Текст книги "Корень нации. Записки русофила"

«Монархическое начало, – писал он, – росло одновременно с русским народом. Оно собирало землю, оно собирало власть, которая в первобытном состоянии бывает разлита повсюду, где только есть разница между слабым и сильным, большим и меньшим. В отобрании власти у всякого над всяким, в истреблении многовластия состоял весь труд и вся борьба русской истории… все покорилось одному верховному началу, и в русском народе не должно было оставаться никакой власти, от монарха не зависящей. В его единовластии русский народ видит завет всей своей жизни, в нем полагает все свои чаяния» (М.Н. Катков. Имперское слово. М., 2002. С. 44).

У нас, считает Катков, всяким нововведениям упирался народ и общественные силы, «сила движения исходила от государственной власти». Государство было постоянно силой движущей, перестанавливающей обычай. «В понятиях и чувстве народа Верховная власть есть начало священное». Никакой администратор, никакое должностное лицо не имеет права присваивать себе даже крупицу Верховной власти. «В России есть только одна воля, которая имеет право сказать: «Я закон». Перед нею 70 миллионов преклоняются, как один человек. Она есть источник всякого права, всякой власти и всякого движения в государственной жизни. Она есть народная святыня… Народ верит, что сердце Царево в руке Божией» (Катков, с. 200). По мнению Каткова, «Россия сильна именно тем, что народ ее не отделяет себя от своего Государя» (там же, с. 203). Противоположность между нами и Западом, по мнению мыслителя, в том состоит, что там все основано на договорных отношениях, а у нас на вере. В понятиях и чувстве народа Верховная власть есть начало священное. Губернатор, министр и любой другой представитель администрации не может быть представителем Верховной власти. Служба Государю не может считаться исключительной принадлежностью бюрократии. Все подданные, от мала до велика, могут и должны видеть в себе слуг государевых (с. 200–201).

В 1863 г. Катков писал: «Все разнородное в общем составе России, все, что, может быть, исключает друг друга и враждует друг с другом, сливается в одно целое, как только заговорит чувство государственного единства. Благодаря этому чувству Русская земля есть живая сила повсюду, где имеет силу Царь Русской земли» (указ, соч., с. 111).

Огромное значение Михаил Никифорович придавал местному самоуправлению, являющемуся опорой Самодержавия и одновременно залогом подлинного осуществления политических и личных свобод. Вместе с тем он обнаружил, что земская реформа 1864 г. не привела к реальному самоуправлению. Как отмечают исследователи Федор Селезнев и Михаил Смолин, в катковских передовицах 80-х годов «Московские ведомости» утверждают, что «подавляющая часть населения устранена от реального участия в самоуправлении, а ЗЕМСТВА почти везде находятся в руках небольших сплоченных группировок, заботящихся лишь об удовлетворении своих корыстных интересов» (Катков, с. 36). Добавим, что земства также сыграли неблаговидную роль в разжигании массовых беспорядков 1905 г. и затем в подготовке преступной Февральской революции.

Катков дал замечательное определение именно русской монархии: «Всякая власть от Бога – учит наша Церковь. Но русскому Царю дано особое значение, отличающее его от других властителей мира. Он не только государь своей страны и вождь своего народа – он Богом поставленный блюститель и охранитель Православной Церкви, которая не знает над собой земного наместника Христова и отреклась от всякого действия, кроме духовного, предоставляя все заботы о своем земном благосостоянии и порядке освященному ей вождю великого православного народа. Русский Царь есть более чем наследник своих предков: он преемник Кесарей восточного Рима, устроителей Церкви и ее Соборов, установивших самый символ христианской веры. С падением Византии поднялась Москва и началось величие России. Вот где тайна той глубокой особенности, которой Россия отличается среди других народов мира» (Катков, с. 43).

