Текст книги "Вера, Надежда, Любовь… Женские портреты"

Чрезвычайный посол

Дипломатическая работа Александры Коллонтай началась 4 октября 1922 года, когда она получила назначение стать торговым советником в Норвегии. 12 октября она прибыла в Христианию. В мае 1923-го назначена главой полномочного и торгового представительства СССР в Норвегии. Активно взялась выполнять руководящие указания из Москвы типа телеграммы Красина: «Добейтесь обменять нашу рожь на сельдь». Когда по делу она оказалась в Москве и Сталин ее спросил, удовлетворена ли она работой, Коллонтай ответила:. «Работа эта меня увлекает». Вождь остался доволен. А Коллонтай, действительно, не лукавила: она любила работать, «пахать». («Работа была базой, основой жизни, – можно прочитать в ее записных книжках. – Задачи любила большие, трудные, но никогда не пренебрегала мелочами, я была усидчива и терпелива в работе».)

На дипломатическом поприще Коллонтай сделала немало, чтобы улучшить отношения между СССР и Норвегией, увеличить товарооборот между двумя странами, но это совсем иная тема, для другого издания, поэтому сознательно опустим весь «позитив».

Манто, шляпа, переговоры, верительные грамоты – новая жизнь мадам Коллонтай увлекла ее и закружила. Дело спорилось, у нее оказались явные дипломатические способности, опыт убеждать и призывать на митингах пригодился.

8 сентября был незабываемый для нее день: Александра Коллонтай вручала верительные грамоты норвежскому королю Хокону VII. Узнав об этом событии из газет, язвительный поэт Саша Черный, эмигрант по воле господ Ленина, Коллонтай и прочих революционеров-большевиков, тут же откликнулся стихотворением «Серп и Корона». Вот его начало:

 
Король у лепного камина
Помешивал ложечкой чай.
«Какой симпатичный мужчина!» —
Шепнула madame Коллонтай.
Задрала две тощие палки
В ажурпролетарских чулках
И, томно качаясь в качалке,
Лорнет повертела в руках…
«Скажите, король, вы женаты?
Ах, брак – буржуазная грязь…
Все красные наши солдаты
Умеют любить, не женясь.
Вы любите больше блондинок?
Худых или полных? Каких?»
Король застыдился, как инок,
И кротко ответил: «Худых»…
 

Опускаем середину стихотворения. Далее идет обращение Коллонтай к королю:

 
«Вы дуся… Зачем вам корона?
Ведь массы везде восстают…
Скорей отрекитесь от трона,
А мы вам окажем приют…
Хотите, – шепнула послица, —
Я вас запишу в комсомол…
Какие там светлые лица!
Ну, милый, зачем вам престол?»
 

И концовка:

 
Король, ритуал отбывая,
Молчал, опустивши чело.
Цветными перстнями сверкая,
Madame улыбнулась тепло:
«Прощайте! Клянусь вам Азефом,
Мы вас не прирежем пока…
Ах, кстати… Прошу вас быть шефом
Мордовского ленинполка».
Король, проглотив эту шутку,
С поклоном провел ее в зал
И хищную, наглую руку
К губам королевским прижал.
Ушла. На полу, контрабандой,
Оставлен был след деловой:
Измятый листок с пропагандой
И красный платок носовой.
 

Преувеличение? Сатира? Конечно. Без сомнения. Но суть, большевистская суть схвачена Сашей Черным абсолютно точно. Большевики пытались раздуть мировую революцию и перерезать всех монархов, но не получилось. Пришлось смириться и налаживать дипломатические контакты.

