Текст книги "Исповедь молодой девушки"

LXXX

Я позволила Женни увести себя, не понимая толком, что делаю, – так сильно я была взволнована. Мне казалось, что я бреду как во сне. Я не могла говорить, и подробности, которые Женни добавляла к уже данным пояснениям, звучали в моих ушах, не осознаваемые разумом. Я чувствовала, что моя судьба изменится, но еще не понимала, каким образом, ведь мрачная тень покрывала и мое будущее, и прошлое. Эти вздорные мысли настолько овладели моим воображением, что, входя в Белломбр, я остановилась в испуге.

– Уверяю тебя, – сказала я Женни, – что вижу призрак своей бедной матери, запрещающий мне входить в дом ее мужа.

– Где вы его видите? – спросила, не растерявшись, Женни.

– Вон там, у решетки, – ответила я в смятении и как бы в бреду.

– Ну, так вы ошибаетесь, – продолжала Женни, указывая на небо. – Посмотрите на эту прекрасную белую звезду, сияющую над крышей: это ваша мать улыбается, потому что чувствует себя прощенной и видит вас счастливой.

Женни околдовывала меня своей наивной поэтичностью. Я переступила порог и вошла под густую тень больших сосен, окружавших дом. Луна еще не взошла. Деревья стали выше, и если бы я не знала дороги, то, подходя к террасе, наткнулась бы на них. И вдруг в этой глубокой темноте чьи-то ладони, маленькие и нежные, схватили меня за руки. Это не были ладони Фрюманса или какой-то женщины. Вероятно, это были руки Эдуарда… Но почему же они дрожат? Почему у этого человека сдавило грудь, из-за чего он не в силах сдержать дыхание? Я почувствовала, что меня окутывает какая-то светлая энергия. Кровь нашептывала мне в уши невнятные слова. Мне показалось, что я сейчас лишусь чувств, а между тем никто не сказал ни слова. Появился Эдуард с лампой в руке. Значит, это все-таки не он. Это Мак-Аллан держал меня за руки.

– Дорогая сестра, – сказал Эдуард, когда мы вошли в гостиную, – не отнимайте своей руки у этого честного человека. Вы, вероятно, знаете, что я связан с Мак-Алланом, но хочу представить вам его как своего лучшего друга. Я познакомился с ним три года назад, после смерти отца. Мак-Аллан тогда не рассказал мне о вас. Я ничего не мог для вас сделать, ведь был еще ребенком. Мак-Аллан решил, что не должен ссорить меня с матерью; но как только я оказался свободен, он сказал мне: «У вас есть сестра, достойная нежности и уважения. Ее отвергли и оскорбили. Возможно, она не захочет ничего от вас принять. Позвольте выкупить у вас ее наследство. Может быть, она согласится принять его от нас обоих, ведь меня она тоже отвергла; но я уверен, что смогу вновь добиться ее уважения и доверия». Итак, мы вместе приехали сюда и будем на коленях умолять вас остаться здесь, если сможем таким образом исправить зло, которое вам причинили и против которого мы оба протестуем.

Эдуард обращался ко мне с искренностью и такой трогательной доброжелательностью, что я смогла поблагодарить его лишь слезами. Женни отвела его в сторону, а я вдруг оказалась наедине с Мак-Алланом. Наши друзья хотели, чтобы мы с ним поскорей объяснились. Я почувствовала себя неловко; теперь мне казалось, будто я виновата перед ним, а он никогда не был виновен передо мною.

Мак-Аллан увидел мое смущение и понял его.

– Вы чувствуете, – сказал он, – что напрасно так плохо думали обо мне. Вы заставили меня жестоко страдать, Люсьена, но до некоторой степени я это заслужил, ведь если я и не виноват перед вами, то во многом провинился перед самим собой, и моя жизнь, во многих отношениях безалаберная, требовала искупления. Вы часто упрекали меня в легкомыслии, не понимая как следует и не умея определить, в чем именно оно заключалось. Я должен признаться в этом, для того чтобы иметь возможность хоть немного оправдаться.

