Текст книги "Карьера Отпетова"

АНАМАЛИЯ: – Ладно, черт с тобой, лакомь кого хочешь, только не отвлекай нас сейчас от главного дела. Тебе, сын мой, надо как можно скорей занять надежное место в обществе, так называемое, положение, потому что положение в обществе – это страшнейшая сила! А на свечках положение не создашь, это только наивняк думает, что стоит лишь поставить свечку, и тебя тут же поставят на хорошее место в обществе. Таким постановкам и в театре никто не верит.

ОТПЕТОВ: – Я что-то, мути, не пойму, причем тут театр?

АНАМАЛИЯ: – Театр тоже при чем, только это по моему графику еще далекая позиция, и посему давай в сторону не отвлекаться, как твой папенька говаривал, – в камыши не оттягивать! И начинать будем с самого простого и легкого – перво-наперво возьмешься за стихи.

ОТПЕТОВ: – Да как же за них браться, если я их не только не читал, но даже и думать про них не думал?

АНАМАЛИЯ: – Неважно, что не думал, зато я уже за тебя все это обдумала. И, обдумывавши, вспомнила, что у тебя на них есть талант.

ЭЛИЗАБЕТ: – Это когда же, сестра моя, он на него свалился?

АНАМАЛИЯ: – А помнишь, когда он еще маленький был, то говорил: – «Не хочу я молока, не голодный я пока!». А как подрастал, так еще один стих выдал: – «На заводе лепим свечки, на обед дают нам сечку!»

ЭЛИЗАБЕТ: – А ить и верно!

ОТПЕТОВ: – Так я же, мути, это не нарочно, я это не складывал по словам-то, это оно само получалось…

АНАМАЛИЯ: – Вот я и говорю, – талант, потому что, значит, врожденный, от Бога тебе дано складно говорить… А представляешь, если ты это специально делать будешь, с обмозгованием? Да ты весь мир стихами завалишь! Тут все как в жизни – главное свести концы с концами – концы слов к общему знаменателю привести, чтобы они одинаковыми были – рифму давали. В рифме весь секрет и заключается. Как вот буремисты на сцене выступают – им парных слов накидают, а они их в порядок составят, другими словами оснастят, вот тебе и стих! При мне одному такому мастаку предложили две такие пары: «бог-порог» и «псих-стих». Так он и минуты не думал, как тут же выстрелил:

 
«Написал какой-то псих
Несусветно длинный стих,
Прочитавши это Бог,
Выгнал психа за порог!».
 

ОТПЕТОВ: Видишь, мути, значит и за стих можно пострадать…

АНАМАЛИЯ: – А ты длинных не пиши, они и в деньгах долго оборачиваются, да и не обязательно так было, как этот буремист сложил – это же просто авторская фантазия, в стихах же важнее всего не смысл, а склад. Тем более, что до Бога далеко, и ему каждым стихом или сочинителем заниматься недосуг. Значит тем самым нам Бог и подсказывает, чтобы ты писал покороче, во всяком случае для начала. Поэтому мы с тобой на первых порах займемся освоением техники составления этих самых буриме. Давай сначала поработаем над одной парой слов, чтобы они укладывались соответственно в две строчки. Вот тебе рифмы: – «клюква-брюква».

ОТПЕТОВ: – Клюква это на болоте, в поле часто зреет брюква…

ЭЛИЗАБЕТ: – Что ты, батюшка, маменька же тебе сказала – концы свести – у слов-то их сводить не надо, раз тебе их дали уже с одинаковыми концами – в строчках их надо на конце поставить, чтобы склад был… А ты, сестра моя, что ж ему про ритмы еще не растолковала, может он потому и сбивается…

АНАМАЛИЯ: – Ритмы ему еще рано, пусть рифму усвоит – чтобы пока слова с одинаковыми концами научился на концы строк ставить. Понял в чем дело, сын мой?

ОТПЕТОВ: – Понял, мути…

АНАМАЛИЯ: – Ну, давай снова с той же рифмы, А в начале строки любые слова стоять могут, только связанные.

ОТПЕТОВ: – Усек! Чуток подумаю… Вот… готово! Сочинил:

 
– Бегемот объелся клюквы,
Ягод нет вкуснее брюквы!
 

