Электронная библиотека » Владимир Осипов » » онлайн чтение - страница 12


  • Текст добавлен: 29 ноября 2017, 15:20


Автор книги: Владимир Осипов


Жанр: Документальная литература, Публицистика


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 12 (всего у книги 49 страниц)

Шрифт:
- 100% +

(Примечание. Деньги, которые в это время стали высылать в лагерь политзаключенным из фонда Солженицына, ни на что не разрешалось тратить, кроме подписки на журналы. Поэтому выписывал я в этот период много. До сих пор вспоминаю то удовольствие, когда, утомленный работой, возвращаешься в барак и видишь на койке свежий номер «Вопросов истории» или «Военно-исторический журнал».)

24 октября 1979 г. (пос. Барашево, зона 3–5). В пятницу 19 октября я переехал (т. е. меня этапировали) на новое место, в ИТУ 3–5 при поселке Барашево, Теньгушевского района… я был здесь в 1976 году, с 20 августа по 28 января (77-го). Больница теперь рядом, по соседству.

17 декабря. С 8 по 11 декабря у меня было личное свидание с Валей. Впервые за пять лет я получил трое суток. Первое свидание длилось сутки (август 1976 г.), второе – двое суток (февраль 1978 г.) и вот третье – трое. Такая получилась арифметика.

15 апреля 1980 г. (пос. Барашево, 3–5). (В письме вскользь упоминается поездка во Владимир. Туда меня возили для душеспасительной беседы на предмет раскаяния – а вдруг напишу покаянный текст? Не написал – отправили обратно в зону). Жизнь проходит, проходит неуклонно и безвозвратно. Пусть проходит!

19 июня. Норму я сейчас выполняю. Научился шить рукавицы сравнительно ловко и быстро. (От первой жены получил письмо из Парижа и фотографию.)

13 июля. Ты пишешь, что видела и слышала по телевидению иерея Дудко. Да, я тоже читал его покаяние в газете «Известия» от 21 июня. Кажется, его выпустили и до суда он будет жить с семьей… Что ж, я комментировать не буду. 2 июля у меня с Валей было общее двухчасовое свидание.

21 января 1981 г. 14 июля я был лишен очередного, т. е. личного, свидания. (В основном все отказы в свидании мотивируются непосещением политзанятий.)

18 февраля. Жизнь проходит. Биологически дело, вероятно, пошло на спуск. Вершину так и не заметил. В остальных отношениях – что даст Господь. Занимаюсь, как всегда, систематически, изо дня в день. Для нынешнего времени (последняя треть XX века) характерен кризис информации: поток информации превышает наши способности ее восприятия.

22 марта. Шью рукавицы, норму успешно выполняю, в ларьке отовариваюсь (повидло, килька, конфеты «подушечки», растительное масло).

22 июня. 3 июня вообще перевели на больницу. И вот я здесь почти 20 дней. Уколы и таблетки. Прохожу лечебный и одновременно профилактический курс в связи с моим плевритом. 12 июня получил письмо от Кати (дочери).

18 октября. Сентябрь проработал вновь маляром. Белил и красил. А с 1 октября снова на прежней работе.

24 января 1982 г. Ты пишешь, что сердце твое «очень чувствует беду». Ничего подобного со мной не происходит… особых метаморфоз с августа 1980 г. нет. (Примечание. Глухое упоминание об августе 1980 г. означает напряженный конфликт с администрацией, когда нам умышленно подкинули буйного провокатора и мы требовали убрать его из зоны. Сначала писали негодующие заявления, потом объявили забастовку. Наконец, я в знак протеста объявил голодовку и голодал 18 суток, ровно столько, сколько длился переход Суворова через Альпы. Когда я вернулся в зону из изолятора, один эстонец сказал, что через меня «можно смотреть», так я сжался).