Мое воспитание было ужасным. Слабого здоровья, единственный выживший из нескольких обожаемых детей, я был настолько избалован родителями, что долгое время считал, будто мир, вселенная, жизнь – все это создано для меня, для моего удовольствия, чтобы оберегать, развлекать меня и осыпать подарками. Я был умен, меня спасла любовь к труду, а самолюбие уберегло от пороков; но я по-прежнему жаждал ярких впечатлений и часто испытывал скуку – эту серьезную английскую болезнь, – если моя жизнь не была исполнена всякого рода волнений. В общем, я жил плохо, плохо понимал жизнь, плохо распоряжался своим временем, плохо направлял свое сердце. Меня неизменно обманывали в любви, но виню я в этом не саму любовь, не женщин, а свою поспешность, слепоту, нервозность, которые, признаюсь, были сильнее, чем разум, а также свою жажду волнений и опьянения, которую я не умел превозмочь.

Именно леди Вудклифф стала причиной моего самого серьезного разочарования. Она была молода, красива, чрезвычайно умна; она была вдова и свободна… Она предложила мне свою руку. Я думал, что владею ее сердцем. Она изменила мне с маркизом де Валанжи, который отомстил за меня, женившись на ней вместо меня, ибо это был вульгарный честолюбец, авантюрист и, в общем, презренная личность. Я был счастлив, Люсьена, когда обнаружил, что этот человек вам абсолютно чужой. Что касается леди Вудклифф, вновь овдовевшей, она не могла более меня очаровать. Правда, она все еще была красива и соблазнительна, но хоть я и светский человек, сдержанный и щедрый, я не слабоволен и не ловелас. Леди Вудклифф захотела повидаться со мной. Я появился в ее гостиной с таким отстраненным видом, что ее это задело. Эта неотразимая женщина не смогла вынести моего спокойного прощения. Ей захотелось снова привязать меня к себе: я получил богатство и известность, и поскольку я с улыбкой принимал ее ухаживания, она решила на этот раз снизойти до того, чтобы принять мое имя.

Но я не предложил ей ни своего имени, ни своего сердца, ни своих чувств. Леди Вудклифф сочла себя опозоренной и отвергнутой; она перенесла свой гнев на вас, а когда я попытался оправдать вас в ее глазах, она, скорее для того, чтобы досадить мне, чем из ненависти к вам, попыталась вас сломить.

Я любил вас уже тогда, Люсьена, наша противница правильно это угадала, но любил недостаточно. Я не любил вас как следует, вы были правы, не доверяя мне и считая недостойным вас.

Однако я был честен. Я снова думал, что полюбил впервые. Я женился бы на вас – я всегда держу слово – и, собираясь совершить этот добрый поступок, испытывал романтическую радость. К этому присоединялось также удовольствие мести: возможность унизить леди Вудклифф, без всякого коварства дать ей такой же урок, какой она коварно дала когда-то мне. Да, все это примешивалось к моему желанию на вас жениться. Вот видите, я признаюсь, что моя любовь была несовершенна. Но это еще не всё. В разгар всего этого я испытывал ужасные приступы ревности к Мариусу, за которого вы собирались выйти замуж, и к Фрюмансу, которого я, однако, любил от всего сердца, но которого считал более достойным вас, чем я. Я наивно признавался ему в своих чувствах, он смеялся надо мной, и я испытывал стыд, исцелялся от ревности и вновь был охвачен ею. Кто знает, может быть, столь частые приступы ревности привели бы к тому, что она стала бы мучением для меня и оскорблением для вас? Не важно, я не колебался; мне казалось, что я поборол предубеждение леди Вудклифф, и вдруг я понял, что она меня обманывает и продолжает вести в Тулоне судебную тяжбу против вас. Тогда я более чем когда-либо готов был на вас жениться, если бы вы согласились. Я уехал в Англию, чтобы привести в порядок свои дела и иметь возможность немедленно и окончательно посвятить вам свою жизнь. Я вернулся, я был в Париже, готов был отправиться в Соспелло и тут получил вашу записку: вы не любите меня, ваше сердце принадлежит другому! Я поверил этому и вот тогда-то полюбил вас по-настоящему – за откровенность и бесконечное бескорыстие, ведь бедного и неизвестного Фрюманса вы предпочли богатому и знаменитому Мак-Аллану. Женни никогда не любила этого славного человека, а он всегда любил только вас. Разве могло быть иначе? Женни была лишь предлогом, чтобы отвести подозрения, скрыть безнадежную страсть. Когда вы наконец смогли принадлежать избраннику своего сердца, вы пожертвовали надеждами на светскую жизнь, приняли нищету, уединенную жизнь, пребывание в этой покинутой деревне в самых унылых в мире горах. Вы были величественны, Люсьена! И не обманули меня. Вы никогда не поощряли моей любви. Я не мог на вас пожаловаться. Я действительно был в отчаянии, но не испытывал гнева.

