Текст книги "Форсайты"

Глава 4
Новый Великий Старец

Забрезжил конец того, что называли «странной войной», и Флер, чья натура не терпела никакого принуждения, словно вырвалась на свободу. Как разразившийся перед грозой дождь (хотя грозы она ненавидела) освежает воздух, так рассеялись гнетущее ожидание и неуверенность, а с ними исчезло и жуткое ощущение, что она зажата в тисках, – ощущение, особенно для нее невыносимое. Примерно полгода назад Флер казалось, что она пристрелит следующего, кто посмеет сказать ей «к Рождеству все кончится». Она хотела, чтобы началось по-настоящему, – пусть надолго, пусть потребовав отчаянных усилий, и хотела быть в самом центре, когда начнется. Только это, только полная отдача «делу войны», могли полностью ее удовлетворить.

Однако к Рождеству «это» не только не кончилось, но, собственно, и не началось. Как обычно, сезон они провели в Липпингхолле с матерью Майкла и с его сестрами Флорой и Селией, которые вернулись со своими семьями с дальних аванпостов Британской империи в Индии и Китае. В течение двух недель Флер вынуждена была плескаться в море оптимизма и благодушия, волей-неволей делая вид, будто разделяет их. Лишенная возможности пристрелить очередного «следующего», хотя частенько соблазн был велик, она одолжила ружье и ходила с Майклом стрелять в рощицах.

В новом году и на протяжении жуткой снежной зимы, а затем весной она начала загодя кампанию (ограничившуюся лишь мелкими стычками и, как выяснилось, безнадежную), пытаясь убедить свою мать уехать из Франции. Аннет и слушать ничего не желала. Франция сильна, французы еще сильнее, а их военная авиация непобедима – она останется. Хотела же она вернуться на родину, когда началась мировая война, но Сомс воспрепятствовал и оставил ей только возможность вязать теплые носки для солдат. Но теперь она дома и останется a l’outrance[60]60
  Здесь: до победного конца (фр.).


[Закрыть].

Поэтому телефонные переговоры Флер с матерью были источником глубокого раздражения – не в ее характере было заботиться о людях, которые сами о себе не заботились. Раздражение это усугублялось скверной и все ухудшавшейся телефонной связью с Парижем.

Последний из этих разговоров – утром в тот же майский понедельник – был не легче предыдущих.

– Но что, если Франция не устоит? Майкл полагает…

Резкий звук в трубке заставил Флер умолкнуть. Она подумала было, что это очередная помеха, но тут же сообразила, что это был негодующий возглас ее матери.

– Майкл… ан-гли-ча-нин! Все англичане сомневаются во французах. И знаешь почему, cherie[61]61
  Милочка (фр.).


[Закрыть]? Потому что в душе восхищаются немцами!

Правда, Аннет последнего существительного не употребила, а сказала «восхищаются бошами», добавила едкий эпитет и вложила в свой тон века застарелой вражды.

– Мы-то всегда знали, что они такое, – добавила она.

– Не спорю. Но какой смысл рисковать жизнью из-за древней истории?

– Ты так думаешь? – промурлыкала ее мать. – Флер, ты меня удивляешь!

– Я просто взываю к твоему здравому смыслу.

– Ч-ш! Какой смысл мне ехать в Англию? Твой отец помешал мне вернуться в прошлый раз, когда опасности не было никакой. Как всегда, он боялся за свою собственность! – Столько презренья в последнем слове!

– Но если на этот раз Франции угрожает опасность?

– Тем более я не хочу отсиживаться в Англии, cela va sans dire[62]62
  Само собой разумеется (фр.).


[Закрыть].

– Но пойми же, я очень тревожусь.

– Никаких причин нет. Вот и твой отец всегда забегал вперед. И это совсем не шло ему на пользу.

В трубке опять послышался неясный звук, потом Аннет продолжала уже мягче:

– Ничего же не случилось. Вот когда случится, тогда и будем тревожиться. Будь практичной, cherie. Вспомни, ты же наполовину француженка!