В сентябре 1926 года Коллонтай получила назначение в Мексику, но местный климат оказался слишком тяжелым для ее здоровья, и она снова отправилась послом в Норвегию. Очередной разговор со Сталиным – и в апреле 1930 года Коллонтай – полпред в Швеции. Шведы без особой радости встретили бывшую «агитаторшу», им даже пришлось закрыть глаза на свой же указ от 1914 года о высылке г-жи Коллонтай из Швеции «на вечные времена». Но времена переменились, и вот она снова в Стокгольме. Следует отметить, что Коллонтай сумела доказать шведам, что ныне она уже не пламенная революционерка, а вполне респектабельный дипломат. Все шведские газеты отметили, что новый советский посол – хотя и не молодая, но умная, живая, чарующая женщина, умеющая держаться с достоинством и в то же время очень женственно.

30 октября 1930 года при вручении верительных грамот Александра Коллонтай обворожила старого шведского короля Густава V, и снова газетчики отметили броский туалет советского посла: русские кружева на бархатном платье.

Муза Канивез, жена Федора Раскольникова, вспоминает о том, как в середине 1933 года их встретила в Стокгольме Коллонтай. Канивез много слышала о ней, о ее шарме и туалетах. «В то утро в Стокгольме я увидела ее впервые. Передо мной стояла женщина невысокая, уже немолодая, начинающая полнеть, но какие прелестные живые и умные глаза!..» Во время обеда в ресторане Коллонтай пожаловалась новой знакомой: « “Во всем мире пишут о моих туалетах, о моих жемчугах и бриллиантах и почему-то особенно о моих манто из шиншилей. Посмотрите, это прославленное манто сейчас на мне”. Мы увидели довольно поношенное котиковое манто, какое можно было принять за шиншиля только при большом воображении…»

Возвращение с ярмарки

Как и в Норвегии, в Швеции Александра Коллонтай добилась многого: «удерживала шведов от войны», вела успешные переговоры с Финляндией. Она работала до изнеможения, выкладываясь для страны, но не для себя, все-таки в душе она считала себя писательницей. Организм не выдержал напряжения, и в августе 1942-го ее поразил недуг. 18 марта 1945 года Коллонтай на военном самолете увезли в Москву. Левая рука и нога были парализованы, но она продолжала работать и выполняла функции советника в МИДе. В доме на Калужской улице допоздна горел свет. «Мой отдых вечером – книги по истории, монография или исследование античного мира. Факты, факты, я по ним делаю свои выводы о прошлом и будущем человечества… В мире очень тревожно…»

Некогда активная, неугомонная женщина была прикована к инвалидной коляске. «Но, в общем, – записывает она в заветной тетради, – я очень приспособилась и меньше страдаю, чем это можно думать. Умею приспособиться. Много помогает изобретательность и внимание Эми. Спасибо ей!»

Горькая ирония жизни. Сначала «крылатый Эрос» в образе сильного и молодого матроса, а на склоне лет – сиделка, коляска, неподвижность. Конечно, еще повезло (а может, все предусмотрела заранее?), что она успела приобрести любовь и дружбу Эми Лоренсон, немецкой коммунистки, которая проработала с ней в Швеции многие годы, была ее личным секретарем. Эми сопровождала Коллонтай по возвращении в Москву, в 1946 году приняла гражданство СССР и осталась при Коллонтай до ее смерти: «Эми Лоренсон при мне, и это счастье. Созвучный теплый и эффективный в нашем маленьком хозяйстве человек».

Александра Коллонтай готовилась отметить свое 80-летие, но не успела: 9 марта, не дожив несколько дней до юбилея, она скончалась от инфаркта. Как отметил Илья Эренбург, «ей посчастливилось умереть в своей постели». И это очень удивительно, ибо почти все, с кем она начинала свою революционную кипучую деятельность, были объявлены «врагами народа» и ликвидированы, в том числе и Павел Дыбенко (расстрелян 29 июля 1938 года, реабилитирован в мае 1956-го).

Все книги, изданные в советское время об Александре Коллонтай, стыдливо умалчивают, что творилось у нее на душе, когда она узнавала, что арестовали одного, взяли другого, расстреляли третьего из тех, с кем она победно шагала к Октябрю 1917 года. Наверное, ее тоже мучил страх и ночью она просыпалась в мучительной тревоге и ждала своего рокового часа. Многих ее коллег-послов вызывали в Москву и ставили к стенке. Но Бог миловал. Пронесло – может быть, по чистой случайности – и Александра Коллонтай умерла естественной смертью.