17 – 18 февраля. 9 февраля с большим удовольствием посмотрел по телевизору документальный фильм «Художник Илья Глазунов» о замечательном русском художнике нашего времени… Получила ли Валя январский перевод на 30 рублей? (Я продолжал из заработанных денег посылать семье переводы.) Сейчас штудирую историю социологии (Дюркгейм, Зиммель, Вебер и т. д.). Значит, у Серафимы Михайловны новые хлопоты. (Подразумевается арест А.М. Иванова.) Вот только я не понял, при чем тут Семанов. Ведь я его лично не знаю, только понаслышке, он автор некоторых вещей по истории, в т. ч. биографий. (В зону ко мне приезжал следователь из Москвы и несколько часов настойчиво добивался у меня показаний о Сергее Николаевиче Семанове, видном «молодогвардейце». Следователь уехал ни с чем, угрожая мне статьей УК за «ложные показания», т. е. за отказ от показаний против Семанова.)

4 июля 1982 г. (г. Саранск, а/я № 3). (Нас, четырех политзэков отвезли в Саранск на «профилактическую беседу».) Я вот прочел недавно «Крейцерову сонату» Л.Н.Толстого. Толстой вообще считает, что почти все браки, так сказать, «неудачные», что счастливых браков чуть ли не 1 %. Чужая душа потемки и поди узнай, что в той душе раскроется. (Мама сетовала по поводу моей первой неудачи в личной жизни.)

* * *

Из саранской поездки запомнился спор харьковского историка Евгения Анцупова с Мазуром по поводу будущего. Анцупов придерживался теории цикличности в истории, строгой повторяемости всех важных событий через энное число столетий. Он считал, что в интервале 1981–1987 гг. неизбежна третья мировая война. Советские войска дойдут до Рейна, потом начнется изнурительная позиционная война, похожая на Первую мировую. Израиль, кстати, погибнет. На юге Франции высадятся воинственные арабы (типа ливийского Каддафи). Мазур резко возражал: «Ничего этого не будет!» Они поспорили на бутылку коньяка (чтобы был какой-то зримый символ и зримый проигрыш). Я торжественно разнял спорщиков. Анцупов умер в эмиграции, в Германии, кажется, в 1996 году. След Мазура я потерял. Анцупов был совершенно чистый, благородный, стопроцентно порядочный человек. Бывают такие люди. Но вот верил в «цикличность»…

29 октября нас с Анцуповым дернули на этап с вещами. Но отвезли недалеко, всего лишь на Потьму, в пересыльную тюрьму. 30 октября мы провели там однодневную голодовку (хотя сидели в разных камерах): день 30 октября к тому времени был признан всеми днем политзаключенных. А на следующий день, 31 октября, нас вернули обратно, в Барашево. В итоге чекисты добились, что на зоне 3–5 масштаб политической однодневной голодовки уже был не тот…

Вскоре меня этапировали по-настоящему. Сначала в Москву, через пересылку на Красной Пресне, затем – в Калугу, в местную тюрьму, откуда меня и освободили по концу срока 27 ноября 1982 года. Восьмилетка закончилась.

Напоследок, дня за три до освобождения, меня вызвали два функционера: сотрудник Калужского КГБ и прокурор. Они предъявили мне ксерокопию парижской газеты «Русская мысль», где были напечатаны мои довольно резкие отзывы о пенитенциарной системе в СССР. «Это Вы писали или они сами сочинили за Вас?» – «Я писал». – «Подумайте. Не спешите. Ибо иначе мы предъявим Вам обвинение по вновь открытому уголовному делу об антисоветской пропаганде и в день освобождения арестуем вновь, по новому делу». Я хорошо помню свое состояние: я был готов к новому, третьему сроку. Пусть будет так. Это судьба. А мой долг оставаться прежним. Таким, как я есть. Я решительно сказал своим собеседникам, что готов принять новый срок и раскаиваться за свои публикации в «Русской мысли» не намерен.

Утром 27 ноября 1982 г. меня все-таки освободили. Посадили в воронок и доставили в Тарусу, где жила моя семья. Там, в помещении УВД сначала оформили ГЛАСНЫЙ АДМИНИСТРАТИВНЫЙ НАДЗОР (без права передвижения и если не под домашним арестом, то под «местным», тарусским арестом) и только после этого выпустили на свободу. С рюкзаком и чемоданом, полным книг и конспектов, я зашагал по улицам Тарусы.