Настроение, вызванное этим разговором, отнюдь не улучшилось от мыслей о предстоящем деловом завтраке. И, выходя из своих сверкающих дверей на Саут-сквер, Флер была отнюдь не в добром расположении духа, хотя ей предстояло принять участие в благотворительном начинании.

Майское утро – солнечное, свежее, удивительно бодрящее – встретило ее так приветливо, что у нее посветлело на душе. Деревья и кусты в садах стояли зеленые, но сквозь решетки между стеблями вьющихся роз проглядывали газоны и клумбы, превращенные в овощные грядки. Она подумала, что надо распорядиться, чтобы кухарка посадила огненную фасоль, поскольку обыкновенная была запрещена. А на солнце, пожалуй, два ряда малины. К счастью, деревья стоят нетронутые – высокие милые платаны с пятнистыми стволами и листьями, как растопыренные пальцы. В это утро в их тени нескончаемым веселым лондонским рефреном ее приветствовали воробьи и скворцы. Против обыкновения их хор не только не подействовал ей на нервы, но даже доставил удовольствие.

Флер постояла на пороге и вдруг простила материнское упрямство – почти. Такая погода подрывала веру в войну, которая пока даже в худшие моменты оставалась еле заметной. Но, как и весна, такая иллюзия не могла продлиться долго. Какая счастливица ее мать! Так ясно видеть свой путь! Франция для французов, французы для Франции – et a bas les autres[63]63
  К черту остальных (фр.).


[Закрыть]! Уютное самоподдерживающееся равновесие… которого ее дочь не унаследовала.

Флер повернула к Пиккадилли. Поля шляпы приятно затеняли ее лицо, а лучи поднимающегося к зениту солнца ласково грели ноги в «паутинках». Она отдалась этим ощущениям, глядя на движущиеся потоки людей и машин. Среди прохожих мелькали молодые люди в военной форме, но с тех пор как экспедиционный корпус отбыл во Францию, их стало заметно меньше. Прохожие шли с противогазными сумками, хотя далеко не все. Флер, памятуя о том, что ее муж – общественная фигура, всегда захватывала противогаз в сумке из телячьей кожи, которую специально заказала. Частных машин на улицах стало меньше, зато число такси заметно увеличилось. Некоторые были реквизированы для пожарной службы – на крышах были закреплены лестницы, и они буксировали прицепы с насосами. Витрины выглядели чуть менее пышно, но в этом районе тактичные изменения в них внесли просто приличия ради. Рационирование пока в основном касалось других людей – хотя шиллинг десять пенсов за галлон бензина был потрясением для всех. Наиболее бросались в глаза меры, принятые против воздушных налетов, – косые кресты на всех окнах и обилие мешков с песком. Флер относилась к ним скептически. Неужели клейкая лента действительно помешает стеклу брызнуть во все стороны, когда в него ударит воздушная волна? И уж конечно, мешок с песком убьет не хуже кирпича. Она откинула голову и увидела в отдалении еще одно новшество. На горизонте, точно спутанные овцы, висели аэростаты воздушного заграждения, свидетельствуя, что опасность в первую очередь угрожает с неба. Флер пожала плечами, чтобы не вздрогнуть, и пошла дальше.

Хотя Флер воспринимала все окружающее, ее внутреннее «я» было поглощено главным: эти первые признаки грядущих битв снаружи служили только подкреплением твердой решимости внутри.

Когда в сентябре мистер Чемберлен объявил, что страна находится в состоянии войны, Флер тоже кое-что объявила – себе. В последовавшей странной подвешенности она не могла действовать, как и страна. Но подобно стране она хотя бы мобилизовала свои резервы. Дочь века, она как флюгер отзывалась на каждое его движение. Теперь к власти пришел новый премьер-министр, и Флер почувствовала, что приближается время битвы и планов, как в ней победить.