АНАМАЛИЯ: – Ай да молодец! Правильно! Только связал малость наоборот, но это уже легко поправить, для того и заведены редакторы. Попробуем-ка пока сами, без редактора, поправить. Вот переставим кое-чего:

 
Бегемот объелся брюквы,
Ягод нет вкуснее клюквы…
 

Видишь, и смысл кое-какой появился… Ну, теперь сам попробуй, возьми любые слова и составь…

ОТПЕТОВ: – Не знаю, мути, таких слов…

ЭЛИЗАБЕТ: – Дай-ка и я тебе парочку подкину, скажем, – «сын» и «торгсин».

ОТПЕТОВ (думает): – У тебя хороший сын, заимел он блат в торгсин!

ЭЛИЗАБЕТ: – Я-то тут причем? У меня и сына никакого нету!

АНАМАЛИЯ: – Да он это не про тебя, а вообще… Технику осваивает!

ОТПЕТОВ: – Я так сочинил, будто это мне мути слова давала, словно бы про себя…

АНАМАЛИЯ: – Сдвиги – налицо! Правда, у тебя в этом стихе падеж не тот, но и это тоже редактор исправит – тут ведь чуть и тронуть-то надо:

 
«У тебя хороший сын,
дом родной ему торгсин!».
 

Видишь, проще пареной брюквы! Ну, теперь сам давай рифмы…

ОТПЕТОВ (думает):

 
Собирал один казак,
в сундуке доходный знак.
 

АНАМАЛИЯ: – Вот оно, вот оно! Я же говорю – талант! Хотя в данном случае и несколько абстрактно, но приближение к идее есть, надо только малость к углублению смысла подредактировать. Попробуй-ка еще подумать, покрутить.

ОТПЕТОВ: – А рифму можно одну сменить?

АНАМАЛИЯ: – На здоровье!

ОТПЕТОВ:

 
Собирай в сундук казак,
всяк попавшийся дензнак…
 

ЭЛИЗАБЕТ: – Вот это уже называется смотреть в корень! Ай да сынок у тебя, Анамальюшка! А ведь воистину талант! И как есть реалист!

АНАМАЛИЯ: – Лизон! Не отвлекайся! Мы для похвал ему потом целую свору воспевателей наймем, а пока еще маленько потренируем…

Всяк-казак, сын мой, – это тоже рифма, причем еще одна, которую зазря в той же строке использовать – расточительство. Попытайся и ее в то же стихотворение со своей пользой всунуть, чтобы каждое лыко в свою строку…

ОТПЕТОВ (думает):

 
Кто не копит свой дензнак,
Тот, конечно, не казак,
И об этом знает всяк…
 

АНАМАЛИЯ: – Ух, ты, куда проник! Да ты же прямо-таки с первого заходу терцины начал лепить! Не зря я в тебе великого поэта чуть ли не через пеленки разглядела…

ОТПЕТОВ: – А почему, мути, у нас все казак, да казак?

АНАМАЛИЯ: Да это просто для рифмы хорошо попалось, – слово это с другими легко и продуктивно сочетается…

ЭЛИЗАБЕТ: – Заместо наглядного пособия, как детям кубики – складываешь и сразу видишь – так или не так…

АНАМАЛИЯ: – Это ты же сам и предложил, а угадалось очень уж удачно. Но не на одном казаке свет клином сошелся, есть множество и других удобных к рифме слов – целые наборы. Вот возьми запиши=ка: – «Туманы, курганы, атаманы, поляны, арканы, ураганы, уркаганы, талисманы, океаны, меридианы, павианы…». Или другой комплект: – «Ветерок, батажок, сынок, полынок, погребок, ястребок, молоток, закуток…». Ты теперь должен везде эти рифмы выискивать и копить – как где увидел или услышал – сразу записывай в книжечку и прямо-таки из рук ее не выпускай – труд этот потом тебе тыщу раз окупится. Если уж и не совсем точные, но похожие слова будут попадаться, тоже тащи – и они сойдут – молодым ведь многое за молодость и начинание прощается, а маститым – за маститость. Главная тебе задача жизни – удержаться за холку литературы пока по-середке будешь. Вначале-то мы тебя подтолкнем, как уже сказано, через влиятельных клиентов. Тут ведь, как и везде, – сначала ты будешь на имя работать, а потом оно на тебя… Ну, это мы с тобой на другом уроке разберем, а сейчас с рифмами доразберемся. Так вот, если тебя какое слово к стенке припрет, то и тут не теряйся, потому что и на этот случай человечеством рационализация изобретена – я тебе припасла одну золотую книжку – называется – «Словарь обратного языка» – в нем слова по одинаковым концам подобраны – прямо бери и суй в стих. На нем одном озолотиться можно, так как за стихи платят за строку, а не кучей за весь стих, и в этом случае, что ни рифма, то строка, а что ни строка, то денежка… Ферштеешь? С миру по рифме – вот тебе и лавровый лист на венец пошел мешками – хоть на базар тащи… А насчет ритму Лизон права – он после рифмы на втором месте стоит и тоже стиху способствует.

