Текст книги "Либидинальная экономика"

В своей завоевательной экспансии целиком весь Запад не прекратит ввозить, иначе говоря возобновлять на своем собственном теле, «излишек», который он отбирает у тела земли. Но излишек этот представляется излишком только потому, что был оценен в меркантильных терминах, измерен по предполагаемой минимальной стоимости жизни, рассчитан в пресловутых потребностях, то есть потому, что тело земли, покрытое чужеземными варварами, «без которых можно обойтись», вошло в коммерческое соприкосновение с европейцами. Накручивание либидинальной ленты на самое себя, с вкраплением путем подмены того, что это замыкание исключает. Возвращение, если угодно, вытесненного: варвар – это король. Но это надо понимать не как являющуюся последствием какой-то нехватки подмену (где во всем этом может обнаружиться нехватка?), а через постоянное возобновление влечений к смерти прямо посреди органического государства, пребывающего в процессе собственного эротического разграничения. Откуда и преобладание на центральной сцене трагического, а вскоре и Террора, который за этим воспоследует.

Монета становится всеобщим эквивалентом, чтобы сделать внешние народы, их богатства («продукты») и их бедность («потребности»), соизмеримыми с товарами, которые они покупают. И как таковой она, очевидно, не является ничем иным, как центральным нулем заимообращения и конечным нулем каждого меркантильного цикла. Тем самым она определяет цены, поскольку определяет оценочные отношения между количествами благ, их предложением и спросом. Монета предстает тогда как показатель, счет. Но меркантилизм выдает – или даже обнародует – один из ее секретов: она не только инструмент эроса, вносящий свой вклад в формирование жизнеспособного тела европейского или даже мирового рынка, она к тому же и оружие зависти, средство разрушения, истощения того самого тела, которое формирует, намек на другие поверхности. Не только европейская земля, объединенная и замкнутая на самое себя законом обменов, но и разрозненные фрагменты, обрывки народа, претерпевшего укус вампира. В эквиваленте скрывается вампир, скажет либеральный критик меркантилизма; в вампире скрывается кое-что помимо эквивалента, уже капитал, скажет марксистско-кейнсианский критик. Мы же говорим: в обменном знаке кроется тензор – и наоборот. Во власти кроется сила – и наоборот. Ну а теперь, что же остается от этого (чуть ли не вполне очевидного) сокрытия меркантильной монеты в капитализме?

Капитал

Coitus reservatus[223]223
  Сдержанное соитие (лат.).


[Закрыть]

Как мы увидели, «затраты» далеки от того, чтобы быть абсолютным раскрепощением цикла воспроизводства: интенсивные выбросы влечения в сторону предполагаемо внешнего всегда дают место двойному процессу: с одной стороны, тому, посредством которого более или менее значительная пропорция этих либидинальных количеств возмещается путем возврата – дакшиной, платежом за пистон, за сеанс анализа, самими словами, когда они принадлежат разменной монете языка, понятию; с другой – тому, что, напротив, испускает – жаром, пара́ми, наслаждением – некоторое количество влечений, необратимых и непригодных ни в каком цикле этого рода. Итак, на круге, разорительными наслаждениями оборачиваются именно эффекты видоизменений, изредка перемежаемые чисто убыточными тратами. Но вопрос о том, как обстоят дела с наслаждением на этом круге, никуда не делся. В лучшем случае мы сможем понять, что это наслаждение извращено по отношению к тем, которые проявляются в жертвенном, психоаналитическом или проституционном приношении, как и наоборот, эти последние будут извращены, если принять его за точечную инстанцию. Остается утвердительно уловить это наслаждение, и в качестве его модели мы не без определенного произвола выдвинули античный полис в его меркантильной функции.

По-прежнему используя все тот же извилистый и бесцельный путь, которому следуют на лабиринтной ленте влечения, попробуем отыскать, с чем можно сблизить это наслаждение, в классической китайской эротике. Здесь нужно обрушить кулак на доктрины, которые так до́роги нашей западнической ностальгии, не выказывать ни малейшего доверия даже дао, даже его замечательной доктрине слабости, вновь отбросить все это в направлении нигилизма, какую бы возвышенную изощренность ни сулило это в либидинальных материях.