После ее кончины опубликована лишь часть ее размышлений в записных книжках. Разумеется, выбраны лишь панегирические строки типа: «Советская родина мне дорога как осуществленная греза. Это и есть государство моих грез…»

Неужели она была так наивна, чтобы жестокий тоталитарный строй выдавать за «грезу»? Хороша греза, построенная на миллионах загубленных невинных жертв, на их костях. Неужели ей, любительнице истории, было неизвестно, что всякая революция всегда пожирает своих детей? Или знала, но, как истинная революционерка, считала, что цель оправдывает средства. Главное – построить мощнейшее в мире государство, государство-монстр, чтобы все его боялись. А жертвы? А жертвы будут всегда… В конце концов, люди – лишь материал для исторических построений… пыль, по которой проезжает колесница Ее Величества Истории…

Так думала Александра Коллонтай или не так? Об этом мы никогда не узнаем. Жизнь ее прошла. Отшумела. И остается принять на веру слова Коллонтай, что она «умела радоваться самой жизни во всех ее проявлениях».

Далекое эхо

Еще одна насмешка судьбы. Об Александре Коллонтай как о революционерке, как о деятельнице Советского государства, как о чрезвычайном после почти не вспоминают (кремлевский иконостас ныне задвинут в темный угол, подальше от глаз), а вот о Коллонтай как об авторе статьи «Дорогу крылатому Эросу», как о проповеднице свободной любви вспоминают частенько. Можно даже сказать, что она стояла у истоков мировой сексуальной революции. Александра Коллонтай была задолго до Брижит Бардо и до кино-Эммануэли.

Сегодня у Александры Коллонтай легион последовательниц, одна из них, Алиса Лис, основательница «партии соблазненных и покинутых», говорит, что «любовь и брак – две совершенно разные вещи» и что в жизни необходимо отдавать предпочтение именно любви. Свободной любви.

Не будем возражать и спорить. Да здравствует Любовь! И да будет светла память об Александре Коллонтай, «которая дерзнула открыть дорогу крылатому Эросу».

Матильда Кшесинская
ФУЭТЕ НА СЦЕНЕ И В ЖИЗНИ

Матильда Кшесинская – звезда русского балета. Она первой из отечественных балерин потеснила итальянок. Она заставила отступить приезжих знаменитостй и открыла дорогу целой плеяде русских танцовщиц – Преображенской, Трефиловой, Павловой, Карсавиной, Спесивцевой. Но Кшесинская все же была первой. Первой успешно освоила фуэте на сцене и в жизни сумела стать легендарной женщиной, которой все восхищались и о которой много говорили. У нее был любовный роман с наследником российского престола. Ее любили великие князья Романовы. Она... Впрочем, расскажем все по порядку.

Первые шаги

Когда знакомишься с биографиями великих и замечательных людей, то почти всегда можно отыскать корни одаренности, которые проявляют себя через одно-два и более поколений. Дед Матильды Кшесинской Иван Феликс был знаменитым скрипачом времен Паганини, певцом и драматическим артистом. Отец Адам Феликс был прекрасным танцовщиком. Лучше его никто не танцевал мазурку. Мать Юлия Доминская – тоже актриса. Так что маленькой Матильде – она была четвертым и последним ребенком в семье – сам Бог велел вырасти на благодатной почве в яркий и пышный цветок, украсивший балетное искусство конца XIX – начала XX столетия.

В своих воспоминаниях Кшесинская пишет: «Я родилась 19 августа по старому стилю, или 1 сентября – по новому, 1872 года, в местечке Лигово, на 13-й версте по Петергофскому шоссе, где мои родители снимали дачу, чтобы проводить лето вдали от пыльного города и дать детям простор и воздух...»

