Текст книги "Избранные произведения. Том 5"

VIII

Прошло десять дней, как братья прибыли на передний край. Наступление противника было приостановлено. Новичков – их было в разведвзводе пятеро – распределили по разным отделениям. Но Газинур с Мисбахом попросили, чтобы их не разлучали, и командир взвода направил обоих в отделение сержанта Морозова.

Вновь прибывших пока на задания не брали, они должны были сначала пройти обучение. А учили их многому: метко стрелять, бросать гранату, резать проволоку, ползать по-пластунски, обращаться с картой и компасом, наблюдать за противником, приближаться и отходить от врага, ориентироваться в лесу по звёздам, по вершинам деревьев, применять нож в рукопашном бою – одним словом, всему, что только нужно знать разведчику. Время на это полагалось весьма ограниченное, и новичков гоняли с рассвета до темна. Глядя на потных, перемазанных в грязи, умаявшихся товарищей, Газинур подшучивал:

– Что, вытапливается накопленный в госпитале жирок?

Хотя трудностей прибавлялось с каждым днём, душевные силы Газинура возрастали. Так горячие уголья всё жарче пламенеют на ветру.

Он нёс нелёгкую солдатскую службу так, будто она давалась ему без всякого напряжения. Человек смелого сердца, неприхотливый, он никогда не падал духом. Мисбах же был человеком совсем другого склада, он частенько жаловался:

– Ну, брат, и попали же мы по твоей милости в переплёт…

Газинур только посмеивался:

– Абы, дорогой, не всё тебе масляная каша. Да и рано ещё плакать и вздыхать! Погоди, это пока молочко, сметанка будет впереди.

Мисбах лишь отмахивался, жадно потягивая самокрутку.

– Ладно уж, пусть всё, что ни случилось, будет к лучшему. А всё-таки не ждал я от тебя… Ну, сам посуди: какой из меня разведчик? – качал головой Мисбах, щуря свои цвета лесного ореха глаза.

Разведчики уходили на задания ночью и возвращались на рассвете, то шумливо-весёлые, то насупленные, неразговорчивые. Тогда, забравшись на нары, они подолгу лежали, заложив руки за голову, устремив глаза в прокопчённый накат землянки. Чаще разведчики приходили усталые, вымокшие, перепачканные, но довольные и мало говорили о трудном и страшном, больше – о забавном и смешном, потешаясь и поддразнивая друг друга. Новички глядели на них с почтительным интересом.

И пели они по-своему. Запевал обычно сержант Морозов. Его не слишком сильный, глуховатый голос звучал мягко, задушевно и всегда почему-то напоминал Газинуру шум леса.

Газинур знал, что парторг Морозов прежде работал кузнецом на одном из заводов в Ростове-на-Дону, был призван в армию до начала войны. Газинур ещё мирно пахал землю да, посадив на закорки дочку, бродил с ней по лесу, собирая цветы, а Морозов уже сражался с нарушившими границу фашистами. Одно это возвышало его в глазах Газинура. Втайне он лелеял мысль когда-нибудь подружиться с парторгом.

Вчера, выполняя задание, взвод потерял двух опытных разведчиков. Как это произошло, новичкам не рассказывали. По неписаному закону разведчиков к новичкам первое время относились покровительственно, как взрослые к детям. С ними не делились ни горем, ни радостями. «Старики» острым взглядом постоянно оценивали вновь прибывших, как бы спрашивая: «А выйдет ли из вас толк?» Состав взвода всё время менялся: одних ранило, другие погибали. Но традиции разведчиков не прерывались: каждый новый человек по-настоящему входил в семью разведчиков лишь после боевого испытания.

С первых же дней поняв это, Газинур упорно стал проситься на боевое задание. Командир взвода, младший лейтенант Григорьян, молодой армянин, черноволосый, курчавый, коротко отрезал:

– Раньше времени и кукушка не закукует. Зачем торопишься?

Он хотел сказать ещё что-то, но прибежавший вестовой доложил, что его срочно вызывают в штаб полка. Григорьян отправился туда с мрачным предчувствием: «Опять майор будет допытываться о раненых». С этой же мыслью он вошёл и к начальнику штаба. Начальник штаба, уже начинавший седеть капитан, оглядел его с ног до головы, будто производил осмотр военной выправки.

– Пойдём к хозяину, – бросил он на ходу.

«Хозяин» – командир полка, высокий, худощавый майор Кремнев – протянул Григорьяну руку.