«Следует помнить, что при совокуплении семя является самым драгоценным веществом. Сохраняя его, мужчина оберегает свою жизнь. Всякая утрата семени должна пополняться за счет впитывания женской энергии. [Сохранение семени достигается при помощи] девятикратной остановки – после каждой серии из девяти ударов, или же семяизвержение предотвращается нажатием точки под членом [пальцами] левой руки. Тогда семя обращается вспять и оказывает благотворное влияние на весь организм. Для впитывания энергии женщины необходимо чередовать девять слабых ударов с одним глубоким. Приникая устами к губам своего «врага», нужно поглощать ее дыхание и сосать ее слюну. Проглоченная слюна опускается в желудок, где энергия инь превращается в энергию ян. Трижды совершив это, нужно снова нанести девять слабых ударов, завершая их одним глубоким, пока не будет достигнуто число 81, или 9 раз по 9, что является завершающим числом ян»[224]224
  «Записки из спальных покоев» (ок. 600 г. н. э.), собранные в «И синь фан» (982–984). Цитируется у ван Гулика (Van Gulik, La vie sexuelle dans la Chine ancienne, Gallimard, 1971, p. 191).


[Закрыть].

В «И синь фан» приведены основные тезисы китайской, по сути своей даосской эротики. И здесь видно, как работает механизм переключения токов, настолько отличный от всех тех, которые мы успели окинуть беглым взглядом, что он заслуживает пристального внимания. Ибо в противоположность пистону, жертвоприношению и сеансу психоанализа, которые все как один в результате собирали в обменной форме (монета, блага в уплату служителям культа, язык) часть растраченной на извращенное наслаждение энергии и позволяли остатку в некотором смысле выйти из цикла воспроизводства и коммуникации в виде тщетных, для всех утраченных и, так сказать, похищенных извращенцами (жертвователь, клиент, аналитик) у социальной организации интенсивностей, – здесь, в даосской эротике, все обустроено так, чтобы, действуя посредством анализа и процедур, способных максимизировать ее наслаждение, вызвать у женщины возбуждение женской энергии инь, дабы эту энергию у нее похитить. В то время как проститутка, служитель культа и аналитик, непосредственно столкнувшись с недозволенными импульсами своих визави, строго соблюдали правило минимизации наслаждения этих последних и опасности, которой они могли подвергнуться, если не загрузят свое приключение тяжелым балластом платежей за требующие профессиональной компетенции услуги, китайские спальные покои оказываются местом совсем иной сделки: женщина, которую здесь можно счесть субъектом наслаждения, если эти слова имеют какой-то смысл, – скорее уж: участком интенсивности, и к этому следовало бы добавить: в теле, целиком и исключительно трактуемом в своем генитальном секторе (что позволяет ван Гулику превозносить «нормальность» этой эротики), – ну да, так локализованная область эрекций и эмоций не только не осуждается и не претерпевает подмену (как, посредством предписанной оплаты, в безразличии чрева проститутки, в очищении подношения или в кушеточном разглагольствовании), она возбуждается как только возможно игрой слов, рук, рта, взглядов, члена и чресл мужчины. Напрасно это подключение, переходя от девяти поз «Сюань-нюй цзин» к тридцати позам «Дунсюань-цзы», только и интересуется, что проникновением нефритового стебля через яшмовые врата в пещеру в форме пшеничного зерна; маниакальная забота, которой здесь окружено это проникновение, его подготовка, сам процесс и выход, уже обязывает сказать, что все это не имеет никакого отношения к тому, что Клоссовски или Сад назвали бы простой операцией размножения рода. В частности, как бы ни сложилась дальнейшая судьба его семени, китайский уд действует совсем не так, как афинский, который, проникая в полость супруги, озабочен только тем, чтобы поскорее доставить туда свое семя с вполне, в общем и целом, элементарной целью воспроизведения: в Греции проблема женского оргазма не ставится, и когда пенис выполняет гетеросексуальные функции, то, как мы уже говорили, на квазипроституционный лад, поскольку сообщество педерастов не могло бы воспроизводиться, не пройдя через женщин.