ОТПЕТОВ: – А как бы например?

АНАМАЛИЯ: – Это так выглядит, как и все в жизни – чтобы одно за другим, друг за дружкой шло, по порядку. Скажем, – выпил – закусил, поработал-отдохнул, похоже как волна за волной на берег идет…

ЭЛИЗАБЕТ: – Заработал-прогулял…

АНАМАЛИЯ: – Не молоти глупостей, не сбивай ребенка: заработал-прикопил! Прикопил-прикупил и опять заработал…

ОТПЕТОВ: – Понял, мути, чтоб орднунг был!

АНАМАЛИЯ: – Ах, ты золотко мое боговдохновенное! Ну, конечно же, без порядка ничего не бывает, и тут надо, чтобы слово по ранжиру стояло и из строя не высовывалось – общего размера не портило. Тут если слово не совсем подходит, его малость изменить требуется, чтобы на свое место втиснулось. Сделай-ка мне складное буриме из нескладных слов – «монах» и «карман». В смысле, что он деньги потерял…

ОТПЕТОВ (думает):

 
– Потерял один монах
То, что носят в карманАх…
 

АНАМАЛИЯ: – Ну чего же, ритмы на месте, а ударения в стихах как хочешь меняют, лишь бы слово влезло…

ЭЛИЗАБЕТ: – Это уж ты, сестра моя, загнула, – такое ударение может в строку и вопрешь, только редактор его тут же и выпрет, потому как слыхала я, что ударения не как попало перетаскивают, а приискивают это же слово в каком-нибудь его древнем виде, когда – у него ударение как раз тебе нужное было, или из местных наречий каких берут, где и сейчас по старинному ударяют…

ОТПЕТОВ: – А ежели древнего не найдешь, тогда чего делать?

ЭЛИЗАБЕТ: – Я так полагаю, тогда корявое слово проще другим заменить, оно же к твоему стиху гвоздем не прибито… Тем более, что слов для замены – хоть пруд пруди – бери любое, что на тебя глянет и мыслю твою точно обозначит…

АНАМАЛИЯ: – Ну, и как бы ты с монахом поступила?

ЭЛИЗАБЕТ: – С монахом, сестра, никак не поступишь, или он не монах…

АНАМАЛИЯ: – Лизон! Опять при дите!

ЭЛИЗАБЕТ: – Чего при дите? Сама говоришь – с монахом! Тогда точно формулируй… Не с монахом, а со стихом! А со стихом бы я вот как обошлась:

 
– Потерял один монах
То, что носится в штанах…
 

АНАМАЛИЯ: – Фи! Лизон! Как же у тебя похабно все получается!

ЭЛИЗАБЕТ: – А ты про похабень-то не думай, хотя и то, про что ты подумала, дело житейское, однако я, окромя денег потерянных, ничего в виду не имела, имея в виду местонахождение карманов… И стих этот не мой, а сынка твоего, только как бы мной отредактированный. Редактор – это ведь не только тот, кто из алмаза бриллиант сделать может, а и тот, что из дерьма конфетку…

АНАМАЛИЯ: – Ну, хватит на сегодня, а то ты мне вконец ребенка развратишь…

ОТПЕТОВ: – Да я уж, мути, и притомился от трудов умственных… Так ведь и никаких сил не хватит по совместительству-то…

АНАМАЛИЯ: – Не пугайся трудов первоначальных, еще маленько так позанимаемся, а потом найдем способ из свечного цеха тебя вытащить. Ты только терпения наберись и поднавались, как следует, на науку стихотворную – не боги горшки заполняют! А как немножко оперишься, пойдешь в тот кружок – доучиваться псалмопению и риторичности…

ОТПЕТОВ: – Так туда берут самых одаренных из послушников…

АНАМАЛИЯ: – А ты что у нас, не одаренный что ли? И ты туда ступай – глядишь, уже будешь числиться в начинающих писателях…

ЭЛИЗАБЕТ: – Лиха беда – начало!

Возврат второй (спустя три дня).

