Электронная библиотека » Владислав Бахревский » » онлайн чтение - страница 30


  • Текст добавлен: 29 сентября 2014, 02:29


Автор книги: Владислав Бахревский


Жанр: Историческая литература, Современная проза


Возрастные ограничения: +12

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 30 (всего у книги 63 страниц)

Шрифт:
- 100% +
9

Над рекой стоял туман. В Пиляве кричали петухи, и далеко по всей пойме слышался скрип несмазанных колес крестьянской телеги. Телега, раскачиваясь на колдобинах, въехала на плотину.

Казаки выскочили из окопов.

– Стой! Куда?

– На базар! – ответили мужики.

– Какой базар?

– На воскресный, в Пиляву.

– Как вас ляхи пропустили?

– Они ушли…

– Кто сказал, что ушли?

– Подите да поглядите. Все у них брошено, а самих нет.

Прыснули гонцы в ставку полковников и самого Хмельницкого.

– Ловушка? – спросил своих командиров гетман.

Полковники молчали.

– Кривонос, зайди со своим полком в тыл табора.

Минул час. Доложили:

– Поляки бежали.

Выждали еще час.

– С Богом! – сказал гетман.

И войско атаковало сто двадцать тысяч возов добра.

* * *

Ночью Хмельницкий позвал к себе в пилявецкий замок Тимоша.

– От одного тебя, сын, у меня нет секретов, а потому самые непростые поручения тебе. Неси свой крест, сынок. Плечи у тебя дюжие. Удержат ношу.

– Я готов! Приказывай.

– Только свиделись, и опять расходятся дороги… Отвезешь в Чигирин серебро, двадцать бочек, да еще двадцать четыре сундука всякого добра. Табун турецких лошадей отгонишь. Половину богатства в землю зарой. Вот тебе чертеж, о кладе два человека должны знать: ты и я. Запомни, сын: у Кащея душа в сундуке, который на дне моря, а у гетмана кроме души должно быть еще кое-что и за душой… Ну, да про гетманскую науку мы с тобой еще поговорим. Иди выспись, а утром в дорогу.

– Можно к затворникам? – В комнату вошла со свечою в руках пани Елена.

Тимош побагровел. И Хмельницкому подумалось: «Надо хлопцу учиться не показывать чувств».

– У нас уже закончен разговор, – ласково сказал Богдан. – Это пани Елена, Тимош. Моя жена.

– Невенчанная, – глухо буркнул Тимош.

– Моя жена и, значит, мать моих детей, – спокойно и твердо сказал отец.

Тимош стоял опустив голову, не зная, куда девать отяжелевшие сразу руки.

– Я пойду, – сказал он.

– Иди! – резко ответил Богдан: ему не нравилось, что Тимош столь прям и столь открыт в своих чувствах.

– Какой он милый, – сказала пани Елена.

Богдан посмотрел на нее с укоризной.

10

Шестнадцатого сентября казаки подошли к Збаражу.

Хмельницкий собирался остановиться под Старо-Константиновом, но Кривонос и другие полковники требовали изгнать и добить разбредшееся польское войско.

Хмельницкому не застили глаза ни большие победы, ни бесчисленные малые. Пока что казаки били разнузданную шляхту при самом благополучном стечении обстоятельств: смерть короля, грубые военные ошибки Потоцкого и региментариев, борьба партий на выборах нового короля.

Войско насчитывало тридцать пять полков. Столь огромной силе Речь Посполитая ныне противостоять не могла. Это гетман понимал. Освободив Украину от Вишневецких, Конецпольских, Заславских и прочих, он не видел правды в походе на Варшаву. Победа над Речью Посполитой междоусобную войну тотчас превращала в международную: будут задеты интересы Швеции, Франции, Австрии, римского папы. Ограбление и разорение Польши тоже невыгодно. Несчастье Речи Посполитой усилит татар и турок, которые используют слабость ее для завоевания все той же Украины. Московский царь молчит. Решится ли он воевать за Украину против поляков и турок? Выход один: нужно искать мира, продиктовав полякам свои условия. Все это разумно, да только гетман себе не волен. Война подняла на ноги всю Украину. Стронувшись с места, вал войны набирал мощь и скорость, и встать ему поперек – безумная затея: отбросит, как щепку, или еще хуже – разобьет в щепу.

