Текст книги "Люба Украина. Долгий путь к себе"
Автор книги: Владислав Бахревский
Жанр: Историческая литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 43 (всего у книги 63 страниц)
Король ужинал. Ел торопливо, не глядя, что подают. Впервые, может быть, он испытывал неловкость от того, что подают ему кушанья на серебре, все с теми же дворцовыми ужимками.
За трапезой был маршалок Любомирский.
– В лагере еды дня на три, не больше, – говорил он, уплетая нечто сложно нафаршированное, в пряностях, под немыслимым соусом. – Наши войска посполитого рушения в Люблине. Когда они еще догадаются к нам на помощь пойти? Надо вашей королевской милости сегодня же, пока ночь, выйти из лагеря, ехать в Люблин и вести сюда новую армию. Я найду вашей королевской милости надежную охрану.
Король не ответил. Конечно, в словах Любомирского был план и смысл. Однако бегство, тайное, вряд ли воодушевит народ и армию.
– Довольно! – вскипел вдруг Ян Казимир, швыряя вилку, нож и срывая салфетку с груди. – Немедленно позовите Оссолинского, Сапегу, воевод. Надо же что-то решить. Решиться на что-то!
Пан Любомирский созвал к королю требуемых людей, но сам на совете не остался.
– У вашей королевской милости есть возможность воспользоваться ночной темнотой, чтобы уйти из окружения, – сказал подканцлер Сапега.
– Мне уже предлагали бегство, – ответил Ян Казимир. – Это повторение позора Пилявец.
– Но что мы можем предложить нашим противникам? Игру мы проиграли. – Казимир Сапега смотрел на короля и говорил без смущения: он говорил правду.
– Я хочу выслушать моих воевод, – сказал король.
– Пробиться к Вишневецкому мы не можем, – подытожил минувший день князь Корецкий.
– Надо все-таки пробиваться к Збаражу, – предложил староста красноставский Марк Собесский.
– Положение очень трудное, – все что нашелся сказать брат его Ян, староста яворский.
– Предлагаю стоять табором здесь, на Стрипе, – властно, спокойно сказал канцлер Оссолинский. – В Люблин надо сегодня же отправить гонца. Но самую большую надежду я возлагаю… – канцлер сделал паузу, – на Ислам Гирея.
– Вы думаете, он пойдет на переговоры? – спросил Ян Казимир.
– По крайней мере нам следует попытаться завязать их.
– Но разве хану не выгоднее разговаривать с пленниками?
– Ваша королевская милость! – Канцлер отвесил легкий поклон. – Осмелюсь предположить, что хан любит не пана Хмельницкого, но наши польские деньги, наших прекрасных дев, которые идут на невольничьем рынке Гезлева и Константинополя по самой высокой цене… И разве хану выгодно усиление казаков, которые ищут союза с Москвой?
– Хану нужны слабые казаки, беспомощная Польша и слабовольная Москва, – сказал Ян Казимир. – Что ж, давайте напишем хану письмо.
Канцлер встал, вызвал офицера.
– Пришлите пленного татарина.
– Оказывается, мы тоже берем пленных? – горестно усмехнулся король.
Письмо к Ислам Гирею было тотчас написано. Король спрашивал, какие причины побудили хана напасть на окраинные земли Речи Посполитой. Он, король, готов быть с ханом в братской дружбе и любви навеки, исполняя прежние государственные пакты. Неужели хан забыл доброе, сделанное ему королем Владиславом, который отпустил Ислам Гирея из плена без выкупа?
Едва гонец выбрался из табора, как поднялась тревога. Бежали семь поветов. Смуту поднял Любомирский. Он распустил слух, что король уехал от войска.
– Свечи! Дайте свечей! – приказал Ян Казимир. – Несите передо мной, чтоб воины видели своего короля.
Он шагал по табору при свечах и думал о своем брате Карле: «Вот оно, братец, королевское счастье! Кругом смерть, развал, трусость, предательство! Нет, братец! Это тебя Бог наградил, освободив от короны. Венец у меня, но он терновый!»