Занятия Псалмопенного и ритословного кружка на «Свечмаше». Несколько послушников сидят за конторками учебного класса и слушают, что рассказывает худощавый инок с черной запутанной куделью вместо прически. На его лице слабой тенью читаются свежепробившиеся усики. Он здесь главный специалист по изяществу и отделке стиха. Мы входим в класс на полуслове, вслед за Отпетовым, приведенным его цеховым попечителем по свечному делу – черным монахом в сильно засаленной рясе.

ЦЕХОВОЙ: – Вот вам еще одного таланту! Прошу принять и пригреть, согласно ходатайства их преподобия отца Геростратия, как прилежного и возалкавшего приобщиться к складнословию выкормыша нашего…

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН (так зовут специалиста по изяществу):

– Пускай представит сочинение свое, по коему узрим радение его и возможность допущения до муз сладкоголосия…

ОТПЕТОВ: – У меня пока только один стих… (показывает бумагу).

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Для начала и одним обойдемся.

ЦЕХОВОЙ: – Ну, я тогда пошел…

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: Отбудь с Богом!

ОТПЕТОВ: – Спасибо, крестный, я уж тебя не посрамлю!

ЦЕХОВОЙ: – Да уж, уважь… (Уходит).

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Продолжим радение! Предлагаю послушать стих новенького, возражений нет? Ну, давай, брат, чти!

ОТПЕТОВ: – Сезонное у меня, про весну…

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Про весну, так про весну – дерзай!

ОТПЕТОВ (с чувством и некоторой гнусавостью затягивает):

 
– Стихи, волнующие сутью,
Несут волнительный заряд,
И отдает волненье жутью,
Когда с волненьем говорят.
Уже весенняя погода
К нам на свечной с утра вперлась,
И не видать мне век свободы,
Когда б я знал, от где взялась.
Пришел к станку я из пеленки,
Во все свои глаза глядя…
Вот заработали лебедки,
И прилетели лебедя!
 

МИРРА МИРСКАЯ (небольшого росточка девочка с мудрыми глазами): Ну что, Кирюша, скажешь о масштабе бедствия?

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Ты, Мирюша, у нас основная голова по части критики и теории, за тобой и перое слово.

МИРРА МИРСКАЯ: – Если брать целокупно, стих, конечно, масштабен… А если входить в детали, то оно не стих, а литпомет…

ОТПЕТОВ: – Что значит липомет?

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Сокращенно – липовый мед, так мы условно называем весенние стихи…

МИРРА МИРСКАЯ: – Кирюша!

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Ты, Мирюша, теоретик, а я практик, и знаю, что теория практикой кормится, и потому нам нужна практическая отдача от кружка нашего… Практика же говорит, что отец Геростратий нас субсидирует, смекаешь?

МИРРА МИРСКАЯ: – Да уж такова судьба литературы – продираться через века – «пер фас эт нефас»…

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – В основном – неправдами, а посему должно сказать автору, что его литпомет еще не стихи…

ОТПЕТОВ: – Как не стихи, когда оно и рифмическое и ритмическое?

МИРРА МИРСКАЯ: – Рифма – это как пустой крючок на глупую рыбу, приманка, вроде блесны. Термин даже есть – «Рифмы-ловушки». На рифму можно выблеснуть только вконец темного читателя, для которого и буриме уже кажутся поэзией: раз складно – значит стихи. А ритма и в барабане полно, но способствует он там, главным образом, единообразию солдатской шагистики…

ОТПЕТОВ: – Что-то у меня совсем уж мысли раскисли и ум раскорячился – на чем же тогда стих мастырить?

МИРРА МИРСКАЯ: – Идея нужна, и содержание вокруг этой идеи, а, кроме того, – художественные образы…

ОТПЕТОВ: – Какие еще такие образы? Что они из себя?

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Из себя они никакие, потому что отвлеченные – неконкретные они, духовные, как бы парят в стихе, ни к чему не пристегиваясь. Есть у тебя такое в твоем сочинении?

ОТПЕТОВ: – А «век свободы не видать»? Оно тут и есть ни к селу, ни к городу, и духовное, потому что как бы парит…

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Не духовное оно, а острожное, да ладно, на первый раз теории с тебя, думаю, хватит. Сейчас еще малость практики преподнесем, а дома сам поработаешь…

МИРРА МИРСКАЯ: – Что ты думаешь с его стихом практическое делать?

