментов. Вздохнул глубоко, в душе перекрестился и шагнул за выступ скалы. Спускаемся потихоньку вниз. Вот и первый поворот. На тропинке никого. Крепче прижимаю к себе пленницу левой рукой за пояс, граната в правой. Женщина все время косится на нее. Боится, да и я не в своей тарелке. Сердце молотит как ошалелое. А вот и они, товарищи афганцы. Спустились метров на тридцать ниже тропы и рассредоточились. Не понять сколько их там. Покрутил над головой гранатой. Переложил ее в левую руку, которую сунул женщине в карман. Чтобы она не подумала оттолкнуть меня, отскочить. Оторвись пленница на метр, и меня изрешетят, как сито. А так подстраховался конкретно. И фокус со снайперским выстрелом мне в голову тоже не пройдет, очень уж мы плотно к друг другу прижаты. Спустились на пятьдесят метров. Афганцы выбрались на тропу и двигаются за нами. Прошли еще сто метров. Пора предупредить своих. Чуть отстранился от пленницы. Стреляю три раза в воздух. Это наш сигнал. По нему определяем кто где находится. В ответ тоже три выстрела. И это почти в самом низу. Спускаться еще целый километр. Далеко убежали солдатики. Можно сказать бросили командира.

Встретились через двадцать минут. Афганцы сзади, подтянулись на двадцать метров. Ждут как я поступлю. Я не собираюсь нарушать договор. Улыбаюсь пленнице, показываю рукой, мол иди, свободна. Она с недоверием смотрит на меня, на моих солдат. Начинает пятиться. Не поворачивается к нам спиной. Я смеюсь и демонстративно сдвигаю оба автомата за спину. Мои поступают так же. Женщина не может двигаться спиной вперед. Каменная тропинка для этого не предназначена. Через пять метров уже передвигается боком. А через десять бежит. Еще секунда и афганцы прикрыли ее собой. Кричу суровым воинам гор по-английски:

– Ви гоу хоум. – они молчат. Но и стрельбу не поднимают. И вроде как нас преследовать не собираются. Через час мы в долине, в густой и почти непроходимой «зеленке». Которая теперь для нас спасение. Задание провалено. Теперь наша задача как можно дальше оторваться от противника и вызвать «вертушку».

К ночи нашли место с отличной круговой обороной. Штаб ответил сразу. Утром пообещали забрать.

«МИ – 8 прилетел почти по закату. Все получилось отлично. И афганцы нас не преследовали, и эвакуация прошла благополучно На базе к нам в общем то без претензий. Ну нарвались на противника. Война и есть война. Всего не предусмотришь. Хорошо хоть без потерь вернулись. Я щеголяю в трофейном бронике, с «береттой» на поясе. По нашему, не писанному закону, трофеи того кто их добыл. Но когда подойдет дембель, все оставишь.

Вот оказывается какой фортель судьба выкинула. Удивлен и поражен. Понятно одно: все не так просто и однозначно. И совсем не случайно.

Свой график менять не собираюсь. После занятий как обычно тренировка. И только потом домой. Кате пока ничего не говорю. Вдруг просто встретимся. Час – другой пообщаемся и разбежимся. И товарищи французы отбудут к себе на капиталистическую родину. Это было бы идеально. Но сердце вещает, не быть такому. Случайностей в таком деле не бывает. И что самое неприятное, товарищи из Органов напряглись и встали в охотничью стойку. Я почти уверен, что запросили мою часть и оттуда уже пришел ответ. Что мол старший сержант Боровиков появился с боевого задания с трофейным автоматом, пистолетом и бронежилетом иностранного производства. И приписка обязательно будет. Мол тот бой, в котором сержант взял трофеи, свидетелями не подтвержден. Так что чекистский колпак станет намного плотнее. А если француженка сообщит, что я ее изнасиловал, то мне мало не покажется. И награды с боевыми заслугами не помогут. Хоть и доказательств нет, и время прошло много. Единственное что успокаивает, журналистка уже здесь, а меня компетентные органы не трогают. Я уже знаю в чем дело.