Все это так. К сожалению, в феврале – марте 1917 г., когда на волне спровоцированных германской агентурой беспорядков в Петрограде военачальники во главе с генералами Алексеевым и Рузским изменили присяге и фактически учинили масонский военный переворот, наше Священноначалие не пришло на помощь к Помазаннику, не повторило подвиг Патриарха Гермогена, а изменило Царю, «Богом поставленному блюстителю и охранителю Православной Церкви» и благословило безбожное Временное правительство. На что надеялась иерархия? Что более крайние радикалы не перехватят власть у «умеренных» атеистов? Что при демократической республике расцветет пышным цветом православная вера? Мы видим сегодня, как при деградирующей политической системе, именуемой республикой, ярким цветом цветет не вера и совесть, не честь и достоинство, а эгоизм, шкурничество, разврат, содомия, воинствующая пошлость и низость. Милуют изуверов и миллионами убивают младенцев во чреве матери. Публично отрекаются от Господа, от Иисуса Христа, запрещая Закон Божий в школе и отказываясь упомянуть Творца и христианскую религию в Конституции Европы. И никто из наших владык не покаялся за отречение 1917 года. Много говорили о «вине русского народа», но не о вине Синода. Шпыняют одного лишь митрополита Сергия за Декларацию 1927 года. А чем Декларация марта 1917 г. была лучше? Почему раболепство перед голубыми масонами извинительнее, чем страх перед красными тамплиерами? Так называемое «сергианство» началось на 10 лет раньше и пора бы это признать.

Выдающийся русский мыслитель И.А. Ильин (1883–1954) всю жизнь работал над проблемой власти и государственного устройства. В 20-е годы он задумал монографию «О монархии», подготовил особую библиографическую подборку «Литература о монархии» (материалы хранятся в Архиве Ильина в Мичиганском университете), в 1929/30 учебном году в Русском научном институте в Берлине прочитал курс лекций «Понятия монархии и республики». 46 лет философ и правовед работал над исследованием монархии и к моменту кончины работу свою не дописал. Его незаконченный труд «О монархии и республике» был опубликован Н.П.Полторацким уже после смерти Ильина, сначала в журнале «Русское Возрождение» в 1978 г., затем отдельной книгой в 1979 г. в Нью-Йорке. Московское издательство «Русская книга» опубликовало этот труд в 1994 г., в 4-м томе Собрания сочинений И.А. Ильина (составитель и комментатор Ю.Т.Лисица).

«Ныне монархический строй и самая идея монархии, – пишет Ильин, – вовлечены в тот общий мировой кризис, который разразился на наших глазах в XX веке с небывалой еще в истории бурностью и остротой» (Ильин, т. 4, с. 418). Люди утрачивают духовное измерение вещей и жизни, духовно слепнут и судят обо всем по собственному интересу, по навязанному трафарету или по внешней видимости. Между тем «монархическое начало, стоящее по природе своей в скрещении государственности, религии и нравственности, не могло не быть захвачено общим духовным кризисом» (там же, с. 418). Яркий пример: это 1917 год в России. Мы имели лучшего монарха, но интеллигенция, часть дворянства и даже часть бюрократии посчитали, что надо брать пример с Европы, где республику в принципе предпочитают, что в парламентаризме, дескать, прогресс и благо. В итоге получили 8-месячную анархию с разложением армии и государства и 70-летнюю богоборческую диктатуру, при которой в первые же 5 лет было уничтожено 12 % населения, лучшего населения.

«Катастрофа, разразившаяся в истории русского народа, – отмечает Ильин, – … произошла от того, что на протяжении многих десятилетий…. в душах меркла и исчезала ДУХОВНАЯ ОЧЕВИДНОСТЬ, т. е. верное восприятие и переживание великих духовных предметов – Откровения, Истины, добра, красоты и права» (т.4, с. 444). А ведь «в основе всякого права и правопорядка, и всякой достойной государственной формы лежит духовное начало…» (с. 446). По мнению мыслителя, правосознание само по себе есть ЧУВСТВО УВАЖЕНИЯ к ЗАКОНУ и законности, чувство преклонения перед авторитетом законной власти и законного суда, чувство долга и связанности им и живое чувство связующей дисциплины. Особенно важна следующая мысль Ильина: «правосознанию естественно и необходимо ЛЮБИТЬ свой народ, свою страну, свое отечество и в этой любви почерпать все те руководящие чувства, о которых я упомянул» (с. 447). Теперешнюю Конституцию РФ 1993 г. и другие законодательные акты сочиняли лица с полным отсутствием любви к народу, стране, отечеству. Только отъявленные русофобы могли «позабыть» упомянуть русский народ в тексте Конституции. А раз в их правосознании отсутствуют чувства любви к народу и стране, то, по Ильину, закономерно нет и других составляющих правосознания: чувства уважения к закону, чувства долга и т. д. Словом, правосознание у наших либералов отсутствует. Отсутствие правосознания, кстати, одна из причин нашей тотальной коррупции, всеобщей продажности министров, губернаторов, мэров и прочих должностных лиц. А ведь «только любовь вызывает в душе ту ВЕРНОСТЬ, без которой немыслимо никакое государство» (с. 448). Нет у наших реформаторов любви к народу и родине, нет и верности. А государство без верности – это карточный домик. Впрочем, у нашей «элиты» есть некоторая верность Израилю и США, в банках которых лежат их личные счета. Нет только верности к России. Кажется, это единственный случай в истории, когда вся правящая бюрократия не имеет национальных интересов, а только интересы своего кармана. Народ – в ловушке.

