Текст книги "Корень нации. Записки русофила"

Без царя народ сирота

Двадцатый век стал переломной эпохой в духовном и политическом развитии христианского мира. Натиск темных сил на христианскую религию и культуру, монархическое правление, традиционную мораль и национальное самосознание народов, постоянно нараставший по спирали Возрождения, Реформации, Просвещения и буржуазных масонских революций привел к Первой мировой войне, инспирированной тайными обществами «вольных каменщиков» и талмудическим еврейством. 1914 год стал роковой вехой во всемирной истории. В результате мировой катастрофы 1914–1918 годов рухнул старый мир, пали три христианские империи, худо-бедно державшие еще своим духовным и политическим обручем порядок, дисциплину, традиции и мораль. Был свергнут Удерживающий зло в мире Божий Помазанник – вождь православного Третьего Рима и арбитр Запада. Зло обильно разлилось по планете. В Первой мировой войне победили не столько конкретные государства, сколько международное масонство в целом. Мир оказался во власти тех сил, которые прежде были кротами и маргиналами, бунтовщиками, сотрясавшими алтари и троны. Пресловутая сексуальная революция 60-х годов XX века стала заключительным аккордом антихристианского переворота. И далеко не случайно идея монархии и сами монархические государства пали вместе с религией и моралью. Сегодня торжествующие победители уверяют всех, что монархия – анахронизм и предрассудок. Что ж, великая историческая идея для них «устарела» так же, как «устарели» все прежние святыни и верования, как «устарела» совесть, честь, верность, служение истине, жертвенность, как «устарело» все, ради чего Творец создал человека. Победители заталкивают человечество на скотный двор. Разрушив монархию во имя республики, они рушат сегодня и саму республику, само республиканское государство теперь уже во имя откровенно сатанинского информационно-сотового общества под единой властью Мирового правительства и мировой финансовой плутократии. Республика оказалась лишь переходной формой политического бытия народов, временным механизмом порабощения самобытных наций.

Оказавшись на руинах истории, мы должны понять, что если Господь еще даст нам последний шанс на восстановление попранного, то единственной плодотворной, стабильной и долговечной политической системой может быть только монархия. Иного пути нет. И.А. Ильин говорил о необходимости национальной диктатуры в постбольшевистской России. Крепкая национально ориентированная власть действительно необходима, но – на переходный период. Диктатура может быть только временной. В конце переходного периода национальная власть, добившись существенного воцерковления народа, восстанавливает историческую форму правления – монархию.

Хотя предреволюционная юридическая мысль в России в целом находилась под сильным западническим влиянием, Господь дал нам замечательных русских мыслителей, обосновавших необходимость монархии. Это, в первую очередь, Л.А.Тихомиров, М.Н. Катков, И.А. Ильин.

Труд Льва Алесандровича Тихомирова «Монархическая государственность» и по сей день является важнейшим научным исследованием единственной Богом установленной власти – монархии. (Цитаты будут приводиться по изданию: Санкт-Петербург, 1992 год).

Рассматривая самые глубинные источники власти в обществе, ученый пишет: «Человек ищет подчинения своей воли и свободы не другому человеку, но высшему принципу справедливости и правды, Господу Богу» (с. 5). «Всякая кооперация (в т. ч. кооперация чувств, представлений и желаний) предполагает некоторую НАПРАВЛЯЮЩУЮ СИЛУ…, некоторую власть… Никогда и нигде не видно общежития без какой-либо власти и принуждения». Гражданское состояние «все сплетено из взаимодействия, власти и подчинения» (с. 14). Тихомиров считает, что факт власти является совершенно неизбежно, как прямое следствие психической природы человека. «Порядок есть первая, наиболее насущная потребность рождающегося общества» (17). «У людей идея «цели» порядка, идея того, что «ДОЛЖНО БЫТЬ» есть совершенно врожденная, вытекает из самой глубины человеческого духа… Искание этих более широких, более всеобнимающих и разумных норм порядка и есть момент зарождения ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИДЕИ» (с. 20).