– Ну, арагацкий орёл, как дела на «Огурце»? Что нового у финнов?

Арагац, давно потухший горный вулкан, был родиной Григорьяна, а «Огурцом» солдаты называли высоту, занятую противником близ Масельской. Она получила такое название по сходству с продолговатым огурцом. С этой высоты просматривались наши позиции. Поэтому за её захват батальоны вели непрерывные бои и однажды даже овладели ею. Но не успели как следует закрепиться – финны, собрав крупные силы, снова ворвались туда. Однако командование не могло примириться с тем, что «над» позициями полка «сидели» финны.

– Вот что, Григорьян, – сказал майор Кремнев, выслушав доклад разведчика, – как угодно, но придётся достать «языка» с этого проклятого «Огурца». Понимаешь, как угодно! Не могу я больше терпеть у себя на макушке эту мономахову шапку, понятно?

Человек неуёмной энергии, Григорьян вернулся во взвод в сильно приподнятом настроении.

– Эй, арагацкие орлы! – крикнул он своим разведчикам. – Хватит пялить глаза на потолок. Придёт ещё на нашу улицу праздник! Сержанта Морозова ко мне, остальным готовиться!

Разведчики повскакали с мест, недавней вялости как не бывало.

Младший лейтенант немедля приступил к составлению плана задания.

– Да, да! – отозвался Григорьян на стук в дверь, не отрываясь от карты.

Вошёл невысокий, широкоплечий, человек, большерукий, с нависшими соломенного оттенка бровями и мягким взглядом серых глаз. Это был сержант Морозов.

Без всякого вступления Григорьян спросил:

– Из новичков кого можем взять?

Сержант Морозов, не колеблясь, назвал две фамилии – Гафиатуллина и Билалетдинова.

Григорьян повёл чёрными глазами.

– А ты хорошо продумал? Ведь Гафиатуллин только что вернулся с дежурства.

– Так точно, товарищ младший лейтенант. Да ведь отдежурить в батальоне для разведчика – всё равно что съездить в однодневный дом отдыха.

Командир взвода встал, высокий, стройный, порывистый в движениях. Казалось, весь он так и горит.

– Говоришь, дом отдыха? Забудь сейчас эти слова, сержант! Пока не перебьём врагов до последнего, какой может быть отдых!

– А когда перебьём? – усмехнулся сержант.

– Тогда будем отдыхать. Повезу вас всех на Арагац, а оттуда на Севан, ловить форель.

Морозов снова ухмыльнулся.

– Что качаешь головой? – вспыхнул Григорьян.

– Думаю, после войны у нас хватит работы, – спокойно произнёс Морозов.

Григорьян укоризненно посмотрел на своего помощника.

– Твоё сердце, сержант, видно, холоднее севанской воды. Не любишь ты мечтать. Ладно, ближе к делу. Скажи лучше, которого из братьев назначим в группу захвата?

Сержант и на этот вопрос ответил без колебаний:

– По-моему, Гафиатуллина, – он, кажется мне, и половчее и посмелее, – а Билалетдинова в группу прикрытия.

Пока шёл этот разговор, Газинур, поставив котелок на колени, хлебал дымящийся суп и рассказывал бойцам отделения, как Ходжа Насреддин вернул на небо упавший в колодец месяц.

Примостившись на самом краешке нар, Мисбах пришивал пуговицу.

Появившийся сержант Морозов прямо с порога приказал:

– Гафиатуллин, Билалетдинов, к командиру взвода!

Газинур поставил котелок с недоеденным супом на железную печку и оправил гимнастёрку. «А вдруг…» – подумал он, и к сердцу его бурно прилила кровь.

Когда они отошли от землянки, Мисбах придержал брата.

– Газинур, – сказал он, настороженно осматриваясь, – нас тоже в разведку пошлют, что ли? Ребята уже собираются.

Газинур решительным взглядом смерил Мисбаха.

– Так ведь, абы, чем мы хуже других? Нас сюда не для того привезли, чтобы три раза на дню мы ели щи с кашей да стерегли землянку.

Над мрачноватыми елями нависли тяжёлые осенние облака.

– Это конечно, – согласился Мисбах, водя неспокойными глазами по тёмно-зелёным елям, – только вот обучались маловато.

– Не горюй, абы, повоюем, – привыкнем. Это ведь только Ходжа Насреддин собирался научиться плавать, не влезая в воду.

Постучавшись у командирской землянки, они встали «смирно» – Газинур немного впереди, Мисбах чуть сзади.