Ильин учит: «искрения религиозность есть вернейший и глубочайший корень правосознания» (с. 450). В пику современным глобалистам звучат следующие слова философа: «у всякого народа своя особая «душа», и помимо нее его государственная форма непостижима. Потому так нелепо навязывать всем народам одну и ту же штампованную государственную форму» (с. 451). По мнению Ильина, с детства необходимо прививать людям уверенное чувство, что они признаются СУБЪЕКТАМИ ПРАВА, что они призваны к самообладанию и самоуправлению и что государство уважает их и доверяет им. «Правосознание воспитывается в людях, а не предполагается готовым…» (с. 452). И только политические верхогляды воображают, будто народам можно навязывать их государственное устройство, будто существует единая государственная форма, «лучшая для всех времен и народов». «И нет ничего опаснее и нелепее, как навязывать народу такую государственную форму, которая не соответствует его правосознанию (например, вводить монархию в Швейцарии, республику в России…» (с. 453–454).

Монархическому правосознанию, считает Ильин, свойственна потребность ОЛИЦЕТВОРЕНИЯ государственного дела, совершенно не свойственная для республиканского правосознания. «Единство народа требует зрелого, ОЧЕВИДНОГО, духовно-волевого воплощения: единого центра, лица, персоны, живого единоличного носителя, выражающего правовую волю и государственный дух народа» (с. 457). Одно лицо олицетворяет сразу власть, государство, отечество и весь народ в целом. «…Христианская религия, даровавшая миру откровение живого Бога, на много веков оживила потребность олицетворять и созерцать воочию государственную власть». Поэтому далеко не случайно «за последние два-три века (18, 19 и 20-й) кризис христианства и кризис монархической государственности идут рука об руку» (с. 460).

Чтобы понять сущность монархического олицетворения, надо все время иметь в виду его религиозную природу. Монархическому правосознанию, учит Ильин, «присуща склонность воспринимать и созерцать государственную власть как начало СВЯЩЕННОЕ, РЕЛИГИОЗНО ОСВЯЩАЕМОЕ и придающее монарху особый, высший, религиозно осмысливаемый ранг, тогда как для республиканского правосознания характерно вполне земное, УТИЛИТАРНО-РАССУДОЧНОЕ восприятие и трактование государственной власти» (с. 462). И далее: «От созерцания Бога и от молитвы инстинкт самосохранения очищается и одухотворяется, в нем пробуждается СОВЕСТНОЕ ПРАВОСОЗНАНИЕ, он постепенно делается дисциплинированным, мудрым, покорным, вплоть до готовности умолкнуть и согласиться на личную смерть во имя дела. Это относится и к НАЦИОНАЛЬНОМУ инстинкту самосохранения» (с. 463). Каждый человек хочет жить, инстинкт самосохранения в людях чрезвычайно силен. И тем не менее под влиянием веры в Бога, созерцания Бога и обращения к Нему этот сильнейший инстинкт способен сжаться, погаснуть и уступить место готовности умереть за великую идею, прежде всего за Богом установленную идею. Религиозное восприятие монархической власти, подчеркивает Ильин, отмечается историей на протяжении тысячелетий и к тому же во всех странах света. По тысячелетней традиции Царь есть верховный священник и вероучитель, ибо в нем самом живет божественное начало. Преподобный Иосиф Волоцкий прямо утверждал «Царь убо естеством подобен всем человеком, ВЛАСТИЮ же ПОДОБЕН есть высшему Богу» («Просветитель», Слово 16). И поскольку

Царь есть особа священная, «особливо связанная с Богом», то именно это свойство его является «источником его чрезвычайных полномочий, а также основою чрезвычайных ТРЕБОВАНИЙ, предъявляемых к нему, его чрезвычайных ОБЯЗАННОСТЕЙ и его чрезвычайной ОТВЕТСТВЕННОСТИ» (с. 474).