Далее: «Я была любимицей отца. Он угадывал во мне влечение к театру, природное дарование и надеялся, что я поддержу славу его семьи на сцене, где блистали его отец и он сам. С трехлетнего возраста я любила танцевать, и отец, чтобы доставить мне удовольствие, возил меня в Большой театр, где давали оперу и балет. Я это просто обожала...»

Однажды отец взял ее на свой спектакль, а по окончании, упоенный успехом, забыл о дочке. Когда он вернулся домой, мать воскликнула в ужасе: «Где же Маля? Где ты ее оставил?» «Боже! – спохватился отец. – Я позабыл ее в театре». И бросился за ней; но Маля не горевала в его отсутствие, она с жадностью наблюдала, что происходит в театре, вдыхала его воздух. Со временем театр станет ее вторым домом.

Дотеатральное детство Матильды Кшесинской было поистине безоблачным и счастливым: жили сытно, красиво, весело. «Утренний кофе, – вспоминает Кшесинская, – был в 8 часов утра, и чего только к нему не подавалось: домашние молочные продукты, домашние булочки, печенья, варенья. Мы очень любили покушать. В час подавался обед со множеством разных блюд. Днем мы бегали во фруктовый сад объедаться фруктами и ягодами, а в 5 часов подавался дневной кофе, и снова стол был уставлен: простокваша, варенец, густые сливки, печенья, все это поглощалось с аппетитом после дневных игр и беготни. Ужин в 9 часов вечера состоял из нескольких холодных блюд: домашние маринады, холодная ветчина, копченый сиг и яства, которые отец привозил из города, – всего не перечесть...»

Самым веселым праздником за лето был день рождения Мали 19 августа. Крестьяне из соседних деревень приходили с подарками и гостинцами. Устраивались иллюминация, фейерверк. Веселились гости. Все это Матильда Кшесинская с нежностью вспоминала, когда прежняя жизнь рухнула и ей пришлось бежать от гнева революционно настроенных масс, испытывать лишения, почти голодать. Может быть, эти воспоминания об истинно счастливом детстве и помогли ей выжить? Но не только они. Главное – характер. Это была удивительно стойкая и мужественная женщина, она всегда знала, чего хочет, и решительно шла к четко поставленной цели.

Первая цель – стать танцовщицей. И она упорно трудилась в Императорском театральном училище. Ее первым учителем был замечательный педагог Лев Иванов, у него она училась в классе с 8 до 11 лет. Далее обучение у Екатерины Вазем. «Ее урок начинался с экзерсисов у палки, потом на середине адажио и аллегро, – пишет в мемуарах Кшесинская. – Па были не очень сложные – аттитюд, арабески, прыжки, заноски, движение на пальцах, па-де-бурре, перекидные со-де-баск, – все те основные па, которые остались и теперь при всей изощренности новой техники».

Самое сильное влияние, как признается Кшесинская, на нее имела заезжая гастролерша, знаменитая балерина Вирджиния Цукки. От нее Кшесинская переняла движения рук, постановку спины и даже превзошла своего кумира.

Выпускной экзамен в училище состоялся в пятницу 23 марта 1890 года. Матильде Кшесинской – 17 лет.

Почетными гостями была вся царская семья (императорский балет, императорская забава!), после спектакля состоялся торжественный обед, Александр III усадил Кшесинскую рядом с собой, пожелал ей быть «украшением и славой нашего балета». С другой стороны от Матильды он посадил своего наследника – Ники (будущего Николая II), при этом, улыбаясь, сказал: «Смотрите, только не флиртуйте слишком».

Наследник в тот вечер записал в своем дневнике: «Поехали на спектакль в Театральное училище. Была небольшая пьеса и балет. Очень хорошо. Ужинали с воспитанниками».

