Текст книги "Форсайты"

Глава 7
И Джон хотел бы

Выбраться снова в Мастонбери Джон сумел только в середине недели. К тому времени он узнал, что Вэла взяли в службу наблюдателей, и начинал в отчаянии думать, что подобно предыдущему премьер-министру он тоже «пропустил свой автобус». Даже Джун заполучила нового гения, как сообщила ему Холли. И, во второй раз покидая базу, ничего не добившись, он чувствовал себя полной никчемностью. Ему вновь посоветовали внести свою фамилию в списки Уайт-Уолтема и надеяться, что ему поручат перегонять самолеты. Что ему вдалбливали в школе? Важна не победа, важно участие. Вот если бы!..

Когда примерно в четверти мили по шоссе от Мастонбери его автомобиль зафыркал и встал, Джон усмотрел в этом символическое значение. Его стремление хоть как-то участвовать в войне застопорилось. Крыша опущена, и не хватает только дождя…

Он сунул голову под крышку капота на несколько не слишком плодотворных минут, когда голос у него за спиной произнес:

– Нужна помощь, сэр?

Джон выпрямился, вытирая руки носовым платком, и увидел, что на обочине стоит молодой летчик.

– Я в моторах разбираюсь.

– А я нет, – ответил Джон, спрашивая себя, а в чем он разбирается? – Буду вам очень благодарен.

Молодой человек снял форменную куртку и фуражку, бросил их на переднее сиденье и сунул белобрысую взлохмаченную голову под капот. Не прошло и пяти минут, как мотор проявил признаки послушания, точно упрямая лошадь в руках опытного жокея. Джон сидел за рулем, нажимая на педаль сцепления или отпуская ее по указаниям летчика. Тот захлопнул крышку капота с равнодушием специалиста и забрал куртку с фуражкой.

– Не давайте ему заглохнуть, сэр. Если вам не очень далеко, вы должны дотянуть.

– Ну, а вы? Вам до деревни? Так я хотя бы подвезу вас.

– Собственно, я направляюсь к «Форрестеру». У нас с ребятами увольнительная до семнадцати пятнадцати.

По виду – совсем мальчишка, которого и в пивную не пустят, подумал Джон, и он уже летает на истребителе над Францией!

– Садитесь, я вас отвезу. Моя фамилия Форсайт.

– Спасибо! Робертс Р.Д., лейтенант ВВС. Называйте меня Бобби. Так меня все зовут.

Оба было протянули и тут же отдернули руки, перемазанные в машинном масле, – и засмеялись обоюдной неловкости. Все еще посмеиваясь, молодой летчик забрался в машину, и Джон вывел ее на шоссе.

* * *

«Потому что в кузнице не было гвоздя». Финал нравоучительного стишка, объясняющего детям, как действие – или бездействие – приводит к неизбежным последствиям. Потому что в моторе сломалась (или перестала работать) какая-то деталька, Джон так и не доехал до «Герба Форрестера». Почти у самого поворота к Грин-Хиллу, и в добрых полутора милях от искомого трактира, он вторично заглох.

Новый осмотр только подтвердил грустный диагноз.

– Простите, что не смогу подбросить вас к «Форрестеру», – сказал Джон, извлекая из перчаточника трубку и распахивая дверцу.

– Пустяки. Но вы-то, сэр, как вы доберетесь домой?

– А я уже дома. Грин-Хилл, моя ферма, чуть выше по холму. Я пришлю сюда фургон с буксиром.

Все еще сидя за рулем, Джон чиркнул спичкой и раскурил трубку. Сквозь первые клубы дыма он разглядел, что лейтенант посмотрел в направлении, куда он указал, а потом обернулся к нему и поскреб подбородок.

– Знаете, мы можем и сами ее докатить.

– Но это же все-таки холм! – Джон улыбнулся.

– Я готов, сэр.

Джон выпустил новый клуб дыма. Что так, то так, подумал он, глядя на лицо молодого человека, который стоял у машины, уперев руки в боки, засунув фуражку за лацкан, растрепав волосы еще больше. Да, ты готов. И Джону почудилось, что ему ответил взглядом он сам.

– Попробуем!

