Текст книги "Хвост фюрера. Криминальный роман"

Встреча на лесоповале

Глеб Кузьмин по кличке Таган отбывал свой срок в лесном посёлке Бурелом, и в то время у него были ещё обе ноги. Мало того Глеб имел влияние на многих заключённых, так – как был коронован ворами в законника.

Имея большой авторитет на зоне, он презирал администрацию и сук, которые всячески подпевали администрации и безбожно стучали не только на воров, но и мужиков. Воры всегда держались особняком и случайных людей к себе не подпускали. В конце зимы на делянке Глеб и увидит знакомое лицо, трелевавшее лес на лошади. В рваном бушлате подвязанным на пояснице куском проволоки и уши на кургузой шапке с облезлыми завязками, перетянутыми на подбородке, не могли изменить внешность Дильса. Глеб без труда признал Феликса, в детстве избалованного барчука и после войны городского щёголя.

Глеб сидел в кругу воров около костра:

– Феликс, – окрикнул его Таган.– Ты как сюда попал?

Дильс подошёл к костру и, вглядевшись в лицо Тагана, бросился, в подобострастной позе полусогнувшись, чуть не целуя трясти ему пропахшие костром руки. Такое приветствие Тагана немного смутило:

– Но, но Феликс, – осёк его Таган, – ты ещё целоваться начни. Раньше ты, такой любовью ко мне не проникался. Здесь не принято приветствовать подобным образом даже закадычных друзей. А ты, как я помню, мне и приятелем не был, хоть и приходилось мне сидеть в классе с тобой за одной партой. Ты был барчуком, до той поры, пока не посадили твоего деда и отца. А после войны ты вообще зажрался, на драной козе не подъедешь.

Феликс, не выпрямляясь и держась одной рукой за поясницу, сделал недоумённый вид:

– Глеб, как – же так, мы же с тобой здесь оказались на чужбине далеко от дома. Негоже нам чураться друг от друга. Врагами мы с тобой никогда не были. А если у тебя и остались какие-то детские обиды на меня, то их давно надо забыть. Два года тюремной жизни заставили пересмотреть мой характер и взгляды на жизнь! Правда, вот поясницу я свою подсадил, разогнуться не могу. Из тюрьмы возили на работу на каменный карьер, буты рубать. Это настоящая каторга была. Здесь тоже не сладко, но всё-таки воздух лечебный, – для моих лёгких самый раз.

Феликс, склонился перед костром и, сбросив с себя рукавицы, протянул свои замерзшие кисти рук к потрескивающему дровами огню. Он обвёл взглядом зеков около костра, и как бы оправдываясь не перед Глебом, а перед ними жалобно произнёс:

– Я ведь почему был необщительный, чахотка у меня тогда была, да и на русском языке не особо прилично разговаривал. Постарше стал, осилил русский язык, а в войну управу я нашёл на свою чахотку, благодаря супруге Зое. Понимаешь, выходила она меня козьим молоком с мёдом и с тех пор эта гадская болячка, редко меня беспокоит. Лёгкие почти чистыми стали!

– Чистые лёгкие это ещё не говорит, что у тебя вся душа такая, – сказал скуластый молодой мужчина по кличке, Амба.– Ты скажи лучше нам, какой масти будешь и в каком бараке живёшь? Может, тебе вообще не положено подходить к воровскому костру. Ты знаешь, какая напряжёнка на зоне, – сук и паскуд развелось, как собак нерезаных. Возможно ты тоже из этой стаи? – Больно видуха у тебя стрёмная.

– Нет, нет, – напугавшись грозного вида Амбы, протянул Феликс, – я не при делах. Меня только вчера привезли и ни к кому я не отношусь. Сами поймите, куда я полезу, не зная броду? Вот осмотрюсь, а там видно будет, но хотелось бы быть рядом с Глебом. Всё-таки родственная душа отыскалась в такой глуши. Плохо, что меня бросили в третий барак, – посетовал он, – молва о нём грязная идёт.

– По базару вроде ты толковый мужик, но смотри не испортись в третьем бараке, там одна петушня вместе с Кочубеем и Джамбулом обитает, – сказал всё тот – же Амба, изобразив из пальцев петушиный гребешок.

– Мне до них нет никакого дела, я сам по себе, – сказал Феликс, – всё-таки в тюрьме я прошёл стоящие университеты. Знаю, как себя вести. Сидел немного в одной камере с Часовщиком и Молитвой. Было, от кого жизнь каторжанскую понять.

Таган саркастически улыбнулся и пошурудив в костре палкой выкинул к ногам Феликса две печёные картофелины и луковицу.

– Ешь пока горячее, – сказал он, – и иди, работай, – нам с коммунистами не по пути. Часовщик с Молитвой известные воры в законе и не думаю, что они смогли бы тебя подпустить к своим нарам. У тебя на лбу написано, что ты замухрованый коммунист! Мы тоже не простые воры и не нужно тебе около нас шариться. После поймёшь, почему? И ещё спасибо скажешь мне за это. Не думай, я тебя не отталкиваю от себя? Замечу, что разговаривать ты стал действительно без акцента. То есть время у нас с тобой ещё будет поговорить. А, что тебя посадили, я знал давно из писем Дарьи, и что в подельниках у тебя был самый настоящий предатель и изверг, это тебе не делает чести. Должен понимать, так – как многие мои кореша воевали в штрафных батальонах, да и сам я не из подполья бил фашиста. Кстати, а наших земляков здесь много, может, кого и знаешь по воле, но они не такие, как твой подельник.

– Кто же знал, что он такой ирод? – оправдывался Дильс, – если бы знал, что этот палач казнил наш народ, – своими руками бы удавил.

Феликс, обжигая рот, сжевал вместе с кожурой и шелухой картошку с луком, чем вызвал смех у воров и, поблагодарив Тагана, ушёл работать.

– Таган, а мне, кажется он мужик неплохой, – сказал Пётр, – зря ты его от нас пуганул. Нравится мне его лицо, и речь, в общем – то приятная. По крайней мере, на суку он не похож.

– Не нужен он нам, – скручивая цигарку, сказал Глеб, – живёт он от меня через пять домов. У него отец и дед были репрессированы в лихие годы. Совсем без вины пострадали. Так, он вместо того, чтобы затаить злобу на большевиков и таракана усатого, назвал одного сына в честь Сталина. Чуешь, чем это пахнет Пётр? – спросил он Амбу.

– Оскорблением памяти близких, – изрёк Амба.

– Нет, друг это не оскорбление, а боязнь за жизнь своей семьи, как бы их не постигла участь его предков. У него трое детей, – за них он и нас в любое время вломит. Пускай он лучше подальше держится от нашего стана. Нам не будет до его хари недоверия и к нему никаких сомнений. Жить спокойно, – это тоже своего рода кайф! Более того, я благодарен ему, что в войну его семья помогала моей семье. Да что там говорить братки, – метнул на воров свои глаза Глеб.– Тот мёд, который мы несколько лет хаваем с вами, это он мне присылал с сестрой. И я специально не выразил ему благодарности за это, чтобы не сблизится с ним. Но что меня поразило, он сам, ни словом не обмолвился об этом, а это я вам скажу, многого стоит. Всё-таки вора иметь в отмазке не каждому новичку такое счастье улыбается. Ведь по понятиям я его за добрые деяния должен пригреть и он это понимает, – не первый год сидит. Значит человек он не гнилой, а самостоятельный, рассчитывает на свои силы. Понаблюдаю за ним, как он жить будет, а там посмотрю.

…Чуть позже Феликс поймёт, почему его прогнал от себя Глеб. Тогда по всем лагерям на протяжении 10 лет вспыхивала череда сучьих и мужицких войн. Их зону эта кровавая вспышка тоже не обойдёт. Некоторые воры отказались от своих мастей и создали группу отошедших. Они не признавали старых воровских законов и выдвигали свои законы. Но воры, имевшие железную волю и веру в свои законы в этой жестокой войне, захлестнувшей все тюрьмы и лагеря страны, – победили! Эта война была непростой, а самой натуральной косилкой, и она отдалась большим эхом, закрепив за ворами статус победителей. Была беспощадная поножовщина. Закапывали трупы пачками ежедневно, как с той, так и с другой стороны. Но больше естественно досталось сукам. Их почти поголовно всех перерезали, а кто остался жив, отправили по сучьим зонам, где их зорко оберегала администрация, на чьей вине и оставалась не отмытой кровь сучьих войн. Воровской закон остался незыблемым! В этой войне пострадал и Таган. Ему нарядчик из третьего барака Кочубей, – бывший офицер Советской армии разрубит лопатой ногу. Удар опускался на голову его другу Амбе, но Таган, опёршись двумя руками о нары, предотвратит убийство друга. Позже, Амба оценит достойно своё спасение, когда будет на свободе. А Таган после нанесённого удара потеряет ногу и его одноногого после реабилитации отправят досиживать срок в Соликамск. В то время в лагерях наступит относительное спокойствие. Там он и встретится с известным народным умельцем Цезарем, от которого он путём кропотливой работы и многочисленных травм унаследует частью его рукотворного ремесла.

В тысяча девятьсот шестьдесят первом году Тагана, как и большинство воров в законе переведут на тюремный режим, откуда он и освободится по окончании двадцатилетнего срока. С Дильсом он в заключении больше не пересекался. Тот освободится условно досрочно раньше Глеба, отсидев всего лишь шесть лет.

Будем расширяться

Таган себе сразу после своего освобождения купил в спортивном магазине настоящую дюралевую шестиместную лодку «Кама» с подвесным мотором. В этот радостный и солнечный день он с племянниками испытал и лодку и мотор. О такой лодке он мечтал давно, и вот мечта его сбылась. Его было не узнать в этот день. Он до невероятности был доволен покупкой и радовался как ребёнок. И если бы не его протез, он наверняка отбил бы блатную чечётку у себя прямо на крыльце.

– Зачем она тебе нужна? – спросила сестра Дарья, когда пришла с работы, – лучше бы костюм себе новый справил, да протез настоящий заказал. А то ходишь, как леший по городу. А рыбу и с берега можно половить. Тем более у нас есть лодка, хоть и не такая большая, как твоя, но воду тоже не пропускает.

– Костюм я справлю, обязательно, – заявил Таган, – а вот протез не хочу. Этот я сам себе подгонял, и к нему уже привык. Хотя основную работу Фёдор, – мой хороший друг делал, – поправился Глеб.– С новым протезом вновь учиться ходить придётся. Время много потеряю, а им я дорожу, – итак двадцать лет из жизни выкинул.

Он посмотрел на племянников, куривших около окна и, подойдя к ним, тоже закурил:

– Правильно я сынки говорю? – обратился он к ним за поддержкой.

– Всё правильно дядя Глеб, – сказал Руслан, – лодка вещь нужная. Мы на ней от дяди Егора за один рейс капусты на всю зиму привезём, да и на рыбалку можно теперь на Волгу ездить за стерлядью и сомом. А места мы знаем, где её много водится. Главное на рыбнадзор не налететь со стерлядью. Её улов запрещён. За одного малька штрафуют без разговоров.

– А за сома? – посмотрел Глеб на племянника.

– Всё остальное можно ловить, сколько душе угодно, но конечно только когда рыба не нерестится.

– Ну, вот мы завтра и махнём вечерком по рыбным местам, – подмигнул он братьям, – а сейчас будем обмывать покупку.

Дарья поставила на стол тушёную картошку с зайчатиной и разные соления. За столом у них мирно протекала семейная беседа. Мать склоняла сыновей к женитьбе, но они в ответ только смеялись.

– Успеем ещё мать мы жениться, – говорил Корней, – погулять ещё надо.

– Сколько можно гулять три года прошло, как ты из армии вернулся. Все друзья переженились, детей нянчат, а вы как яловые, совсем нюх потеряли, что к девкам за версту не подходите.

– А зачем нам к ним подходить? – смеялся Руслан, – мы на Москвиче к ним подъезжаем.

– Отъездились уже на машине, – посмотрела мать на Глеба, – хозяин вашей счастливой лотереи вернулся. Теперь ему решать, как быть с машиной.

– Мам мы всё хорошо понимаем, – сказал Корней, – но дядя Глеб с одной ногой, – так, что пускай считает, что у него в доме два личных водителя есть. Отвезём куда надо и в любое время.

– А может он продать её захочет? – не унималась мать.

– Ничего продавать не будем, что приобретено! – сказал внушительно Глеб, – машина в доме нужна, так, что катайтесь ребята!

Оба брата с благодарностью посмотрели на дядьку. Они знали, что именно такой ответ услышат от него. Потому, что помнят слова доброго мужчины, который назвался Петром Рябининым.

Тогда он сказал им: – «Глеб, никогда не поведётся на мелочёвку, а тем более не покусится на счастье родственников».

…Два года назад Пётр Рябинин – Амба, приехал из Новочеркасска и помимо счастливых лотерейных билетов, дал увесистую пачку денег матери и подарил им гитару с серебряными струнами. Это был высший подарок. Такой музыкальный инструмент считали либо цыганской, либо бандитской романтикой и в магазинах гитары редко продавали. Показав Корнею несколько аккордов, он матери скажет тогда:

«Тираж уже состоялся.– Один билет выпал на автомобиль, второй на дачу на побережье Чёрного моря. Так, что никто не спросит с вас отчёта, откуда у вас машина и дача. Поступайте с ними по своему усмотрению. А деньги это для посещения Глеба в тюрьме. Он мне говорил, что трудно вам живётся, вот я и решил заехать в вашу обитель. Я вашему Глебу по гроб жизнью обязан. Он своей ногой пожертвовал, чтобы спасти меня от смерти…»

Тогда мать оставляла Амбу переночевать в доме, но он, осмотрев маленький домик с двумя тесными комнатками, вежливо отказался.

– Вы дачу продайте, – и постройте себе новый дом на эти деньги, – дал он мудрый совет.– Через два года Глеб вернётся, – вам не в кайф будет жить здесь вместе.-

С этими словами он покинул дом.

– А где сейчас этот Пётр Рябинин, который приезжал от тебя? – спросила Дарья.

– Пока не знаю, – задумавшись, сказал Глеб, – но, что он не в тюрьме это точно. Я бы об этом в первую очередь узнал. Он вор авторитетный и известный. Когда таких молодцов цирики прикрывают молва катиться со скоростью звука по всем тюрьмам.

– А он авторитетней тебя? – задал глупый вопрос Руслан.

– Я этот вопрос оставлю без ответа сынок, – ухмыльнулся Глеб, – так, как все воры в авторитете. И вот тебе мой совет на будущее, – не надо тебе интересоваться блатной романтикой, дальше, чем твоя гитара, – на которой вроде ты ничего брянчишь! – Ни к чему это. – Лучше послушай мать, обзаведись семьёй.

Дарья с одобрением посмотрела на брата и подложила ему большой кусок зайчатины.

– Корней лучше меня играет и поёт, – заметил Руслан, – ему бы в консерваторию идти, а он кровати собирает.

– Кровати тоже нужное дело, а ты этого не понимаешь, – вставил Корней.– Постоянно филонишь. Правильно дядя Глеб говорит жениться тебе надо. Может у тебя гражданская совесть проснётся?

– А ему хоть кол на голове чеши, – посмотрела Дарья на Глеба, – и слушать ничего не хочет. Вот забреют сейчас в армию, тогда вспомнит материны пирожки и булочки.

– Не заберут, – уверенно сказал Руслан, – сама же меня отмазала от неё. Военный билет на руках, чего меня будут забирать. А женюсь я скоро на Любаше из магазина «Ткани». Так, что готовьтесь идти сватать меня на днях.

– А следом за ним и я окольцуюсь, – заявил Корней, – я же младший брат мне не положено вперёд Руслана лезть.

– Вот те на, – запричитала толи с радости, толи с горя Дарья, – да разве я управлюсь с двумя свадьбами сразу. Где я денег наберусь на эти свадьбы.

– Об этом не беспокойся, – заверил сестру Глеб, – найдём деньги не только на свадьбу, но и на возведение нового дома.

– Куда уж новей, – удивлённо сказала сестра, – этому дому и года ещё нет.

– Но ведь ребята жениться собираются, значит, будем расширяться. Места во дворе хватит, – загадочно сказал он, – или ты хочешь, чтобы дети жили вдали от тебя в чужом доме с тёщами в примаках?

– Господи помилуй! – перекрестилась Дарья, – куда я на старости лет без сыновей.

– Какая ты старая, – заметил Руслан, – тебе самой впору замуж выходить. Остаться одной хочешь и болячек нахватать, как псих фантиков?

– Типун тебе на язык, – ударила его мать слегка полотенцем для посуды.

Первая встреча на свободе

Улица Южакова была одна из самых длинных в городе. Она тянулась вдоль берега рек Славки и Весёлки, которые считались небольшими притоками Волги. На этой улице не было административных зданий и больших строений, кроме почты, несколько магазинов и старого клуба, который переоборудовали в дом пионеров. В основном там был частный сектор и несколько двухэтажных домов, которые называли «Кубиками», принадлежавших ранее МТС и ремонтным мастерским. Бывший колхоз давно уже переименовали в племенной завод. А МТС и ремонтные мастерские превратили в ЦРМ. Феликс Дильс после освобождения устроится туда работать вначале слесарем – инструментальщиком но, не проработав и года, вскоре перейдёт в кладовщики. Эта работа ему была по душе. Она давала ему помимо оклада удовольствие и левый заработок. Это была его стихия. Он крутился там умело, главное вовремя производить было списание. До призыва в армию шоферами в ЦРМ работали и его сыновья, Зосим и Иосиф. Старший сын Карп работал на металлургическом заводе в кроватном цеху, который находился не на основной территории, а на берегу реки Весёлки. Он в армии не служил из-за плоскостопия, поэтому женился рано, на дочке заведующего складом ЦРМ Иване Горбунове. Иван Горбунов, – шестидесятилетний мужчина, крепкий на вид, тоже был на фронте и жил в соседях с Черноскутовыми. Прирождённый охотник, у которого был самый большой арсенал охотничьих ружей, никогда без трофея с охоты не приходил. Поэтому на подворье у них не было скотины, кроме кроликов и уток. А ещё у него было четыре собаки одна сторожевая и три охотничьих, за которыми больше ухаживал Карп Дильс. С этими собаками Иван смело ходил на кабана и лося. Иногда брал с собой на охоту Карпа, которого обучил умелой стрельбе. Этот добродушный увалень нравился Ивану, – беря его с собой на охоту, Иван знал, что после удачного выстрела мог прямо в лесу раздавить бутылку водки. Козу или дикого подсвинка Карп запросто мог взвалить себе на плечо и нести его без отдыха несколько километров. Иван Карпу всегда раньше в шутку говорил:

«Как подстрелишь кабана, так отдам за тебя младшую дочь…»

Кабана Карпу так и не удалось завалить, но как бы то ни было, зятем Ивана Горбунова он стал. Свою младшую дочь Иван отдал за Карпа без разговора. От этого брака у них родился сын.

Иван был многодетный отец, – у него было шестеро детей и все они жили в Перми, кроме младшей дочери. В отличие от Дильса Иван не отличался меркантильностью, но очень любил закладывать за воротник. Рабочий день у него всегда начинался со стакана самогона. В обед он бежал к пивному ларьку, где выпивал две кружки пива. Зимой он заполнял чайник пивом и предварительно разогрев его на плитке, потягивал пивко на складе в своё удовольствие. Не редко летом в обеденное время он примыкал к местным алкашам и просыпался под вечером в густых зарослях репейника или в чьей-нибудь лодке. Около этого питейного заведения Иван и увидит первым Тагана на второй день после освобождения. Тот вышел в обед из дому и, пройдясь по густой траве, дойдёт до пивного ларька. Иван знал, что Глеб на зоне потерял ногу и также слышал от сестры Дарьи, что со дня на день Глеб должен был освободиться, поэтому сразу узнал его. Он приблизился к Тагану вплотную:

– Глеб никак ты! – растопырил для объятия он руки.

– Я Иван, видишь, здоров и невредим, – обнял он своего соседа, – правда, кеглю потерял на кичмане, – показал Глеб на протез.– Обидно конечно, войну прошёл без царапины, а от суки позорной пострадал.

– Главное жив и здоров, а нога новая отрастёт, – взбодрил его подвыпивший Иван.

– Нога, это не гриб, – отрасти, не сможет, – не понял он юмора соседа.

– Хрен с ней с ногой, давай мы с тобой за встречу хряпнем по мерзавчику? – предложил Иван.

Иван купил бутылку Зубровки, ливерной колбасы и пива. После чего они расположатся около обрыва речки. К ним присоединятся ещё трое молодых мужиков с их улицы, которые Глеба не знали раньше, но слыхивать слышали, что родственник Черноскутовых сидит в тюрьме.

У мужиков было два литра самогона и отварная свиная печёнка, завёрнутая в газету. Иван Горбунов не устоит перед таким изобилием спиртного. Пропуская внутрь, стакан за стаканом он вскоре окажется распластанным на зелёной травке. Глеб взвалит на плечо Ивана и принесёт к его дому, уложив того на поленице дров.

Утром Иван Горбунов расскажет, Феликсу Дильсу, про встречу с Глебом. От чего Феликс только перекосится, но промолчит.

Он вспомнил, когда отправляли на этап Тагана: – тогда Феликс был нарядчиком на зоне и вместе с надзирателями пришёл собирать Глеба в дорогу. В тот день вместо прощального рукопожатия Таган чуть своим на спех сделанным местным санитаром протезом не проткнул ему живот.

«Не приближайся ко мне паскуда, – твоё место на параше», – бросит ему Глеб в лицо.

«Глеб я никогда не был тебе врагом, – скажет ему тогда сдержанно Феликс, – и пусть твоя светлая душа, не ищет во мне отхожего места…»

На свободе они впервые встретятся около того же пивного ларька, который стоял на берегу реки окружённым со всех сторон двухэтажными домами и поэтому этот ларёк назывался у горожан, как и вся прилегающая местность «Кубик».

Феликс был в дорогом костюме и лаковых штиблетах. Зачесанные на бок волосы и тонкий пробор на голове, делали его похожим на артиста. Глеб с протезом и клетчатой зелёной рубашке без восхищения посмотрел на ухоженного Феликса, – эту черту хорошо одеваться Глеб помнил со школьной скамьи, но так – же не забыл их первую встречу на делянке у костра. Сравнив того Дильса с прежним модником, он всё равно в душе тайно немного позавидовал ему, но виду не подал. На этот раз не было того приветствия Феликса, когда он Тагана увидал вместе с именитыми ворами у костра. Он вообще не стал протягивать ему руку, потому, что знал, Глеб ему взаимностью не ответит на его приветствие. Так, как он свою досрочную свободу заслужил, работая нарядчиком, о чём хорошо знал Таган. А значит, для него Дильс был той же сукой, из-за, которой он потерял ногу.

– Давно освободился? – только спросил он.

– Я всю жизнь свободный, – спокойно ответил Таган, – так – как мне не приходилось шлифовать сапоги хозяину и одевать лычку на рукав.

– Брось ты Глеб вспоминать трудные годы? – взмолился Дильс, – у меня трое детей росло. Я должен был освободиться раньше. И жизнь сейчас другая на свободе, никак раньше. Никита Хрущ хоть косяков и нарезал, но обогрел не только весь народ, но и про нашего брата не забыл. Давай не будем коситься друг на друга? Сам понимаешь мне глубоко плевать на мнение других о моём прошлом, так – как никто не знает на нашей улице вкуса тюремной пайки, кроме тебя и меня. Тем более я никогда никого не закладывал на зоне. Сидел нормально. Обид на меня блатные не имели. Мало того, я многим твоим друзьям оказывал существенные услуги. Сам посуди, – были немцы, были и полицейские, но многие из них не были подонками. Они помогали свалить фашистский режим, работая на партизан и подполье. Примерно такое же творилось и на зонах. Будь я ярым козлом, давно бы уже кормил червей. Поэтому мне на глаза не давит моё прошлое, ни перед тобой и тем более ни перед земляками. Понимаешь, – ну не знают они вкуса тюремной пайки! – повторил он.

Таган допил пиво и, отдав, пустую кружку буфетчице сказал:

– Ты прав они не знают вкуса пайки, они не знают и что вся система ГУЛАГА перенята от фашистских концлагерей. – Глеб на секунду задумался и. посмотрев в упор в глаза Дильса, выразительно добавил:

– А я не хочу знать тебя!

Таган без ненависти посмотрел в красивое лицо Феликса и, отвернувшись от него, давая понять, что разговаривать больше с ним не желает, захромал на своём протезе, который, врезаясь в рыхлый песок, заставлял его хромать ещё больше.