Исследователь приводит суждение Б.Чичерина: «Государство есть высшая форма общежития, высшее проявление народности в общественной сфере. В нем неопределенная народность собирается в единое тело, получает единое отечество, становится народом. В нем верховная власть служит представительницей высшей воли общественной…»

Вытекание, исхождение идеи государства из самой глубины человеческого сознания Тихомиров считает политической аксиомой. «Эта аксиома гласит, что в государстве люди находят высшее орудие для охраны своей БЕЗОПАСНОСТИ, ПРАВА и СВОБОДЫ» (с. 26). Тихомиров полагает, что именно Борис Николаевич Чичерин (1828–1904) дал лучшее перечисление признаков государства. Они – суть:

1) Государство есть союз,

2) Союз целого народа,

3) Оно непременно имеет территорию,

4) Оно имеет единый закон,

5) В нем народ становится юридическим лицом,

6) Оно управляется верховной властью,

7) Цель его общее благо.

Тихомиров четко отделяет верховную власть от правительства. «Вообще члены государственного союза суть ПОДДАННЫЕ только в отношении верховной власти, в отношении же правительства они суть ГРАЖДАНЕ, ибо имеют свои права и обязанности, точно также как правительство имеет свои права и свои обязанности… Верховная власть есть проявление принципа, идеи» (с. 34). В современной Тихомирову Франции, а там была фактически та же демократия, что и сейчас, в начале XXI века, как и вообще в парламентарных странах «НАРОД, по принципу самодержавный (ведь он по конституции считается верховной властью. – В. О.), – ОТСТРАНЕН от всякого влияния на дела, и его воля почти не существует в них (за исключением минут революционных вспышек)» (с. 35).

Верховная власть, в отличие от правительства, недоступна специализации. Не может быть и речи о ее разделении на законодательную, исполнительную и судебную, как того требует Монтескье. Верховная власть неделима, ненарушима, едина, постоянна и непрерывна. Она есть источник всякой государственной власти. А вот ниже ее находящаяся – власть управительная делима, разделение ее компетенции совершенно неизбежно. Тихомиров проницательно обнаружил сходство между бюрократией, чиновничеством и парламентариями, депутатами. Ведь идея представительства «состоит как бы в передаче самого самодержавия верховной власти чиновнику или депутату…» (с. 57). При этом в парламентарных странах воля народа представляется правительством до крайности мало» (с. 57). Депутаты подчинены фактически не своим избирателям, а партиям, мафиозным кланам. «Бюрократизм и парламентаризм… идут всегда об руку, и парламентаризм по идее составляет даже естественное завершение бюрократизма» (с. 59).

Сопоставляя бюрократов брежневского, авторитарного периода с губернаторами, министрами и депутатами периода путинской демократии, мы видим, что первые, при всех их минусах, были менее коррумпированы и более проникались идеей общего интереса, чем вторые. Брежневские чиновники, если не радели о народе, то, по крайней мере, хоть как-то радели о государстве. У демократов же – выразителей якобы народных интересов – интерес один: собственный бизнес и собственный карман. Современная демократия есть наиболее лицемерная, наиболее лукавая форма политического правления, ибо действует не во имя народа, являющегося формально носителем верховной власти, а во имя политического клана, оседлавшего нацию.

Тихомиров подчеркивает, что «монархия держится, пока сохраняет свой нравственный характер. Теряя его, она вырождается в тиранию» (с. 41). Религиозное начало, которым проникнуто миросозерцание народа, является одним из главных условий существования монархии.

Лев Александрович насчитывает 3 типа монархии:

1) монархия деспотическая (Чингисхан, Батый, турецкий султан),

2) монархия абсолютистская (Франция, Англия) и

3) монархия чистая или самодержавная.

Истинная монархия может быть только одна и при одном условии: «когда монарх, вне сомнения для нации и самого себя, является назначенным на государственное управление от Бога». «…Монархическая власть является представительницей не собственно народа, а той ВЫСШЕЙ СИЛЫ, которая есть источник народного идеала… Нация… ищет верховной власти Бога» (с. 95). При чистой, истинной или самодержавной монархии «монарх не деспот, не самовольная власть… а есть Божий Слуга, всецело подчиненный Богу на своей службе, подобно тому, как и каждый подданный, в своем долге семейном и общественном, исполняет известную малую миссию, Богом назначенную. Так и монарх несет в своем царствовании лишь службу Богу» (с. 96). Здесь уместно отметить, что именно как служение Богу рассматривали свою власть такие выдающиеся русские правители, как Владимир Мономах, Андрей Боголюбский, Александр Невский, Иоанн Третий, Иоанн Четвертый, Павел Первый, Николай Первый, Александр Третий, Николай Второй.