Уже днем, возможно, они узнают что-то о стратегии мистера Черчилля относительно Германии – Майкл достал пропуски на галерею ей и Уинифрид, чтобы они могли послушать его первую речь. А вот собственная стратегия Флер оставалась неясной. Одно было ясно – касалась эта стратегия Джона. После паники прошлым летом, когда она думала, что он эмигрирует, Джон вернулся домой. Первое очко в ее пользу. Далее, Джон овдовел, что тоже играет ей на руку. И, насколько ей удалось узнать из слов, случайно оброненных Уинифрид, о том, что она слышала от Холли (но их было достаточно), жениться он больше не собирался. Инстинкт, ее единственный союзник в этой схватке, подсказывал, что более удобного случая привести ее план кампании в исполнение ей не представится. Потому что она решила начать настоящую войну, пойти на все, чтобы вновь завладеть Джоном, пусть на это уйдут годы.

* * *

Благотворительное мероприятие – касавшееся румынских младенцев – было провернуто очень быстро. С тех пор как страны Оси вступили в дело, их общество практически ничего полезного сделать не могло, и было нечем оправдать дальнейший сбор пожертвований. Люди теперь сосредоточатся на том, что происходит у них дома, сказала Флер.

Эмили Эндовер, тонкая, как спичка, и немыслимо элегантная леди Гор, ответила стеклянной улыбкой, но Флер расслышала и слова:

– Некоторые никогда ни на чем другом и не сосредотачивались.

Последнее внесенное в протокол предложение было принято единогласно – передать имеющиеся суммы и дальнейшие поступления Красному Кресту.

Флер отправилась прямо в парламент, обдумывая по дороге другие благотворительные начинания. Уинифрид была в вестибюле перед бюстом Гладстона, вся в лиловом и круглой шапочке с вуалеткой. Флер подумала, что с каждым днем сходство ее тетки с королевой Мэри увеличивается все больше.

– А, вот и ты, дорогая! Мы называли его Великим Старцем, – сказала она, кивая на бюст. – Я как раз вспоминала, как твой отец пришел сюда, когда он в восемьдесят шестом внес билль о гомруле.

– Разве папа интересовался Ирландией? – Флер что-то не верилось.

– Нет, дорогая. Но твой дед достал ему пропуск, и Сомс знал, что его удар хватит, если пропуск пропадет зря. Говорят, Черчилль из такого же теста. Как Гладстон, а не твой дед, разумеется. Что о нем говорит Майкл?

– Что он убедительный оратор и что явно стремился занять этот пост. После норвежских дебатов Майкл воздержался от голосования – он хотел Галифакса, – но он говорит, что теперь они все сплотятся.

– Надеюсь! Это ведь не кайзеровская война. Лорд Китченер был такой вдохновляющей силой! Хотя Черчилль же его тогда сменил в военном министерстве… А вот и Майкл!

Несколько лет назад Флер подтолкнула мужа отказаться от костюма, считавшегося обязательным для члена парламента, и одеваться не так формально. Но в этот день – как и многие другие в палате общин, всегда замечающие, когда творится история (если она творится под самым их носом), – Майкл облачился в сюртук и стоячий воротничок. А она и забыла, как элегантно он выглядит благодаря белому канту.

Член парламента от Среднего Букингемшира поздоровался сначала с теткой жены, потом с женой. Флер прижала щеку к губам мужа. Когда она была ласкова с Майклом, ей было легче сосредотачиваться на другом.

– Майкл, что о нем сказал Дизраэли? – спросила Уинифрид, опять кивая на бюст. – О том, что он все время был пьян?

Брови Майкла на мгновение сошлись, потом его лицо прояснилось.

– А, да! «Искушенный ритор, пьяный от избытка собственного многословия».

– Вот-вот! Но так и было?

– Перманентно во хмелю, если не ошибаюсь. Идемте, послушаем второго такого.

Провожая их на галерею, Майкл взял Флер под руку и спросил:

– Очень тебе не хватает твоих младенцев, старушка?

– Пожалуй… И я ищу что-нибудь еще – если возможно, сенсационное, но сойдет и что-нибудь трогающее сердца.

Вот именно, подумала она. Ведь ее собственное сердце будет занято на стороне. И надолго, если не навсегда.

– По-моему, все, за что ты ни возьмешься, станет сенсацией. Но постараюсь подыскать что-нибудь хорошенькое.