Победы даром не проходят. К сильному тянутся со всех сторон, чтобы привлечь и к себе талисман удачи.

Прибыл посол от молдавского господаря Василия Лупу. Господарь просит защитить его от Матея Бессараба. Прибыл некий Юрий Немирич. Грамотей, жил в Голландии и Бельгии, теперь спасается от краковской инквизиции и заодно привез тайное письмо от Яна Казимира. Ян Казимир тоже просит помощи. Если казаки поддержат его в борьбе за польскую корону, то будут тогда им от него многие милости. Реестровое войско Ян Казимир обещает увеличить до сорока тысяч, Хмельницкому гетманскую булаву отдать без срока, а также города и земли, веру православную обещает не преследовать… К раде гетман готовился не хуже, чем к Пиляве.

* * *

Зеленое поле от края и до края расцвело поутру невиданными цветами: то полыхали на солнце добытые казаками под Пилявою жупаны и шаровары.

Ударила пушка, призывая войско к вниманию. На холм, застеленный турецкими коврами, поднялись гетман и старшина.

– Любо-дорого поглядеть на тебя, Войско Запорожское! – зычно прокричал гетман, и голос его не потерялся, место для рады было выбрано гулкое.

– Гей, гетман! Гей! – закричали казаки, оглядывая и ощупывая себя в который раз: экие жупаны, экие шаровары, а свитки – так и струятся по телу. Ноги сапожек не чуят, кинжалы в серебре и каменьях. За пазухой или в поясе у каждого и самоцветы, и звонкоголосое золото, и всякая всячина, да еще такая всячина, что и придумать нельзя, для какой она надобности. А выбросить тоже нехорошо, потому что диковина.

– Нам одно ныне решить нужно, – сказал гетман. – Что дальше делать – домой идти или в непрошеные гости.

– В гости! – счастливо и дружно грянуло войско, и гетман, оттаявший от первой теплой волны казачьего привета, опять заледенел, двинул бровью в сторону Выговского, а тот легонько сзади подтолкнул Павла Тетерю.

Был Тетеря в Войске Запорожском новым человеком. В прошлом еще году он занимал доходную должность регента в городе Владимире-Волынском. Регент – правитель канцелярии суда, человеку без грамоты и обхождения на этом месте делать нечего. К Хмельницкому Тетерю перетянул Иван Выговский. Тетеря был женат на его сестре. Власть имущие всегда окружают себя, как стеною, родственниками – чужих от кормушки гнать.

Павел Тетеря знал, что ему говорить. Радостно улыбаясь, вышел к краю холма и, воздев руки к небу, спросил раду:

– Кто нас привел к воле и богатству?

– Хмельницкий! – ответили казаки.

– Все у нас есть! И себе и детям – хватит. Не пора домой?

– Пора! – крикнули в разных концах подговореные люди.

– Геть! – отодвинул Тетерю крапивинский полковник Филон Джалалия. – Что нам нужно? Свобода! Бей, гони, казаки, гусятников, пока сила у нас, пока не разъединили нас всякие умники! Не оставим в живых теперь ни одного ляха на свете!

– Впереди у нас осенняя распутица, – генеральный писарь Иван Выговский говорил, выждав, пока все клики смолкнут. Говорил сухо, но веско. – Уйдя в глубь Польши, мы оторвемся от обозов, здесь нам родные стены помогают, а там и стены будут чужие. Добившись побед, мы имеем право требовать от поляков уступок. Мы потребуем от нового короля, которого скоро изберут, увеличения реестра, уважения к нашей вере, полного помилования всем казакам, кто воевал против Речи.

– Это мы их будем миловать! – крикнули казаки. – Нас двести тыщ! Пусть всех в реестр пишут!

Вышел и встал перед людьми Кривонос:

– Поляки ждут не дождутся, пока мы перегрыземся между собой. Чего толковать попусту? В Белзском воеводстве четыре сотни ездят по деревням и городкам, вешают наших братьев, которые ждут нас, а мы – лясы точим. В Русском воеводстве душителей нашей православной веры, проливающих русскую кровь, – полтыщи, в Перемышльском – полтыщи. А нас – двести тыщ. Так неужто мы дадим совершиться злу?

– Не дадим!

Но слово Кривоноса было не последнее.