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Сейчас мы его будем безумно улучшать! (Берет у Отпетова его бумагу и, заглядывая в нее, что-то пишет). Ну вот, готово! Внимайте:

 
– Стихи волнуют нас не словом,
А состоянием души,
И мы с каким-то чувством новым
Весну торопим – поспеши!
Уже весеннее волненье
Коснулось крыши цеховой
И поднимает настроенье
Всей нашей пастве трудовой.
Звенят трансмиссий переборы,
Поднялась выплавка свечей,
И, как белённые подзоры,
Летят к нам стаи лебедей!
 

Вот!

ОТПЕТОВ: – Подзоры не летают! И какие еще в трансмиссиях переборы? Переборы – только когда в очко играешь!

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – В стихах все летает! А подзоры и не в стихе могут летать, если на веревке по ветреной погоде сохнут… Переборы же явление не только картежное, но и музыкальное…

ОТПЕТОВ: – А образа где?

МИРРА МИРСКАЯ: – Как где? А трансмиссионные переборы и летящие подзоры? Понял?

ОТПЕТОВ: – Вконец запутался!

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Дома помозгуй, авось распутаешь – это тебе урок к следуюшему разу. На сегодня с тебя хватит!

Отпетов уходит…

МИРРА МИРСКАЯ: – А может мы его того…

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Ни-ни! Считай, что это для нас как билет с нагрузкой. Тебе-то хорошо, ты у нас приходящая, а мы же тут все казеннокоштные, нам тут жить и добывать в поте лица хлеб наш сучий…

МИРРА МИРСКАЯ: – Увы! Что ж ты, так и будешь всегда за него переписывать?

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – А мне не все равно за кого переписывать, тут половина таких… Правду я реку, сочинители?

ПЕРВЫЙ ИНОК: – Как есть – чистую правду!

ВТОРОЙ ИНОК: – Может его на прозу зачислить?

ТРЕТИЙ ИНОК: – На прозу он не пойдет!

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Откуда знаешь?

ТРЕТИЙ ИНОК: – Жадава он, наверное, все уж подсчитал.

МИРРА МИРСКАЯ: – Что подсчитал?

ТРЕТИЙ ИНОК: – Доходы будущие. Он меня вчера весь день про авторское право расспрашивал, я ему и прочитал свою эпиграмму –

 
– Поэт! Страшись на прозу сбиться –
Не уподобься дураку:
Без рифмы платят за страницу,
А с рифмой платят за строку!
 

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – И что он на это сказал?

ТРЕТИЙ ИНОК: – Сказал, что раз так, то у него с малолетства тяга к стихотворчеству.

МИРРА МИРСКАЯ: – Клинический случай!

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Типический герой в типических обстоятельствах… Ну, корифеи, – по домам!

Вечер того же дня. Комната Анамалии. Она сама, Элизабет и Отпетов сидят на тех же местах, где мы их уже видели в прошлый раз. Ужинают и беседуют.

АНАМАЛИЯ: – Так и сказала, что не стихи?

ОТПЕТОВ: – Так и сказала…

ЭЛИЗАБЕТ: – А кто она там, собственно говоря, такая?

ОТПЕТОВ: – С одной стороны, вроде бы теоретичка, а с другой – как будто бы приходящая, не наша свечмашная.

АНАМАЛИЯ: – А не попереть ли ее оттуда? Может капнуть кому? Теоретиков-то за их многознайство не больно жалуют, на том бы и сыграть… Давай-кося разберемся, что она там еще говорила…

ОТПЕТОВ: – Образов, говорит, у меня в стихе нету…

ЭЛИЗАБЕТ: – Да какие же в этот стих образы нужны, про весну же…

АНАМАЛИЯ: – Весна весной, а образа образами… Что она тут заподозрила?

ОТПЕТОВ: – Что-то про масштаб бедствия несла и напирала, что в стихе обязательно образы нужны, а рифма – крючок!

АНАМАЛИЯ: – А какие именно образы, не указывала?

ОТПЕТОВ: – Про крючок подробно разъясняла, а про образы больше Гарный Кирьян говорил – что они-де духовные и как бы парят… А она сказала, что образы – это переборы и подзоры.

АНАМАЛИЯ: – Ну, слава богу, разобралась я! Значит так. Кирьян – он дело рек, и в этом вся соль – что образа духовны и посему, конечно, парят, а девка эта все брешет и запутывает – по пути греха истинного тебя сбивает. Где это видано, чтобы с образами переборы какие-то были? Подзоры – оно ближе к делу – подзоры не на образах, а вокруг них для украсы, может, и не возбраняются, хотя в окладе и лучше.