После окончания театрального училища Кшесинская была зачислена 1 июня 1890 года в балетную труппу Императорских театров. Первые спектакли, первые маленькие роли. Так, в «Спящей красавице» она исполняла в разных актах фею Кандид, Маркизу и Красную Шапочку, ее танец с Волком особенно любил наследник. Кшесинская рвалась танцевать Эсмеральду и обратилась с этой просьбой к Мариусу Петипа. Старый мэтр-балетмейстер ответил, что, только испытав страдания любви, можно по-настоящему понять и исполнить роль Эсмеральды. Все это – и страдания любви, и роль Эсмеральды – пришло к Кшесинской позднее.

Ее первой крупной работой стал балет «Калькабрино». И сразу шумный успех. Приведем рецензию на выступление Кшесинской:

«Вместо Карлотты Брианцы в «Калькабрино» 1 ноября 1892 года выступила М. Ф. Кшесинская, исполнившая роли Мариетты и Драгинианны. Это было молодое, даровитое выступление, носившее печать энергичного труда и упорной настойчивости. В самом деле, давно ли подвизается на сцене г-жа Кшесинская 2-я, давно ли мы говорили об ее первом дебюте, и теперь она решается заменить г-жу Брианцу. За такую храбрость, за такую уверенность в себе можно было уже одобрить милую танцовщицу. Она без ошибки делала... двойные туры и удивила балетоманов своими жете-ан-турнан в вариации второго действия. Да и вообще все танцы, в которых прекрасно танцевала итальянская балерина, несмотря на технические пороги, г-жа Кшесинская повторяла весьма успешно. Влияние ее учителя Чекетти, несомненно, способствовало в сильной степени победе молодой танцовщицы. Г-жа Кшесинская сознавала это и расцеловала Чекетти при публике».

Почему Кшесинская 2-я? Да потому, что Кшесинская 1-я – это старшая сестра Юлия, которая вскоре сошла со сцены, и на ней осталась одна Кшесинская – Матильда. Ее дебют был замечен в Париже: в журнале «Le Monde Artiste» появился хвалебный отзыв:

“Новая звезда”, мадемуазель Кшесинская, дебютировала в качестве прима-балерины, выступала блистательно. Этот успех так обрадовал русских, поскольку он был одержан воспитанницей русской национальной школы, взявшей от итальянской лишь необходимые элементы для модернизации классического танца. Молодая прима-балерина имеет все: физическое обаяние, безупречную технику, законченность исполнения и идеальную легкость. Если к этому ей удастся прибавить усовершенствованную мимику, это будет готовая актриса».

17 января 1893 года она уже танцевала Аврору в «Спящей красавице» и удостоилась похвалы от автора, Петра Ильича Чайковского. Вот так начала свою карьеру Кшесинская. А теперь вернемся к роману с наследником.

Роман с наследником

Через два дня после выпускных торжеств Кшесинская с сестрой подходила к Дворцовой площади, как вдруг проехал в коляске наследник. «Он узнал меня, обернулся и долго смотрел мне вслед, – отмечает в своих воспоминаниях Кшесинская. – Какая это была неожиданная и счастливая встреча!»

Летние записи того 1890 года в дневнике великого князя Николая Романова: «Кшесинская 2-я мне положительно очень нравится»; «Разговаривал с маленькой Кшесинской через окно».

Потом наследника отправили в кругосветное путешествие, и эта разлука только еще более разожгла чувства молодых влюбленных. Осенью 1891 года он вернулся, и встречи возобновились. Кшесинская поддерживала в наследнике надежду на взаимность. У нее уже был кое-какой опыт. Еще 14-летней девочкой она сумела увлечь молодого англичанина Макферсона, да так, что тот бросил из-за нее невесту и свадьба расстроилась. Придя в театр, Кшесинская сразу окунулась в атмосферу придворного балета с его неизменным фаворитизмом, интригами и любовными увлечениями. В этом смысле она оказалась более искушенной, чем наследник.