В землянке Григорьян, подойдя почти вплотную, осмотрел братьев с головы до ног испытующим взглядом. Он всегда так делал, когда брал на боевое задание новичков. Бывало и так, что, не говоря ни слова, отправлял бойцов обратно. Это значило, что у него появились какие-то сомнения. Но большие чёрные глаза Газинура смело смотрели на него. Грудь вперёд, плечи слегка отведены назад. И жёлтые, цвета спелого ореха, глаза Билалетдинова как будто не обманывают. Григорьяну не совсем, правда, понравилось, как у него были опущены руки. Всё же он не отослал Мисбаха обратно.

– Я назначил вас в разведку, – объявил он. – Идём брать «языка». Гафиатуллин, вы в группе захвата, Билалетдинов – в группе прикрытия. Понятно?

– Так точно, – ответил Газинур.

После небольшой паузы то же повторил и Мисбах.

– Вы в первый раз отправляетесь на задание, – продолжал Григорьян. – Помните основной закон разведчика, будьте смелы, находчивы, ловки. Не выполнив задания, не возвращайтесь. В бою помните о товарище, всегда торопитесь прийти на помощь. Вот и всё. Я вам верю, но доверие нужно оправдать в бою. В отношении плана операции расскажу позднее, когда соберу всех вместе…

Григорьян прошёлся до двери и обратно.

– Сержант Морозов говорил мне, что вы братья. Почему у вас разные фамилии?

Газинур коротко объяснил.

– Вот оно что, – сказал Григорьян. В его чёрных глазах блеснула искорка. – У меня тоже есть сводный брат, сын мачехи, и я его очень люблю. Воюет сейчас на Чёрном море…

Неожиданная откровенность командира сильно подействовала на братьев. Они вышли из командирской землянки в приподнятом настроении.

Сквозь рассеявшиеся тучи проглянуло солнце. Оно уже клонилось к горизонту. Летом оно упорно не сходило с небосвода, теперь же, как будто не выдерживая холодов, торопилось пораньше улечься в свою ночную колыбель.

На переднем крае шла обычная перестрелка. Правда, в последнее время финны слишком «присмирели». Командиры и рядовые бойцы, естественно, задумывались: в чём тут секрет? На этот вопрос и должен был ответить «язык», которого предполагалось взять.

IX

Приготовления к поиску закончили уже к ночи. Налегке, в коротких стёганках, построились пятнадцать разведчиков в шеренгу, с сержантом Морозовым на правом фланге. Младший лейтенант Григорьян обвёл глазами строй и подал последнюю команду. Разведчики двинулись гуськом, след в след.

На переднем крае они повели наблюдение за финской стороной из траншей пехотинцев. В темноте силуэт «Огурца» смахивал на одинокую тучу. Вражеские позиции находились по ту сторону железнодорожной насыпи. Оттуда изредка раздавались автоматные очереди, взлетали призрачно-белые ракеты.

В сторонке Григорьян негромко разговаривал с пехотным командиром, в голосе которого Газинуру послышались знакомые нотки. Но как он ни вытягивал голову, в темноте ничего не удалось разглядеть.

Подошли сапёры.

– Ну, арагацкие орлы, – обратился Григорьян к разведчикам, – трогаемся.

Разведчики по одному стали выходить из траншей. Сапёры провели их через минное поле к железнодорожной насыпи. Там пришлось залечь. Мешала вышедшая из-за туч луна, кто-то даже пригрозил ей кулаком.

Довольно долго шли вдоль насыпи. Потом свернули на тропинку влево, железная дорога осталась справа.

Вдруг финны открыли миномётный огонь. Разведчики побежали. Впервые попавший под обстрел Мисбах растерялся. Хотя он и знал, что на бегу надо пригнуться, всё же держался во весь рост, словно аршин проглотил. Кто-то сильно толкнул его в спину, только тогда он пригнулся.

Выйдя из-под миномётного обстрела, Григорьян остановил разведчиков. Финны стреляли теперь по другому месту. Стало быть, они ведут неприцельный огонь, на всякий случай. Пусть себе стреляют! Под грохот разрывов лишь удобнее идти.