* * *

В военное время, как подтверждают те, кто жил тогда, человеческие отношения словно убыстряются, и минуты воздействуют как часы, а дни становятся равны годам. Сдержанные натуры ловят себя на откровенности, в первом же разговоре о себе рассказывается все, за одно утро возникают привязанности на всю жизнь. Словно материальные ограничения, налагаемые войной, порождают и потребность экономить время. И это было правдой даже для Форсайтов. А из того, без чего привыкают обходиться, первой за борт летит осторожность – качество, в дни мира обоготворяемое, священный девиз этого племени.

Такую метаморфозу и пережил в эти минуты Джон Форсайт – как предстояло пережить ее до конца войны еще многим из его близких. За помощь с машиной он убедил юного летчика остаться перекусить, и застольный разговор продолжился за кофе в саду. Лейтенант оказался общительным симпатичным молодым человеком, ерошившим волосы всякий раз, когда обдумывал свое мнение и внимательно выслушивал мнение Джона. В нем чувствовалась застенчивость, и в целом он был гораздо скромнее и серьезнее, чем Джон имел обыкновение представлять себе самонадеянных юнцов в летной форме.

Джон заметил, что завидует ему и его товарищам в Мастонбери.

– Думаю, вы свое сделали в прошлую войну, сэр, – ответил Бобби. – Не принимайте к сердцу, сэр. Сельское хозяйство кормит нас всех.

Они заговорили о ферме, и тут Джон заметил, что Бобби подавил зевок.

– Думаю, вам теперь редко дают увольнительные.

– Верно. Особенно с тех пор, как во Франции дела пошли туго. Мне-то ничего, а вот моим родным это тяжело. – Он запустил пятерню в волосы и погрустнел. – Если бы нам дали полные сутки, я попробовал бы добраться домой.

– А где ваш дом, лейтенант Робертс? – спросила Ирэн.

– В Ричмонде, мэм. Вернее, под Ричмондом.

– Неужели? – спросил Джон с удивлением. – А где именно?

– Между церковью и военным мемориалом, в одном из коттеджей там, – объяснил Бобби.

Джон сразу понял, о каких коттеджах идет речь.

– Поразительно! Мое детство прошло всего в двух милях оттуда. В Робин-Хилле.

– В этом чудесном старинном доме? – Лейтенант снова взъерошил волосы. – А я всегда думал, что он принадлежит какому-то пэру. Это же…

Джон засмеялся и начал набивать трубку.

– Не смущайтесь! Это не я. Он купил дом у нас в двадцатом году.

– Черт! А я родился в двадцать первом. Наверное, вам жалко было с ним расставаться.

Джон усмехнулся и зажал трубку в зубах. Ирэн мягко попросила:

– Расскажите про ваших близких.

– У меня только мать и сестра. Отец умер два года назад.

– Как грустно!

– Спасибо. Сестренке было тяжелее, чем мне. Ей сейчас только пятнадцать.

– Она похожа на вас?

Лицо Бобби просветлело.

– Ну, нет! К счастью для нее. У нее волосы по-настоящему рыжие, и она уже сейчас красавица…

Летчик умолк и взглянул на небо. Остальные тоже посмотрели туда, где в отдалении над Мастонбери в небо боевым порядком «четыре пальца» поднималась эскадрилья «харрикейнов». Словно взлетел десяток скворцов. Джон следил за ними с обычным виноватым чувством, что до сих пор он остается в стороне.

Летчик сказал, что ему пора, и поблагодарил Ирэн. Джон проводил его до калитки.

– Во всяком случае, огромное спасибо, сэр. Вы были очень добры. Я очень хорошо провел время.

– Не стоит благодарности. Вы мне очень исправили настроение. Если в следующий раз вы опять не успеете домой, будем рады вас тут увидеть.

– Нет, правда?

Джон улыбнулся, кивнул и выбил трубку о столб калитки. Летчик в очередной раз вспахал свою шевелюру.

– Ну, тогда сразу появлюсь. И устрою профилактику вашему трактору!

Джон засмеялся, а когда они обменялись рукопожатием, ему почудилось, что он прощается со своим двойником.

Флер соблаговолила передать мужу просьбу Джун, только когда он вернулся домой вечером в среду.

– Джулиус, она сказала? Ну, хотя бы фамилия редкая. В субботу наведу справки. Ты не поверишь, сколько Голдов и Силверов в списках пропавших без вести.

– Возможно, я и сама в субботу начну наводить справки, – сказала Флер после некоторого молчания. – У меня появились кое-какие идеи о новой благотворительности. Пожалуй, я действительно займусь ранеными. В любом случае «кое-что прощупаю», как говорят в фильмах.