Когда леди Вудклифф показала мне ваше письмо, в котором вы сообщали, что отказываетесь от прав на имя и наследство, я испытал восхищение и уважение к вам и еще больше жалел о том, что вас потерял. Я бил себя в грудь. Мое несчастье было делом моих же рук. Я не оценил вас по достоинству, не сумел убедить. Мне следовало быть менее уверенным в себе, сильнее ревновать к Фрюмансу, энергично бороться с ним, устранить его, этого скромного и смирившегося соперника, который решил пожертвовать собой ради меня и победил вопреки всему! Мне следовало бы быть подозрительным, эгоистичным, страстным, наконец, заставить вас полюбить меня – но я не сумел этого сделать! Я был слишком стар для вас; мне не хватило скорее пыла, чем обаяния.

Я был растерян, обдумывал тысячу безумных планов: бежать за вами, похитить вас, убить Фрюманса. Я сходил с ума, меня угнетал этот приговор: «Она его любит! Что бы я ни предпринял, она возненавидит меня за это. Не нужно больше никогда встречаться с ней; следует остаться ее другом».

Я был болен, лежал в постели в горячке, когда приехал Джон. Он решил, что факты слишком щекотливы, чтобы писать о них. Джон приехал на почтовой карете, чтобы рассказать мне о происшедшем; он обвинял себя в моем несчастье, признавался, что, зная о моей давней связи с леди Вудклифф и не зная о том, окончательно ли я с ней порвал, он не решился поклясться в моей невиновности. Я простил Джона, велел ему ехать в Тулон, а потом в Соспелло, поручив ему следить инкогнито за вашими действиями и все мне докладывать. Я вновь обрел надежду и вновь потерял ее, узнав о болезни Женни. Я приписывал ее тайной любви, которой она пожертвовала и которая подточила ее силы. Я убедил себя, что, догадываясь об этом, вы никогда не выйдете замуж за Фрюманса, но именно поэтому будете любить его всю жизнь.

А потом я подумал о том, что, если вы потеряете Женни, не пожелав принадлежать человеку, которого она любила, вы окажетесь одна в этом мире, в нищете и отчаянии. Я решил стать вашим другом и опорой до самого конца, даже если бы мне пришлось любить вас безответно.

Готовый ко всему, я тайно поехал в Белломбр. Я вызвал Фрюманса. Мы встретились с ним ночью, на полдороге от Помме. Я понял, что он любит Женни, лишь ее одну, и что, если он любим вами, он так же мало догадывается об этом сейчас, как и в прошлом.

Я был в Соспелло, когда узнал, что Женни спасена и выходит замуж за Фрюманса, и удивился, почувствовав, что все еще надеюсь. Я отправился в Тулон. Фрюманс приехал туда ко мне и дал понять, что вы действительно любили меня раньше и, возможно, все еще любите, но, считая себя дочерью мсье де Валанжи, никогда не преодолеете отвращения к бывшему любовнику его жены. Он сто раз спрашивал вас, понял, что вы непоколебимы, и, раз уж я не могу оправдаться, требовал, чтобы ваше смирение и спокойствие вашей души больше не были поколеблены. Я не мог отрицать прошлого. Ваша щепетильность, на мой взгляд, чрезмерная, была, однако, достойна уважения; и потом – я был любим! Любим этой восхитительной душой, гордой, героической, несгибаемой в жизненных испытаниях, и мне пришлось бы отказаться от обладания ею! Я мог бы покинуть родину, жаждать забвения – жалкое утешение, которое природа дает слабым людям, искать развлечений – наивного прибежища слабых сердец и умов! Нет, нет, для меня это было невозможно. Я вынужден был следовать за вами из чувства долга, из уважения к себе, из потребности заслужить ваше уважение; я чувствовал, что теперь люблю вас по-настоящему, страстно, без недоверия, без ревности, без малейшей горечи. Раньше я не понимал вас, мои подозрения вас оскорбили; я должен был возместить вам все в тысячекратном размере, выказав безграничную любовь и преданность. Я поклялся, что вы будете моей, но что нужно было сделать для этого? Раскрыть секрет вашего рождения – это главное. Я никогда не верил, что вы дочь этого лжемаркиза. Я говорил вам, что вы нисколько на него не похожи, а мой инстинкт редко меня обманывает. Решив найти следы вашего похитителя, я поехал в Бретань. Некоторые факты совпадали с тем, о чем говорила Женни. Я поехал в Америку. Я тщательно обыскал архивы похоронных бюро Квебека. Ансом действительно умер в этом городе; он был безумен и ничего не открыл. Я вернулся в Англию, решив вновь завоевать доверие леди Вудклифф, для того чтобы она передала мне бумаги, которые мог оставить ее муж. Когда я приехал, оказалось, что леди Вудклифф только что скончалась, и ее сын отдал мне семейный архив.