Монархическое правосознание, по Ильину, склонно к СЕМЕЙСТВЕННОМУ созерцанию государства и к ОТЕЧЕСКОМУ осмысливанию верховной государственной власти. «Где-то в самых корнях своих монархическое правосознание ПАТРИАРХАЛЬНО, «фамилиарно», «оно склонно переносить строй семьи в государство, а строй монархии в семью» (с. 479). Маркс и Энгельс, как известно, ратовали за отмену семьи. Октябрьская революция, помимо немедленного установления коммунизма (переименованного позже в «военный коммунизм»), выступала и за отмену семьи. Троцкий, как последовательный революционер, в середине 30-х годов в своей книжке «Преданная революция» обвинял Сталина и за «реставрацию» семьи, этого, по его мнению, средневекового реликта. Коммунисты лишь наиболее решительно претворяли в жизнь требования масонов. Сегодня, по инициативе мировой закулисы в некогда христианском мире идет быстрое уничтожение семьи: через разврат, промискуитет, пропаганду содомии, абортов, феминизм, гедонистическое отношение к жизни. Творцы катастроф стремятся сделать необратимым все, включая уничтожение монархии, уничтожение семьи, авторитета, порядка и нравственности. Теперь глобалисты приступили и к уничтожению государства, даже республиканского. Республика в их планах была лишь мостиком, переходным периодом к глобальному информационно-сотовому обществу – к Сети.

Важное и устойчивое отличие монархического правосознания – это культура РАНГА в человеческих отношениях. «Ранг есть прежде всего вопрос КАЧЕСТВА, и притом подлинного качества…» (с. 480). Великая воспитательная сила монастыря, армии, школы и монархии в сообщении человеку умения ставить себя перед лицо Божие и измерять свое несовершенство – Его совершенством, что сообщает душе смирение, трезвение, свободу от зависти и интриги. Ильин пишет: «Люди от природы и в духе – не равны друг другу, и уравнять их никогда не удастся» (с. 482). И далее: «монархическое правосознание склоняется к признанию того, что люди… РАЗНОКАЧЕСТВЕННЫ, РАЗНОЦЕННЫ и потому, естественно, должны быть НЕ РАВНЫ В СВОИХ ПРАВАХ» (с. 483). Самое наглядное свидетельство духовного неравенства людей в нашей повседневной жизни – это деление на тех, кто ругается матом или даже разговаривает матом, и тех, кто воздерживается от сатанинской лексики. Замечено, что употребление словесных нечистот как бы сигнализирует, что субъект дерзок, ему море по колено, что моральные требования не для него. Недаром современные демократы в России так рьяно насаждают матерщину в литературе, на сцене, в кино и на телевидении. И первым в насаждении уравнивающего всех мата является официальное лицо, представитель государства, республиканец, министр (в настоящее время – полуминистр) Швыдкой. Одновыременно деятели антимонархической культуры лакействуют перед криминалитетом, занявшим кресла депутатов, губернаторов и мэров, пришедших во власть. Им Сорокины и ерофеевы создают привычную атмосферу. Демократическая республика «по фене ботает».

Монархическое правосознание указывает на «необоснованность и опасность всеобщего избирательного права, ввиду обилия необразованных и глупых людей («олухов», по выражению Карлейля)» (с. 485). Тем более что даже многие образованные и внешне неглупые люди нередко голосуют, как идиоты: например, при утверждении в Верховном Совете так называемой «Декларации независимости России» от России в июне 1990 года (как будто СССР – это не историческая Россия) или при санкции на расчленение великой страны в декабре 1991 г. Ильин напоминет, что французское парламентское голосование 1875 г. предпочло республиканский строй монархическому большинством в один голос. И до сих пор Франция является республикой в соответствии с голосованием в парламенте в 1875 г. Это лишний раз говорит о том, что никакое представительство, никакой парламент ничего не решают, а решают закулисные силы, теневая власть.