Генеральный судья Богданович-Зарудный высказал ту самую тревогу, которая одолевала Хмельницкого:

– Мы – Войско Запорожское – войско его величества короля. Короля нет, но его скоро изберут. Нам нужно стоять за такого короля, который не обойдет нас своей милостью. Войску нужно остановиться и выждать.

И тогда сказал слово Тугай-бей:

– Вы просили помощи, хан прислал войско. Великий хан будет недоволен, если казаки вернутся по домам. В Крыму голод. Войско пришло, чтобы избавиться от бедности. Если казаки не станут слушать советов хана, то и дружбы не будет.

Данила Нечай бросил шапку под ноги.

– Да какой же я казак, если дома стану сидеть да ждать, когда поляки очухаются!

– В поход! – крикнул Кривонос.

– Велим! – сказала рада.

И это был приказ гетману и всей старшине.

Улыбаясь, словно исполнилось самое заветное желание его, Хмельницкий предложил раде послушать посла Василия Лупу. Отвечал послу Иван Выговский:

– Казаки не могут оказать помощи господарю, потому что боятся гнева султана. Валахия и Молдавия – турецкие княжества. Будет на то султанская воля, можно и помочь, а не будет – казаки ослушаться не посмеют.

– А если мой государь добудет разрешение у великого падишаха? – спросил посол.

– Что нам скажет его величество султан, то мы и сделаем, – был ответ.

На том и кончилась рада.

Полки поспешили подо Львов, и первые из них появились под стенами города уже двадцатого сентября.

Господарь Василий Лупу разрешение на помощь добыл в Истамбуле. И Хмельницкий послал в Молдавию полк Федоренко и две тысячи татар из отряда Тугай-бея. Наказным атаманом над войском был поставлен шестнадцатилетний Тимош.

Часть третья
Княжна Роксанда

Глава первая
1

В алых турецких шальварах, в алом невесомом платье, в алой чалме, она была как чудо-птица, купленная за морем ради пущего великолепия котнарских садов господаря Лупу.

 
Алый лепесток пиона,
Алою зарей рожденный,
Рыцарь, красоту мою узри!
Рыцарь, от тоски по мне умри!
 

Пела и хохотала, как пастушка. Вельможные подруги, под стать ей красотою, но одетые по строгим домашним правилам, напуганные вольным ее смехом, ее бесшабашной радостью, легкостью, не в силах были устоять перед заразительной свободой, подхватили игру и ответили княжне песней, поддразнивая:

 
Лист ореха, лист зеленый,
Соком жизни напоенный,
Правды пред тобою не тая,
Признаюсь, судьба горька моя.
Я в тоске, но не по дому,
А по страннику чужому,
Он пришел из дальних мест
Отдохнуть в волшебный лес…
 

– Вы не знаете своей Роксанды! – Княжна с нарочитым возмущением сверкнула карими глазами и, кружась, пропела:

 
Сердце не устало биться,
Вольно я живу, как птица,
Клетка золотая не манит,
Мне дороже крылышки мои.
 

Княжна Роксанда сбросила башмачки, сбросила платье и шальвары, взмахнула руками, как взаправдашними крыльями, и бросилась в воду.

Двое подруг тотчас последовали за нею, а третья не осмелилась.

– Иляна! А ты что же? Вода ласковая, как парное молоко.

– Я постерегу ваши одежды, княжна! Вы ведь знаете, Фэт-Фрумос прячет платье самой прекрасной феи.

– Милая Иляна! О том ли нам печалиться! Нам надо о другом вздыхать: такие храбрые молодцы, как Фэт-Фрумос, только в сказках. – Княжна выскочила из воды. – Эй, Фэт-Фрумос, спеши! Забирай эти жалкие тряпки! Мы оденемся в платье, которое поистине достойно нашей красоты. Эмилия, за работу! Сплети нам венки из виноградной лозы!

– Слушаюсь, госпожа! – поклонилась служанка.

Роксанда первой возложила себе на голову венок, оплела тело лозой с тяжелыми гроздьями зеленого котнарского винограда.

– Вот теперь можно и на бал! Хоть к самому королю Речи Посполитой!

– Княжна, вы совершенно не боитесь наготы! – воскликнула в искреннем смятении боярышня Иляна.

– Я и впрямь не боюсь самое себя! Меня научили любить свое тело в Серале.