Тихомиров пишет: «Монархия истинная, т. е. представляющая верховную власть нравственного идеала, – неограничена, но не абсолютна. Она имеет свои обязательные для нее начала нравственно-религиозного характера, во имя которых только и получает свою законно-неограниченную власть» (98). А вот демократическая власть, которая считается выражением народной воли, самой из себя происходящей, есть власть абсолютная. «Если бы это была власть Божественная, она не могла бы быть абсолютною, ибо подчинялась бы Богу и истекала бы от Него» (с. 99).

Тип римский, по мнению Тихомирова, выражает наиболее чисто выработанный абсолютизм, а вот византийская государственность есть нечто переходное от абсолютизма к самодержавию. «Наиболее чисто развился самодержавный тип в Московской Руси» (с. 103).

В Римской республике верховная власть принадлежала народу, но народовластие проявлялось лишь там, где безусловно необходимо непосредственное проявление верховной власти: в законодательстве, в последней инстанции суда, в назначении высших должностных лиц, в акте помилования. «В области же управительной в Риме существовало очень искусное сочетание власти единоличной и коллегиальной, по преимуществу аристократической. С этим строем республика прожила всю эпоху своего истинного величия». «Величие Римской республики держалось на соединении самодержавия народа со служилой ролью аристократии» (с. 107). При этом народные трибуны, опираясь на народную массу, все время подрывали роль аристократии. В Пунических войнах благородная патрицианская аристократия подорвала себя, а сами эти войны превратили Рим во ВСЕМИРНОЕ ГОСУДАРСТВО. Высокое звание римского гражданина перешло за пределы Италии. Физическая и даже нравственная сила перестала сосредоточиваться в Риме. Древний Рим был населен народом земледельческим и трудовым. В результате завоеваний и значительного расширения территории Рим превращался в промышленный и торговый центр. Спекуляции, грабеж провинций, массовое распространение рабства в корне изменили прежнюю духовно-нравственную атмосферу. Должностные лица стали продажными и «продавали не только справедливость, но и самый Рим. Масса граждан развращалась подкупом и кормежкой». При искусной организации судебно-административных властей управлять этой организацией, с падением патриотической аристократии, было уже некому. Тихомиров отмечает: «Народ имел все права: выбирал, сменял, контролировал все власти. Но это было пустым звуком. Громадному населению римских граждан, рассеянных по всей Италии и далеко за ее пределами, – невозможно было уже даже собраться в одну толпу, на одном месте. Это был владыка слепой, глухой и даже немой. Все его выборные делали что хотели и обманывали его, он ни за чем не мог уследить: обычное положение всякой демократии, взявшей на себя верховную власть в великом по объему государстве. И вот наступила эпоха… всеобщего грабежа, всеобщей продажности» (с. 111). В наше время мы можем сетовать на бездуховность, аморальность и антипатриотизм советской номенклатуры, отрекшейся от социализма во имя самой мерзкой разновидности капитализма – криминально-олигархического, но, учитывая суждения Тихомирова, должны признать, что в большом по объему государстве демократия неизбежно порождает всеобщую продажность по закону Ч.Дарвина: наверху неизбежно будут самые наглые, самые беспринципные и самые корыстные. Только монархия, одухотворенная Богом, может спасти страну от закона джунглей.