Монархическому правосознанию свойствен также консервативный уклон. Монархия имеет свои традиции, на которых она стоит, которыми дорожит и от которых неохотно отступает. «Эта склонность БЕРЕЧЬ НАЛИЧНОЕ, опасаться неизвестного нового, взвешивать его всесторонне и отклонять его, обусловлена, конечно, религиозными, родовыми и ранговыми основами монархического правосознания» (с. 488). Республиканское правосознание, наоборот, только и озабочено новшествами. Вскоре после революционных беспорядков, в декабре 1906 г., премьер Столыпин предложил Государю отменить черту оседлости для иудеев, установленную Екатериной Второй, и принять закон «О еврейском равноправии». Мнение Столыпина поддерживали, как свидетельсвует Коковцев, все министры, люди благонамеренные, полагавшие, что этой реформой можно будет умиротвормить революционный этнос. Один Царь встал поперек не только мнений либеральной общественности, но даже – министров-монархистов. Он сказал: «Не мне отменять то, что не отменил ни один мой предшественник» (Святослав Рыбас, Лариса Тараканова. Жизнь и смерть Столыпина». М., 1991. С. 193–194).

Монархическое правосознание, по Ильину, религиозно укорененное, строящееся на началах семьи, ранга и традиции, усваивает в отношении к главе государства настроение ДОВЕРИЯ. Доверие это имеет свой глубочайший корень в ВЕРЕ и РЕЛИГИИ. Необходимо, чтобы государь и народ были ЕДИНОЙ ВЕРЫ. Поэтому основное задание республиканцев при монархии – подорвать доверие к монарху. За 12 лет существовавшей в России полной свободы слова и свободы печати русскоязычные газеты (а более 90 % их принадлежало талмудическому капиталу) развернули неистовую кампанию против алтаря и трона и прежде всего – против Государя, пусть даже и слегка замаскированную. Чаще всего мы вспоминем разнузданную хулу против Г.Е. Распутина. Но можно указать также на дискредитацию военного министра В.А.Сухомлинова, разогнавшего «военную ложу» Гучкова. Можно вспомнить кампанию против своего же единомышленника А.Д.Протопопова, который неожиданно «изменил» заговорщикам и стал верно служить Царю. Упущением государственной власти следует признать наличие в предреволюционной России такой уймы провокационных газет, готовивших катастрофу.

Если монархия основывается на доверии к правителю, то республика, напротив, строится на принципиальном недоверии к главе государства.

«С доверием к Государю, – пишет Ильин, – в монархическом правосознании теснейшим образом связаны 2 основные чувства – ЛЮБВИ и ВЕРНОСТИ» (с. 498). «Иметь Государя возможно любовью, сердцем, чувством. Кто любит своего Государя, тот имеет его действительно, по-настоящему, и тем строит свое государство» (с. 502) Любовь к монарху неразрывно сплетается и срастается с любовью к своему народу и отечеству. Все воедино связано. Республика не требует участия чувства и сердца. Монархия – требует. Настоящая монархия, таким образом, «вносит в политику начало интимности, преданности, теплоты и сердечного пафоса» (с. 506). Разложение и крушение происходит как раз потому, что монархический строй теряет свои интимные корни в человеческих душах.

В другой своей работе «О сущности правосознания» Ильин обосновывает утверждение, что «чувство собственного духовного достоинства есть первая и основная АКСИОМА ПРАВОСОЗНАНИЯ» (с. 508). «Уважение к себе как живому духу есть основное условие бытия: акт самоутверждения…» (с. 509). Человек как живой дух обязан блюсти свою честь перед Лицом Божиим, перед лицом своего Государя, перед своим народом и перед самим собою. «…Начало духовного достоинства и чести есть основа НЕ республиканского, а монархического строя» (с. 509). Как отмечают историки Забелин, С.Ф.Платонов, русские цари в Московском государстве искали правды и людей гражданского мужества. Мужественное правдоговорение перед лицом Государя – прямая обязанность монархиста. Активность идейного монархиста центростремительна, лояльна и ответственна. Он ведает, что его государство имеет персональный центр, которому он призван служить не за страх, а за совесть. В то же время активность республиканца отличается центробежным тяготением, он вмешивается во все государственные дела, однако старается сложить с себя ответственность перед избирателями. Ильин так характеризует российских либералов-республиканцев XIX – начала XX в.: «Ни национально-патриотической центростремительности, ни лояльности, ни ответственности у русских республиканцев не оказалось, (с. 521). Им надо было любой ценой оторвать трон от народа и подорвать доверие народа к трону» (с. 521–522). Гибельность и утопичность своих программ, отмечает Ильин, они не понимали. Идее «великой России» они предпочитали анархическую систему малых республик, как Сахаров и Елена Боннэр в конце XX века.