Стреляли. Казаки и ночью рвались к лагерю.
– Вперед! – командовал король. – На вылазку, воины мои!
Но шляхтичи, прослышав, что король ходит по лагерю, гонит воевать, лезли под возы, в сено, забрасывали себя тряпьем.
– Да где же польское дворянство?! – вскричал король. – Вы все хлопы!
В ярости он пинал тюки под телегами, палашом плашмя лупил шляхтичей, выгоняя их из укрытия.
Королевский ксендз, изумленный такой постыдной трусостью воинства, поднял с земли брошенное знамя и кликнул к себе простых возчиков из крестьян. Одарил каждого, кто пришел к нему, талером, вооружил и повел на казаков. В отряде было человек триста, но казаков они прогнали с большим для тех уроном.
Еще не рассвело, когда от хана прибыл мурза с письмом. Ислам Гирей требовал дань за прежние годы, ибо король Владислав не платил поминок.
– Возьмите в казне сто тысяч, – приказал король Оссолинскому. – Отвезите их хану и обещайте все, что ни потребует, иного пути к спасению у нас нет.
Генералиссимус с мешком денег отправился к Ислам Гирею покупать мир.
4Хан Ислам Гирей спал.
– Я приехал говорить о мире, – не без негодования говорил мурзам пан Оссолинский. – Разбудите хана! Он ждет ответа на свое письмо.
– Хан спит, – объяснил терпеливо канцлеру мудрый Сефирь Газы, правая рука властелина.
– Когда же начнутся наши переговоры?
– Утром. Русские любят присказку: «Утро вечера мудренее». А у вас как говорят?
Начинались татарские хитрости. Канцлер опустился на ковер. Сефирь Газы одобрительно улыбнулся и сел напротив гостя. Ударил в ладоши. Появились слуги, расстелили дастархан, поставили кушанья. Сефирь Газы что-то шепнул расторопному мурзе. Тот исчез, и, словно в сказке, заиграла музыка, в шатер впорхнули пери, закружились в сладострастных танцах.
– Я хотел бы всю жизнь мою не выходить из этого чудесного шатра. – Оссолинский взял подушку под бок, вытянул ноги.
Сефирь Газы закивал головой.
– Ты умный, – сказал он Оссолинскому. – Я тоже умный. Но скажи мне, много ли людей ваших знают, что ты здесь?
– Об этом знает король и два-три верных человека.
– Ох эти верные! – вздохнул Сефирь Газы. – Успех нашего дела будет зависеть от того, пронюхает Хмель о переговорах или нет. Он, как настоящий татарин, – очень хитрый человек.
– Ходят слухи, будто Хмельницкий принял ислам?
Сефирь Газы засмеялся:
– Я не знаю, какому Богу молится гетман. Он сам, как Бог, вездесущ. Только и на Хмеля есть Сефирь Газы… С чем ты приехал к нам?
Вопрос был задан столь приятельски просто, что Оссолинский сразу проник в суть его и подарил Сефирь Газы из своего собственного кармана три тысячи талеров.
Словно солнце взошло. Разговор пошел тот, который должен был начаться только утром.
Договорились: Польша обязуется уплатить дань хану за прошлые годы, по шестьдесят тысяч за год, а впредь посылать будет в Бахчисарай по тридцати тысяч золотых червонцев. Уже на следующем сейме Польша обязуется передать ханскому послу пятьсот тысяч, а теперь ради дружбы и успокоения необходимо дать хану сто тысяч и еще сто тысяч войску.
– Я не знаю, сыщутся ли такие деньги в таборе? – засомневался канцлер.
– Сыщутся, – успокоил его Сефирь Газы. – Иначе хан не сможет уговорить беев и мурз прекратить войну.
– Так нельзя ли разбудить хана, чтобы подписать наши договорные статьи? – спросил Оссолинский.
– Нельзя, – покачал головой Сефирь Газы. – Хан Ислам Гирей – великий хан. Даже я страшусь его гнева. Разве этот шатер разонравился гостю?.. Как по-польски звучит русская пословица: «Утро вечера мудренее»?
– Не помню, – признался Оссолинский. – Видимо, и впрямь пора ложиться спать.
5Его разбудили пушки. Казаки и татары шли приступом на Зборов. Оссолинский оделся, умылся, но из шатра не выходил, помня вчерашний разговор о хитром Хмельницком.
«Какая невыносимая жестокость правит миром!» – думал он.
Под стенами Зборова и в Зборове умирали люди, хотя о мире уже было договорено. Смерти этих людей ничего не смогут изменить. Ничего не изменится, если даже город падет под ударами. Его разграбят, сожгут, жителей его вырежут, но войне все равно конец. Кровавая вакханалия продолжается только потому, что хан досматривает сны, тешится с наложницами или просто не торопится к делам.
Закричали муэдзины. Татары молились Аллаху, привлекая к себе его внимание, ожидая милостей. Но Аллах уже совершил свою милость, он дал всем несчастным, собравшимся среди низин реки Стрипы, самое великое богатство, которое у него было, – мир. Однако земные владыки имели на этот счет свое особое мнение.
Оссолинскому принесли кушанья.
«Боже мой! – думал канцлер. – Уж не тело ли человеческое предлагают мне, не кровь ли?»
Пересиливая тошноту, он отведал с каждого блюда, выпил предложенные напитки.
Ни Сефирь Газы, ни кто-нибудь из мурз не появились.
«Что они затевают? – И догадался: – Им нужен Зборов, им нужна добыча – драгоценности, деньги и милый сердцу полон!»
Зборов пал после десятого приступа. Защитникам роздыху не давали. Одна волна наступающих сменяла другую. И снова не обошлось без предательства. Мещане открыли казакам ворота.
* * *
Хан принял Оссолинского. Канцлер видел его впервые. Не по-восточному быстрый, резкий. Выслушал статьи договора вполуха. Принял сто тысяч.
Деньги придали хану настроения, но, прежде чем подписать мирный договор, он поставил вопрос о заложниках. Под обещанные пятьсот тысяч потребовал двух самых родовитых шляхтичей. Из нескольких предложенных Оссолинским кандидатур выбрал Яна Денгофа, старосту сокальского, он был женат на дочери Оссолинского, и Кшиштофа Жолкевского.
Далее перешли к пунктам договора об отношении королевской власти к Войску Запорожскому. Хан стоял за своего союзника, словно за себя самого, так это ему казалось. Договорились, что поляки примут те условия, которые Хмельницкий предложил Адаму Киселю во время его мартовского посольства в Переяслав.
* * *
А бой кипел. Казаки всей силой обрушились на королевский табор и даже ворвались в его пределы, но Ян Казимир сам повел войско в контратаку. Казаки, не выдержав натиска, отошли, теряя людей.
Король верил в Оссолинского и приказывал своим людям держаться.
Потери с обеих сторон были страшные. Наступающим достается больше. Казаки и татары потеряли десять тысяч бойцов, поляки – три тысячи.
6– Солнце! – показал Хмельницкий своим полковникам. – Нынче Бог послал нам солнце, чтоб осветить победу правды. Попробуем еще.
Снова ударили по королевскому табору пушки, пехота изготовилась к броску.
– Пошли! – скомандовал гетман.
Пушки смолкли, казаки лавиной покатились на заслон из разбитых возов. Прорвались!
– Гетман! Письмо!
Перед Хмельницким стоял Иван Выговский, за Выговским татарин. Татарин опустил глаза под взглядом гетмана.
У Богдана болью сдавило сердце. Взял письмо, прочитал. Морщины пересекли лоб.
– Нечай! Данила!
Полковник подъехал.
– Вот что, Данила! Пошли вернуть войско из боя. Я еду к хану.
* * *
Хан не вышел к гостю и к брату навстречу. Обедал. Увидал гетмана, поднялся, распахнул объятия.
Обнялись. Сели.
– Ты забыл шерть свою, – сказал Хмельницкий. – Мы уговорились в одиночку с Речью Посполитой не мириться.
Лицо у хана расплылось в добродушной улыбке:
– Ты не знаешь меры, гетман. Ты собираешься своего пана до конца разорить, но от его панства и так уже не кафтан, а клочья. Надобно и милость показать свою, гетман. Я хан, но тоже меру свою знаю. А потому с братом моим, польским монархом, мы обменялись посольствами и договорились о мире. Я обещал королю и тебя с ним поединить.
Лицо у Богдана почернело от бессилия, от ярости.
Ислам Гирей обидчиво пожевал губами:
– Если гетман на переговоры с королем, братом моим, не пойдет, то тогда мы, хан крымский и король польский, сложась силами, пойдем на гетмана.
– Ты во всем прав, великий хан. – Богдан улыбнулся, лицо его стало спокойным и старым. – Я пошлю к моему королю своих послов.
Гетман вышел из ханского шатра на веселое солнце, на просыхающее поле, покачал головой:
– Украли победу.
В тот же день он написал королю письмо: «Вашему величеству угодно было назначить вместо меня гетманом казацким пана Забужского. Извольте прислать его в Войско, я тотчас отдам ему булаву и знамя. Я с Войском Запорожским при избавлении Вашем желал и теперь желаю, чтобы Вы были более могущественным королем, чем был блаженный брат Ваш».
* * *
Беда в одиночку не ходит.
Пришли горестные вести из Литовского княжества.
Полковник Кричевский, словно бы не было Желтых Вод, разделил свой полк надвое и половину послал на байдаках по Днепру в тыл, а с другой половиной пошел литовскому гетману Радзивиллу навстречу. У Януша Радзивилла было восемь тысяч войска. Он разбил сначала пеший отряд казаков, а Кричевского взял в плен. Потом встретил идущих водой. Потопил семь больших лодок. Кто вырвался из окружения, те рассеялись.
Пан Кричевский был ранен. Его повезли показать Радзивиллу, да полковник не пожелал смерти на колу или жизни в неволе. Кинулся, собрав силы, с телеги, метя виском в железную чеку. Не промахнулся. Был полковник телом грузен, удар вышел смертный.
7Седьмого августа, на следующий день по прекращении военных действий, комиссары короля встретились с Выговским и старшинами. Съезжались дважды в один день и постановили:
В Киеве и во всей Белой Руси, в городах, в местах, в местечках и в деревнях унии и униатским церквам не быть.
Киевскому митрополиту предоставить место в сенате.
В Войске Запорожском гетманом быть Богдану Хмельницкому, а на булаву ему и по нем будущим гетманам дать город Чигирин с поветом и со всеми доходами.
Число реестра простирается до сорока тысяч человек, составление списков поручается гетману.
Арендам и никаким шинковным в пределах Запорожского Войска не быть.
Еще через день состоялось подписание договора.
На поле раскинулся шатер, польские войска выстроились с одной стороны, казаки и татары в двух выстрелах – с другой.
У хана была свита в триста человек. Богдан Хмельницкий ехал с Тимошем. У них было сто человек почетной охраны.
После подписания статей король принес присягу, хан – шерть. Настала очередь Хмельницкого. Богдан опустился перед королем на одно колено и, отирая глаза платком, сказал проникновенно:
– Великий король! У меня и в помыслах не было, чтобы поднять оружие и направить его против вашей королевской милости. Казаки верно служили королю, их принудили восстать магнаты и шляхта, которые относились к вольному казачеству хуже, чем к рабам. Молим тебя, король, о прощении грехов наших перед Богом и всяческих проступков перед твоей королевской милостью.
Ян Казимир дал гетману поцеловать руку, а подканцлер литовский Сапега объявил ему забвение всего прошлого. В честь мира был дан залп из всех пушек, из королевских, ханских и казачьих.
Ян Казимир пригласил своих высоких гостей за стол.
Яства и питье отведывали сенаторы, показывая, что ничего здесь не отравлено. Хмельницкий выпил и съел с королевского стола. У него в лагере в заложниках был королевский маршалок Любомирский.
* * *
Войска разошлись по сторонам. Король и Вишневецкий – к Люблину. Казаки – на Чигирин. Хан, как метлой, шаркнул по Сокалю, Острогу, Луцку. С большим полоном, с многочисленными стадами и табунами татары ушли в Крым.
За победы и за поражения расплачивается народ. Плата бывает всегда одна и та же – платит кровью и болью.
8На Успение Богородицы позвали Степаниду в Черемошное на престольный праздник в хоре петь.
Летнее ненастье иссякло. На тепле все росло, все зрело. Яблоки уродились. Вести от казачьего войска приходили добрые, обрезали крылья королевскому белому орлу.
Степанида опамятовалась от прежних бед да и нашла себя пригожей девушкой девятнадцати лет от роду.
Душа встревожилась, а в сердце покой и уверенность. Сама на себя дивилась Степанида, вот взбрело ей в голову, что уже на этой неделе посватают ее.
Ни кола ни двора, при церкви в Красном жила, а тут вон какие шальные мысли – замуж девушке невтерпеж! Подшучивает над собой Степанида, однако глупостям не противится.
Уже на околице Черемошного были, когда налетели татары.
– Вот и повенчали девушку, – сказала себе Степанида и даже горечи не изведала. Жить среди беды стало ей в обычай.
Во главе татарского отряда стоял ногайский мурза. Отряд его был невелик, но мурза, зная, что казачье войско далеко, действовал нагло, без спешки.
На второй день добрались до Немирова. Татары ограбили и этот несчастный город, забрали женщин, детей и столь же беспечно, веруя в безнаказанность, двинулись на юг, но казаки сумели постоять за себя.
Между Немировом и Тульчином отряд сотника Забияки напал на мурзу и отбил полон.
– Ты чья?
Степанида вздрогнула. Облокотясь на луку седла, смотрел на нее, ожидая ответа, немолодой казак, но уж такой синеглазый, что Степанида как глянула в эти синие бездны, так и потонула.
– Чья ты, спрашиваю? Где дом твой? – повторил вопрос казак.
Степанида улыбалась и не отвечала. И он тоже улыбнулся ей, и глаза его потеплели.
Не обмануло все-таки сердце девушку. Взял бездетный вдовец Кондрат Осадчий замуж Степаниду. Нашла она наконец и любовь, и гнездо.
Кондрат Осадчий жил в Веселой Кринице. Доброе то место было.
Глава седьмая
1Королева Мария, мадам Гебриан, фрейлины де Ланжерон и Женевьева де Круа слушали сказку.
Сказывал мужик, по второму разу сказывал.
В первый раз вздумалось ему позабавить той сказочкой проезжую да перехожую братию в шинке. Королевский соглядатай, решив, что сказка сия вредная, а по военному времени небезопасная, схватил мужика и отправил в тюрьму.
Оказалось, мужик этот – собственность князя Вишневецкого.
Князь потребовал немедленно выдать ему его человека. С Вишневецким почли за благо ссоры не заводить и злополучного бахаря из тюрьмы привели в покои королевы, ибо она пожелала слышать сама страшную для королевства сказку.
Мужика причесали, умыли, дали ему чистый кафтан, и теперь, стоя перед первыми паннами королевства, он с жаром рассказывал сказку, которая сначала чуть было не погубила его, а потом вознесла до королевского дворца.
Мужик смекнул: не прошибиться ему нужно! Ой не прошибиться! Вдарился он королеве в ножки, а когда его подняли, как бы и онемел, и ослеп, загородя глаза руками.
– Что с ним? – спросила королева слуг.
– Ослеп от красоты ее королевской милости! – звонко выкрикнул мужик и тотчас осип и проскрипел, показывая на горло: – Немею. Горло ссыхается!
– Дайте ему вина! – сказала королева.
Герцогиня де Круа поднесла мужику серебряный кубок. Он выпил вино до дна, почмокал толстыми губами.
– Вот оно чего королева-то наша пьет, государыня! – сказал он, обращаясь к слугам, сияя синими пуговицами глаз. – Сладкости неописуемые, ароматы ангельского чина!
Королева и ее дамы улыбались.
– Расскажи нам сказку…
– Ох, горе мое соленое! – Мужик покрутил головой. – Ну так и быть, слухайте. Жила-была королева Елена. Была она прекрасная, но премудрая. Выкормила королева Елена вошь с кабана. Держала вошь в стеклянной банке: кто отгадает, что это за зверь, за того обещала замуж пойти, ну а кто не отгадает, а на ее королевскую прелесть польстится без ума, того – казнить. Смелых много, а умных мало. Многие ходили зверя отгадывать да и распрощались с головами.
И пришел тогда к королеве Шелудивый Буняка. Веки у него до земли росли, два мужика те веки вилами поднимали. Редко глядел Буняка на свет Божий, но зато видел на сто миль. Подняли ему веки, воззрился он на банку со зверем да и говорит: «Вот так диво! Да это ж вошь!»
Королеве делать нечего, отдала она Шелудивому Буняке королевство, но замуж за него не захотела пойти. Слишком гордая была, вот и убежала.
Подняли Буняке веки, увидал королеву и погнался за ней, как ветер. Королева, уходя, горы сыпала, чтоб остановить Буняку. Те горы от Киева до Львова стоят. На Подгорцах королева окопалась, около города Плесника. Тут как раз шел польский королевич. Полюбились они друг другу, и стал королевич защищать королеву. Да Буняка саблями не махал, из пушек не палил, он только крикнул, а земля и затряслась:
– Ты, королевич, хочешь войском боронить вероломную, отнять у меня жену? Отец твой давал тебе войско с наказом. А наказ был держаться правого пути, если ты не хочешь погубить себя, войско и все королевство.
Королевич и Елена хотели бежать, но Буняка окружил их чарами. Они с места не могли сдвинуться среди горных теснин!
Тут рассказчик вдруг всплакнул.
– Жалко! – сказал он очень хриплым голосом. – Невозможно как мне их жалко. Немею.
Королева милостиво посмотрела на герцогиню де Круа. Прекрасная панночка наполнила серебряный бокал вином и вдругорядь поднесла мужику. Тот выпил вино, потряс в себя сладкие капли и ободрился.
– Ну, значит, что ж! Теснота, скалы кругом жуткие, как в колодце, а Елена за ненаглядного королевича держится, смерть ей с милым – мила, жизнь с постылым – невыносима. Вот и заклял их Буняка Шелудивый страшным заклятием: «Ты, королева, со своим даром, казною и людьми, провалишься. Только раз в год, в ночь перед Пасхой, и то на единую минуту, ты будешь выходить на землю со всею пышностью и богатством. И ты, королевич, провалишься со своим войском. Будешь терпеть кару до той поры, пока Польша погибнет. Тогда каждый год в пасхальную ночь станет разверзаться ход до твоего подземного жилища. Кто будет счастлив, тот войдет к тебе. И ты спросишь: «Пора ли уже?» И если ответит: «Уже пора для тебя!» – тот станет твоим избавителем. Тогда ты войдешь и отобьешь свое королевство». Тут и сказке конец.
Мужик замолчал, опустил голову.
Королева сидела задумавшись.
– Народ беспокоится о судьбе королевства, – сказала печально. – И оставляет надежду. Сказителя надо наградить.
– Ваша королевская милость! – воскликнул мужик. – Дозвольте туфельку вашу поцеловать!
– Вот и новая сказка! – улыбнулась мадам Гебриан.
Королева поднялась. Мужик опустился перед своей королевой на пол и чмокнул обе туфельки.
Герцогиня де Круа дала мужику золотой, и его отпустили с миром.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.