Вышли к реке. Она метра в три-четыре шириною. С берега на берег проложены два рельса. Разведчики залегли в кустах у переправы. Один из них перебрался по рельсам на ту сторону реки и тоже залёг в кустарнике. Вокруг ни шороха, ни движения. Тишина. Лишь ветер посвистывает, да где-то вдали, спасаясь от страха одиночества, выпускает очередь за очередью финский часовой. Миномёты умолкли. Тёмным силуэтом нависал «Огурец». Разведчики не спускали с него настороженных глаз. «Неужто придётся лезть за «языком» на самую кручу?» – подумал Мисбах, ощущая холодок в спине. Но его успокаивало то, что люди передвигаются довольно уверенно, хотя последняя линия наших траншей осталась далеко позади. Он совсем иначе представлял себе передний край, – стоило, казалось ему, высунуть там голову из окопа – тотчас тебе и конец.

Шёпотом передали команду переправляться через речку. Разведчики бесшумно потянулись один за другим к переправе. Лишь неуклюжий Мисбах едва не свалился с мостков, но его вовремя подхватили сильные руки шедшего сзади сержанта Морозова.

Шли по тёмному лесу, по ничейной земле. Григорьян приказал глядеть в оба: до финнов остаётся не более пятисот метров, надо быть готовым к любым неожиданностям, на каждом шагу можно напороться на засаду.

Минут через пятнадцать подобрались к пустой полуразрушенной землянке. Здесь Григорьян остановил людей. Финны совсем близко, но начинать операцию ещё преждевременно. Надо дождаться полуночи: в это время у них лишь боевое охранение на ногах, остальные спят.

Пока шли, было жарко, а теперь почувствовали, что ночь очень холодная.

Газинур и Мисбах на корточках пристроились у землянки.

– Жутковато! – прошептал Мисбах.

– Не беспокойся, абы, – мягко сказал Газинур, – мы же не одни.

Мисбах промолчал.

Григорьян и Морозов направились к темневшему неподалёку «Огурцу». Но вскоре они вернулись, и Григорьян дал приказ действовать.

Первыми ушли пять человек во главе с Григорьяном. Потом ещё пять человек. С ними отправился и Газинур. Он крепко пожал Мисбаху руку. Последней тронулась группа Мисбаха – её вёл сержант Морозов.

Тучи прикрыли луну. И всё же, когда глядишь снизу, на фоне неба отчётливо проступают очертания высоты. «Ну и высока, чертовка! Так и кажется – вот-вот обвалится на тебя», – опасливо подумал Мисбах.

У подножия высоты, чтобы затруднить подход к ней, финны устроили завал, нагромоздив как попало срубленные деревья. Сержант Морозов остановил группу прикрытия.

– Хорошенько гляди по направлению моей руки, – шептал он на ухо каждому бойцу. – Вон между, завалами тянется узенькая тропинка, видишь? Это тропка финнов. Зорко наблюдайте. Наши пойдут левее.

Откуда-то сверху донеслись невнятные голоса. Финны! У Мисбаха бешено заколотилось сердце. Что ни говори, это его первая разведка, впервые он оказался так близко от врага. Он осматривается по сторонам: группы захвата, в которой участвует Газинур, не видать. Неужели незаметно прошли?

Финны, почуяв, должно быть, опасность, пустили ракету. Она осветила всю высоту: впереди – довольно широкий завал, колючая проволока…

Мисбах не успел и досмотреть, как одновременно из нескольких точек раздалась пулемётная стрельба. Трассирующие пули пронеслись со свистом над самой головой Мисбаха. И тут же стали рваться вокруг мины. По ногам Мисбаха словно кто-то ударил железной палкой. Он охнул и, чтобы не вскрикнуть, закусил губу, судорожно вытянув шею. От нестерпимой боли глаза полезли на лоб.

Из-за туч выкатилась луна, и всё вокруг осветилось. Слева к завалу пробирались какие-то люди. Мисбах узнал среди них Газинура и замахал рукой: «Скорее, скорее ко мне… Я ранен…» Заметил ли его Газинур, нет ли, но только он продолжал бежать вслед за товарищами.

У Мисбаха перехватило дыхание. Он так надеялся, что Газинур не оставит его одного, а, перевязав раны, отнесёт на нашу сторону.

Финны не прекращали стрельбы, Мисбах уже плохо понимал, что происходило вокруг. Вытянув руку, он то и дело ощупывал свои ноги: сапоги были полны крови!

К нему подполз разведчик.

– Сильно? – спросил он шёпотом.

– Очень, товарищ Антонов. Ноги…

– Сержант приказал мне вынести тебя. Надо пробраться за поляну. А там я тебя перевяжу.