Ильин приводит покаянное мнение одного из кадетских лидеров, Василия Алексеевича Маклакова (1869–1957), который уже в эмиграции был вынужден признать: «О том, что Монархия в России опирается не на одни только штыки, что ее поддерживает громадная часть населения, что Монархия тоже может говорить его именем (т. е. именем народа. – В. О.), что России было нужно вовсе не уничтожение Монархии, а соглашение с ней – об этом наши вожди и не думали» (сноска на с. 523). Увы, признали свои заблуждения единицы, большинство же, повязанное фантазиями и масонскими скрепами, так и ушли в могилу, не покаявшись. Республиканцы чтут федерацию, автономию, вообще малые государственные формы. Ильин итожит: «…Республика есть промежуточная форма или «станция» на пути от монархии к анархии» (с. 524). В России сразу после февральского переворота началась анархия, революционная анархия. Совершенно безнаказанно красные киллеры убивали жандармов и полицейских, свободы печати уже не было, т. к. были запрещены все патриотические русские газеты, были запрещены также и патриотические организации. Добились свободы генералы Алексеев и Рузский, политиканы Гучков, Милюков и Родзянко. А впереди маячила уже неоякобинская диктатура. Ведь все знали логику французской революции. Что же, надеялись своим крикливым авторитетом остановить шквал? Состоится ли когда-нибудь в России посмертный судебный процесс над преступниками Февраля?

Ильин считал, что государство как «многоголовый» совокупный субъект права может строиться по принципу «УЧРЕЖДЕНИЯ» или по принципу «КОРПОРАЦИИ». Жизнь учреждения (больницы, гимназии) строится сверху, а не снизу. И в государстве как учреждении народ получает свой правопорядок и все его блага в порядке опеки, повиновения и воспитания. А вот корпорация строится не сверху, а снизу (клубы, кооперативные общества). В корпорации все основано на голосовании. Принцип корпорации, проведенный последовательно до конца, погасит всякую власть и организацию, государство разложится и начнется анархия. Ильин пишет: «На самом же деле государство в своем здоровом осуществлении всегда совмещает в себе черты учреждения с чертами корпорации: оно строится и сверху, и снизу, и по принципу властной опеки, и по принципу выборного самоуправления. Ибо есть такие государственные дела, в которых необходимо властное распоряжение, и есть такие дела, в которых уместно и полезно самоуправление» (с. 540). Например, ко всем гражданам с незрелым и дефективным правосознанием (дети, несовершеннолетние, душевнобольные, дикари, анормальные, жадные плуты и т. д.) государство всегда останется учреждением. Стремясь к сочетанию учреждения и корпорации, монархист должен учитывать следующие условия:

1) Размеры территории: чем больше территория государства, тем необходимее сильная центральная власть и тем труднее проводить корпоративный строй.

2) Плотность населения… малая плотность может сделать форму учреждения совершенно необходимой.

3) Державные задачи государства: чем грандиознее они, тем меньшему числу граждан они доступны и понятны, тем труднее осуществление корпоративного строя.

4) Хозяйственные задачи страны…

5) Национальный состав страны: чем однороднее он, тем легче народу самоуправляться.

6) Религиозное исповедание народа…

7) Социальный состав страны…

8) Уровень общей культуры и особенно правосознания: чем он ниже, тем необходимее форма учреждения…

9) Уклад народного характера… (с. 542) При меньшем темпераменте народа легче осуществить корпоративный строй, при страстном и темпераментном народном характере предпочтительнее властная опека (с. 542).

Монархическому правосознанию, считает Ильин, присуще тяготение к единению и единству, к интеграции и соответственно к сосредоточению национальной энергии в едином лице. «Этот процесс аккумуляции, т. е. собирания духовных сил в одном, их сосредоточения, усиления, укрепления, «интенсификации» и «потенцирования» (т. е. увеличения духовной, волевой и политической мощи Государя), составляет самую сущность истинной монархии» (с. 543). В этот процесс аккумуляции и укрепления духовных сил в одном вовлекается весь народ. И, наоборот, республиканскому правосознанию, отменяющему и разрушающему это духовно-политическое центрирование, присуще тяготение к коловращению вокруг пустого места. Ибо «всенародноизбранный» президент, взятый из одной и той же когорты послушных серых политиков, не может создать центра для национальной аккумуляции. Отсюда черты дискретности (разъединенности) и атомизма (распыления), присущие республикам.