Для наследника Кшесинская была первой любовью, и он находился в постоянном любовном чаду. Именно это выражение, «в чаду», он часто употреблял в своих записках о ней. Они стали встречаться, и, чтобы завоевать ее благосклонность, он делал ей подарки. «Подарки были хорошие, но не крупные, – с некоторым огорчением отмечала Кшесинская. – Первый его подарок был золотой браслет с крупным сапфиром и двумя бриллиантами». Потом последовали другие подношения. Местом встреч стал «прелестный особняк на Английском проспекте, № 18, принадлежавший Римскому-Корсакову. Построен он был великим князем Константином Николаевичем для балерины Кузнецовой, с которой он жил», – цитируем снова Кшесинскую.

Разумеется, особняк был куплен наследником и подарен Кшесинской. Родители Матильды смотрели сквозь пальцы на переход своей дочери в статус фаворитки (наложницы, любовницы, подруги – какая разница? Важна суть: наследник ее содержал).

В особняке на Английском проспекте Матильда Кшесинская и Ники (как она называла будущего императора) были счастливы. Условия для развития их любовного романа были благоприятны. Хотя... хотя начало оказалось мучительно трудным для решительной Кшесинской. 25 декабря 1892 года, на Рождество, она записывала: «Первый день праздника, а Малечке грустно, и понятно, она все еще не видела дорогого Ники. Когда же?..»

Спустя две недели, 8 января 1893 года: «Ники меня поразил. Передо мной сидел не влюбленный в меня, а какой-то нерешительный, не понимающий блаженства любви. Летом он сам неоднократно в письмах и разговоре напоминал насчет более близкого знакомства, а теперь вдруг говорил совершенно обратное, что не может быть у меня первым, что это будет его мучить всю жизнь, что, если бы я уже была не невинна, тогда бы он, не задумываясь, со мной сошелся, и много другого говорил он в этом роде. Но каково мне было это слушать, тем более что я не дура и понимала, что Ники говорил не совсем чистосердечно. Он не может быть первым! Смешно! Разве человек, который действительно любит страстно, станет так говорить? Конечно нет, он боится просто быть тогда связанным со мной на всю жизнь, раз он первый будет у меня...»

Как вам это нравится? К штурму готовится не мужчина, а женщина. И далее в дневнике: «В конце концов мне удалось почти убедить Ники, он ответил: ”Пора”... Он обещал, что это совершится через неделю, как только он вернется из Берлина...»

«Это» свершилось! И не могло не свершиться, ибо, как писала Кшесинская: «Все же я поставлю на своем, сколько бы мне то трудов ни стоило».

Гм... Здесь, пожалуй, уместно упомянуть, что у этой балетно-царской «лав стори» была весьма пикантная предыстория: любовь была заранее спланирована и срежиссирована в царском дворце, расписана партитура, наследник и Кшесинская с удовольствием исполняли приготовленные им роли. Все дело в том, что наследник, достигнув мужского возраста, стал каким-то вялым и апатичным. Мать, императрица Мария Федоровна, забеспокоилась: что с Ники? Состояние его угнетенного духа обсуждалось на семейном совете. Советник императора, всемогущий Константин Победоносцев, рекомендовал венценосным родителям создать условия для того, чтобы их сын «перебесился до свадьбы», то есть погулял бы вволю и выпустил бы таким образом скопившийся эротический пар. Но с кем? И тут супруга великого князя Константина Павловича стала перебирать варианты:

– Русские – они бывают красивы, но грубы, не умеют тонко, изящно любить. Француженки слишком развращенны и учат великих князей гадостям... Испанки слишком страстны и обессиливают мужчин, которые их любят. Итальянки бешено ревнивы, и любовь их не безопасна для жизни. Немки холодны и сентиментальны, а мужчины этого не любят...

Императрица затаила дыхание: тогда кто же?!

Великая княгиня Александра Иосифовна сказала:

– Польки – вот самые интересные женщины. Они соединяют в себе все в меру – и красоту, и изящество, и страстность, и сентиментальную нежность, и ревнивую тоску.

Так был сделан выбор для впавшего в меланхолию Ники. Полька. И юная Матильда Кшесинская – лучшая кандидатура. Это подтвердил дополнительный опрос заинтересованных лиц и медицинские справки: здорова, легкие в порядке, цветущая молодость и красота, характер милый и добрый, никаких отрицательных черт не замечено.