Флер на мгновение прислонила к нему голову. Какой он милый и верный. Ну, что же…

Галерея была набита битком, но они сидели в удачном ряду. Подвинувшись, чтобы удобнее посадить тетку, Флер только-только что не примостилась на коленях у соседа, по виду мирового судьи или управляющего банком, затем устроилась на самом краешке скамьи, чтобы не внушить ему лишних мыслей. Поглядев вниз, она увидела такую же тесноту. По залу разносилось жужжание голосов, словно во взбудораженном улье. И возникало почти физическое ощущение если не направления, то значимости момента. Судя по всему, к власти пришел человек именно этого момента.

Со своей высоты Флер видела все в искаженной перспективе. Каждый человек внизу, казалось, состоял главным образом из головы, точно кегля, – и многие были такими же лысыми. Пока спикер оглашал повестку дня, Флер разыскала взглядом достопочтенного члена парламента от Вудфорда, только что вознесенного в главы государства. В первый раз она увидела его, когда он вновь присоединился к консерваторам и был канцлером – а Майкл произносил свою самую первую речь! Вон он сидит, полускрытый чемоданчиком для секретных бумаг. Руки у него были скрещены на жилете, и он показался ей удивительно похожим на «Тоби», персонаж, украшающий пивные кружки, – те же сердитые глазки под насупленными бровями и воинственный подбородок между концами слишком высокого воротничка. Ну и лицо!.. Он обернулся и заговорил с военным министром, и это движение напомнило Флер об еще одном карикатурном персонаже – Твидлди из «Алисы в Зазеркалье». Перед зеркалом, подумала она с улыбкой, он мог бы заодно быть и Твидлдумом. Про себя она тотчас непочтительно процитировала:

«Раз Твидлдум и Твидлди затеяли сражаться…»

Ну, к власти как будто пришел нужный человек.

Тем временем началось заседание. Мистер Иден отражал вопросы о вражеских парашютистах – какие меры следует принимать против них. Флер наблюдала, как головы внизу подскакивают и опускаются, точно органные регистры.

…как он смотрит на незамедлительное создание добровольческих отрядов из относительно пожилых ответственных людей, вооруженных винтовками и автоматами и обученных принимать немедленные меры в случае налета на места их проживания?

Спрашивающий сел. Мистер Иден подскочил.

– Вопрос серьезно рассматривается в свете недавних событий…

Мистер Иден сел. Подскочил другой желающий задать вопрос.

Обратится ли он к прецеденту последней войны, когда были организованы добровольческие отряды?

Мистер Иден подскочил. Спрашивающий сел.

– Этот прецедент мне известен…

Флер всмотрелась в задние скамьи и разглядела Майкла, примостившегося с краю. Он послал ей быструю улыбку, она ответила, и тут Уинифрид зашептала ей на ухо.

* * *

Переглянувшись с женой, Майкл сосредоточился на происходящем. Да, местной обороной надо заняться. Ведь так или иначе, но она организуется, и любой владелец духового ружьеца ринется за славой. С противоположной стороны кто-то выкрикнул подобное же требование:

– Давайте вооружим всех! Давайте вооружимся все!

Идену приходилось нелегко, но он ловко выкручивался. Левые просто обязаны были не доверять такому сочетанию красивой внешности и приятного голоса в одном министре, и Майкл был склонен согласиться.

Еще вопрос:

– Отдает ли себе отчет достопочтенный джентльмен, что его сторонники в палате общин, видимо, считают, что у него недостает способностей для выполнения таких обязанностей?

«Это носится в воздухе, – подумал Майкл. – И мы хотим знать, кому эти обязанности по плечу. Чемберлен утратил доверие к себе только после того, как потерял наше. Эймери не зря процитировал Кромвеля на прошлой неделе:

«Вы слишком засиделись, и от вас нет никакого толка. Удалитесь, говорю я, избавьте нас от себя. Во имя Божье – уходите!»

Иными словами: пусть кто может – делает, а кто не может, будьте добры, закройте за собой дверь потише! Когда после дебатов закурился белый дымок и встал Черчилль, Майкла грызли сомнения. Ну, что же… увидим.

Эге, на скамье подсудимых – премьер-министр. Ну-ка, ну-ка…

А Уинифрид шепнула племяннице вот что:

– Я слышала, ты думаешь заняться какой-то еще благотворительностью, дорогая?