Майкл выжидательно посмотрел на нее, но она, видимо, ничего пояснять не хотела. В пятницу Кит должен был уехать. Конечно, ей теперь было важно найти какое-то занятие.

– У нас ведь на вечер билеты? – спросила она.

– «Радость идиота». И, судя по рецензиям, это именно так.

– Я подумала… Сходи с Китом. А потом поужинайте в ресторане.

– Но можно взять еще билет…

– Нет. Зачем? Мне и тут будет хорошо.

Майклу показалось, что она предпочтет провести вечер наедине с собой – или, во всяком случае, обойтись без его общества. Последнее время она стала совсем бледной. Если она сумеет чем-то увлечься, возможно, к ней вернется прежний цвет лица.

– Хорошо. Я поднимусь наверх, скажу ему.

Майкл вышел из гостиной и начал подниматься по лестнице, сознавая, что сердце у него сжимается от разочарования. Он же хотел посмотреть этот спектакль? Или просто предвкушал, что проведет вечер с Флер? Ну что же, он, конечно, идиот, а она – его радость. Но в чем ее радость?

Глава 8
На форсайтской бирже

Все вокруг Уинифрид Дарти стремились внести свой вклад, и она была глубоко убеждена, что ее патриотический долг – продолжать, насколько можно, жить как она привыкла. Ей вспомнилось, что во время Бурской войны дядя Тимоти накалывал на карту флажки, отмечая места последних сражений, и поняла, что она на подобное не способна. Необходимость прочитывать не только светскую хронику в газетax, но и все последние известия, пусть количество страниц и сократилось, сулила скуку. Да и к тому же все это можно было услышать по радио – а в заключение еще и музыку. Вот вчера передавали очень милые вариации Паганини и немножко Грига.

Она стояла у окна гостиной и смотрела на улицу. Странно! Если не знать, то и не догадаешься, что идет война, – ну просто ничто на это не указывает. Разве что кресты на окнах, но здесь они такие аккуратные, что скоро их перестаешь замечать. В прошлое воскресенье преподобный Пауэлл (теперь Уинифрид иногда любила послушать проповедь) уподобил их знакам, которые рисовали на дверях израильтяне, преграждая вход Ангелу Смерти. Мысль, чем-то утешительная.

У себя в доме Уинифрид приняла необходимые меры и немножко гордилась, что сделала все со вкусом, так что ничего в глаза не бросалось. Конечно, шторы для затемнения. И они совсем незаметны, исключая ту, что занавешивает полукруглое окно над входной дверью. Вот эта гармонию нарушала, но что поделать? Подвалы переоборудованы так, что прислуга получила свое бомбоубежище в заднем, а переднее предназначалось для Уинифрид. Она вспомнила совет брата в дни Всеобщей забастовки и запасла много непортящихся продуктов. В стенном шкафу на каждом этаже стоял ножной насос и… Ах да! Во всех ваннах на высоте четырех дюймов проведена черта – напоминание, что воду надо экономить. Идею она заимствовала у Флер, которая снабдила такой чертой все ванны в доме на Саут-сквер. Майкл прозвал их «ватерлиниями».

Снизу донесся звук знакомых шагов, правда менее энергичный, чем обычно, и, взглянув на тротуар, она узрела макушку Сентджона Хэймена. Чудесно! Не придется пить чай одной, и Сентджон расскажет ей о спектакле, на который обещал взять ее завтра. Как будто смешной, но она даже название запамятовала.

Миллер проводила Сентджона в гостиную, и Уинифрид сразу заметила, что он чем-то расстроен. Она отослала горничную на кухню за печеньем.

– Сентджон, – сказала Уинифрид, подставляя ему щеку для поцелуя и думая, что вид у него очень мрачный. – Как мило, что ты заглянул, дорогой! Как поживаешь?

– Прекрасно, тетя. Пожалуй, прекрасно. Вы давно не слышали хороших анекдотов?

Уинифрид растерялась. За всю ее долгую жизнь никто не задавал ей такого вопроса – даже Сентджон. Впрочем, Сентджон всегда говорил что-то неожиданное. Тут она сообразила, что действительно недавно ей рассказали анекдот, и, наверное, хороший, потому что она смеялась. Может быть, это его немножко развеселит.