Свести их вместе не составило никакого труда. Для обольщения балерины наследнику выделили большую сумму денег. Аппетиты Кшесинской постоянно возрастали – подарки, лошади, особняк... Прижимистый Александр III только морщился, но императрица продолжала поощрять безумства своего сына.

Вот такой неожиданный для читателей аспект, хотя вполне обычный по меркам того времени.

Однако у этой любви не было перспектив. Наследник понимал, что если он женится на Кшесинской, то лишится возможности занять российский престол. Для трона нужен династический брак с особой королевских кровей. И 7 апреля 1894 года была объявлена помолвка цесаревича с принцессой Алисой Гессен-Дармштадтской. «Хотя я знала уже давно, что это неизбежно, что рано или поздно наследник должен будет жениться на какой-либо иностранной принцессе, тем не менее моему горю не было границ», – вспоминает Кшесинская.

Понимая, что это финал их романтической связи, наследник написал письмо своей «дорогой панне»: «Что бы со мной в жизни ни случилось, встреча с тобой останется навсегда самым светлым воспоминанием моей молодости».

Кшесинская была в отчаянии. «Что я испытала в день свадьбы государя, могут понять лишь те, кто способен действительно любить всею душою и всем своим сердцем и кто искренне верит, что настоящая, чистая любовь существует. Я пережила невероятные душевные муки, следя час за часом мысленно, как протекает этот день. Я сознавала, что после разлуки мне надо готовиться быть сильной, и я старалась заглушить в себе гнетущее чувство ревности и смотреть на ту, которая отняла у меня моего дорогого Ники, раз она стала его женой, уже как на императрицу. Я старалась взять себя в руки и не падать духом под гнетом горя и идти смело и храбро навстречу той жизни, которая меня ожидала впереди... Я заперлась дома. Единственным моим развлечением было кататься по городу в моих санях и встречать знакомых, которые катались, как и я...»

Выделим два момента: первое – не слезы и ахи, а собранность и настроенность на дальнейшую жизнь уже без Ники; и второе – благородство по отношению к победившей сопернице, ни одного уничижительного, бранного слова. Только уважение. Пиетет перед новой императрицей. В глубине души Кшесинская тоже надеялась на руку наследника, но при этом понимала, что императрицей ей все же не быть.

Пути Матильды Кшесинской и Николая II окончательно разошлись. Но он о ней не забывал. Однажды, это было в 1911 году, он посетил театр и после спектакля поделился своим мнением с великим князем Сергеем Михайловичем: «Сегодня Маля была чертовски хороша». В 1914 году она в последний раз исполнила в присутствии императора свой знаменитый «Русский танец». «Я танцевала отлично, я это чувствовала, а чувство никогда не обманывало меня, я уверена, что должна была произвести на него хорошее впечатление...» А что оставалось еще?

Еще были его письма, которые Кшесинская хранила в заветной шкатулке. Но хранить их в годы революции было опасно, и «товарка» Зоя Инкина их сожгла. Об этом Кшесинская узнала лишь 10 лет спустя, в апреле 1928 года, при встрече с Инкиной. Кшесинская пишет:

«Я многое потеряла – и состояние, и дом, и драгоценности, лишилась счастливой, беззаботной жизни. Но из всего потерянного я ничто так не оплакиваю, как эти письма. Ведь тогда была еще надежда, что многое вернется, но этих писем, дотла сгоревших, вернуть нельзя, как нельзя их и заменить. В эти десять лет я все время мечтала когда-нибудь их снова увидеть и перечесть, вспомнить мечты и переживания ранней юности. Теперь все рухнуло. Я потеряла самое драгоценное воспоминание, свято хранившееся у меня. Даже теперь, более 20 лет спустя, когда я вспоминаю мою встречу с Зоей, так тоскливо и грустно становится на душе».