Вы знаете о том, что я наконец обнаружил. Женни обязалась рассказать вам об этом. Эдуард никогда не должен этого узнать, и потому вам следует вернуть себе имя, полагающееся вам по закону, и принять определенную законом часть наследства. Будьте покойны, она очень невелика и несущественна для детей маркиза; проявив уважение к обычаям, этим поступком вы навсегда похороните тайну вашей матери. Вот доказательства того, о чем я рассказал Женни. Когда вы их прочтете, мы вместе сожжем эти бумаги.

Я приобрел Белломбр, еще не зная, как к вам отнесется Эдуард. Я не хотел, чтобы Мариус воцарился на руинах вашего замка. А сейчас, Люсьена, когда после трех лет усилий я искупил свою вину, сейчас, когда вы возвысились в несчастье, а я очистился страданием, разве мы не стали достойны друг друга, и если правда, что вы меня еще любите, может быть, вы скажете мне об этом?

Заключение

Вот что вы мне сказали, Мак-Аллан, и я устояла перед этим ужасным испытанием! Я отказалась вам отвечать. Благословила вашу дружбу, вашу огромную помощь, вашу несравненную доброту; но если я вас любила – чего не могу отрицать, – должна ли я сказать, что по-прежнему люблю вас? Нет, я не могу и не должна этого говорить, ведь мне неизвестно, освободилась ли моя душа от любой другой привязанности настолько, чтобы принять ваше безграничное доверие к прошлому. Ваше прошлое полно страстей, ревновать к которым я не имею права. Но я все-таки невольно ревную, и, открывая в себе эту жажду страдания, эту необходимость завладеть вашим сердцем так, чтобы оно не помнило ни о чем, что не имеет отношения ко мне, я с ужасом спрашиваю себя: а что, если вы, читая в моем сердце, не испытываете такой же боли? Любила ли я Фрюманса? Этого я не знаю. Могу сказать, что я не любила Мариуса, но Фрюманса… Теперь я не люблю его и не жалею об этом. Я радуюсь его счастью, его дружеским чувствам. Я с трудом вспоминаю и с трудом могу определить природу волнений, которые испытывала: они кажутся мне необычными, необъяснимыми, неразумными, смешными; их чувствовала особа, которой больше не существует, которая никогда не была мной. Но я уже познакомилась с вами, Мак-Аллан, и уже любила вас, и тогда, когда сравнивала вас обоих, и тогда, когда идея выдать Женни замуж была одновременно моим безусловным желанием и невольным мучением. Ревновала ли я к привязанности Женни? Может быть, эти чувства говорили без моего ведома, а может быть, воображение или сердце? И, наконец, могу ли я считаться идеальным существом, чистота которого вас опьяняет? Я не решаюсь сказать «да», однако во мне было столько доброй воли, столько сомнений, столько стремления к добру, столько робкой целомудренности, столько совестливых опасений, столько суровости по отношению к себе, столько борьбы и столько порывов ревнивой гордости, что если бы я сказала: «Нет, я вас недостойна», я унизила бы себя больше, чем того заслуживаю. Я попросила у вас времени на размышление, времени, чтобы описать свою жизнь почти день за днем, слово за словом, час за часом. Я все отыскала, все вспомнила, все проанализировала, все записала: читайте! Если вы почувствуете, что будете вечно страдать из-за моей исповеди, не поддавайтесь жалости! Я сильна, я это доказала. Я не несчастна и никогда не буду несчастна, потому что завоевала уважение к себе и веру в свое мужество. Будьте же свободны и не бойтесь моих страданий, ибо вы сохраните свои дружеские чувства ко мне, и, подписывая эту рукопись, я знаю, что заслуживаю их перед Богом и людьми.