Он взвалил Мисбаха на спину и пополз. Продвинулись шагов тридцать-сорок. Над ними засвистели пули. Мисбах почувствовал, что тело Антонова под ним вдруг обмякло.

– Товарищ Антонов… Антонов!.. – шёпотом позвал встревоженный Мисбах.

Антонов не отвечал. Он был мёртв.

Мисбах растерялся, сердце колотилось всё сильнее. Расширенными от боли и страха глазами он водил по сторонам – никого. Ещё потормошил Антонова, нащупал на голове тёплую кровь. «Из-за меня погиб», – подумал он, забыв о своих ранах.

Мисбах пытался подтащить его в том направлении, куда приказал сержант, – он не сомневался, что Морозов обязательно придёт за ними, – но не смог. Тогда он снял с убитого автомат, с трудом повесил себе на шею, ещё одним усилием перекинул его на спину.

Волоча окровавленные ноги, он пополз туда, откуда они пришли. Но очень скоро силы окончательно покинули его. Он уткнулся лицом в землю. Из глаз брызнули слёзы. Где Газинур? Где остальные? Что с ними? Сумели ли они взять «языка»? Придёт ли кто-нибудь сюда, чтобы спасти его? Вопросы один мучительнее другого возникали в его разгорячённом мозгу, и Мисбах не находил на них ответа.

Некоторое время спустя до слуха Мисбаха долетели звуки шагов. Он поднял веки. Невдалеке промелькнули чьи-то бегущие тени. Одновременно снова поднялась стрельба. Верно, группа сержанта Морозова завязала бой с преследовавшими их финнами.

Где-то близко рвались гранаты. «Дело уже до гранат дошло», – всё больше терзался Мисбах. И он понял, что, хотя и ранен, не должен, не имеет права покидать товарищей. Если он бросит их, на его честь ляжет такое пятно, которого в жизни не смыть. На локтях, ползком он повернул обратно. Вдруг шагах в пятнадцати от себя он увидел среди деревьев двух финнов. Один из них держал ручной пулемёт. «Хотят Морозову зайти в тыл…» – подумал Мисбах и дал очередь из автомата. Оба финна свалились.

В лесу трижды свистнули. Это был условный сигнал прикрывающей группе – начинать отход. Стало быть, группа захвата уже выбралась с вражеской территории. Выстрелы перенеслись куда-то в другую сторону. Затем наступила тишина. Это и обрадовало, и встревожило Мисбаха. Он снова полз, но туда ли? Может, по ошибке совсем в другую сторону?.. Хотел проверить по звёздам, но их, как назло, закрыли облака. Не видно и луны. А по сосновым макушкам разве сориентируешься – в лесу они одинаково круглые.

Мисбах дополз до поляны. Никто из группы прикрытия не догнал его. Может, подать голос? Нет, нельзя – услышат финны. Лучше умереть, чем попасть к ним в руки.

Начинало светать. Теперь уж никто не придёт к нему на помощь. Днём здесь не пройти. А до следующей ночи ему не продержаться. Перед глазами Мисбаха встал далёкий «Красногвардеец», жена, дети, старики – мать и отчим, колхозники-односельчане. Если бы они знали что с ним сейчас… «Были бы целы головы – вернёмся», – сказал он на прощание жене. Вот где лежат они, солдатские головушки…

В душе Мисбаха закипела горькая обида на Газинура. Видел, что брат ранен, и не подошёл, не помог. Бросил! Бросил!

Он не мог знать, насколько запуталась обстановка боя после его ранения. Сержант Морозов, обеспокоенный, что финны могут захватить раненого Билалетдинова, приказал Антонову вынести его в заранее намеченном направлении. Он был уверен в старом разведчике Антонове. Услышав автоматную очередь, он подумал, что это стреляет Антонов, и даже про себя похвалил его. Потом его самого ранило. Разведчики хотели вынести его на руках, но Морозов понимал, что всех их тогда легко настигнут финны, и приказал двум разведчикам, отвлекая противника, отходить в другом направлении. Сам же решил ползти по условленному маршруту. У него ещё были силы. В случае же встречи с противником он живым не сдастся.

Когда он наткнулся на мёртвое тело Антонова, у него сердце сразу захолонуло. «Неужели Билалетдинов попал в руки врагов?» Не помня себя, он пополз дальше и вскоре наткнулся на Мисбаха. Сержант облегчённо вздохнул, словно гора упала с плеч.

– Билалетдинов, ты? – толкнул он Мисбаха. – Пока совсем не рассвело, нам надо пересечь поляну. Финны держат её под обстрелом.