– Знаешь, слышала. От Джека. Дай вспомнить… – Уинифрид постучала по подбородку, припоминая. – Ах да!

Она невольно засмеялась остроумному завершению и начала рассказывать, отбивая такт пальцем.

– На Пиккадилли один прохожий остановил другого и спрашивает: «Не могли бы вы сказать, на какой стороне военное министерство?» А тот отвечает…

– «Надеюсь, на нашей».

– О!

– Извините, тетя. Он с большой бородой.

– Джек сказал, что только накануне ему рассказал тот, с кем он дежурил.

Сентджон промолчал и только утомленно приподнял бровь. Горничная внесла поднос с чаем. Уинифрид собралась, едва горничная выйдет, выяснить, почему ее молодой гость в таком скверном настроении, но тут в дверь снова позвонили. Горничная пошла открыть и вернулась с сестрами Кардиган, которые вошли слегка отдуваясь – первой Сисили, второй Селия. На седьмом и восьмом месяце беременности соответственно, лестница была для них крутовата.

– Чай! – воскликнула Селия, словно зайдя в угловое кафе. – Замечательно! Умираю, пить хочу.

Она осторожно опустилась в инкрустированное кресло с высоким сиденьем и поставила сумочку на пол.

– Ты захватила самое удобное кресло, – пожаловалась Сисили. – Все остальные ужасно низкие.

– Но ты ведь ниже меня. Подложи подушку.

Уинифрид спросила себя, нет ли в воздухе чего-то такого. В скверном настроении был не только Сентджон. Она попросила, чтобы он принес подушку кузине. Сисили положила ее на другое кресло и села. Наконец все расселись, но словно бы не собирались начать разговор.

Миллер принесла еще чашки и чайник с кипятком. Когда она вышла, Уинифрид начала разливать чай.

– Ну, как там военное производство? – наконец спросил Сентджон.

– Прикуси язык, – посоветовала Селия. – Ты бы сам попробовал!

– Не мой стиль, солнышко, – ответил Сентджон.

Вновь воцарилось молчание.

– Ну, как вы обе? – спросила Уинифрид, но отвечать им явно не хотелось.

– Тетечка! – сказала Сисили и посмотрела на Сентджона взглядом, означавшим, что это чисто женская тема.

Раздав чашки, Уинифрид поделилась главной своей новостью:

– Вы слышали? Кит записался в летчики.

Нет, никто из них об этом не слышал, и все трое сохранили полное равнодушие.

– В голубой форме он будет чудесно выглядеть. Она очень пойдет к цвету его глаз.

Никто не возразил, только Селия добавила:

– Джон говорит, что в летчики идут самые скверные выскочки.

– Полагаю, дорогая, Кит будет держаться от них в стороне.

– Я ведь только сказала, что говорит Джон. А вовсе не про Кита.

– Да-да, конечно.

Вслед за чашками появилось только что испеченное печенье. Просто было слышно, как осыпаются крошки. Против обыкновения Уинифрид прибегла к иронии:

– Вот и вкусненькое.

Ответом была новая пауза. Сентджон хмурился чему-то своему. Селия смотрела в пространство пустым взглядом. Только Сисили словно бы хотела что-то сказать, и Уинифрид ободряюще ей улыбнулась.

– Сегодня я получила письмо от Джемса.

– Как приятно, дорогая. Что он пишет?

– Да ничего.

– О!

– Вполне естественно! – зло сказал Сентджон. – Письма с войны – не его жанр!

Сисили ахнула.

– Не говори гадостей, – вступилась Селия за зятя.

– Ничего подобного. Это чистая правда. Неудивительно, что во Франции все летит к чертям, когда там орудуют ваши два идиота и им подобные!

– Сентджон! – вмешалась Уинифрид. – Что с тобой сегодня? Разлилась желчь?

– Ничуть! У меня все отлично! – Он вскочил с дивана и отошел с чашкой к окну, повернувшись спиной к комнате.

– А я знаю, что с ним, – сказала Селия ехидно, когда Уинифрид успела пожалеть, что не пьет чай в одиночестве. – Ты побывал в мобилизационном пункте, верно? И не отрицай! Ты сам сказал нам в прошлом месяце, что собираешься туда. И все дело в этом, верно?

– А мне ты ничего не говорил, Сентджон!

– Хотел устроить вам сюрприз, тетя.