Рим шел прямо к гибели, считает Тихомиров, но его спасла единоличная власть. Юлий Цезарь лично обладал чисто монархическим ощущением. Он открыто ставил себя выше республики, окружил себя всевозможными почестями, принял титул Отца отечества, поставил свою статую среди статуй царей. И народ был очарован Цезарем. Но всеобщее умонастроение было таково, что верховную власть Цезарь не принял, а взял лишь власть управительную. Мы часто забываем о том, что не только Цезарь, а все последующие императоры, кесари (по имени Цезаря) формально, фиктивно избирались сенатом и народом всегда. «Таким образом, власть императорская по существу все-таки оставалась не верховною, а лишь делегированною от народа… Как при республике самодержавный народ поручал всю управительную власть аристократии, так он передавал теперь всю власть Кесарю» (с. 119). Фактически императорская власть становилась верховной, но, отмечает Тихомиров, «вместе с тем и решительно ничем не осмысленною» (с. 124). Власть эта стала походить на восточную деспотию. Из-за ослабления нравственного мотива власть стала терять свое притягательное влияние. «Лишь появление Константина Великого спасло Империю, ибо Константин нашел, в условиях своего времени, новый тип верховной власти, имеющей ясный идеократический элемент» (с. 125). Рим был спасен сначала единоличной властью с появлением Цезаря. Однако все последующие императоры законодательно не обладали верховной властью. Их власть по-прежнему была доверенной, делегированной Римским Сенатом и народом. «Отсюда непрочность этой власти со стороны нравственной, и ее фактическое всесилие, способное переходить в деспотизм» (с. 133). Римское общество разлагалось все более, армия, переполненная наемниками, часто инородцами, становилась судьей и арбитром политического режима.

Константин Великий нашел идею верховной власти в христианстве, христианизировал государство и благодаря этому продлил существование Римской империи, в ее Византийском варианте, еще на 1000 лет. Император смотрел на себя, как на Божия служителя, действующего в согласии с Церковью, даже называл себя «епископом дел внешних». Тихомиров считает, что от духа христианства Константин и его преемники получали только идею верховной власти, но никакой политической доктрины не приобрели. Поэтому, беря от христианства идею верховной власти, они оставались при Римской императорской доктрине государственности. С одним отличием: идея нации, республики переносилась на церковь.

По законодательству Юстиниана (527–565) в государстве признавалось существование двух равноправных властей. Отношения двух властей – священства и императорства – напоминают отношения души и тела. Юстиниан провозгласил: «церковные законы имеют такую же силу в государстве, как и государственные…» Лев Философ «отменяет все законы, противоречащие канонам». С другой стороны, Халкидонский собор постановил, что все законы, противоречащие канону, не имеют силы. Именно за это, за теснейший союз церкви и государства, так ненавидят Византию масоны и либералы. Фотий в Номоканоне заявляет, что все законы, противоречащие канонам, недействительны. «Это есть основная точка зрения Византийского законодательства» (с. 153). Тихомиров отмечает, что даже такой хулитель Византии, как Владимир Соловьев, вынужден признать, что с 842 года, с момента окончательного уяснения содержания Православия, уже не было ни единого императора-еретика или ересиарха в Константинополе.

Тихомиров полагает, что между властями церковной и государственной могут бытьтолько 2 совершенно противоположных соотношения: или чисто нравственный союз или полное отделение церкви от государства. Все остальные типы взаимоотношений представляют или ложь, или компромисс. Нравственный союз церкви и государства в Византии избавил Второй Рим от взаимной борьбы церкви и государства. «Объявив себя служителем Божиим, Император тем самым становился верховною властью в отношении христианских подданных своих, которые чтили в нем выразителя своей веры, поставленного Богом на служение Ему в делах мирских» (с. 163–164). Но в Империи оставалось еще много язычников. И при этом «она сама, как учреждение, была созданием РЕСПУБЛИКИ, в которой Император был абсолютною УПРАВИТЕЛЬНОЮ ВЛАСТЬЮ, но не верховною» (с. 166). Роковым обстоятельством в Византийской государственности, по мнению Тихомирова, было отсутствие или чрезмерная слабость строя социального, основанного на семейственности и вытекающей из семьи наследственности влияния и традиций. Византийское государство не опиралось на конкретную нацию, живую и организованную и в этом одна из причин гибели Византии. Не в пример Константинополю, тип национально ориентированной государственности суждено было развить Московской Руси (с. 194).

«В отличие от Византии, – пишет Тихомиров, – Русь с древнейших времен обладала определенной НАЦИОНАЛЬНОСТЬЮ… Родовой строй этих племен не выработал еще сильной клановой аристократии, хотя уже создал различного рода старейшин…» (с. 212). Призвание Рюрика, Синеуса, Трувора в 862 году ученый расценивает как «отказ демократии от государственной власти и передача ее князю. Всенародная воля сохранила свою власть внутри рода, но власть во всей земле, в федерации родов – передана была князю. Историк С.М.Соловьев подчеркивает, что члены Рюрикова дома носят исключительно название князей. Право на власть, на княжение принаждлежит им всем по праву происхождения. При этом управительная власть каждого князя была единолична. Но ВЕРХОВНАЯ ВЛАСТЬ принадлежала всей совокупности рода Рюриковичей. Поэтому родовая княжеская власть всегда являлась ограничительною для власти Великого Князя и боролась против идеи Самодержавия. Самодержавие выглядело как бы узурпацией родового права Рюриковичей, на Руси сложилась крепкая династичность, которой не ведала Византия. Профессор Романович-Словатинский отмечает в сложении Русской государственности три элемента: князь, вече и дружина. «Вечевое демократическое начало», по мнению Тихомирова, «местами чуть не выросло в верховную власть». В Новгороде князь иногда даже присягал на верность Вече. Это было уже началом признания народа за власть верховную. В то же время дружина, не посягая на верховную власть, часто смотрела на власть управительную, как на свое достояние.

Татаро-монгольское иго породило в лучших русских людях сознание греховности, стремление к покаянию и к вразумлению воли Божией в земных делах. Влияние религиозной идеи в сочетании с византийской идеей государственности приводило русских к мысли о предоставлении Царю или великому князю – служителю Бога – всей полноты власти. Если варяги во главе с Рюриком принесли с собою скорее не государственное, а семейное и родовое удельное начало, которое скорее дробило, чем сплачивало народ, то пришедшая из Византии идея самодержавной православной монархии сплачивала и оформляла нацию. Тихомиров отмечает особую роль среди Рюриковичей Мономаховичей. Дед Владимира Мономаха по матери был византийский император. В народном сознании этот род приобрел особое почтение, какое-то особое право на великое княжение. Из 18 великих князей, от Владимира Мономаха до Ивана Калиты, только трое, и то недолго, были не Мономаховичи. «В XIII веке история русской государственности – есть история Мономаховичей». В Византии, напоминает Тихомиров, «власть царя была неразрывна с единством государства. Раздробление государства было абсурдом для византийца» (с. 239). Ярким носителем идеи самодержавия стал Андрей Боголюбский. В некотором сакральном смысле этот великий князь, правивший уже не из Киева, а из Владимира, был первым русским самодержцем. И не случайно он был злодейски убит христоненавистниками, которым раздробленная, слабая Русь была предпочтительнее, чем Русь могучая, самодержавная. Автор «Монархической государственности» считает, что учение Иоанна Грозного о царской власти полностью соответствовало взглядам церковных людей и всего русского народа. «Безусловное повиновение царю, как обязанность, предписанная верой, входит в круг благочестия христианского (с. 243)… Власть должна быть едина и неограниченна. Владение многих подобно «женскому безумию»… Царская власть не может быть ограничиваема даже и святительскою… Еще более вредно ограничение царской власти аристократией» (с. 246). Тихомиров так излагает народный идеал: «Единственное средство поставить правду высшею нормой общественной жизни состоит в том, чтобы искать ее в ЛИЧНОСТИ… ибо закон хорош только по тому, как он ПРИМЕНЯЕТСЯ, а применение зависит от того, находится ли личность под властью высшей правды» (с. 249).