Люсьена

Помме, 1 марта 1828 г.

Ответ

«Белломбр, 2 марта 1828 г.

Да, я очень страдал, читая, и, возможно, буду еще страдать, вспоминая. Не важно! Счастье – это необъятное небо, с его чистотой и грозами, а ваша душа – это солнце с его пятнами, но солнце! А я, кто я? Просто бедная птичка, сраженная бурями и воскрешенная вашим лучом. Люсьена, вы любили только меня, вот что было сказано, вот что вам нужно будет всегда говорить мне теперь, и я буду в это верить, потому что обожаю вас.

Я приду за вами сегодня вечером, а затем вернусь и займу ваше место в Помме до дня нашей свадьбы. Фрюманс окончательно исцелит мою душу; он ничего не знает и никогда ни о чем не узнает. Боль и восторг! Боже мой! Боже мой! Как я счастлив! Люсьена, мы будем путешествовать, не правда ли? Вы всегда мечтали о путешествиях, а я всегда их любил. Вы хотели увидеть Париж, и Лондон, и Шотландию, и Италию, и Грецию, и Швейцарию – мы все это увидим вместе. Фрюманс и Женни будут жить в Белломбре вместе со славным кюре. Мы вернемся туда, когда вы пожелаете… Однако… разрешите мне провести несколько лет наедине с вами. Я ревную также к Женни, к ней более, чем к кому бы то ни было. У нее на вас больше прав, чем у меня. Позвольте мне получить эти права, позвольте заставить вас полюбить меня так сильно, чтобы я мог более никого не бояться. Да, так будет, клянусь вам; я стану сильно вас любить, а вы ведь очень справедливы! Люсьена, не говорите мне, что я страдаю, а если я буду страдать, не пугайтесь! Эта заноза не позволит мне почить на лаврах своего счастья. Она напомнит мне о том, что я должен работать без устали, чтобы заслужить его, и что для того, чтобы быть мужем такой женщины, как вы, нужно быть настоящим мужчиной в каждый час своей жизни. Почему бы нет? Это цена борьбы, которая закаляет волю и умножает нравственную энергию. Я нахожусь в расцвете интеллектуальных сил, но, слишком рано повзрослев, возможно, никогда не был молод. Пришло время закалить это беспокойное сердце, всегда голодное и никогда не насыщающееся. Пришло время, чтобы моя жизнь расцвела, подобно деревьям, чей сок спал весной и пробудился лишь в конце лета. Помню, когда-то вы сказали мне, что поздние розы самые красивые и источают наиболее тонкий аромат. Ну так вот, моя любовь принесет вам эти розы и распространит их аромат. Моя жизнь, наполненная трудом, мой талант, мои успехи, все мои тщетные волнения, вся моя суетная слава – все это отступает перед жизнью сердца, зовущей меня. С этих пор, Люсьена, я хочу жить лишь для вас, и брак, вместо того чтобы казаться мне концом моей карьеры, видится мне началом моего подлинного предназначения. О счастье! Мечта молодости!.. Нет, ты не мечта! Зрелый мужчина, все еще лелеющий огромную надежду в своей груди, обладает огромной способностью ее осуществить!

Да, да, я спокоен! Спокоен? Нет, я опьянен, но опьянен верой, силой и светом! Безумец, ты думал, что ревнуешь к прошлому? Ты спал, проснись, забудь этот сон, и пусть прошедшее умрет как для тебя, так и для нее! Речь идет не о том, чтобы сражаться с призраком! Речь о том, чтобы стать безмятежным рассветом и пылающей зарей, рассеивающей тени!

Мак-Аллан»