– Боже мой! Но если какой-нибудь охальник подглядывает за нами?

– Дорогая Иляна! Не пугайся за его глаза, он не ослепнет. Нам Богом ниспослан дар восхищать, но этот дар, увы, не вечен. В Серале меня учили радоваться красоте и радовать красотою! Ах, как я благодарна моему отцу за этот котнарский виноградник! Здесь я – лань, ласточка, золотой дождь, послушная лоза, ураган! – Она кинулась в воду, поплыла, барабаня руками и ногами, взбивая жемчужную пену.

Девушки с ужасом слушали княжну, но им хотелось слушать эти странные речи пленницы Сераля. Роксанда жила в Истамбуле заложницей.

– Ах, что это за купание! – рассердилась вдруг княжна. – В Истамбуле мы плавали в море.

– В море?! – пискнула Иляна. – Но разве из Сераля выпускают?

– В Серале все возможно, надо только найти способ.

– Госпожа, выходите из воды! – строго приказала служанка Эмилия. – У вас к приезду князя Вишневецкого волосы не успеют просохнуть.

– Ничего, я прикажу моему брату Солнцу сиять сильнее, и он не подведет свою сестричку! Слышишь, братец? Гори, пылай во славу красоты девичьей! – Роксанда выскочила из воды и, простирая руки к солнцу, побежала вокруг бассейна. – Слышишь, братец? Лови!

Она сорвала венок и кинула его в небо. Венок упал в воду, и тяжелые грозди утянули его на дно.

2

Мода на котнарские виноградники превратила маленький городок на холмах возле столичных Ясс в золоченый курятник, где титулованные курочки поджидали крутогрудых петушков, по жилам которых лилась небесно-голубая кровь лучших родов Молдавии, Польши, Литвы, Семиградского княжества.

Всякий, кто заботился о будущем фамилии и у кого было много тугих кошельков, спешил купить в Котнаре если не виноградник, то хоть кусочек земли. Виноградники и земля с каждым годом дорожали, цены запрашивались немыслимые, но охотников купить или перекупить местечко не убывало.

Следуя моде, теплое время года княгиня Домна Тодора, мачеха княжны Роксанды, жила в Котнаре и теперь принимала гостей падчерицы. Князь Дмитрий Вишневецкий приехал с новоиспеченным владельцем одного из котнарских виноградников, сыном коронного гетмана Речи Посполитой Николая Потоцкого, его милостью паном Петром Потоцким. Княгиню Домну Тодору сердила выходка падчерицы: знала, что князь Дмитрий будет к обеду, и – вот, пожалуйста, опаздывает. Не стыдясь, мучит совершенно потерявшегося от любви юношу. А ведь князь Дмитрий уже не прежний мальчик с восторженными черными глазами.

Княгиня, не зная, где Роксанда и пожелает ли она явиться, выигрывая время, показывала гостям своих чудесных птиц.

В позолоченных клетках порхали птицы, поражающие невероятной красотой оперения. Птицы были крошечные, но были и большие: фазаны, сойки, куропатки, декоративные куры.

– Когда я гляжу на ваших птиц, мне всегда кажется, что предо мною пойманная радуга, – изысканно похвалил любимую утеху княгини Домны Тодоры князь Вишневецкий, а Петр Потоцкий только поморщился: ему претил запах птичьего помета.

Княгиня заметила это и нашла Потоцкого человеком грубой души, но она была женою мудрейшего Лупу.

– Мне стыдно показывать вам бедные наши кущи, – обратилась она к Потоцкому, – я много слышала о великолепии польских парков.

– Княгиня, всему миру известно, что лучшие парки в Литве, у Радзивиллов, – ответил пан Петр. – А такого парка, как в Несвиже, я нигде не видал. В Крженицах, у короля Владислава, было полторы тысячи оленей, у Радзивиллов же всего больше: оленей, лосей, бобров. Как у них готовят бобровые хвосты! А беседки? Они затейливы и великолепны. Мне показывала парк ваша старшая падчерица, княгиня Елена. Ей дана не только красота, но и великое сердце. Олени выходили из леса, чтобы получить не подачку, а ласку ее беломраморной руки.

– Я молю Бога, – княгиня Домна Тодора быстро перекрестилась, – чтобы моя младшая дочь, наша певунья Роксанда, нашла свое счастье в Речи Посполитой. Благородство польских рыцарей не знает себе равных во всем мире.