Исследователь приводит целый ряд народных изречений о значении царской власти: «Царь от Бога пристав», «Сердце царево в руке Божией», «Нельзя царству без царя стоять», «Без царя земля вдова», «Где царь, там и правда», «Без царя народ сирота», «На все святая воля царская». Тихомиров итожит: «Царь есть направитель всей исторической жизни нации. Царская власть – это как бы воплощенная душа нации, отдавшая свои судьбы Божьей воле» (с. 257). Историк Беляев считает, что московские государи Иоанн Третий и Иоанн Четвертый были самыми усердными утвердителями исконных крестьянских прав. И служилое сословие, и многочисленные организации демократической власти – вече – «все вместе – управительные силы страны являлись на помощь верховной власти в виде земских соборов» (с. 257). Особенностью Московской Руси было полное единение Царя и народа в управительной области. Царь находился с нацией в непосредственном общении во всей области законодательства и суда. Например, в отдельных землях вторым лицом после воеводы был губной староста, ведавший уголовные дела, и чаще всего выбиравшийся дворянами и боярскими детьми. Затем следует земский головной староста – власть выборная городским и уездным населением. При нем состояли выборные от уездных КРЕСТЬЯН советники, которые составляли земскую избу. «Земский головной староста был представителем «мира» перед правительством, должен был защищать мир от воеводы… По царскому судебнику всякие правители, назначаемые в города и волости, не могли судить дел без общественных представителей» (с. 271). Но и это не все. В Московской Руси существовало всеобщее право челобитья к царю. Существовал специальный Челобитный Приказ как орган царского надзора за всеми чиновниками. Историк С.Ф.Платонов (1860–1933) свидетельствует: «Если власть государя опиралась на сознание народной массы, которая видела в царе и великом князе всея Руси выразителя народного единства и символ национальной независимости, то очевиден ДЕМОКРАТИЧЕСКИЙ склад этой власти и очевидна ее независимость от каких бы то ни было частных авторитетов и сил в стране. Таким образом, МОСКОВСКАЯ ВЛАСТЬ была властью АБСОЛЮТНОЙ и ДЕМОКРАТИЧЕСКОЙ» (С.Ф.Платонов. Полный курс лекций по русской истории. Санкт-Петербург, 1997. С. 216).

Тихомиров пишет: «Народ вынес все казни Грозного (напомним, что в большинстве случаев это были казни перевертышей, предателей, стремившихся сбежать в стан врага, в Польско-Литовское государство. – В. О.) не только без протеста, но даже умел почувствовать в этом царе то, чего и доселе не понимают многие ученые историки и юристы: действительного УСТРОИТЕЛЯ земли русской. Царской идее верховной власти народ не изменял с тех пор до сего времени никогда» (с. 273). Лев Александрович написал это в 1905 г. Так что на тот момент глубокий знаток русской жизни видел, что русский народ в массе своей Царю не изменял, подобно интеллигенции.

«Россия, стертая с лица земли татарами, восстала в необычайной силе, почти чудесной, и не знавшей себе равной. Основами этого величия, основами спасения России оказалась православная вера и единоличная власть царя. Эти две силы Россия свято чтила» (с. 282).

К сожалению, с реформами Петра Первого явилось в Россию европейское умственное иго. Мы стали учениками, стали смотреть на все западное снизу вверх. И в наше так называемое «просвещение» чрезвычайно сильной струей вошло отрицание православия и самодержавия. Петр 1, как царь, по мнению Тихомирова, мог не слушать епископов или казнить их. «Но перестраивать Церковь для подчинения ее государству – не имел ни малейшего права (с. 296)… В своем отношении к Церкви он подрывал самую существенную основу своей власти – ее нравственно-религиозный характер» (с. 299). «За первое десятилетие после учреждения Синода большая часть русских епископов побывала в тюрьмах, были расстригаемы, биты кнутом и т. п.» (с. 300).

Тихомиров отмечает важную роль в развитии русской политической мысли И.С.Аксакова, М.Н. Каткова, К.Н.Леонтьева. Аксаков, в частности, четко осознавал, что связь царя и народа – это нравственная связь. Он требовал самоуправления, того, что было в допетровской, Московской Руси, требовал восстановления прав церкви, т. е. «требовал именно того, при наличности чего царская власть только и может быть верховною, выражать не произвольные побуждения царя, как человека, но требования нравственного идеала народа» (с. 319–320).

В мировоззрении Константина Леонтьева особенно ценно его понимание византийских корней русской жизни. Византизм в государстве означает самодержавие. Византизм в религии – это христианство, четко отличающееся от западных церквей, от ересей и расколов. В нашей духовной истории промыслительным был факт принятия православия от Византии в 988 году – ПОСЛЕ победы над иконоборцами и торжества Православия. Но есть еще одно важное наследие Византии. Это «наклонность византийского нравственного идеала к разочарованию во всем земном, в счастьи, в устойчивости нашей собственной чистоты, в способности нашей к полному нравственному совершенству здесь, долу… Византизм (как и вообще христианство) отвергает всякую надежду на всеобщее благоденствие народов» (с. 325). Леонтьев считает: «Монархическое начало у нас является единственным организующим началом» (с. 327).