ЭЛИЗАБЕТ: – Это, смотря какой кому оклад положили, сестрица!

АНАМАЛИЯ: – Не про тот оклад толкую… Как это я сама, дура необразованная, недошурупила, что в каждом стихе нужен не меньше как один образ!

ОТПЕТОВ: – Вот они и твердили, что без образа нельзя, и что он должен быть обязательно художественный.

ЭЛИЗАБЕТ: – Иконописный что ли?

АНАМАЛИЯ: – А других и не бывает – всякий образ обязательно богомазами выписывается, а если его в стих вставляют, то тогда уже непременно каждый образ требуется в красивых словах описать. Что значит художественный образ? Я так понимаю, что это умелость художественно воспеть и как бы изобразить нужные лики, образы которых, или которые сами, видятся нам сейчас в образах.

ЭЛИЗАБЕТ: – А если не сейчас, а, скажем, потом? Сегодня, скажем, одним образам молятся, а завтра другим неким? Тогда как быть?

АНАМАЛИЯ: – Каждому образу свое время… Сменились образа, значит надо и образы соответственно быстренько поменять. Образы тем и знамениты, что и сами изменяются и места свои изменяют, про то еще древний один философ по имени Платон говорил в своих назиданиях, я когда-то это в календаре отрывном прочитала и себе в альбомчик выписала. У него там про шесть родов красноречия говорится, причем сначала тот род красноречия, когда говорящий хвалит кого-либо, показывая, как он прекрасен и благороден – такой род называется похвалой – у Платона стоит при разборе на пятом месте, а когда он тому итог подводит, то говорит: «И так, красноречие бывает похвалой, порицанием, убеждением, разубеждением, обвинением и защитой». – То есть, в итоге похвалу ставит уже на первое место!

А, уточняя, в чем состоит правильность речи, разъясняет, что состоит она в том, чтобы говорить то, что нужно, сколько нужно, перед кем нужно и когда нужно, причем объясняет, что под «когда нужно» подразумевается не слишком рано, не слишком поздно, иначе случится ошибка. Представь-ка себе, что ты воспел какой-то образ, а он уже бывший, разве это кому-то понравится? Или воспел раньше времени, когда еще старый образ в силе – так это еще страшней, в этом могут усмотреть прямой подкоп, если не сказать покушение! Так что каждое слово нужно к нужному моменту приспособить с абсолютной точностью, не выходя за рамки дня, или, иначе говоря, конъюнктуры. И тогда будешь постоянно иметь успех, потому что вовремя сказанное слово – это всегда услуга, а услуги, как говорит Платон, разделяются на четыре рода: или деньгами, или лично, или знанием, или словом. И тут уж каждому дураку ясно, что услужать выгоднее всего словом – быстрей и дешевле! У меня там из этого Платона на все случаи жизни указания выписаны, так что, когда потребуется, можем в него по любому поводу заглянуть… Ну, так что, разобрались мы с образами?

ОТПЕТОВ: – Кажись разобрались… А что же с этой Мирской Миррой мне делать?

ЭЛИЗАБЕТ: – Может ее, в самом деле, пошарить из кружка этого, чтобы воду не мутила и старту нашему не препятствовала?

АНАМАЛИЯ: – Пожалуй, так мы ее и порешим!

Возврат третий (спустя три недели).

Снова на занятиях кружка.

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН (Отпетову): – Ну, читай, что сочинил за отчетный период.

ОТПЕТОВ:

 
– Рассвет встает, я просыпаю
Себя, чтобы идти к станку,
И вот уж с братией к трамваю
С молитвой утренней иду.
Гудит завод навстречу дымом,
И бодро дышит братия,
Мы все считаем нам любимым
Отца святого Геростратия!
Он нам желает в деле нашем,
Чтоб продуктивность высока
Была на нашем на «Свечмаше»,
Как над землею облака.
Мы сил напрасно не растратим
Сначала греем воск слегка,
И, как учил нас Геростратий,
Все выжимаем из станка.
С утра всю смену по проходу
По цеху ходит Цеховой,
И сочинить пора мне оду,
Что мне и он отец родной…
 

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН (обращаясь ко всем присутствующим): – Ну, как?

ПЕРВЫЙ ИНОК: – Против содержания, конечно, не рыпнешься, а по форме больно коряво…

ВТОРОЙ ИНОК: – А может быть форма вторична?