«Он все-таки истинный поляк!» – подумала она о Потоцком, прощая ему гримасу в птичнике.

Вдруг заиграла лютня, запела девушка:

 
Рыцарь мой, коня не торопи,
Ты себя надеждой укрепи.
Одолеешь путь, теряя силы,
Чтоб услышать ласковое «милый».
 

В беседке из благородной слоновой кости в окружении подруг княжна Роксанда играла на лютне и пела.

– Княгиня Домна Тодора! – Служанка Эмилия вскочила на ноги и замерла в почтительнейшем и нижайшем поклоне.

Княжна Роксанда обернулась, расцвела улыбкой, передала подругам лютню и пошла из беседки навстречу гостям. – Простите меня, князь! – обратилась она к Вишневецкому. – День выдался жаркий для осени. Мы купались и не успели просушить волосы.

В жемчужном венце с ниспадающим кисейным покрывалом – не скажешь, что простоволоса, – княжна показывала чудо своих волос: в этой черной поблескивающей пучине и утонуть было немудрено.

«Она знает, как сводить с ума», – подумала о падчерице княгиня Домна Тодора и спохватилась: загляделась на Роксанду.

Знакомя княжну с Петром Потоцким, князь Дмитрий обреченно вздохнул и рассмешил Роксанду.

– Князь, вы в каждом моем знакомом видите соперника, но ведь большинство знакомств я завязала не без вашего участия.

– Знакомить вас с моими друзьями для меня казнь, – признался Вишневецкий. – Но я иду на нее, чтобы только еще раз видеть вас, слышать вас, дышать одним воздухом с вами.

Петр Потоцкий покосился на князя Дмитрия, вскинул оценивающие глаза на Роксанду, и она увидала, что он не сомлел от восторга. У княжны от досады покраснела шея.

3

За обедом княгиня Домна Тодора делилась секретами котнарских виноделов:

– Для крепости берут виноград «граса», одну треть, для букета – «фетяско», тоже одну треть, добавляют одну шестую «фрынкуша», он придает приятную кисловатость, и от него же прозрачность вина. И для полноты букета добавляется одна шестая часть мускатного сорта «бусуек». На четвертый год выдержки вино под стать огню, а по цвету оно зеленое, как изумруд. Чем старее котнарское, тем зеленее. Рецепт этого вина мне дал наш погарник.

– Это первый виночерпий Молдавии, – пояснил Потоцкому местный старожил князь Дмитрий. – Котнар – резиденция погарника. Под его властью все виноделы господарства.

– Сколько бы ни стоило это замечательное вино, – загорелся Потоцкий, – я прикажу отправить в мои погреба все сорок бочек.

Княжна Роксанда подняла бокал с изумрудным вином и, любуясь игрой огня, рассмеялась:

– Сначала люди уразумели, что не все подвластно мечу, уразумеют они когда-нибудь, что и деньгам не все подвластно.

Потоцкий не понял, о чем это лукаво мудрствует княжна, но рассердился:

– Сколько бы мы ни твердили, что меч и деньги не всевластны, от этого их власть не уменьшается, как бы это ни было горько. Я знаю, когда мое желание станет нестерпимым, я возьму деньги или меч и сломлю чью-то волю, силу или даже ненависть ради моей воли, силы, ненависти или любви.

Это было сказано с таким неприличным напором, с такой страстью, что за столом наступила неловкая тишина.

В глазах княжны сверкнула ярость, и князь Дмитрий побледнел: Потоцкий вступил на путь соперничества не без успеха.

– Пан Потоцкий, вам действительно не удастся перевезти не только сорока бочек, но даже одной, – сказала княгиня Домна Тодора. – Дело в том, что котнарское нельзя перевозить. В дороге вино умирает.

– Не правда ли, какая чудесная и странная судьба, – черные глаза Вишневецкого замерли, и горящий в них огонь вдруг умер, – быть славою своей земли, но на родной земле. Вот верность, которая должна быть укором многим.

– Князь! Вы готовы философствовать по каждому незначительному поводу! – воскликнула Роксанда. – Котнарское – прекрасное вино. Так пейте же и радуйтесь!

– Когда себя приходится заставлять радоваться, то и горечь невыносимей.