Похоже, так же обстоит дело и у китайцев, где высокообразованные, чиновники, военачальники всех рангов, наместники, князья и сам император (каковые, конечно же, составляли не единый круг, как античные граждане, а этажи бюрократической пирамиды: наподобие крыш пагоды) не могли обеспечить простое воспроизводство населения силами своего государственного аппарата. Так что и им тоже надо пройти через женщин. Но тут дело заходит куда дальше, и мужчина, посвящающий себя совокуплению, далекий от того, чтобы хотя бы на миг без наслаждения проституировать свой гражданский уд на службе размножения, придерживается в спальных покоях стратегии и терапии, которые под именем эротики вскрывают целую космологию и сочетаются с целой политикой. Полезный уголок женского тела берется не только с учетом его потенциальной детородности, хотя, как мы увидим, без этого не обходится; здесь учитывается интенсивная мощь инь, которая, согласно «И синь фан», характеризуется пятью признаками женщины, пятью желаниями женщины, десятью способами движения женщины, девятью состояниями женщины. Что речь идет о медицине, подтверждают все даосские (и не только) тексты, даже если и ограничивают ее масштабы: интенсификация женского наслаждения усиливает мужскую энергию ян. Выделения изо рта, сосков, вагины всасываются ртом и каналами мужчины, включаются в тот фрагмент либидинального тела, каковым он является, как избыток энергии. Эта энергия, конечно же, инь, а инь – это стоячая вода, которая ослабляет все, сама никогда не слабея, вот почему она угрожает принципу ян, каковой есть огонь и потому угасаем, и почему эротика – это также и стратегия, а женщина оказывается «врагом». Но инь, оживляемая спазмами наслаждения, это уже кипящая вода, то есть уже и огонь, она может перейти на сторону ян, имеет место превращение не только стихий, но и принципов друг в друга, ибо в каждом всегда присутствует ядрышко другого и расширение этого ядра в любом из них приводит к тому, что он становится другим. Доведенная мучительными ласками до крика, женщина бесчисленными истечениями описанных в Трактатах жидкостей отдает уже не воду, слишком велико было потрясение, вот почему находящийся на стороне ян мужчина, завладевая этими истечениями, сможет обогатиться. Обогащение, представленное как выздоровление, терапия легких заболеваний, но также и тяжелых болезней (с точными предписаниями относительно способных от них помочь позиций и маневров), но прежде всего обогащение силой бессмертия, будь то – в мирской и социальной, или даже конфуцианской версии – потому, что можно надеяться извлечь выгоду из этой капитализации энергий в виде прекрасных отпрысков мужского пола, будь то – когда использование эротики склоняется в сторону даосской мистики – потому, что повторением активных перекачек инь надеются достичь бессмертия самого дао, отождествляясь в непрерывной череде превращений с Безымянным.

Но прежде всего все это, как его ни понимай и ни проводи в жизнь, работает только на том совершенно противоположном функциям супружеского пениса у эллинского гражданина условии, что нефритовый стебель остается воздетым в своем набухании, а извержение семени не имеет места. Итак, с одной стороны, источники жидкостей, рождающихся в полостях и складках тела как фонтанирующей ленты влечений, называемой женщиной, а с другой – твердый уд, который взасос упивается этими напитками взбалтывания и их сохраняет: coitus reservatus.

Что же это за своеособый механизм? Избранной Деве, которая дивится, какое наслаждение может получить мужчина, если воздерживается и не извергает семени, Пэн-цзу отвечает, что исторжение семени несомненно доставляет момент радости, но не сладострастное ощущение: «Напротив, если мужчина совокупляется, но не извергает семени, то его жизненная энергия возрастает, во всем теле ощущается легкость, а зрение и слух становятся обостренными. И хотя мужчина укротил свою страсть, его любовь к женщине только возрастает. Ему кажется, что он никогда не сможет овладеть ею до насыщения»[225]225
  Цитируется у ван Гулика (op.cit., pp. 188–189).


[Закрыть]. Исходя из этого двойственного ответа, следует проследить две линии: во-первых, здесь находится отправная точка для тем платонической, куртуазной, невозможной, романтической любви, поскольку вместо подключения либидинальных энергий к органам, к участкам лабиринтного тела, сохранение спермы готово оправдать совсем другое подключение, на сей раз к личностям, и любовь к этим личностям приходит на смену разрядке в анонимных районах. Такое смещение требует со стороны как женщины, так и мужчины производства субъектов, то есть унитарных и пустых инстанций, которыми по определению так никогда и не удастся «овладеть» до насыщения, так как они – всего-навсего инстанцирующий влечения нуль. Следуя в этом направлении, мы окажемся совсем рядом с так называемыми современными проблематиками, например, лакановской, которые отмечены понятиями упущенного наслаждения и неуловимости либидинального объекта. Заметим тем не менее, что над этими проблематиками на самом деле господствует как раз то, что ни в коей мере не нависает ни над даосской мыслью, ни тем более над даосской эротикой: категория субъекта. Ведь если дао важно для нас, либидинальных экономистов, то отнюдь не своим нигилизмом, а изощренностью в поисках и утверждении изменчивости и, следовательно, несуществованием для него вопроса о субъекте.