– Где остальные? – спросил Мисбах.

– Русаков и Пономаренко приняли удар на себя, увели финнов в другую сторону.

На Мисбаха, воля которого слабела, слова эти произвели сильное действие.

– Как чувствуешь себя? – прошептал Морозов.

– Плохо, товарищ сержант… Я уже думал, что пропал.

Морозов был ранен в голову и в ногу. В зеленоватой утренней мгле Мисбах увидел его обескровленное, в багровых подтёках лицо.

– Рановато так думать, – сказал сержант. – Дай-ка я перенесу тебя на ту сторону, потом вернусь и заберу Антонова.

– Вы ж и сами ранены…

– Не разговаривай много!

Он взвалил дрожащего, как в лихорадке, от потери крови Мисбаха себе на спину и с натугой пополз. Раненые ноги Мисбаха волочились по земле; чтобы не крикнуть от боли, он закусил губы, помогая из последних сил сержанту руками.

Перебравшись через поляну и спрятав Мисбаха в густом кустарнике, сержант Морозов уполз, чтобы перетащить труп Антонова, и больше не вернулся. Финны открыли по поляне огонь. Видимо, сержант погиб.

Мисбах долго ждал его. Он начал уже мёрзнуть в своей отсыревшей за ночь гимнастёрке и залитых кровью брюках. Снова и снова с глубокой обидой вспоминал он Газинура. Русаков и Пономаренко, чтобы спасти товарищей, приняли огонь на себя, Антонов и сержант Морозов, спасая его, сами погибли. Не будь их, не лежать бы Мисбаху в этом укромном месте. Эх, Газинур… Ведь совершенно чужие люди оказали Мисбаху эту вовеки незабываемую услугу, а брат… даже не обернулся в его сторону!

Мисбах потерял счёт времени. Сколько он лежит в этих кустах? Ему казалось – целую вечность! У него начался бред. Высота «Огурец»… нет, не высота «Огурец», а сказочная Каф-гора[33]33
  Кавказские горы.


[Закрыть] сдвинулась с места и наступала на него. Мисбах отчаянно вскрикнул.

Этот крик услышал Газинур, пришедший с группой бойцов на розыски раненых товарищей и брата.

Настороженно прислушавшись, он бросился в кусты. И там увидел лежащего навзничь Мисбаха.

– Абы, абы… – склонился к брату Газинур.

Мисбах открыл глаза, но, подумав, что бредит, снова смежил веки. Газинур приподнял голову брату. Мисбах очнулся.

– Это ты, Газинур? – едва прошептал он запёкшимися губами.

– Я, я…

– Сержант… там… спасите его… – проговорил Мисбах сквозь слёзы и потерял сознание.

Когда Мисбах снова пришёл в себя, Газинур вёз его по лесу на двухколёсной повозке.

– Где я?

Газинур наклонился к нему.

– На нашей стороне, абы. Сейчас отправим тебя в медсанбат.

Они подъехали к машине, укрытой под деревьями.

Газинур придержал лошадь.

– До свидания, абы, – он глядел на Мисбаха повлажневшими глазами. – Теперь буду воевать за нас обоих.

– Сержанта Морозова нашли, Газинур?

– Вон, видишь, вместе с тобой привезли.

– А «языка»?

– Взяли. Я первый сел верхом ему на спину. И охнуть не успел… Командир благодарил… Абы, я пойду попрощаюсь с сержантом.

Газинур подбежал к носилкам – Морозова уже сняли с телеги. Он лежал с закрытыми глазами, большие руки его были бессильно раскинуты.

Газинур бережно коснулся руки сержанта.

– Скорее поправляйтесь, – сказал он тихо.

Посиневшие губы Морозова не шевельнулись, глаза по-прежнему были закрыты.

Санитары уже несли к машине Мисбаха. Газинур помог поудобнее устроить обоих раненых.

– До свидания, абы, скорее выздоравливай, – и он поцеловал Мисбаха в горячий лоб.

– Газинур, дорогой… береги себя…

Машина, покачиваясь на выбоинах, тронулась в дорогу. Вот она уже скрылась за поворотом, а Газинур всё ещё стоял, не в силах совладать с нахлынувшим на него чувством, – ему казалось, что машина вместе с Мисбахом и Морозовым увезла и его сердце.

По небу медленно плыли тяжёлые серые тучи. Падал не то снег, не то дождь. Столетние сосны шумели грозно, будто призывали к великой мести.