– Да, я отказалась от Румынии, она никому уже пользы не приносит.

Самая идея, что от Румынии могла быть польза хоть кому-то, бесспорно, явилась для Уинифрид новостью.

– И о чем ты думаешь теперь?

Флер поджала губы и повела плечами. Управляющий банком по другую ее сторону ощутил это движение и одобрительно улыбнулся.

– Точно не знаю, – сказала Флер. – Что-то, что требуется внутреннему фронту.

– А об уходе за ранеными ты не думала?

Нет, об этом Флер не думала, и, возможно, тетушка что-то поняла по ее лицу.

– Разумеется, не ты сама. Я подумала об этом просто потому, что Холли поступила во вспомогательную женскую службу – она ведь кончила медицинские курсы во время Бурской войны. И она говорит, что им будет катастрофически не хватать коек, особенно для выздоравливающих, если дела во Франции пойдут хуже. Я подумала о твоем доме отдыха в Доркинге.

Флер быстро процедила эту идею через различные фильтры в своем мозгу и не обнаружила в ней ничего интересного. В уходе за ранеными было что-то слишком уж праведное, это только усугубит ее скептицизм. Одним домом отдыха больше, одним меньше… Нет, ей необходимо что-то совсем новое.

– Пожалуй, это мысль, Уинифрид, – сказала она сухо, – но нужно мне…

Времени для объяснения не оставалось. Премьер-министр трехдневной давности встал, жужжание голосов смолкло: и палата, и галерея приготовились слушать.

* * *

Получив поручение его величества только в пятницу, сказал мистер Черчилль своим особым грубоватым голосом, он сегодня не станет выступать перед палатой долго, поскольку для формирования правительства остается сделать еще очень много.

– …следует помнить, что мы находимся в преддверии одной из величайших битв в истории… Я скажу палате, как уже сказал тем, кто вошел в правительство: мне нечего предложить вам, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота.

«Майкл прав, – подумала Флер. – Он убедительный оратор и сумеет их сплотить».

– Нам предстоит испытание неимоверной тяжести. Впереди много, очень много месяцев борьбы и страданий. Вы спрашиваете, какой будет наша политика? Я отвечу: вести войну на море, на суше и в воздухе, вкладывая в нее всю нашу мощь, все силы, которые дарует нам Бог…

Флер замерла. По ее шее побежали непрошеные мурашки. Ей показалось, что эти слова прямо связаны с ее собственной целью.

– Вы спрашиваете: в чем наша цель? Я отвечу одним словом: победа, победа любой ценой, победа вопреки всем ужасам, победа, каким бы долгим и тяжким ни был к ней путь, ибо без победы нам не выжить.

Речь внизу продолжалась, но эти слова все звучали и звучали в ее ушах. Она взглянула на Уинифрид – та сквозь вуалетку прижимала к уголку глаза лиловый палец. Да, последняя фраза подействовала на всех. Даже субъект рядом с ней потянулся за носовым платком.

«Без победы нам не выжить», – Флер мысленно повторяла эти слова, как заклинание, и не воспринимала продолжения речи, даже не замечала банковского управляющего, пока премьер-министр не закончил:

– Но я берусь за возложенную на меня задачу с энергией и надеждой!

Что-то словно встрепенулось в ней. Эти несколько умело выбранных слов вернули ей веру в осуществимость многого… нет, всего! Она быстро взглянула вниз. Премьер-министр сел, и встал кто-то другой – дебаты продолжались. Отлично – она услышала все, что ей было нужно. Флер потрогала Уинифрид за плечо и встала. Когда она сделала шаг к проходу, банковский управляющий приглушенно взвизгнул.

– Извините, – нежно сказала Флер. – Я наступила вам на ногу?

Они ушли с галереи, а Майкл внизу остался ждать голосования.

Когда они вышли на улицу, Уинифрид сказала:

– Да. Вдохновенная речь. Мне кажется, он многое сделает, ты согласна, Флер? Возможно, это новый Великий Старец.