– Только сюрприз устроили тебе, – продолжала Сисили, почуяв болезненную мозоль, на которую можно было со вкусом наступить. – Что произошло, Сентджон? Ну же, выкладывай! Неужели тебя не произвели сразу в генералы?

– Хватит!

Селия и Сисили дружно рассмеялись.

«Выкладывай»? Как странно выражается нынешняя молодежь!

Уинифрид решила снова вмешаться, пока не поздно.

– Но ты был там, Сентджон? Ездил туда сегодня?

Сентджон кивнул, и чашка застучала по блюдцу у него в руке.

– Так расскажи, милый, прошу тебя! Какой чин тебе присвоили?

– Старший кашевар и посудомой, – объявила Сисили, и они с Селией вновь залились смехом.

– Никакого, – ответил Сентджон, величественно игнорируя смех.

– Как никакого? – Уинифрид ужаснулась при мысли, что его могли сделать сержантом. – О чем ты говоришь?

– Вы слышали, тетя. Мне не присвоили чина, потому что меня не взяли. Признали негодным для строевой службы.

Смех сразу оборвался. Уинифрид прижала ладонь ко рту. Что, если Ангел Смерти все-таки парит где-то рядом? Сентджон обернулся к ним с печальным достоинством.

– Боже мой! Милый, ты болен? Сядь же, сядь!

Сисили и Селия сразу встали – то есть настолько сразу, насколько у них получилось, – и потащили его к дивану. Сисили предложила ему свою подушку, но он благородно отказался.

Сентджон глубоко вздохнул, откусил печенье и объяснил:

– Четвертая категория. Вот куда меня отнесли.

– А…

– Я был просто убит, можете мне поверить.

Сентджон милостиво позволил утешать себя.

– Ну, еще бы, милый! Но они обнаружили, чем ты болен?

– … … … и … … – произнес Сентджон на безупречной латыни запись, которую вручил ему военный врач.

– Ах! Бедный мальчик. Это звучит так страшно! Но все-таки, что с тобой?

Три женщины не спускали глаз с Сентджона, пока он, вздохнув еще раз, доедал печенье. Какой он мужественный, какой спокойный! Он расскажет, когда соберется с силами. Они нетерпеливо ждали его ответа.

И наконец дождались.

– Плоскостопие, вывернутость колен, расстройство слуха.

На несколько секунд воцарилось гробовое молчание. Первой его нарушила Селия, словно стараясь сдержать кашель. Сисили не обладала ее выдержкой и сдавленно хихикнула. Селия предостерегающе махнула ей, но начало было положено, Уинифрид не выдержала первой, и все трое захлебнулись смехом.

– Бедненький Сентджон, – еле выговорила Сисили, – тебя же даже в местную оборону не возьмут с такими недугами…

– Ну почему же? – возразила Селия. – А практиковаться в стрельбе по мишеням?..

Новый взрыв смеха. Сентджон остался невозмутим и достал портсигар, чтобы окутаться дымовой завесой, пока они не придут в чувство. А с Селией Кардиган он найдет случай посчитаться. Но тетушка словно бы вспомнила о приличиях и принялась его утешать:

– Ну, ничего, милый. Ты ведь можешь стать организатором противовоздушной обороны, как Джек.

Хм! Слишком мало, слишком поздно! Сентджон не желал утешиться так легко. Он щелкнул зажигалкой и затянулся.

– Немедленно погаси! – вскрикнула Селия.

Сентджон внезапно ощутил, что восстановить достоинство пока невозможно, и взял еще печенье.

Миллер доложила о мистере Роджере Форсайте, и тот с порога обозрел сцену в гостиной Уинифрид.

– Не понимаю! Я всегда опаздываю. Почему такое веселье?

Миллер не знала, а те, кто знал, не были расположены объяснять. Роджер сел на табурет у рояля и поставил портфель на его крышку.

Вскоре все пришло в норму. Глаза были утерты, горла прочищены, затребован и подан свежий чай.

– Ну, Роджер, – сказала Уинифрид, – что у тебя нового?

Селия и Сисили снова завелись, но ненадолго, так как обе устали смеяться, и вскоре умолкли, переводя дух. Селия прижала руку к боку. Сентджон презрительно фыркнул и затянулся сигаретой.

– Ничего особенного. Марта и девочки выполняют поручения добровольческой службы. А я буду дежурить по противовоздушной обороне…

Роджер заметил, что его молодой кузен бросил ядовитый взгляд на Селию Кардиган.