– Что вас так тревожит, князь? – удивилась княгиня Домна Тодора.

– Меня тревожит мой век.

– Ну, слава богу! Я думала, мозоль! – Княжна Роксанда неудержимо хохотала. Потоцкий тоже не удержался от смеха, улыбнулась княгиня.

Под общее веселье вошел погарник. Поклонился княгине и обществу:

– Великий господарь просит быть сегодня на вечерне по случаю победы над врагом во славу Господу нашему. На вечерню прибудет победитель врага – сын украинского гетмана Тимош Хмельницкий.

Сказал и посмотрел ясными глазами на поляков.

– А вы еще смеялись! – воскликнул князь Вишневецкий, и слезы задрожали в его голосе.

Глава вторая
1

Когда придворный добивается особой милости, он заказывает для повелителя шкатулку, которая стала бы любимой игрушкой, хранилищем самых изысканных, а еще лучше – милых сердцу сокровищ. Шкатулку эту режут и украшают мастера великих затей, платят им втридорога, чтоб они в ухищрениях превзошли самих себя.

Храм Трех Святителей сотворен гордыней молдавского господаря Василия Лупу. Это плата Господу за темницу души. Цари и в самой душе строят и носят темницы для государственных своих, чернее адской пропасти, грехов.

Лебедем плыл по синему небу веселого зеленого города Яссы храм Трех Святителей.

Снизу доверху опоясан узорами: травами, лозами, орнаментами, а может быть, и тайными письменами. Узоры по камню, но резаны чисто и тонко, как по слоновой кости, как по золоту.

Жители Ясс и через годы не могли привыкнуть к чуду. Сколько раз поглядишь на Трех Святителей, столько и подивишься.

Входящий во храм чувствовал себя так, словно вознесло его в самые недра светоярого солнца. На алом – золото, сказка русских мастеров.

Собольи и куньи меха, крытые парчой шубы, женские и мужские платья в жемчуге, в драгоценных камнях, в золоте. Вот уж воистину – шкатулка земных чрезмерных соблазнов.

Казачья старшина, приодевшаяся для торжества, даже потеряться не могла среди всеобщего великолепия. Как стайка воробьев в клетке павлина, казаки хоть и хорохорились, но всем было видно, что тяжко им здесь, что стыдно им за свои лучшие наряды – словно нищие посреди хором.

– Который сын Хмельницкого, покажите! – Княжна Роксанда как появилась в храме, так сразу и затормошила своих подружек. – Вон тот, чернобровый? Ах, какой казак!

– Это – Федоренко! – объяснила княжне всеведущая Эмилия.

– А где Тимош, спаситель моего батюшки?

– С пушком на губе.

– Этот угрюмый?! Господи, да он же рябой!

На Роксанду стали оборачиваться, и она поспешно затаилась, присмирела, но, постояв, изображая на лице молитвенную сосредоточенность, потянулась глазами к детинушке.

Прямая спина, жупан, как надутый, – столь выпуклы и могучи мышцы, лицо обожжено ветром и солнцем, но молодое, как мордочка теленка. Не усы – дымок. Шестнадцать весен человеку. Шестнадцать весен, а рот на замке, губы напряженно сомкнуты, глазами вперился в царские врата и ничего больше не видит. Глаза обрушиваются на каждый встречный взгляд, как на вражескую крепость, и не уступают нипочем.

«Могла бы я полюбить такого?» – подумала вдруг Роксанда и ужаснулась на самое себя. И поставила рядом с Тимошем пламенного, сгорающего от любви князя Вишневецкого, черноглазого ангела, который все понимает, все знает наперед, страдающего сначала за любимую и уж потом за себя. Потом поставила гордого самолюбца Петра Потоцкого, снисходительно разрешающего себя любить, настоящего чистопородного пана. И ужаснулась – ей хотелось, чтобы ее обнял этот неотесанный, этот безобразный казак.

Вздрогнула – Тимош смотрел на нее. Ей показалось, что ее грубо толкнули, она попробовала улыбнуться и не сумела. У нее достало силы не опустить глаз, но поглядеть глаза в глаза не посмела. Она боялась перевести дыхание, чтоб не вскрикнуть, но он скоро отвернулся и, уставясь на царские врата, шептал сухими, покрытыми коричневой коркой губами слова молитвы.