Такова в точности другая линия, которой следует ответ Пэн-цзу, и именно ее подтверждают все тексты, приведенные ван Гуликом в других местах его книги: фортификация мужского тела, изощренность его слуха и зрения, восприимчивость, то нечто, из-за которого после дзэна, как говорил Кейдж, остаешься таким, как был, но в трех дюймах над землей, – все, что получено удержанием семени и его принуждением (при помощи либо ментальных, либо физических техник, таких как зажатие указательным и средним пальцами канала до семяизвержения) повернуть вспять к голове, – все это имеет отношение не к нигилизму, а к интенсификации. Ему, этому мужчине, нет никакого дела до женщины, с которой он спит. Гинекеи китайских вельмож могут насчитывать тысячу женщин: отсюда и анонимность. Но, возможно, и до себя самого. Что ему нужно? Приумножать циркуляции, подключения, будоражить воду тем огнем, что обжигает ему чресла, с предельной сдержанностью странствовать по крохотному полю, оставленному правилами руководств по Ars amatoria[226]226
  Искусство любви (лат.).


[Закрыть]. При всей их скрупулезности, нужно понимать и практиковать эти правила так же, как правила, определяющие мимику, пение, танец и музыку спектакля театра Но: они выполняют функцию советчика только для новичков, для которых a contrario[227]227
  От противного (лат.).


[Закрыть] очерчивают поле того, что делать не надо. Но великое искусство, как в даосской эротике, как, несомненно, в безумии, состоит в том, чтобы разбередить все размеченное ими поле, превращая его в своего рода не-место, каковое они отметают, вместо того чтобы его очертить, и где никогда не узнаешь, в рамках ли еще правил сей наклон тулова или же нет, сей удар барабана, сей взмах руки. Полностью переворачивая соотношение действия – сценического для театра Но, сексуального для Учебника любви – с мерой, так что уже только само это действие и определяет свою неподвластную мерилу интенсивность, вступаешь наконец в ни с чем не сравнимую и неразрешимую единичность. Правило – уже не линия, которая проходит вокруг поля, где вершится то, что и должно вершиться, и которая исключает из него то, что вершить не должно; в кручении вокруг самой себя (причем осевая точка ее вращения сама перемещается по сегменту права, каким является правило), в вибрирующем вращении, которое делает неуловимым и неподвластным памяти то, что происходит (будь то движения головы, пение в театре Но, удары члена, трепыхание ягодиц при соитии), она служит уже только для того, чтобы породить то не-место, или немыслимое место, каковое в точности является прохождением интенсивности. Линия, порождающая мимолетный участок, где воспламеняется эмоция, участок, как нельзя лучше представляющий собой несоставимый фрагмент лабиринтной ленты.

Нельзя отрицать, что именно такова либидинальная функция скрупулезных эротических предписаний. В то же время они не доказывают исключительного преимущества, коим наделен coitus reservatus. Кажется, что здесь все страсти должны быть в равной степени способны создать новое пространство неизмеримых единичностей. Так что когда даосизм и вся китайская традиция отводит тем не менее всю интенсивную функцию целиком удержанию спермы, дело тут в том, что через интенсификацию продолжает пробиваться интенция, то, что Клоссовски назвал бы намерением, и отнюдь не случайно, что семя требуется повернуть в направлении мозга. Это намерение не является, конечно же, как можно было бы подумать, по сути своей женоненавистническим; в другом месте говорится, что женщина со своей стороны тоже наделена способностью сберегать свои вагинальные выделения и впитывать принцип ян в действии у своего партнера. «Юй фан би цзюэ» дает по этому поводу советы, позволяющие женщинам не растрачивать свою энергию инь при совокуплении и отсрочить оргазм. В трактате прямо пишется: «Если женщина знает, как питать свою силу и как приводить в гармонию две энергии (инь и ян), она может перевоплотиться в мужчину. Если во время соития ей удастся не допустить впитывания мужчиной ее любовной влаги и она останется в ее теле, то тогда ее энергия инь начнет питаться за счет мужской энергии ян»[228]228
  Цитируется у ван Гулика (op.cit., p. 205).