Усадив тетку в такси, Флер пошла пешком на Саут-сквер. Майкл должен был вернуться домой не раньше чем через час-другой. Она прикажет подать чай и будет размышлять в одиночестве.

Глава 5
Кит не является на перекличку

Через два часа Майкл Монт и Юстэйс Дорнфорд шагали рядом в направлении Саут-сквер. Целью Майкла был некий все еще полный винный шкафчик одного его знакомого, обитавшего по соседству, а Юстэйс направлялся к станции метро, чтобы по кольцевой линии отправиться домой на Кэмпден-Хилл.

Различие между двумя заднескамеечниками было не так уж велико, но особенно заметно, когда они шли вот так рядом, поскольку по походке мужчины можно определить его душу и дух. Юстэйс был брюнет, Майкл – блондин, но оба заметно седели. Юстэйс был более атлетического сложения – когда-то в Кембридже он входил в команду гребцов университета. Майкл оставался худощавым и подтянутым. В политике ни тот ни другой не принадлежал к закоснелым твердолобым тори, вообще-то типичным для южных избирательных округов, от которых баллотировались оба. Собственно, каждый считал другого наилучшим типом тори – то есть практически не тори. И все же в них ощущалось различие. Походка Юстэйса была как-то тверже, целеустремленнее, а походке Майкла не хватало чего-то такого. Пожалуй, различие это напоминало различие между пойнтером и ретривером. Обе собаки обнаруживают дичь и приносят ее охотнику, но пойнтер словно заранее знает, где искать добычу, а ретривер приучен ждать и наблюдать, пока она не свалится с неба.

Из них двоих этот недостаток был явен только Майклу, ибо таился в нем самом. И у него было свое мнение о причине. Ему не хватало убежденности, что, в свою очередь, порождалось отсутствием веры. Вот Юстэйс, видел он, обладал незыблемой верой, и благодаря этому его убежденность – его вера в существование перманентных детерминирующих факторов за долгие годы претерпела, вероятно, куда меньший сдвиг, чем дрейфующие континенты. По контрасту, верования десятого баронета были пресловутым песком, на котором мудрый человек ничего возводить не станет. Он знал, что сердце у него доброе, но оно казалось далеко не таким надежным, как многие ему известные. Этот механизм и мутил воды его совести, заставлял постоянно сомневаться в себе и вечно мешал обрести утешение в вере. А когда он занялся политикой, то окончательно лишился и такой опоры. Если бы не это, он бы действительно мог стать социалистом.

Вот она – суть различия. Разница между тем, что есть, и тем, что могло бы быть.

– …не понимаю, что тебя смущает, Майкл. Старый боевой конь вновь под седлом и, судя по его речи, намерен взяться за дело всерьез.

– Именно это меня и беспокоит. Сила собственного красноречия может увести его далеко, но не знаю, хочу ли я, чтобы он увлек с собой и нас.

– Но нам же это и нужно! Кутерьму затеяли не мы, но позаботиться, чтобы она кончилась, следует нам. Теперь все сплотятся, вот увидишь. Чтобы выиграть войну словами, лучше человека, чем Уинстон, нам не найти.

Майкл пожал плечами. Будь этого достаточно…

– Честно говоря, ты мог бы представить, что палату сегодня вот так заворожил бы Галифакс? «В целом… э… мне представляется… э… принимая во внимание все обстоятельства, нам, пожалуй, надо бы приложить усилия и попытаться… э… победить». А? Полный провал.

Майкл шагал молча, не отказываясь от своих колебаний. В том, что Юстэйс был полностью покорен, сомнений не оставалось. Вера это вера!

– Хотел бы я знать, какой он стратег. «Победа любой ценой» подразумевает и перемирие? Или переговоры о мире?

– Майкл, дорогой мой, неужели ты все еще тоскуешь по политике умиротворения?

– Конечно, нет! Мы позволили поклонникам старой школы попытаться, и они потерпели жалкую неудачу. Нет, просто я…

Майкл поглубже засунул руки в карманы и попробовал проанализировать суть своей тревоги.

– Видимо, та война привила мне скептическое отношение к подобным призывам. И мне кажется, наш новый лидер закусил удила.

Юстэйс хлопнул его по плечу и засмеялся.