– Я же ни слова не сказала, – возмутилась она. – Можно еще чаю? После печенья смеяться никак не следовало.

Роджер отнес ее чашку тетке, принес ей полную и вернулся, чтобы взять свою.

– Наверное, это очень интересно, дорогой.

– Да, вполне. Мы ведь не просто патрулируем, а оказываем первую помощь, принимаем противопожарные меры, регулируем движение транспорта и еще многое.

Он перехватил еще один взгляд Сентджона, который сказал ядовито:

– Сплошное веселье! – С этими словами Сентджон встал и решительно чмокнул тетушку в щеку.

– Как, ты уже уходишь?

Но он твердо решил уйти, полагая, что на Грин-стрит его не ждет ничего, кроме нового раздражения.

– Боюсь, мне пора, тетя. Заглянул в промежутке между кислородной подушкой и курсом искусственного дыхания. Огромное спасибо за чай!

Храня вид человека, на котором лежит проклятие, обрекающее его всегда отсутствовать, когда происходит что-то увлекательное, Сентджон на пороге оглянулся с улыбкой великомученика на устах и ушел.

Уинифрид понадобилось секунды две, чтобы вспомнить, о чем они разговаривали.

– Ах да! Ну, если по ночам будут дежурить такие сильные, надежные люди, как вы с Джеком, это большое утешение. Даже если обойдется без налетов, в городе столько домов стоят теперь пустые, как тебе известно, а полиция не может быть сразу везде. Летти Мак-Эндер с Рождества не возвращается на Беркли-сквер, а свекровь Флер сказала мне, что почти не бывает у себя на Маунт-стрит.

– Да, – согласился Роджер, – у нас то же самое. И Флер, разумеется, сама скоро уедет.

– Не думаю. На субботу и воскресенье она с удовольствием ездит в Липпингхолл, но в будние дни у нее много дел в Вестминстере.

– Но я думал, она расстается с Вестминстером.

– Роджер, милый, – спросила Уинифрид, – почему ты так решил?

Проницательные глаза Роджера на мгновение сузились. Он явно сказал лишнее и, взглянув по сторонам, убедился, что помощи ждать неоткуда. Сисили с Селией шептались о чем-то своем, и все внимание Уинифрид было сосредоточено на нем. Выхода не оставалось.

– Потому что она поручила мне купить для нее дом в Суррее.

У Уинифрид напряглась шея. Племянница ни словом не заикнулась о том, что думает переехать, поэтому она сказала:

– Не говори глупости, Роджер!

– Боюсь, это правда, тетя. Мне не следовало об этом упоминать, но это правда.

– Но она мне ничего не говорила.

Роджер сочувственно поднял брови.

– В Суррее, ты сказал? А где в Суррее?

– Где-то под Ричмондом, если не ошибаюсь.

Уинифрид нахмурилась. Не самый удачный выбор местности. Дом, который Сомс построил для своей первой жены, был под Ричмондом.

Роджеру хотелось загладить свой промах. Он порылся в портфеле.

– Раз уж я проговорился, то вот описание. Посмотрите.

Уинифрид взяла очки для чтения и прочла восхваления агента по продаже недвижимости полувслух, полу про себя.

– «…прекрасный семейный дом, оригинальной постройки. Построен в тысяча восемьсот восемьдесят седьмом году, спланирован вокруг внутреннего крытого двора, что обеспечивает максимум полезного пространства и освещения. Великолепный вид на Ричмонд и окрестности…»

Против обыкновения это были не преувеличения, а точное описание дома, который она не видела десять с лишним лет – со времен Всеобщей забастовки, как ей припомнилось, – и совсем о нем забыла.

– Боже мой, – сказала она, глядя на Роджера поверх очков. – Это же Робин-Хилл.

– Вот именно.

– Но, Роджер, разве ты…

– Роджер!

– Что?

Это вмешалась Селия. Как нетактично! Уинифрид не терпелось вытащить из Роджера все подробности.

– Ты сказал, что вас в гражданской обороне обучают первой помощи?

– Совершенно верно. Лубки и бинты, искусственное дыхание и все прочее.

– А принимать роды?

– Боже мой, конечно, нет!

– А-а…

Селия с трудом поднялась. Она стала совсем белой. Сисили поддерживала ее, все больше краснея.

– В таком случае ты не сходил бы за такси? По-моему, у меня начинаются роды.