Тихомиров приводит мнение видного знатока русского государственного права Н.М. Коркунова: «Государство есть «монополист принуждения», вследствие чего оно уничтожает (или сокращает) всякие другие случаи насилия, а потому создает свободу» (с. 331). Тем более, что государственное принуждение дисциплинируется правом и проникается этическим элементом. Когда 300-тысячная толпа на Манежной площади требовала свободы, ликвидации партийно-советского принуждения, она не представляла, что место брежневских партляйтеров займут сплошные корыстолюбцы, воры и бандиты. Теперь «воры в законе» становятся мэрами и губернаторами, а гиганты промышленности платят дань уголовникам. Произошла, как это ярко описал Говорухин, великая криминальная революция, и только монархия может спасти нас от криминально-олигархического ига.

Тихомиров учит, что основой русской психологии, русской души является религиозный, этический момент, чуждый утилитарности. «Но пока душа русского человека такова – он не может быть способен искренне подчиниться какой-либо верховной власти, основанной не на этическом начале, а потому он не способен признать над собою власть ни аристократии, ни демократии. Русский – по характеру своей души, может быть только монархистом или – анархистом… В России возможна только монархия» (с. 406).

Нравственный геноцид народа, начатый деятелями Февраля и их сообщниками – иудео-большевиками, несколько приторможенный Сталиным к концу 30-х годов и вновь развернувшийся после Августа 1991 года, побивший ныне все прежние «рекорды» разложения – есть совершенно сознательная политика мировой закулисы и ее «пятой колонны» в России. Русский народ, другие народы нашей Родины умышленно спаивают, наркотизируют, разлагают, гробят. Супостатами поставлена цель уничтожения нации, уничтожения всякой морали, всякой этики и тем самым всякой надежды на восстановление монархии – единственного средства спасения народа. Демократия – это неторопливый путь в бездну. Криминально-космополитическая демократия – это то самое УСКОРЕНИЕ, которое провозглашал лучший немец и лучший иудей М.С.Горбачев. Ускорение маразма и деградации. Бег к пропасти.

Обосновывая необходимость монархии, Л.А.Тихомиров перечисляет выгоды монархической власти по Чичерину:

1) Ею наилучше обеспечивается единство власти, а из единства власти проистекает ее сила. С единством власти связана ее прочность.

2) Монархия, по независимости своей, непричастна духу партий. Монарх стоит вне частных интересов, для него все классы, сословия, партии совершенно одинаковы.

3) …Монархия наилучше обеспечивает порядок…Монарх есть наиболее справедливый третейский судья социальных столкновений.

4) Нет… образа правления, наиболее пригодного к совершению крупных преобразований.

Это у нас на рубеже XX–XXI вв. затеяли т. н. реформы, причем радикальные реформы с поворотом на 180°, в условиях хаоса, анархии, тотальной коррупции и криминального беспредела. Что – эти реформаторы слепые, глухие или немые?

Увы, они вполне вменяемые и для своего кармана весьма умные люди. И они сознательно гробят народ и страну, испытывая к ним чувства откровенной ненависти. Как это публично выразил вице-премьер Кох, как это неизменно выражает в своих хунвэйбиновских телешоу «Культурная революция» министр Швыдкой. И все эти могильщики России – демократы и либералы, приверженцы воинствующего прогресса, враги авторитаризма и монархии.

Выдающегося русского мыслителя Михаила Никифоровича Каткова (1818–1887) Тихомиров относил не к ученым, а к публицистам. Однако этот публицист сыграл чрезвычайно важную роль в политической и общественной жизни России второй половины XIX века. В 1863 году, во время польского мятежа, Катков своим жгучим имперским словом переломил ситуацию в стране, подвергнув резкой критике вялую политику властей и особенно наместника в Царстве Польском великого князя Константина Николаевича и вдохновил генерал-губернатора Северо-Западного края М.Н. Муравьева на решительную борьбу с мятежом. В 1881 г., после убийства народовольцами Александра Второго, Катков совместно с Победоносцевым вновь переломил ситуацию, убедив нового Государя Александра Третьего в необходимости жесткой линии, помог отстоять незыблемость самодержавия. Всю свою жизнь Катков отстаивал монархические принципы.