– Нет, Майкл, ты редчайший политический феномен – прирожденный заднескамеечник.

Майкл выдавил из себя улыбку.

– Так окажи уважение вымирающей породе. «Те также служат», кто лишь стоит и ждет, когда их призовут!

Они дошли до перекрестка перед Саут-сквер, где им предстояло проститься.

– Не зайдешь ли выпить? Флер будет рада.

– Спасибо, старина, но увы! Динни пригласила к ужину твою мать…

– А! Ну, тогда тебе лучше поберечься. Не теряй ясности ума и передай мой нежный привет обеим.

Глядя, как его друг переходит улицу, Майкл подумал: «Старина Дорнфорд – истинно верующий, без подделки. Ну а я? Вечно пытаюсь и пытаюсь. “Монт-Попытка” мое имя? Но какую игру я веду?

Свернув за угол к себе, Майкл наступил на сковороду. Перед ним в лучах заходящего солнца тускло поблескивала пирамида кухонной утвари. Едва он отдернул ногу, как появилась Тимс с тремя кастрюлями и противнем. Она сделала книксен своему хозяину и уронила крышку. Майкл нагнулся и поднял ее.

– Это в помощь чему, Тимс?

– Женской добровольческой службе. Спасибо, сэр.

– Но для чего они им? Я знаю, мы ничего не должны жалеть ради победы, но стряпать для нее? Увольте!

– «Сбор алюминия», сэр.

– Ах да! «Жертвуйте ложки на “Спитфайры”!»

Горничная сложила свою ношу на пирамиду. Из кармана фартука она извлекла яйцеварку и несколько лопаточек. Майкл следил за ней с насмешливо-грустной улыбкой, словно присутствовал при отмене завтраков до конца военных действий.

– Леди Монт сказала, что без них можно обойтись, сэр. Ведь есть еще чугунные сковородки и эмалированная посуда.

– Пока военному флоту не понадобятся новые корабли. А что тогда, а, Тимс?

Тимс не уловила, согласие это или возражение, и не знала, что сказать.

– Кухарка говорит, для плиты «Ага» чугунная посуда лучше всего.

– Раз так говорит кухарка, пусть Адмиралтейство пошарит по собственным камбузам. Действуйте!

Горничная снова сделала книксен и побежала в дом. У баронета никогда ничего не поймешь! Правда, Тилли, старшая горничная, прослужившая в доме сто лет, все время повторяет, что ей бы послушать девятого баронета, старого сэра Лоуренса, вот он одними загадками сыпал!

Тимс опередила своего хозяина примерно на полминуты и шарила в кармане, нащупывая ключ от задней двери, когда позади нее послышались шаги, а когда она обернулась, на ее губы легла ладонь.

– Не шуми, Тимми! – раздался быстрый шепот.

Ладонь убрали, и на знакомом лице появилась улыбка, давно ее покорившая.

– Ты же меня не отдашь на расправу, правда?

Тимс опомнилась и отпарировала.

– Не отдашь! – шепнула она в ответ. – Да кому вы нужны, даже в самой красивенькой упаковке!

– Умница! А теперь давай впусти меня.

Упоминание о женской добровольческой службе заставило Майкла задуматься над тем, чему теперь посвятит свои усилия Флер. ЖДС, казалось, очень подходила для ее талантов, но он знал, что это не для нее. Во всех таких делах она была вождем, а не рядовым индейцем, и пока Стелла Ридинг не отдаст ей свой головной убор из орлиных перьев, Флер не пожелает иметь с ними ничего общего. Ну, и если быть вполне честным, то для нее они чересчур простоваты. Ей нужно что-то более стильное: лозунгом его полуфранцуженки жены всегда было: le style est la famme meme[64]64
  Стиль – это сама женщина (фр.).


[Закрыть].