[Закрыть]. Вряд ли можно категоричнее заявить, что между полами нет непреодолимой разницы, что потенциально у каждого из них есть в другом свой коррелят и, следовательно, возможность перехода к «врагу». Нет, тут речь отнюдь не о феминизме, намерение сохранить точно так же может занимать женскую голову, как и мужскую, Искусство любви не делает на сей счет никаких различий, но в конце концов нужна голова, куда все это отхлынет и где все это удержится. Инстанция сбора и смены. И намерение достичь цели, даже нескольких. Прежде всего одной из самых мистических, а также и популярных: бессмертия, возвращения в пустоту изменчивости и утраты ложной субъективности в слабости, каковая и есть истинная сила. «Все вокруг имеют в избытке, / Я один как будто лишен всего. / У меня сердце глупца – смутное, простодушное! / Обыкновенные люди так скоры на суд, / Я один пребываю в неведении. / Обыкновенные люди судят так тщательно, / Я один отрешен и бездумен. / Покоен в волнении! Словно великое море. / Мчусь как ветер! Словно нет мне пристанища. / У обыкновенных людей на все есть причина, / Я один прост и прям, словно неуч. / Я один не таков, как другие, / Потому что умею кормиться от Матери!»[229]229
  Дао-Дэ цзин, ХХ [здесь и далее перевод В. Малявина].


[Закрыть]. Море это вода, женщина, инь; ветер это мужчина, ян: их смешение – это и смешение соития, и смешение дао, и когда ты «там» (там, где я не мыслит, говорит Лакан), проходит именно интенсивность, без интенции-намерения, без точной цели.

Но намерение слегка смещено в сторону: остается намерение «кормиться от Матери». Эта Мать, Мать Вселенной, есть дао; об этом сказано так: «Если придется дать ему имя, скажу: «великое». / Великое – значит распространяющееся повсюду. / Распространяться повсюду – значит уходить далеко». / Уходить далеко – значит возвращаться»[230]230
  Там же, ХХV.


[Закрыть]. Кормиться от Матери означает всасывать инь или ян, не столь важно, что именно, собрать как можно больше энергии, чтобы вписаться в бесконечную текучесть потока, который разливается и возвращается к своей высшей пустоте[231]231
  Там же, ХVI.


[Закрыть]. Итак, пока вы совокупляетесь со всей возможной интенсивностью, вы не забываете тот легкий нажим пальцев левой руки между мошонкой и анусом, ту приостановку движений живота взад-вперед, благодаря которой, схитрив со своим партнером, вы заберете то, что он-она вам как раз дает (без счета?), и, утаивая впредь перешедший в вас прибавок его-ее силы, попытаетесь капитализировать все вместе в текучей тщете, какою является дао: «Тридцать спиц колеса сходятся в одной ступице, / Но крутиться ему позволяет срединная пустота»[232]232
  Там же, ХI; подчеркивание мое.


[Закрыть]: в космологическом строе это тот же самый расклад, что и центральный меркантильный нуль греков и лидийцев. Вы пребывали на окружности и, используя предельную интенсивность, рассчитываете сделать так, чтобы вас выбросило или вбросило к пустому центру, вне жизни и смерти. Вы ведете торговлю. Уж не война ли такое соитие? Не столь важно. Важно, что на это говорится: итак, давайте выработаем стратегию. Ведь стратегия это рынок, смерть включена в подлежащие оценке возможности. И то, что всего мгновение назад казалось изощренностью предписаний, позволяющей расчистить не-место либидинальной ленты, теперь, из-за морализации всей этой истории и из-за нигилизма, низводящего ее размах до центральной пустоты, представляется простой максимизацией энергетической прибыли. И пусть эта прибыль признается космологической или онтологической, от этого она вызывает не меньше интереса или ужаса. Есть этакая даосская коммерция. Она отчетливо видна в алхимической версии, в которой можно представить эротические тексты. Нет ничего более коммерческого, чем алхимия: торговля симулякрами аффектов, количественная оценка влечений к жизни и смерти, взвешивание полов – все это с целью обогащения и даже абсолютного богатства, золота. Не удивительно, что весь этот механизм, через весы Лавуазье и их равновесие при обмене тел весом, вновь обнаруживается в промышленности. Даосская эротика, стратегия, алхимия, этика: своим центральным нигилизмом все эти заимообращения глубоко аналогичны другому, тому, которым руководствуется всеобщий меркантилизм.