«Доверие к царю, – постоянно подчеркивает Ильин, – образует первое и основное условие не только прочности монархии, но и просто самого существования ее» (с. 545). В Древнем мире, в Средние века и особенно в старой России имело место учение о двойном составе царского существа: божественном и человеческом. Согласно этому учению, через обряд (у нас через Миропомазание) или без обряда, но в сокровенной глубине царской души утверждается некая «священная глубина, качественно высшая по сравнению с обыкновенными людьми и призванная к тому, чтобы подчинить себе и обычно-человеческое, страстное и грешное, земное сердце царя» (с. 546). А поскольку царь есть особа священная, то его священность становится источником его чрезвычайных полномочий, а также источником чрезвычайных требований, предъявляемых к нему, и источником чрезвычайных обязанностей, на нем лежащих. «Основная обязанность царя: искать и строить в себе праведное и сильное правосознание» (с. 549).

Перечислим теперь 7 главных отличий монархического правосознания от республиканского, по Ильину:

1) олицетворение народа, государства и власти в монархе – растворение личного начала и власти в республиканском коллективе,

2) культ начала верного и справедливого ранга – культ начала уравнения и равенства,

3) религиозно-мистическое созерцание верховной власти – утилитарно-рассудочное восприятие власти,

4) созерцание природы и судьбы как ведомых Провидением – поставление человеческого произволения выше судьбы и природы,

5) восприятие государства в качестве великой семьи, спаянной кровью и предками – отношение к государству как историческому конгломерату договорившихся индивидуумов,

6) пафос доверия к главе государства – поиски гарантий против главы государства,

7) пафос верности природному монарху – пафос избрания того, кто республиканцу удобен или угоден.

(Н.П. Полторацкий. Монархия и республика в восприятии И.А. Ильина // Ильин И.А. О монархии и республике. Нью-Йорк, 1979. С. 256–257.)

Ильин подчеркивает «самоотверженное, героическое и мученическое служение монарха» (указ, соч., с 258). Мы хорошо знаем, как нередко отказывались от бремени монархической власти некоторые представители правящей династии. Категорически отказался когда-либо занимать трон второй сын Павла Первого– великий князь Константин Павлович. Тяготился своим бременем Император Александр Первый.

Напомним теперь главные компоненты монархического правосознания: олицетворение, религиозное освящение, идея Провидения, семья и род, начало ранга, начало традиции, доверие, любовь и верность, начало достоинства и чести, художественное отождествление с монархом, правдоговорение, центростремительность, лояльность, ответственность (с. 259). Ильин добавляет к этим главным компонентам монархического правосознания волю к служению, дисциплину и субординацию, властную опеку и национальную аккумуляцию.

Настоящая монархия, по Ильину, существует только тогда, когда в душах людей живет особенное ВНУТРЕННЕЕ ОТНОШЕНИЕ к государю, а в душе государя – к его подданным. Чтобы иметь государя, его надо любить, «чувствовать в нем благую, добрую силу, которая хочет своему народу добра и которая живет только ради этого добра». Государь… всегда «мученик своего служения, мученик трона, страдалец своего призвания и служения, и все его «преимущества» исчезают в этом неутолимом служении» (с. 265).

Государь есть также воспитатель своего народа. Его задача – воспитание в народе «патриотизма, чувства собственного достоинства, силы суждения, чувства ответственности – и в результате этого способности к самоуправлению» (с. 269).

(Ильин И.А. Наши задачи. М., 1992. Т. 2. Статья «О Государе».)

Уже Аристотель считал, что государство обязано воспитывать своих граждан. Особой и непременной задачей монархического государства является ВОСПИТАНИЕ людей в религиозной вере, в патриотическом, монархическом и правовом самосознании. Эту задачу вменял в обязанность монархической власти Стоглавый собор 1551 г. На соборе большинство составили сторонники Преподобного Иосифа Волоцкого, который прямо призывал царя вести подданных по пути к спасению. Эта линия шла от Византии, где император был блюстителем чистоты веры и был обязан руководить всеми членами общества на их пути к спасению. Второй Рим пал под ударами турок. Как пишет современный историк Борис Николаевич Флоря в работе «Иван Грозный», теперь «на русского государя ложилась та миссия по сохранению и утверждению Православия во всей вселенной, которую оказался не в состоянии осуществить византийский император» (Флоря Б.Н. Иван Грозный. М., «Молодая гвардия», 1999. С. 93). Очищение общества от носителей пороков и очищение мира от зла, от всего, что нарушает спокойствие в обществе и угрожает чистоте веры – задача монарха.