ТРЕТИЙ ИНОК: – Форму можно и пошлифовать-пошкурить…

ПЕРВЫЙ ИНОК: – Все же, по-моему, грубовато сложено…

ОТПЕТОВ: – Ну и что? Разве стенка из грубого камню слабже, чем из шлифованных? Чем она хуже-то?

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Слабей она в прямом смысле может и не слабей, но хуже, если при равных условиях. Грубая стена, она хороша, когда для крепости или ограждения монастыря ставится, а в покоях патриарших без полированного мрамора не выглядит. Стену, конечно, уже не поправишь, а со стихом многое все же можно сделать…

МИРРА МИРСКАЯ: – Ну, а где же здесь образы, опять нету? Тебе же задание давалось на осмысление образной системы…

ОТПЕТОВ: – Как же это нету образов? А отец Геростратий и Цеховой?

МИРРА МИРСКАЯ: – Геростратий и Цеховой не образы, а персонажи, так сказать, портреты, а образы – это художественно нарисованные картины жизни, показывающие отношение пишущего к тому, что он пишет, его переживания…

ОТПЕТОВ: – У меня и есть переживания! А что портреты, что образа – это одно и то же. Образ – это художественно выписанный портрет, который может быть с окладом, а может – нет… А подзоры – это только вокруг…

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Подзоры-то тут причем?

ОТПЕТОВ: – Так на прошлом же занятии вы сами, когда про образа говорили, подзоры к ним включали!

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Ты что-то все перепутал, или тебя в какую-то другую теорию повело.

ОТПЕТОВ: – Повело меня, куда надо, и я теперь про образа все знаю, так что вы меня не собьете!

МИРРА МИРСКАЯ: – Узко ты образы понимаешь, и заземляешь их до уровня этого своего понимания. Тебя почему-то на отдельные конкретности тянет, и никакого полета мысли. А перед писателем весь мир должен быть, как единая яркая образная система, в основе которой лежат образы! Так его и живописать…

ОТПЕТОВ: – Насчет мира не скажу, но у нас, в системе «Свечмаша» своя система образов, и вовсе не лежат они, а висят, потому что – как бы духовные и парят высоко над нами, а высший наш духовный образ – это отец Геростратий, которого я в новом стихе и отразил, плюс к тому же, давши образ Цехового. Что ж, по-вашему, это не образная система?

МИРРА МИРСКАЯ: – Неправильная у тебя система получается, с точки зрения теории совершенно порочная…

ОТПЕТОВ: – Что значит порочная система? Ты на что это посягаешь?

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Что-то нас, действительно, похоже, не в ту сторону повело, – в поворот не вписываемся: вираж крутоват, как бы нам с рельсов не сойти… Давайте-ка не отрывать теорию от практики…

ОТПЕТОВ: – Это она их отрывает!

МИРРА МИРСКАЯ: – Ничего я не отрываю. Отпетов сам все запутал и на испуг берет – вместо образов образами нас давит. А это ни что иное, как возврат к варварским временам языческого идолопоклонства. Даже если рассуждать с позиций не образов, а образОв, то все равно чушь, потому что в основе правословия лежит или висит, как утверждает Отпетов, только один образ – единого Бога, – спасший человечество от распыления духовных сил и материальных ресурсов. Ведь при многобожии обо всех богах приходилось думать, и каждому по отдельности воздавать, им если каждому по козленку или агнцу на алтарь принести – целое стадо получалось, поэтому нынешняя вера и экономней, и рациональней – одних молитв лишних сколько отпало, и на мыслительную деятельность время высвободилось. А время это нужно человеку на духовное развитие. По истории известно, что поначалу при переходе на единого Бога люди даже заскучали – они еще не умели организовывать свой досуг, и сперва не знали, куда его девать. И только тогда-то и заработали у них мозги по разным направлениям. У кого мозги попрагматичней были, занялись естественными науками, те же, кто повозвышенней – науками противоестественными, то есть искусствами. А противоестественны они потому, что для животного проживания природой в естестве запрограммированного, оно-то, искусство, и не запрограммировано. Танцы, например? И без них прожить можно, но с ними веселей, и тесней связь между индивидами, что было немаловажно на первых порах, покуда человечество еще не вылезло из малочисленности. Но для танцев нужна была музыка – это песня без слов может обходиться, а танцы без музыки не зажигают… Кроме того, есть предположение, что у первобытного человека, как и теперь у целого ряда животных, период любви сопровождался особыми звуками – ритмическим криком, сходным с пением – вследствие чего в его мозговых центрах образовалась ассоциация между деятельностью воспроизводительного центра и звукового или слухового. Как только один из этих центров возбуждался, одновременно с ним приходил в возбуждение и другой.