Но есть и еще более – или, по меньшей мере, более пошло и прямо – заимообращаемое: мужчина (ибо в конечном счете в большинстве текстов вампирствует все-таки мужчина) практикует сдержанное соитие не только для того, чтобы овладеть дао, но и, с другой стороны, чтобы все накопленное таким образом семя произвело, когда будет с полной осознанностью спущено, красивых и здоровых детей. Ну конечно, понадобятся благоприятные эротические, атмосферные, сезонные, социальные условия; все равно благодаря своему благоприобретенному приапизму он удерживает не только уничтожение в центральном нуле, но и наилучшее распространение по циклу китайской политической экономии. И тогда голова, к которой поднималось и в которой скапливалось сдержанное им семя, оказывается уже не мистической, а одной из самых что ни на есть бюрократических. Ибо эта голова оказывается головой главы семейства, а сей глава станет тем могущественнее, чем многочисленнее окажется его мужское потомство; и оно у него будет тем многочисленнее и энергичнее, чем больше он накопил спермы; а его семенные сокровища будут тем богаче, чем больше у него наложниц, то есть, чем сам он богаче или способнее – военачальник, высший чиновник – обеспечить себя многочисленными женщинами. Короче, женщина целиком и полностью выполняет при этом функцию источника энергии (можете поставить ее в один ряд с землей, недрами, рабочей силой, напором воды, ветром), и речь идет о присвоении силы, которую можно получить, оптимизируя доходность этого источника, и ее преобразовании в другую энергетическую форму (здесь – детей), каковая в свою очередь посредством превращения принесет прибавку энергии (здесь – большое семейство, достойных и многочисленных наследников мужского пола, позволяющих распространить влияние семейства и его клиентуры через наслоение пространств бюрократической иерархии). Конфуцианская точка зрения на сдержанное соитие, сама по себе очень сдержанная, сочтет даосскую эротику неподобающей и ее вытеснит, сама, правда, как нетрудно видеть, являясь обратной стороной и дополнением (и в то же время низведением до вульгарности власти) даосских поисков уничтожительных интенсивностей.

Греки никогда не сподабливались подобной точки зрения на женщину и ребенка, и именно этот пункт позволяет либидинальному экономисту разнести далеко друг от друга сообщество граждан и общество «восточной деспотии». Что же это такое, китайское семя? Предмет сбережения? Более того: накопления, капитализации. Сбережением было бы просто-напросто придержание семени по случаю наслаждения. Жест сбережения свелся бы к давлению пальцев левой руки на семенной канал. Но китайская эротика требует помимо этого жеста и многого другого: она хочет извлечь из партнера как можно больше силы; то есть включить в тело, которое станет телом-воспроизводителем, новые количества энергии. Не просто приостанавливается испускание, то есть трата, что собственно и является сбережением, но и разыскивается приращение сил, для которого уд функционирует уже не как выпускной канал при переполнении, а в обратном направлении, как буровая труба, по которой спящие в складках тела (земли-женщины) энергетические субстанции собираются, складируются (гениталии, позвоночник, голова; насосные станции, трубопровод, резервуары) и впоследствии перезапускаются в обращение в качестве средств производства (извержение оплодотворяющего семени, сгорание углеводородов в целях так называемого воспроизводства). Снова аналогии недостаточно: следовало бы представить себе, что бурение уже само по себе, движением, вызванным им в слоях, достигаемых и раскрываемых запущенной в них огромной фрезой головки, приумножает к тому же содержащуюся в этих слоях энергию. Что имеет место не столько для бурения (для введения уда во влагалище), сколько для крекинга, чего-то вроде эротических маневров, сопровождающих проникновение.

Максимизация оргазма партнера оказывается здесь предметом исследования, которому чужда озабоченность простым воспроизводством. Интенция даоса, будь то мистика или бюрократа, нацелена на воспроизводство расширенное. В этой интенции к интенсификации о себе заявляет совершенно непризнанный элемент простой греческой филии[233]233
  Любовь, дружба (греч.).


[Закрыть], простого желания обменности и взаимозаменяемости благ и потребностей. Эта интенция не перестает сбивать с толку любую попытку просто разграничить либидинальное и политическое. Ибо если верно, что интенция к сдерживанию способна охватить своим холодным расчетом кипение интенсивностей, вызванное эротикой поз и приемов, оказывается, что в круге интенциональных холодностей впредь внезапно может возникнуть повод к новым интенсивностям. И, обследуя эту траекторию, мы подойдем к вопросу: Как там насчет наслаждения на этом круге – и, следовательно, как там насчет наслаждения в самом капитализме?