Таруса

Когда я освободился в первый раз в 1968 году, мне пришлось жить под чужой крышей, снимая угол на «101-м километре». При моем вторичном освобождении в 1982 году многое изменилось. Теперь существовал общественный фонд А. И.Солженицына, фонд помощи политзаключенным и их семьям. Я благодарен Александру Исаевичу за то, что он еще до моего освобождения выделил моей жене Валентине 8 тысяч рублей (в брежневские времена это была приличная сумма) на приобретение дома. И дом был куплен в городке Таруса, Калужской области. Это был тоже «101-й километр», но в наилучшем варианте. Еще до революции Тарусу полюбили писатели, художники, вообще творческие натуры. Здесь жила и писала Марина Цветаева:

 
Ясное утро не жарко,
Лугом бежишь налегке.
Медленно тянется барка
Вниз по Оке.
 
 
…Синяя даль между сосен,
Говор и гул на гумне…
И улыбается осень
Нашей весне…
 

Городок расположен над Окой, при впадении в нее речки Таруса. Как я заметил, летом здесь практически нет комаров – это тоже влечет сюда многих отдыхающих. Тарусу полюбили и бывшие политзэки.

Так что в субботу 27 ноября 1982 г. я возвращался впервые в собственный дом. «А, это ты?» – поприветствовала меня Валентина Ефимовна движением руки и предложила войти. Я вошел. В доме, кроме моего семилетнего сына Алексея и приемной дочери Ольги (впоследствии отрекшейся от меня) поселились еще и родители Валентины: Ефим Федорович и Екатерина Федоровна (случайно совпали отчества). Валин отец был агроном (в молодости воевал у Буденного, потом вернулся в родное село и долго скрывал, что служил у красных: большевиков односельчане не любили), работал последние годы в совхозе «Комсомолец» Георгиевского района Ставропольского края. Выйдя на пенсию, он жил с женой-домохозяйкой в добротном ведомственном доме, но Валентина уговорила их оставить тот дом и роскошный сад и перебраться на север, в Калужскую область. Они нехотя переехали. С одной стороны, родители как бы морально прикрывали ее от разного рода посягательств КГБ. При любом несанкционированном вторжении это все же дополнительные свидетели. С другой стороны, местные чекисты всячески препятствовали ей (разумеется, не прямо, а через соответствующие структуры) купить дом и тем самым укорениться в Тарусе. И тогда она оформила покупку дома на мать с тем условием, что, как только я освобожусь, дом будет переписан на меня. В первые год-полтора у нас в доме были самые дружественные отношения, и я стеснялся заговорить о переоформлении собственности на себя. Потом все изменилось. Дом в итоге я потерял.

Моя жизнь в Тарусе началась с гласного административного надзора. Этот надзор был объявлен мне за «плохое поведение в местах лишения свободы». Не слушался чекистов, протестовал, бастовал, объявлял политические голодовки. Надзор объявляется на 6 месяцев, а потом его продлевают. В дальнейшем мне продлевали его в течение трех лет, до горбачевской перестройки. Надзор означает, что в мой дом в любое время суток имеет право явиться милиция «для проверки». Я обязан находиться дома с 8 часов вечера до 6 часов утра. Если летом, купаясь в Оке, забуду о времени, то потом мчусь, как угорелый, чтобы успеть к восьми часам быть на месте. Мне запрещено покидать Тарусу, этот довольно маленький городок величиной со льдину, где обитает полярная станция в Ледовитом океане. Вот передо мной лес, он близко, до него метров триста, но стоит мне туда сходить по грибы, как я уже стану нарушителем. Теоретически выехать из Тарусы можно, но лишь с особого разрешения УВД (точнее, КГБ, ибо начальник милиции сразу запрашивает тарусского чекиста). За все 3 года гласного административного надзора я только 2 раза получил разрешение съездить в Москву и повидаться с матерью и братом. При этом я обязан еще и отметиться в столице, в отделении милиции, вот, мол, я прибыл, я здесь, а не в другой точке СССР. При втором посещении Белокаменной в окно маминой квартиры был брошен хороший камень. Правда, тут же и позвонили: «Никто не пострадал?» Сердобольные метальщики.