Но что-то ей требовалось – и незамедлительно, – чтобы оказаться в глазу надвигающейся бури. Майкл не входил в число мужей, полагающих, что если их жены занимаются благотворительностью, то это гарантия безопасности. Такой образ мыслей безнадежно устарел. Он отдавал прошлым веком. Современные женщины принадлежали себе, но почему-то Флер этого всегда казалось недостаточным. Ей требовалось быть в центре событий, чтобы остальные группировались вокруг нее, – вот тогда она блистала. Когда же она не была первой звездой в созвездии, ее энергия, как давно знал по опыту Майкл, обращалась вовнутрь и сжигала ее. Не представляя, как на деле помочь той, чья звезда уже ослепительно сияла в центре его собственной вселенной, он решил, что обязан что-то придумать.

Входя, Майкл услышал звонок телефона и в гостиной увидел Флер с трубкой в руке. А на диване сидела его мать. Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Здравствуй! Я думал, ты у Динни.

– Ну да. Она готовит карточки для лотереи. Тебя я записала на поиски клада.

Наклоняясь над спинкой дивана, ее сын не сразу уловил смысл сказанного. Война не война, но подходило время весенней ярмарки. Каждую весну, сколько он себя помнил, деревни Брод-Липпинг и Липпинг-Минстер объединяли ресурсы для своего майского праздника и в веселой суете устанавливали изукрашенные ларьки на широких газонах Липпингхолла. Флер называла это «праздник хуже смерти».

– А! Отлично! – самоотверженно солгал он. – Ради великого дела чем не пожертвуешь! Троица, не так ли?

– Кэт я оставила с няней плести гирлянды – попка их порядком потрепал. А Кит не приедет на каникулы? Наверное, он захочет попробовать себя в метании.

Майкл усомнился, но вслух своего мнения не высказал.

– Флер говорит, что хочет заняться какой-нибудь новой благотворительностью. Но ведь выбор, наверное, огромный.

– Да, но все не так просто. Ей нужно что-то, чему она отдалась бы целиком. Она ищет что-то совсем новое, связанное с войной.

– Ее тетя предложила уход за ранеными. Но, боюсь, тут нужен особый талант.

Если его мать намекала, что в характере Флер не было ничего от Флоренс Найтингейл, Майкл был с ней согласен. Из лояльности он промолчал и отошел к винному шкафчику налить себе джина. Проходя мимо жены, он погладил ее по локтю. Как в ней все прекрасно!

Флер положила трубку.

– Милый, звонила Нона. Они с Вивианом просят, чтобы тридцать первого, когда они празднуют, мы встретились с ними прямо в «Савое», не заезжая к ним.

Неплохо, что он женат на светской даме! Если бы ему пришлось полагаться только на себя, мир скользил бы мимо. Майкл вспомнил о приглашении Мессенджеров, потому что успел совсем о нем забыть.

– Хорошо. Но я не помню, что, собственно, празднуется.

Флер улыбнулась ему. С нежностью, решил он.

– Нет, ты не забыл, – просто они ничего не говорили. Тайна, которая откроется только на месте. А позвонила Нона потому, что их самый младший лежит со свинкой и она опасается, как бы мы не заразились.

– Майкл может не опасаться, – сказала Эм. – Флора с ним поделилась своей свинкой.

Флер опустилась на козетку у камина, и во взгляде следившего за ней Майкла появилась растерянность, но тут ее лицо прояснилось.

– Смешай мне «Особый», Майкл. Мне необходимо что-то взбадривающее.

Три «Особых Саут-сквер» вскоре возымели действие. Даже Эм не слишком разбрасывалась мыслями, пока придерживалась главной темы дня.

– Лайонел и Адриан, конечно, учились с ним в Хэрроу. Даже тогда, говорит судья, ожидалось, что его осенит величие. Впрочем, Юстэйс доволен, ведь Галифакс – католик. Достать кокосы для метания будет трудно.

Когда снова зазвонил телефон, трубку взял Майкл.

– А мелкие тыквы не подойдут, как по-вашему? У Босуэлла их всегда большой запас в теплице.

Флер предлагала свекрови другие варианты, прислушиваясь к мужу.

– Да, это я, – сказал он, и наступила долгая пауза. Судя по его наморщенному лбу, ему что-то подробно объясняли.

– Понимаю, – сказал он наконец. – Но вы проверили? Да, конечно.

Еще пауза. Флер заметила, что внимание на лице мужа сменилось чем-то даже более серьезным.