«Лучше в заточение, чем замуж за такого!» – сказала самой себе Роксанда и не поверила ни одному из этих слов.

Словно малый ветер обежал стены храма. Дрогнули язычки свечей, засверкали каменья, зашелестел шепоток. То явился в храм сын господаря Стефан со своими ближними людьми. И тотчас за малым ветром колыхнул платья и шубы большой ветер. Возбужденно вспыхнули каменья, золото заструилось, огонь заметался, и лица придворных озарила улыбка всеобщего беспрекословного восторга. Через храм на свое господарское место шел Василий Лупу.

Перед ним – постельник с серебряным жезлом, позади меченосец, опоясанный мечом, с господарской короной и булавой.

Сам господарь в нежно-зеленой ферязи, в красной шубе на соболях, подпоясан широким турецким поясом, по груди золотые розетки с большими чистой воды бриллиантами. На голове особая шапка с рубином и перьями.

При появлении господаря на обоих клиросах запели хоры мальчиков: на правом – по-гречески, на левом – по-молдавски.

Лупу занял свое место и всем видом показывал, что углублен в молитву и слушанье службы.

Но мысли его были о земных делах.

«Господи! – думал господарь Лупу. – Под сводами твоего дома собрались сегодня люди, которые твоим промыслом, но из рук моих получили власть, богатство и даже само имя, ибо многие из них были всего лишь торгаши да ловкачи, а ныне – бояре, цвет государства. Но есть ли среди этих людей хоть один, который не предаст меня тотчас, стоит лишь обломиться одной ножке моего трона, одной из четырех.

Ворвись в храм воинство Матея Бессараба – и встанут за меня казаки, потому что они ждут денег за победу. А боярам-то чего рисковать? Они свое взяли, и не только свое».

С господарского места Василий Лупу видел всех стоящих у корыта власти, у его корыта.

Среди бояр и ближайших людей господаря было только три молдаванина: братья Чагол да Георгий Стефан – логофет. Остальные – греки.

Сам Лупу был родом из Эпира. Говорили, что он албанец, арнаут, серб, но кем бы он ни был, Эпир – это Греция, и к грекам Василий Лупу имел большую слабость. Он их отличал перед молдаванами и даже перед любезными сердцу поляками.

Господарь Валахии Матей Бессараб играл на больной струне молдавских владетельных особ, призывая их скинуть ярмо чужеземцев-греков. На все эти призывы у Лупу было два довода: во-первых – виселицы и во-вторых – виселицы, а еще он любил говаривать: «Всевышний Бог не создавал на лице земли людей порочнее жителей страны молдавской, где все мужчины воры и убийцы».

Люди воистину государственного ума, Бессараб и Лупу умели под игом турецкого владычества не только нарастить государственную мышцу, но и создать такие духовные ценности, которые оказались более стойкими, чем самые неприступные крепости. Они выдержали осаду самого времени. У любого из этих господарей достало бы изворотливости добиться объединения обоих княжеств, а там и скинуть разом турецкого седока, но беда была в том, что жили они и правили в одни годы, и было им под солнцем тесно.

Когда-то они вынашивали план совместного удара по Османской империи, но в 1639 году Лупу получил у турок фирман на владение Валахией, и бывшие союзники стали врагами. Во время войны с казаками под Азовом Лупу подговаривал Дели Гуссейн-пашу, командующего турецкой армией, позвать Матея Бессараба. Лупу готовил Бессарабу мышеловку, но валашский господарь видел на три аршина под землей и не дал себя обмануть.

Время шло, и Василий Лупу понял, что воды удачи и счастья льются на мельницу Матея Бессараба. Валашский господарь не только строил козни, но уже и меч обнажал против соседа.

«Если бы не казаки, пришлось бы отсиживаться в горах, а то и бежать в Истамбул».

Горькая обида исказила непроницаемый лик господаря.

Ни один правитель из молдаван не сделал столько для Молдавии, сколько он, грек Лупу, а в ответ – ненависть. Двинул Бессараб войска, и ведь к нему потянулись, против своего же князя.

Одобрительно, нарочито долго посмотрел на казаков, чтоб все в храме увидали его одобрение и его долгий взгляд, а сам думал: «Надо их приручить. Воюют, может, и бестолковее немцев, но ценят свои головы вдвое дешевле».


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 | Следующая
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации