Текст книги "Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты"

Александра Коллонтай
ПОСЛАННИЦА «КРЫЛАТОГО ЭРОСА»

Во мне было много контрастов, и жизнь моя соткана из периодов, резко отличных друг от друга…

Александра Коллонтай. Из записных книжек

В большевистском иконостасе Александра Коллонтай занимает видное место. Профессиональный революционер. Нарком в первом правительстве. Партийный публицист. Деятельница российского и международного женского движения. Первая женщина-посол. Образец для подражания.

А еще она была генеральской дочкой, взбалмошной женщиной, дважды выходила замуж: и в годы революции проповедовала свободную любовь. Сегодня у нее тысячи, миллионы последователей.

Генеральская дочь

Старый и новый стиль летосчисления. По-старому она родилась 19 марта 1872 года. Если пересчитать по-новому, то 1 апреля. А первый апрель – никому не верь! Все книги, написанные об Александре Коллонтай в советское время, неверны, фальшивы, приглажены, наполнены пафосом и сдобрены сахаром и ванилью. Героиня, а как же иначе: одухотворенный лик в золоченой рамочке. Можно только любоваться. Помните, «я и Ленин», а тут – я и Коллонтай.

Но что было реально? А реально то, что будущая революционерка родилась в Санкт-Петербурге на Средне-Подьяческой улице в доме-особняке № 5, в котором жил генерал Михаил Домонтович. Его жена, Александра Масалина, 19 марта «подарила» генералу дочку. Генерал огорчился: он хотел, естественно, сына. Но девочка получилась необычная, с задатками упрямого мальчишки. Эдакий мальчиш-кибальчиш в розовых панталончиках.

В своей автобиографической книге «Из моей жизни и работы» Александра Коллонтай написала так: «Маленькая девочка, две косички, голубые глаза. Ей пять лет. Девочка как девочка, но если внимательно вглядеться в ее лицо, то замечаешь настойчивость и волю. Старшие сестры говорят про нее: ”Что она захочет, того всегда сумеет добиться”. Девочку зовут Шура Домонтович. Эта девочка – я».

У генеральской дочки Шурочки Домонтович есть все, что полагается детям привилегированного сословия: своя комната в доме-особняке, няня-англичанка мисс Годжон, домашние учителя. О нарядах, сластях и игрушках и говорить не приходится. Все есть, но чего-то не хватает. От полного благополучия и размеренности жизни скучно. Позднее Александра Коллонтай (Коллонтай – фамилия ее первого мужа) будет тяготиться дворянским происхождением и в своих сочинениях делать упор не на то, что у нее отец – генерал, а на то, что дед (по матери) был простым крестьянином. И еще одна любопытная деталь. В автобиографии Коллонтай пишет, что первыми ее друзьями были 15 – 16-летние мальчики-полотеры, приходившие натирать полы в доме. Полотеры. Ощущаете классовый налет? Не какие-нибудь дворянчики, юнкера и кадеты, а именно полотеры, простые работяги.

В 1888 году, получив домашнее образование, Шура сдала экзамены на аттестат зрелости при 6-й мужской гимназии в Петербурге и получила право быть учительницей. Еще она посещала школу поощрения художеств, брала частные уроки рисования. Любила читать и проглатывала книгу за книгой, читая все подряд: любовные романы, классику, историческую и политическую литературу, иностранные журналы. В семье говорили по-французски и по-английски. Часто устраивались литературные и музыкальные вечера. Сестра Евгения (от первого брака матери), впоследствии ставшая знаменитой оперной певицей Евгенией Мравиной, любила петь, а Шура – писать. На склоне лет Коллонтай призналась: «Любила и люблю еще и сейчас, в 78 лет, писать. Но не считаю себя талантливым… писателем. Слог хороший, чистый – это у меня есть. Образы бледны…» У Шуры рано проявилась склонность к перу и бумаге. Свои первые небольшие рассказы она начала печатать в журнале «Русское богатство». Затем переключилась на писание политических и общественно-социальных статей: в ней бродил дух бунтарства, дух революции. Ей хотелось быть проповедницей.

По воспоминаниям современников, в 17 лет Шура Домонтович была очень хороша собой: выразительные голубовато-серые глаза, светло-каштановые волосы, стройная фигура, в общении проста, непосредственна, обаятельна. Дружившая с Шурой Татьяна Щепкина-Куперник вспоминает: «…не только внешний блеск был в ней, но и внутренний: яркие мысли, юмор и какой-то мужской способ мышления – точный, ясный, несколько строгий, так контрастировавший с ее исключительно женственной внешностью и манерами».

К Шуре Домонтович сватался молодой генерал, адъютант императора Александра III Тутолмин. Отец Шуры не мог и мечтать о лучшей партии для дочери, но она резко заявила родителю: «Мне безразличны его блестящие перспективы. Я выйду замуж за человека, которого люблю».

Свобода и брак – понятия несовместимые

Пока вызревала в душе Шуры ее революционность, она вовсю пользовалась и наслаждалась светской жизнью: балы, театры, катание на лошадях, пикники…

В 1891 году в Тифлисе, куда приехала семья Домонтович, Шура знакомится со своим будущим мужем, Владимиром Коллонтаем. Встречи продолжались в Петербурге, куда Владимир переехал и поступил учиться в Военно-инженерную академию.

«Среди беззаботной молодежи, окружавшей меня, – вспоминала Александра Михайловна, – Коллонтай выделялся не только выдумкой на веселые шутки, затеи и игры, не только тем, что умел лихо танцевать мазурку, но и тем, что я могла с ним говорить о самом важном для меня: как надо жить, что надо сделать, чтобы русский народ получил свободу. Вопросы эти волновали меня, я искала путь своей жизни. Владимир Коллонтай рассказывал о своем детстве в бедности и притеснениях царской полиции. Жадно слушая его, я полюбила трудовую жизнь его матери и сестры, хотела сама трудиться, а не ездить по балам и театрам. Кончилось тем, что мы страстно влюбились друг в друга».

Генерал Домонтович возмущался: вместо офицера Генерального штаба, адъютанта императора какой-то шляхтич, отпрыск ссыльного поселенца, участника Польского восстания 1863 года, ко всему этому бедняк, без состояния, и он хочет жениться на моей дочери! Какой мезальянс! Какой стыд!..

Все разумные доводы отца Шура отвергла. «Я была очень влюблена. Я давно решила выйти замуж: за Коллонтая. Мне нравилось, что у него нет «ни гроша», что ему самому придется зарабатывать на жизнь и что мне тоже, может быть, предстоят лишения и трудности. Если бы я жила в роскоши, я была бы очень несчастной и чувствовала бы еще большую несправедливость всего окружающего…» – так писала позднее Александра Коллонтай, вспоминая те молодые годы.

Протесты родителей ни к чему не привели. У Шуры уже выковался стальной характер: хочу, значит, добиваюсь!.. И она заявила матери: «Если вы не позволите мне стать женой Коллонтая, я убегу к нему». Сказала решительно и твердо. Мать бросилась к отцу: что делать? На семейном совете решили отослать строптивую Шуру в Париж. Париж – город культурный – театры, выставки, – небось девичья блажь там и пройдет.

Любовная блажь не прошла. Более того, к Шуре пришла блажь и революционная: она прочитала «Коммунистический манифест» Маркса и Энгельса и заболела идеями равенства и справедливости, идеями борьбы с богатыми ради счастья для бедных.

Весной 1893 года Шура вернулась в Петербург и, как ни противились родители, вышла замуж за Владимира Коллонтая, который к этому времени окончил академию и стал офицером. Спустя год после свадьбы Александра Коллонтай родила сына Михаила, названного в честь деда.

Родители немного успокоились: дочь пристроена, правда, не так, как хотелось бы, но все же попался человек порядочный, тем более что он, Владимир Коллонтай, сразу зарекомендовал себя хорошим мужем, заботливым отцом, да еще и боготворил свою Шурочку.

Обычная женщина довольствовалась бы этим простым счастьем: семья, муж, ребенок… Но только не Александра Коллонтай. Через 5 лет она развелась с мужем, но оставила за собой его фамилию. Почему брак распался? Александра Коллонтай объясняет это так: «Мое недовольство браком началось очень рано. Я бунтовала против «тирана», так называла я моего красивого и любимого мужа».

Еще одно любопытное признание, сделанное спустя годы: «…Любила своего красивого мужа и говорила всем, что я страшно счастлива. Но мне все казалось, что это ”счастье” меня как-то связало. Я хотела быть свободной. Что я под этим подразумевала? Мне не хотелось жить, как жили все другие мои друзья и знакомые молодожены. Муж: уходит на работу, а жена оставалась дома, занималась либо на кухне, либо подсчитывала счета из лавок или одевалась, чтобы ехать в гости. Эти все маленькие хозяйственные и домашние заботы заполняли весь день. Я не могла даже больше писать повести и романы, как делала, когда жила у родителей. Я себе представляла замужнюю жизнь совершенно иначе. Я думала, что как только я избавлюсь от нежных забот, но и от тирании матери, я по-своему устрою свою жизнь. Хозяйство меня совсем не интересовало, а за сыном могла очень хорошо ухаживать няня Анна Петровна, которую моя мать приставила к нам не столько смотреть за маленьким Мишей, сколько вести все хозяйство. Аннушка требовала, чтобы я училась хозяйству. Только засядешь за книгу, тут Аннушка: ”А белье ты отдала в стирку?” Или: “Почему вы не пойдете с мальчиком погулять? Второй день он не на воздухе!”»

Далее Александра Коллонтай приводит свою жалобу, обращенную к подруге Зое: «Мне замужняя жизнь совсем не нравится. Я хочу стать писательницей. Мне иногда хочется взять да убежать отсюда».

Еще фрагментик из автобиографической книги Александры Коллонтай: «Мой маленький сын спал сладким сном. Я поцеловала его мокрый от пота лобик, плотнее закутала его в одеяльце и прошла в соседнюю комнату, чтобы снова взяться за книгу Ленина».

Выразительная сцена, не правда ли? И не надо задавать вопросов, почему распался ее брак с добропорядочным семьянином Владимиром Коллонтаем. Александра Коллонтай не была создана для семейного счастья (увы, такие женщины встречаются на белом свете). Ей было тесно, душно, скучно в рамках семьи. Хотелось большего: осчастливить не одного человека, своего мужа, а сразу весь русский народ, который страдал, как писали большевистские проповедники, под пятой царизма.

Роковую роль в сознании Александры Коллонтай сыграла большевичка Елена Стасова, которая убедила младшую подругу, что семья – это тюрьма и надо вырваться из ее темницы и заняться настоящим делом – освобождением народа от гнета царских сатрапов. Постепенно Александра Коллонтай стала мыслить, как Стасова, и любовь к сыну ей казалась уже простым эгоизмом, а любовь к мужу – ненужной роскошью на фоне голодающих, изнемогающих народных масс. У Александры Коллонтай стремительно развился порок российской интеллигенции – посвящать свою жизнь спасению народа, не спрашивая при этом простых людей, нужно ли им спасение или нет…

После некоторой внутренней борьбы Александра Коллонтай решила оставить мужа. «Или я буду наслаждаться замкнутым счастьем до конца своих дней, буду только матерью и женой, буду заботиться о сыне и мне не будет никакого дела до того, что миллионам его маленьких сверстников худо. Буду любить мужа и считать, что не мое дело бороться за свободу и справедливость, было бы только мне хорошо. Или пойду, куда зовет меня моя совесть…»

Короче, альтернатива: любовь к мужу и сыну или любовь ко всем угнетенным и бедным. Любовь к человечеству больше привлекала Александру Коллонтай, и о своем решении покинуть мужа она заявила Владимиру Людвиговичу. Тот побледнел: он очень любил Шуру и ее решение оставить его было для него страшным ударом.

«Мы разошлись, – бессердечно писала Александра Коллонтай, – не потому, что разлюбили, а потому, что меня тяготила и связывала та среда, от которой брак с Коллонтаем меня не спасал… Я продолжала горячо любить своего мужа и, уходя от него, страдала и болела душой. От Коллонтая я ушла не к другому. Меня увлекала за собой волна нараставших в России революционных волнений и событий».

А тут муж, ребенок, хозяйственные заботы и невозможно спокойно почитать книги Ленина – ну как стерпеть!

В августе 1897 года супруг пишет Александре из Берлина: «Я еще раз повторяю, что ты для меня остаешься единственным человеком, которого я безгранично люблю и для которого согласен на все».

К подобным признаниям Александра Коллонтай оставалась глуха. В августе 1898-го они разошлись окончательно.

Флирт с революцией

«Я была жизнерадостна, полна любопытства к жизни и хотела быть счастливой. Но для этого надо уменьшить страдания рабочего люда, утвердить права и справедливость». (А. Коллонтай. Записные книжки.)

Александра Коллонтай уезжает в Швейцарию, в Цюрих, где посещает лекции в Цюрихском университете на факультете экономики и статистики. Начинается новая жизнь, новые интересные знакомства. В Лондоне она встречается с семьей социалистов Вебб – Сиднеем и Беатрисой. В Берлине – с Карлом Каутским и Розой Люксембург, в Париже – с четой Лафарг, в Женеве – с Плехановым… Забурлила жизнь профессиональной революционерки: писание пламенных статей, сходки единомышленников, сбор средств на партийные нужды. Для такой деятельности муж и ребенок только помеха. А тем временем Владимир Коллонтай стал генералом и, погоревав, женился на другой генеральской дочке. Сын Мишутка оставался на руках бабушки и деда. А Шурочка… Шурочка, уже зрелая дама, вся в вихре революционных идей и дел. Скучать совсем некогда: народ бедствует, надо срочно оказать ему помощь, поднять на борьбу и свергнуть ненавистный трон. Возвратившись в Петербург, Александра Коллонтай постигает теорию марксизма, изучает «Капитал».

Из Петербурга снова в «загранку». В Женеве состоялось личное знакомство с Георгием Плехановым, «отцом русской демократии». Говорят, что у Коллонтай был с ним роман. Возможно-возможно. Ах, эти романы революционеров: наверное, больше говорили при свиданиях о тактике революционной борьбы, чем о чувственном вожделении, и ум влюбленных больше занимали бомбы, чем поцелуи. Во всяком случае, в своей автобиографии Коллонтай умалчивает о личных контактах с Плехановым, тем более что он стоял на меньшевистских позициях, а Коллонтай примкнула к большевикам, к Ленину. Выходит, что бывший возлюбленный оказался по ту сторону идейных баррикад и упоминать о нем было просто невозможно по соображениям личной безопасности. Осталась лишь одна фразочка про «обаяние личности Плеханова», и только.

Когда грянула революция в России, Александра Коллонтай оказалась в ее первых рядах. Еще бы! «По душе ближе мне был большевизм, с его бескомпромиссностью и революционностью настроения». В первом Советском правительстве она – нарком госпризрения. Способствует изданию декретов по охране материнства и младенчества (забота о других детях). Затем работает в провинции. Появляется то в Поволжье, то в Кинешме, то в Харькове. Занимает различные должности; председатель политуправления Крымской республики, нарком пропаганды и агитации Украины. И наконец, после смерти Инессы Арманд получает высокий партийный пост – заведующей женотделом ЦК партии, еще она член комиссии по борьбе с проституцией при наркомате социального обеспечения.

В поисках «крылатого Эроса»

Живописать общественную, политическую и государственную деятельность Александры Коллонтай в первые годы Советской власти не хочется. Об этом писано-переписано и бито в барабаны и литавры. Да, она внесла немалую лепту в становление республики рабочих и крестьян. Остановимся лучше на другом аспекте: Коллонтай как идеолог партии и государства.

В ноябре 1918 года на первом Всероссийском съезде работниц и крестьянок Коллонтай выступает с докладом «Семья и коммунистическое государство». Затем выходят ее брошюры «Новая мораль и рабочий класс», «Работница за год революции» и другие. В декабре 1920-го она выступает на VIII Всероссийском I съезде Советов с докладом «Новая мораль и рабочий класс».

Так что это за новая мораль? И какова должна быть роль семьи в коммунистическом государстве? Коллонтай в своих статьях и выступлениях обличала буржуазную мораль: мой дом – моя крепость, зависимость жены от мужа, двойную мораль мужчин и т. д.

На партийном съезде в марте 1919 года она говорила: «Не нужно забывать, что до сих пор, даже в нашей Советской России, хотя работница, женщина трудового класса, уравнена в правах с товарищами мужчинами, она закрепощена домашним бытом, она закабалена непроизводительным домашним хозяйством, которое до сих пор лежит на ее плечах. Домашнее хозяйство отнимает у нее время, отнимает силы, мешает ей отдаться непосредственному активному участию в борьбе за коммунизм и строительной работе».

…И далее: «Мы должны учить женщин управлению, создавать ясли, детские садики, привлекать их к строительству новой жизни, строить общественные столовые, прачечные и т. д., то есть сделать все для слияния сил пролетариата – мужского и женского, чтобы совместными усилиями добиться общей великой цели завоевания и построения коммунистического общества».

Философии индивидуализма, выразителем которого она считала Ницше, Коллонтай противопоставляла коллективизм пролетариата. А призывая к социальному раскрепощению женщины, еще и утверждала ее право на свободный выбор в любви. Эту тему она выразила в своих беллетристических произведениях – в сборнике «Любовь пчел трудовых» и повести «Большая любовь». Литературные упражнения Коллонтай представляют собой исповедь женщин, ищущих «любовь-товарищество», стремящихся «перед властью любви» «отстоять свои права человека», добиться полного равноправия с мужчиной (крайний феминизм?).

Наиболее ярко идеи Александры Коллонтай прозвучали в нашумевшей в те годы статье «Дорогу крылатому Эросу!» (журнал «Молодая гвардия», № 3 за 1923 год). В 1917 году Коллонтай призывала революционных солдат и матросов не только к радикализму, но и к свободной любви. Шесть лет спустя, в 1923-м, уже в мирное время, она бросила клич не сдерживать своих сексуальных устремлений, раскрепостить инстинкты и дать простор любовным наслаждениям. На литературном языке это звучало так: «Дорогу крылатому Эросу!»

На первом революционном этапе призывы Коллонтай упали на благодатную почву. В частности, Клуб анархистов в феврале 1918 года выступил с проектом «Декрета о социализации женщин», в котором, однако, преобладал в противовес феминизму дух мужского шовинизма: «Пункт 2. Все женщины изымаются от частного владения и объявляются достоянием народа… Пункт 7. Все мужчины имеют право не чаще трех раз в неделю, в течение трех часов, пользоваться одной женщиной…»

В 1924 году издательство Коммунистического университета им. Свердлова выпустило в свет брошюру «Революция и молодежь», в которой были сформулированы 12 половых заповедей революционного пролетариата. Вот лишь два пункта. Заповедь 9-я: «Половой подбор должен строиться по линии классовой революционно-пролетарской целесообразности. В любовные отношения не должны вноситься элементы флирта, ухаживания, кокетства и прочие методы специально-полового завоевания». И следующая заповедь: «Не должно быть ревности».

С легкого пера Коллонтай дефицитные презервативы стали именоваться «любовью без детей». Озабоченные большевики закупали этот дефицитный «аптекарский товар» (презервативы и сальварсан – средство для лечения сифилиса) в Германии и Дании.

Любовь, свобода, революция, презервативы – все это смешалось в грандиозном доме России. Но когда большевики укрепили свою власть, расправившись с оппозицией, они перекрыли дорогу «крылатому Эросу» для широких масс. Теория стакана воды (отдаться – как выпить стакан воды) больше была не нужна, более того, вредна. Строители нового общества не должны были растрачивать свою энергию на сексуальные забавы. Все силы трудящихся были направлены отныне на созидание нового государства – на индустриализацию, коллективизацию, милитаризацию и т. д. И любить полагалось не женщин, а большевистскую партию, ее вождей. Увидел партайгеноссе на трибуне Мавзолея – вот тебе и оргазм!.. Короче говоря, сексуальные идеи Александры Коллонтай увяли на корню. Закончилась ее работа и на женском фронте. Ее перебросили на дипломатический участок. Но прежде чем поведать об ее успехах на переговорной ниве, расскажем о личной любовной практике Александры Михайловны.

Аристократка и матрос

С Павлом Дыбенко Александра Коллонтай встретилась в бурные революционные дни 1917 года. Ей 45 лет, ему – 28. Разница в 17 лет, но какое это имеет значение в период мятежа, когда все горит, полыхает, рушится, когда сегодня живешь, а завтра неизвестно, что будет с тобой, с миром… Знакомство, дружба, любовь – все произошло быстро, почти мгновенно.

«Наши отношения, – вспоминала Коллонтай, – всегда были радостью через край, наши расставания полны были мук, эмоций, разрывающих сердце. Вот эта сила чувств, умение пережить полно, горячо, сильно, мощно влекло к Павлу». Когда Александру Коллонтай спросили: «Как вы решились на отношения с Павлом Дыбенко, ведь он был на 17 лет моложе вас?» – Александра Михайловна, не задумываясь, ответила: «Мы молоды, пока нас любят!»

Что ж, ответ достойный. И вот еще дополнительное объяснение этой любви-связи, данное Коллонтай: «Мы соединили свои судьбы первым гражданским браком в Советской России. Я и Павел решили так поступить на тот случай, если революция потерпит поражение, и вместе взойдем на эшафот!.. Гражданское бракосочетание стало единственным законным, а формальности были простыми. Товарищ, который оказался на моем жизненном пути в те тревожные дни, был восхищен новым законом и настаивал на том, чтобы мы первыми воспользовались им. Я попыталась воспротивиться, ведь в мои планы не входило вторичное замужество… Я не намеревалась легализовать наши отношения, но аргументы Павла (если мы поженимся, то до последнего вздоха будем вместе) поколебали меня. Важен был и моральный престиж: народных комиссаров. Гражданский брак положил бы конец всем перешептываниям и улыбкам за нашими спинами…»

«Перешептывания и улыбки» – это камешек в огород одной из противниц Александры Коллонтай – поэтессы Зинаиды Гиппиус, которая в своих сочинениях язвительно писала о «Коллонтайке» и ее якобы муже Дыбенко.

Подруга Коллонтай Зоя Шадурская спрашивала «наркомшу»: «Ты действительно хочешь пожертвовать свободой ради него? Ты, которая всю жизнь отстаивала точку зрения, что брак препятствует свободе женщины?»

Переубедить Коллонтай было невозможно – она стала женой молодого Дыбенко. Это была странная пара. Аристократка Коллонтай, элегантная дама со светскими манерами, и высокий, плечистый крестьянский сын с грубыми чертами лица и соответствующими простецкими манерами (был портовым грузчиком, потом матросом). Крайности сходятся? Возможно. Ей недоставало «чернозема», а ему страстно хотелось узнать, как же любят эти белотелые петербургские «чистюли». Но был еще один элемент взаимного притяжения: оба состояли партийными функционерами: он – председатель Балтийского флота, она – народный комиссар. Это тоже подбрасывало в костер любви сухие поленья. Костер прекрасно горел. Но как обычно, если продолжать сравнение, костер горит только до поры до времени. Коллонтай уже находилась на дипломатической работе, и вдруг подруга Зоя получила от нее письмо с горного курорта из Лиллехаммера:

«…Ты спрашиваешь меня, что со мной случилось, почему я вдруг в каком-то горном курорте? Что за путешествия среди работы? Или что за петли в пути? Все сейчас поясню. Из моих двух писем ты знаешь уже, что я прибыла в Христианию? И за отъездом полпреда не только взялась вплотную за работу, но даже автоматически выполняла функции шефа полпредства…

Видишь ли, мой муж стал засыпать меня телеграммами и письмами, полными жалоб на свое душевное одиночество, что я несправедливо порвала с ним, что случайная ошибка, «мимолетная связь», не может, не должна повлиять на чувства глубокой привязанности и товарищества, и все прочее. Письма были такие нежные, трогательные, что я над ними проливала слезу и уже начала сомневаться в правильности моего решения разойтись с Павлом, порвать брак…

Ты поймешь, что такие переживания и мысли не шутка. И вот явилась моя секретарша. Ты знаешь ее любовь к драматическим положениям и сенсациям. Первое, что она рассказала мне, это что Павел вовсе не одинок, что когда его корпус перевели из Одесского округа в Могилев, он захватил с собой «красивую девушку» и она там живет у него. Это больно кольнуло в сердце, но я себя одернула: это же логично, мы разошлись, он свободен… все ясно… Ну а ночью со мной случился сердечно-нервный припадок…»

Далее в письме описывается, как Коллонтай попала для подлечивания на горный курорт: «…Я живу в пансионе, на краю соснового леса-парка. Вид восхитительный. А по ночам будто глядишь не на обычное небо, а в пространство космоса».

Н-да. Значит, именно в пространстве космоса и затерялся, заблудился «крылатый Эрос» Александры Коллонтай. Свобода любви хороша в теории, а на практике… Когда изменяешь, уходишь, бросаешь сам (или сама) – это одно. Когда изменяет, уходит и бросает твой любимый (или любимая) – это совсем другое. Принципиально иное. Это – трагедия.

Дыбенко и Коллонтай расстались. Спустя время Коллонтай встретила в Москве Дыбенко и его новую жену. «Девушка как девушка», – с удивлением заметила она (а что она предполагала: Венера Боттичелли?..).

26 мая 1928 года Коллонтай записывает в дневнике, как на приеме афганского посла к ней подсел Павел Дыбенко. Ели мороженое. Потом она пришла к себе в посольскую квартиру и «посмотрела на себя в зеркало. Очень я другая, чем в 17-м году? О себе судить трудно. А к Павлу у меня все умерло. Ни тепла, ни холода. Равнодушно. Странно…»

Александре Коллонтай 56 лет, и, может быть, «все умерло» физиологически оправдано?..

Дыбенко пытался возобновить отношения с Коллонтай, но она уже вычеркнула его из своего сердца.

Интересный эпизод произошел в 1930 году на одном из совещаний у Сталина. Вождь, узнав у Дыбенко о делах (Дыбенко занимал видный командный пост), неожиданно спросил:

– А скажи-ка мне, Дыбенко, почему ты разошелся с Коллонтай?

Дыбенко растерялся, сбивчиво начал что-то объяснять. Сталин перебил его:

– Ну и дурак. Большую глупость сделал, – сказал вождь, раскурив трубку, и отошел в сторону.

Четыре года спустя. Москва. 1934 год. Коллонтай хлопочет о назначении в Испанию. Неожиданный наплыв из прошлого. Запись в дневнике: «Странная для меня встреча с бывшей женой Павла Дыбенко. Она уже разошлась, и теперь жена какого-то высокопоставленного краскома. Она пополнела и потому подурнела. Неужели я из-за нее столько ночей не спала?»

Коллонтай 62 года. А все помнит, как не спала, мучилась, ревновала… Значит, не сумела до конца побороть буржуазную мораль и убить в себе чувство собственника? Болело сердце. Стонало ретивое.