Работа. Работу мне придумала власть. Меня направили на завод художественных промыслов, в отдел снабжения и сбыта, где я числился экономистом (вел учет сбыта продукции завода). Впоследствии часто был в роли экспедитора, сопровождая грузы. Был и грузчиком при необходимости. Мне было 44 года, физически я еще чувствовал себя довольно шустрым. Зарплата была 120 рублей. Где-то через год я решил уволиться из-за малой зарплаты, мне повысили ее до 140, и я остался. Если заводская администрация направляла меня в Калугу отвозить керамику, я всякий раз брал разрешение на поездку в милиции. В августе 1983 года случилось первое нарушение. В деревне Сутормино, почти вплотную примыкавшей к Тарусе, отдыхала с семьей моя знакомая по «площади Маяковского» Люся Рыжкова. На какие-то полчаса я заглянул к ней попить чая. Мгновенно сработала разведка. Едва я ушел и вернулся на «законную» территорию, как в Сутормино примчалась милиция. Люся, конечно, не в сознанке. Но в деревне нашлись свидетели (двоих достаточно), давшие письменные показания о моем кратком появлении ВНЕ «городской черты» Тарусы. Состоялся суд. Судья Т.Борисова оштрафовала меня за «нарушение административного надзора». В начале октября того же 1983 года я выехал, как энтузиаст, на уборку картофеля от завода в один из совхозов Тарусского района. А вот подать заблаговременно заявление в Тарусское УВД о моем участии в труде на благо социализма я забыл или не догадался. Едет заводской коллектив, благородная общественная инициатива, при чем тут надзор? Ан нет, выследили меня ищейки. Я вернулся домой чуть-чуть после восьми, и надзиравший за мной страж порядка меня в доме в 20.00 не обнаружил. Я написал объяснение: мол, забыл предупредить, виноват, исправлюсь, но мое раскаяние их не волновало. Снова был суд, и та же судья вторично наказала меня за нарушение адмнадзора. При третьем нарушении мне уже светил срок: 1 год заключения в уголовной зоне. Мой солагерник Юрий Храмцов, поселившийся в Тарусе после освобождения, тоже был под надзором (я в то время еще коптел в Мордовии) и почему-то придумал такую форму протеста: после 8 часов вечера он аккуратно сидел дома, но на стук милиции не откликался, молчал, дверь не открывал. Они трижды зафиксировали нарушение надзора и влепили ему тот самый 1 год лишения свободы, теперь уже не в политической, а в уголовной зоне.

Едва я вернулся из Дубравлага, как меня стали навещать многочисленные гости из Москвы (иногда и из более отдаленных мест), друзья и знакомые. Тут же являлась милиция и проверяла паспорта моих визитеров, переписывали их персональные данные в тетрадь. Одного серпуховчанина не успели обнаружить, так отловили его на автовокзале: «Ваши документы!»

В ноябре 1985 года гласный административный надзор наконец закончился. Но зато с января 1986 г. было объявлено новое постановление Совета Министров СССР за подписью Н. И.Рыжкова о запрещении без соответствующего разрешения МВД посещать Москву и ближайшие районы Московской области лицам, отбывшим наказание по… (далее следовал длинный список статей Уголовного кодекса, включая, само собой, и «мою» 70-ю статью). Например, я мог еще приехать в город Чехов и Чеховский район, но далее – въезд был строго воспрещен. Постановление действовало весь 1986 год, а в следующем, 1987-м, многие бывшие политзэки стали его безнаказанно нарушать. И я тоже в 1987 г. (уже цвели гласность и перестройка) начал в столицу наведываться. Но самое главное: после отмены надзора я смог со своими людьми из отдела снабжения, в т. ч. с начальником своим А. Кузьминым, ездить в Серпухов и разгружать там вагоны с глиной для нашего завода. А это был дополнительный заработок. Дети росли, требовалось инвестирование.