Любовные ощущения возбуждали, следовательно, музыкальные импульсы, а деятельность центра, заведующего музыкальными импульсами, вызывала деятельность воспроизводительного, то есть, любовного центра. Отсюда и пошли танцы под музыку, приведшие к демографическому взрыву и закрепившиеся как средство сексуально-эстетического общения полов. В рассматриваемый же нами период танцевать до бесконечности было весьма затруднительно – никаких бы сил не хватило, тем более люди тогда не по семь часов на добывание насущного хлеба тратили и соответственно больше уставали. Так что, малость потанцевав, они приходили в состояние полного расслабления, когда уже ни ногой, ни рукой шевелить не хотелось, только и валятся без дела на шкурах медведей и всяких там мелких соболей было им, привыкшим к активной деятельности, неимоверно скучно. Именно тогда и начали люди шевелить мозгами в привычном ритме танца, складывая слова соответствующим элегантным, по их меркам, образом – отсюда и пошел термин: элегантный или художественный образ. Вот почему изящная словесность начиналась именно с поэзии, и уж потом пришла к формам эпическим. Этот момент зарождения поэзии отражен в моей, только что законченной, поэме, посвященной истории литературы и охватывающей ее от истока до полного разлива наших дней. И первая строфа у меня – о самом моменте зарождения:

 
– Допотопный человек,
Чтоб украсить скучный век
И развлечь свою натуру,
Изобрел литературу…
 

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Мудрейшие стихи! Только «человек» и «век» рифма уж больно затасканная…

МИРРА МИРСКАЯ: – Так у меня же ведь она относится, как я уже предупредила, к самому моменту зарождения литературы, когда до того вообще ничего написано не было!

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Ну, если соотнести, тогда тут, пожалуй, как бы твой полный приоритет!

МИРРА МИРСКАЯ: – А у меня и вся эта моя поэма по своей форме тоже приоритетная – фольклорно-философекие миниатюры: строфа – мысль.

АШУГ ГАРНЫЙ КИРЬЯН: – Как бы фундаменталь-частушка?

МИРРА МИРСКАЯ: – Не совсем – в частушке, как правило, присутствуют две контрастные мысли, стоящие как бы сами по себе, но одна другую подкрепляющие или оттеняющие.

ПЕРВЫЙ ИНОК: Для меня это сложно!

МИРРА МИРСКАЯ: – Сложно, потому что историю литературы надо осваивать от самых азов. Я вот вам говорила, что искусство начиналось с танцев, которые пришли от движений к музыке, а от движений мозгов, как мы уже видели, возникла литература, первоначально в виде отдельных строф-частушек, которые по аналогии с танцами также подъоживили музыкой – получились песни, принадлежавшие разным людям, семьям или, как максимум, родам. Так и таскали они их по одиночке в своих бесконечных кочевьях, пока не определились на постоянное местожительство в Грецию.

Там, начав называться греками, они решили прославить в истории свой античный народ и стали искать к тому достойный способ. Так как в естественных науках они поначалу делали только первые свои шаги, и ничего еще достойного для вхождения в историю не изобрели, то и решили налечь на противоестественное, что, как мы говорили, есть искусство. Танцы у них сразу отпали, потому что их нельзя было для увековечивания зафиксировать на папирусе, как и ноты, до которых еще тоже никто не дошел, и оставались в их распоряжении, если подходить трезво, одни песни, и те без музыки – по той же причине. Но слова – есть слова, и закрепить их для тогдашних грамотеев ничего не стоило. И когда песен накопилось порядочное количество, то их стали читать и даже распевать в общественных местах, куда народ охотно собирался их слушать, потому что у всех тогда были рабы, и домашнее хозяйство в Древней Греции еще не затирало даже женскую половину общества, которой не нужно было приобщаться к искусству через посредство проведенной на кухню трансляции. Потом эти декламации пришли в движение, то есть стали включаться в праздничные шествия, что привело к появлению диалога – сначала с козлом, а потом уж с другими людьми, но про это долго рассказывать. Кончилось это, как известно, трагедией – в том смысле, что появился Театр Козла, потому что ставил он трагедии, а «трагос» – по гречески, и есть «козел»…