Как и в зоне, я все свободное время читал. Проштудировал классиков славянофильства, том за томом. Удалось через районную библиотеку получать эти книги из Ленинской. Вторично был посажен Л. И. Бородин, фактически за свои художественные произведения, опубликованные за рубежом. Нигде не печатали С.Н.Семанова. Когда его прорабатывали на собрании за «связь» с «Вече», один партийный иудей уколол историка: «Ну, Вы же видели, что это злобный антисоветский журнал. Почему Вы не сообщили об этом журнале в КГБ?» Как отвечать на такой вопрос? Сергей Николаевич нашелся: он молча развел руки в стороны, мол, не сообщил, что теперь делать… Мой автор «Вече» Г.М. Шиманов начал издавать совершенно лояльный патриотический журнал «Многая лета». На каком-то номере его вызвали в КГБ и сказали: «Мы учитываем Вашу лояльность к Советской власти. Но Ваша оценка масонства не совпадает с нашей. Поэтому советуем ПРЕКРАТИТЬ издание журнала». Журнал был прекращен. Андропов был зорким часовым не столько советского режима, сколько своего племени. Нелишне напомнить, что в обвинительном заключении по моему делу мне инкриминировалась «антисоветская пропаганда» и «пропаганда реакционных славянофильских взглядов». Т. е. я сидел не только за антисоветизм (высосанный из пальца), но и за славянофильство. А теперь Шиманову, стоявшему на четко просоветских позициях, запретили утверждать иной патриотизм. Только марксизм-ленинизм в трактовке тайного сиониста Андропова, а шаг в сторону – считается побег. Стреляем без предупреждения.

В первые годы тарусского затворничества я отправлял в разные журналы литературные материалы политически нейтрального характера. Вызвал меня тарусский чекист и сказал в лоб: «Конечно, мы Вам не можем запретить посылать свои статьи в официальные издания. Но хотим предупредить, что Вы зря стараетесь. Вас никто печатать не будет!»

В Тарусе появился бывший политзаключенный Владимир Балахонов. Он тоже был под надзором и поселился в гостинице. В прошлом работал в представительстве СССР при Международной метеорологической организации в Швейцарии. По политическим мотивам попросил убежище, остался в этой стране. Потом, тоскуя по семье и особенно по дочери (жена не согласилась остаться там и уехала в Москву), вернулся и получил срок за «измену Родине». В лагере постоянно бунтовал. Попал в крытую тюрьму. Там при посещении камеры надзор-составом никогда не вставал (что считалось серьезным нарушением), и за это его довольно часто водворяли в карцер. Балахонов отсидел, кажется, лет 10 по 64-й статье. В Тарусе мы с ним часто общались, хотя, к сожалению, он так и остался демократом. К нему приезжала дочь. Владимир довольно резко конфликтовал с местным КГБ и с МВД. Милиция буквально охотилась за ним в поисках нарушения административного надзора. Заявляли, что для него лично «домом» является номер в гостинице и если его обнаруживали после 8 часов вечера вне номера, это считалось нарушением. Составлялся рапорт. В конце концов срок за нарушение адмнадзора ему оформили. Попутно при его аресте в конце мая 1985 года у меня по «делу Балахонова» провели обыск, довольно тщательный, который закончился почти в 12 часов ночи. Криминала не нашли, хотя, как я понял, им этого страстно хотелось. Балахонову дали новый срок, он отбыл его в Якутии, и позже, освободившись, женился на москвичке и выехал по официальному разрешению в Швейцарию. Там он внезапно заболел, паралич, потеря сознания, потеря речи, как живой труп, он еще просуществовал год или два с помощью каких-то медицинских приспособлений. Словом, не жизнь, а сплошная трагедия.

Явился Горбачев. С ним явились надежды на лучшее. Тогда никто не предполагал, что этот человек подготовит развал 1000-летней державы, полностью капитулирует перед мировой закулисой, США и НАТО и создаст условия для передачи всего народного хозяйства, всех заводов и фабрик, не говоря о колхозах и совхозах, в руки воров и проходимцев. Потом Ельцин развил и продолжил начатое Горбачевым. Но непосредственно в 1985–1988 годах в стране была какая-то эйфория, почти всеобщее преклонение перед неутомимым говоруном. Новый генсек говорил, говорил, говорил. Обещал златые горы и социализм с человеческим лицом. Это когда начнут отстреливать по 40 тысяч человек в год. Грешен и я. Я тоже на какое-то время поверил хамелеону. Меня тронули два момента: свобода Церкви и ограничение алкогольного геноцида. Впрочем, борьба с алкоголизмом тихо и бездарно закончилась через полтора года, и в стране началось еще более повальное пьянство. А свобода для Русской Православной Церкви сопровождалась параллельной свободой экзотических сект и оккупацией Ватиканом западных областей Украины. Попутно отмечу, что провозглашение нашим Священноначалием автономии Украинской и Белорусской Церквей в угоду Горбачеву содействовало, увы, последующему расчленению страны. Дескать, если уж части Церкви должны быть автономны и независимы по этническому (точнее, филологическому) признаку, то уж и республики тогда могут обособляться… И двум великим писателям тоже не следовало прогнозировать вычленение РСФСР (или славянских республик) из СССР, т. е. фактически из России, из Российской империи, которая никуда не сгинула после февраля – октября 1917-го. Нельзя никому давать повод. Отдашь палец – откусят руку. Мы так легко отказываемся от своего жизненного пространства, политого кровью прадедов. Если уж какие-нибудь киргизы, допустим, поголовно взбунтуются и захотят отделиться под колпак Китая, тогда другое дело, можно уступить. Но зачем первыми выталкивать их с нашего поля? Аргумент – мы доноры, мы их кормим. Ну, а русское население, живущее там, бросим на произвол судьбы? И ведь бросили. Вообще должен быть закон, сакральный закон Третьего Рима: православное пространство не должно сокращаться.

Однажды, выступая где-то в Краснодарском крае, Горбачев процитировал слова Достоевского о всемирной отзывчивости русского народа. Я загорелся было и вдруг узнаю, что в сборнике речей генсека это место уже было выброшено: А.Н.Яковлев или еще какой русофоб подверг цензуре своего шефа.

Гласность, естественно, стала для многих манной небесной. Осенью 1987 года я возобновил издание русского патриотического журнала. Ставил на обложке теперь уже тарусский адрес. Памятуя первые два номера «Земли» (№ 1 был выпущен мной и В.С.Родионовым 1 августа 1974 г. и № 2 издан Родионовым после моего ареста, кажется, в январе 1975 г.), я издал ТРЕТИЙ номер. Духовником издания на этот раз стал священник отец Лев Лебедев, к которому я специально ездил в Курск. Позже он перешел в юрисдикцию Зарубежной Церкви. В третьем номере были опубликованы: выступление писателя В.Г.Распутина на 7-м съезде ВООПИК в защиту «Памяти», беседа И.Р.Шафаревича, очерк Вл. Крупина о похоронах Ф.Абрамова, доклад протоиерея Льва Лебедева о месте и времени Крещения Святого князя Владимира, мой материал «По поводу пересмотра законодательства о культах». В этот период половодьем разлился самиздат. Из наиболее заметных изданий упомяну правозащитные газеты «Экспресс-хроника» А.П.Подрабинека и «Гласность» С. Григорьянца, толстый журнал «Выбор» В. В.Аксючица и Г.Анигценко, «Бюллетень христианской общественности» А. И. Огородникова. Даже созывались конференции редакторов самиздатских изданий. Издаваемый мною журнал «Земля» походил на «Вече». Тот же объем, толстая обложка, те же по содержанию материалы. Я рассылал их по почте своим знакомым или распространял в Москве. Издавался он с октября 1987 г. по январь 1991 г., когда вышел № 14, т. е. в период перестройки за три года я отпечатал 12 номеров. Кто-то выписывал, просил выслать, но прежнего эффекта у «Земли» уже не было. Всему свое время. Кругом можно было свободно печататься в других самиздатских выпусках, скажем, у того же Аксючица, который рядом публиковал и о. Александра Меня, и черносотенца Осипова. Да и в официальных изданиях могло публиковаться то, что, по мнению, скажем, Владимирского КГБ, считалось антисоветчиной. Труд по печатанию на машинке, переплету, брошюрованию, пересылке морально не окупался. Я выдохся в своей Тарусе и издание «Земли» прекратил. Однажды получил повестку из прокуратуры. Пришел. Мне выдали два экземпляра «Земли»: «Возьмите свои журналы, они были найдены при обыске у активистов «Демократического союза» и к делу не относятся». Так изменилось время.

В газете «Неделя» (приложение к «Известиям») № 1 за январь 1988 г. была опубликована моя небольшая заметка «Пора вернуть городу исконное имя!». Я призывал к восстановлению исконных наименований городов и улиц, в частности, предлагал вернуть Ворошиловграду, вторично названному в честь красного наркома, прежнее имя – Луганск. При этом ссылался на материалы XXII съезда КПСС, подвергшего маршала резкой критике. В ответ тарусская районная газета «Октябрь» (№ 20) от 13 февраля 1988 года (редактор С.Е.Бахарева) вылила на меня ушат помоев. Под рубрикой «Гласность – не для очернительства» сообщалось: «На публикацию жителя Тарусы В. Осипова в «Неделе» в нашу газету прислали свои отклики некоторые тарусяне. Сегодня газета публикует их». Далее следовали три заметки. Первая – «Пути жизни трудны». Член Союза журналистов СССР А.Гущин писал: «Гласность, провозглашенная партией на современном этапе нашего развития, является важнейшим рычагом движения страны по пути коммунистического строительства (сам Горбачев, как известно, своей целью ставил ликвидацию коммунистической системы вообще. – В. О.). Но это не значит, что можно клеветать и плеваться по поводу семидесятилетней истории нашей страны». Далее автор воспевает Ворошилова и клеймит меня, не имеющего права судить о таком великом полководце, ибо я «из своих неполных 50 лет 15 лет провел в заключении за антигосударственную деятельность». Лицемерие Гущина проявилось и в том, что он вовсе не упоминает мои доводы: материалы XXII съезда КПСС, которые для него, коммуниста «почти с сорокалетним стажем», должны бы быть авторитетными. Смелости опровергнуть оценку Ворошилова партийным съездом у Гущина не хватило. Зато хватило смелости для следующего утверждения: «Видимо, давно назрел вопрос о ЗАПРЕТЕ ПРОЖИВАНИЯ В ТАРУСЕ таким лицам, как В. Осипов и ему подобные». В следующей заметке «Воспользовался гласностью» гражданин В.Саменков протестует против моей статьи в «Неделе», где я, по его словам, клевещу на героя гражданской войны К.Е. Ворошилова. И ни слова о том, что «клевещет» XXII съезд КПСС, материалы которого я привожу, а отнюдь не я. Саменков утверждает: Осипов «решил нанести вред перестройке» и «это в то время, когда советский народ занят большими делами по перестройке всего народного хозяйства, уверенно ВЫХОДИТ НА ПРЯМУЮ ДОРОГУ». Итак, до сих пор у советского народа была кривая, неполноценная дорога, и только теперь, при Горбачеве и Яковлеве, он выходит на «прямую», подлинную дорогу. Уж не сторонник ли он тайного антикоммуниста Яковлева, Гайдара и их сообщников по перестройке и ускорению? В третьей заметке «Не могу молчать» товарищ М.Смирнов тоже уверяет, что я обвиняю бедного Ворошилова «во всех смертных грехах». И этот лицедей умалчивает о том, что в «грехах» Климента Ефремовича обвиняю не я, а форум его любимой партии. Смирнову, как он пишет, стало известно, что «этот человек» «не один год отсидел за антисоветчину, клеветал на нашу Родину (это когда в журнале «Вече» я отстаивал Курильские острова от японских претензий! – В. О.) и продолжает заниматься этим ремеслом теперь уже по-другому». И далее: «Разве можно молчать об этом, товарищи? И этот человек выдает себя за тарусянина. Не находится больше слов, чтобы выразить свой гнев».

В связи с полемикой о красном наркоме приведу цитату из только что вышедшей книги ученого-патриота О.А.Платонова «Бич Божий: эпоха Сталина»: «Так, например, жена маршала К.Е. Ворошилова Голда Горбман – фанатичная еврейская большевичка – в дни создания Израиля изумила своих родственников фразой: «Вот теперь и у нас есть родина». Нашла, наконец, свою родину жена и соратница Климента Ефремовича далеко за пределами Советской Родины.

Хотелось бы спросить разгневанных ветеранов: а где вы были в декабре 1991 года? Почему позорно молчали, когда государственные преступники от КПСС разрушили СССР, совершили акт величайшего геополитического злодеяния? Я лично не молчал, протестовал, в т. ч. на страницах «Литературной России» и других патриотических изданий (например, в статье «Безумие» против отсечения Украины). Вместе со своими единомышленниками я выступал против антинациональной политики Ельцина, был членом политсовета Фронта Национального Спасения. А где же были вы все, товарищи Гущин, Саменков, Смирнов и редактор Бахарева? Побросали свои партийные билеты и утерлись? Клеймить меня, бывшего политзэка, брошенного к подошве социальной пирамиды, у вас смелости хватило, а вот заклеймить предательство Горбачева, Ельцина, Яковлева и их сообщников – оказалась кишка тонка? За Ворошиловград зацепились, а Украину не за понюх табака отдали при гробовом молчании. Стыдитесь. А местный оперуполномоченный госбезопасности, организовавший, по-видимому, всю эту травлю в газете «Октябрь», упрекнул хоть единым словом своего шефа, начальника Пятого (идеологического) Управления КГБ Бобкова Филиппа Денисовича за переход по ту сторону баррикад, во вражеский стан, в стан капитала, к олигарху Гусинскому?

Бахаревой показалось мало этих филиппик, и «от редакции» она добавила: «Как нам сообщили в Тарусском РОВД, В. Осипов действительно был осужден за антисоветскую деятельность, отбыв в общей сложности 15 лет в местах заключения. По прибытии в 1982 году Осипова в Тарусу отдел милиции осуществлял за ним административный надзор. В настоящее время работает на экспериментальном заводе. В отделе стало известно, что в семье В. Осипова вот уже который месяц происходит конфликт. Его урегулированием занималась комиссия от исполкома горсовета. Однако страсти в семье не утихают. На днях оттуда в отдел вновь поступила жалоба на притеснение престарелых родственников. Рядясь в тогу «защитника справедливости», В. Осипов пытается навести «порядок» в государственных делах, перекладывая решение семейных вопросов на «плечи» общественности».

Действительно, к этому времени относится ссора Валентины Ефимовны со своими родителями, в ходе которой ее мать Екатерина Федоровна написала письмо в милицию, что не желает жить в одном доме с антисоветчиками и требует выселить их из дома (фактически подаренного мне А. И.Солженицыным) и из Тарусы вообще. Недаром и журналист Гущин в унисон с этим заявлением потребовал запрета таким лицам, как Осипов, проживания в Тарусе. Почему-то он не указал, куда меня следует выселить: на Сахалин или на Новую Землю? В моей тогдашней статье для самиздата («Гвоздь перестройки») я с горечью писал: «В каждом из нас сидит Ежов». Во всяком случае мои оппоненты уж точно дети и пасынки Ежова. Сами же утверждают, что только теперь, с началом горбачевской перестройки, советский народ «выходит на прямую дорогу». Куда она привела, известно. К криминально-космополитическому режиму, который этих вчерашних защитников социализма, видимо, устраивает.

Через 2 года, в 1990 году, местный тарусский вельможа, директор Института космических исследований, лауреат Ленинской премии, орденов Ленина, Октябрьской Революции и прочая, прочая Сагдеев Роальд Зиннурович покинул Тарусу и Советский Союз и переехал на постоянное жительство в США, женившись на внучке 34-го президента Америки Д.Эйзенхауэра. Ни Гущин, ни Саменков, ни Смирнов, ни редактор Бахарева это бегство важного тарусского босса в цитадель империализма никак НЕ комментировали. Да им бы и не позволили это сделать отцы перестройки – все как один агенты влияния международного масонства.


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 | Следующая
  • 4.8 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации