Текст книги "Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья"

Находка «профессора»

Евгения Лядина, лучшего, наверное, тренера Советского Союза, успешно работавшего с юношескими сборными и приводившего их к европейским победам, звали «профессором». Его отличала титаническая работоспособность. Он тщательно штудировал протоколы всех матчей чемпионата страны – основных составов, дублеров, команд первой лиги. У него были информаторы во многих регионах СССР. Черпал Лядин сведения из прессы. И, конечно же, сам регулярно выезжал на календарные игры.

Однажды он обратил внимание на нападающего дублирующего состава донецкого «Шахтера» Ч. Согласно протоколам, он забивал в каждом матче. Гол, а то и два. Лядин заглянул в заявочный список донецкой команды: возраст Ч. был подходящим для юношеской сборной. У Евгения Ивановича накопилось в Москве много дел перед очередным тренировочным сбором, он никак не мог поехать в Донецк, чтобы взглянуть на форварда, и по каналам Федерации футбола отправил в «Шахтер» телеграмму, которой вызывал Ч. в сборную. Парень не приехал. Лядин звонит в Донецк – ссылаются на травму футболиста. Приглашает на второй сбор – опять травма, хотя до этого вновь забивал в матчах на своем поле.

Наконец «Шахтер» приезжает играть в Москву. Евгений Иванович отправляется на матч резервистов. Ч. в составе нет. Говорят, приболел. Лядин встречается с тогдашним главным тренером донецкой команды Олегом Базилевичем – ему исполнилось тогда тридцать четыре года, начинает наводить справки о забивном нападающем дубля. Базилевич говорит, что Ч. для юношеской сборной не годится, а на вопрос «Почему?» признается, что Ч. – это он сам. Его постоянно тянет на поле, вот он и нашел для себя отдушину на домашних матчах, причем выходы свои на поля всегда согласовывал с соперниками, которые не возражали против того, чтобы бывший нападающий киевского «Динамо» играл против них.

«Чайка» Йожефа Сабо

В середине 60-х годов прошлого века венгерское консульство в Киеве, обновляя автопарк, решило продать старенькую «Чайку». У полузащитника киевского «Динамо» Йожефа Сабо, венгра по происхождению, прекрасно знающего язык, с консульскими работниками были налажены прочные связи. Машину они предложили ему.

Автомобиль был не на ходу. Отсутствовала задняя полуось, не работал «автомат». Сабо пообещали все отремонтировать в гараже КГБ. Там на некоторые «Волги» ставили двигатели от «Чайки». Ночью на буксире машину дотянули до гаража футболиста. Тогда он сидел за рулем огромного престижного автомобиля первый и последний раз.

Когда Сабо зарегистрировал машину в ГАИ, слух о его «Чайке» моментально разнесся по всему Киеву. В это время проходил республиканский партийный съезд. В перерыве в курилке зашел, как водится, разговор о футболе. И кто-то ляпнул: «Футболисты совсем оборзели! Сабо на „Чайке“ ездит! Скоро вертолеты начнут покупать». Доложили Петру Шелесту, первому в ту пору секретарю украинского ЦК. Он распорядился: «Отобрать у него „Чайку“!»

На рассвете следующего после распоряжения дня к Сабо нагрянули начальники городского и республиканского ГАИ, выдававшие на «Чайку» номера. Чуть ли не на колени упали: «Отдай машину. Иначе с нас погоны снимут». Сабо махнул рукой: черт с вами, вот номера, техпаспорт. Делайте с ней что хотите. Но куда девать автомобиль, который стоит на приколе? Гаишники долго ломали голову. Полтора месяца еще «Чайка» пылилась у игрока в гараже. Потом позвонил Константин Продан, правая рука Щербицкого: «Йожеф, ты же сумеешь договориться с венграми. Пусть „Чайку“ заберут назад. А мы тебе „Волгу“ взамен дадим».

«Чайку» венгры перепродали народной артистке Армении. На трейлере отогнали в Ереван. Машину она отремонтировала и еще много лет на ней ездила.

Премиальный поцелуй

В свое время существовала традиция: почти сразу по завершении чемпионата страны в Тбилиси проводился турнир четырех динамовских команд – Москвы, Киева, Минска и, естественно, Тбилиси. Матчи товарищеские, бонусы в случае победы не полагались, играли в свое удовольствие в предвкушении отпуска.

Руководитель грузинского республиканского совета общества «Динамо» Григорий Пачулия очень хотел, чтобы победу в турнире одержала его команда. Он решил мотивировать футболистов – сообщил им, что за выигрыш непременно их премирует, назвав при этом какую-то солидную сумму. Сыграло это свою роль или нет, неизвестно, но тбилисские динамовцы всех своих одноклубников обыграли. В раздевалке Пачулия всех поздравил, всех обнял и всех поцеловал.

Недели через три вратарь Вальтер Саная, встретив Пачулия возле стадиона, поинтересовался:

– Григорий Алексеевич, столько времени уже после нашей победы прошло, а премию мы до сих пор не видели. Где она? Вы же обещали!

– Слушай, Вальтер, ты же был в раздевалке после турнира. Я же вас всех поцеловал!

Рассеянный или распущенный?

Однажды Николай Егорычев – тогда он был первым секретарем Бауманского райкома КПСС, первым секретарем всей Москвы его назначили позже – вызвал к себе спартаковскую команду поговорить о последних неудачных матчах, а заодно поинтересоваться нуждами игроков и тренеров.

Все пришли вовремя. Не было только Сергея Сальникова. Егорычев поинтересовался, где лидер спартаковского нападения. Николай Петрович Старостин попытался что-то сочинить относительно причин отсутствия Сальникова, но потом остановился на одной:

– Он, Николай Григорьевич, человек рассеянный.

– Не рассеянный он, а распущенный, – резко высказался капитан «Спартака» Игорь Нетто.

Егорычев через секретаря распорядился найти Сальникова и доставить его в райком.

Нашли. Доставили – небритого, непричесанного.

– Сергей, – сказал Егорычев, – вот тут в ваше отсутствие одни говорили, что вы рассеянный, а другие – что распущенный. Кто же прав?

– Знаете, Николай Григорьевич, – с трудом подавляя зевоту, ответил Сальников, – может быть, я рассеянный, а может быть – распущенный. Но я над этим вопросом еще не задумывался.

– Хорошо, хорошо. Садитесь, пожалуйста.

Прибавка в весе

Нодари Ахалкаци в бытность главным тренером тбилисского «Динамо» жестко боролся с излишним весом Реваза Челебадзе, склонного к полноте и далеко не всегда при этом собиравшего волю в кулак и отказывавшегося от яств грузинского стола. Резо нашел подход к доктору, и тот после взвешивания всегда исправно писал напротив фамилии игрока «85» – допустимая по отношению к этому игроку норма.

Однажды Ахалкаци побывал на стажировке в Италии, где подглядел одно очень интенсивное занятие со сложными упражнениями, предложил это занятие своей команде, а потом лично контролировал процесс взвешивания – хотел убедиться, сколько игроки сбросили в результате такой работы. Тренер встал у доктора за спиной, и, конечно же, ни о каких зафиксированных перед тренировкой «85» для Челебадзе в сложившейся непредвиденной ситуации и быть не могло. Когда Резо встал на весы, Нодари Парсаданович обнаружил природный феномен: сверхинтенсивное занятие дало Челебадзе прибавку в весе – на три с лишним килограмма.

Виски в Копенгагене

Раз в год, а то и чаще, известный в советские времена телекомментатор Владимир Иванович Перетурин пересказывает в интервью одну и ту же историю. О том, как однажды он оказался в Копенгагене в одной гостинице с главным тренером сборной Советского Союза и киевского «Динамо» Валерием Васильевичем Лобановским и обстоятельно беседовал с ним по всем насущным вопросам футбола, в частности, по вопросу о договорных матчах.

Нет смысла приводить суть разговора в трактовке Перетурина, для того чтобы узнать о ней, достаточно поднять любое его интервью последних лет. Любопытен лишь антураж, которым уважаемый телекомментатор обставляет якобы имевшую место встречу. «После матча, – сообщает Перетурин, – Лобановский неожиданно зашел ко мне в номер с бутылкой виски: „Давайте выпьем“. Стали говорить… Мы с ним беседовали до трех ночи. Бутылку виски уговорили».

Лаконизм информации, которую Владимир Иванович никогда не обнародовал при жизни Лобановского (по вполне понятным, стоит заметить, причинам: она высосана из пальца), не мешает поставить в один ряд с откровениями барона Мюнхгаузена. Во-первых, сборная СССР при Лобановском ни разу не играла с датской командой: ни на своем поле, ни в Копенгагене, ни – даже – на нейтральной площадке. Лобановский руководил сборной в 78 матчах. Датчан среди его соперников никогда не было. Во-вторых, любой знавший Лобановского человек под присягой подтвердит, что этому тренеру даже мысль такая – отправиться после матча к кому-то в гостиничный номер, тем более в номер к телекомментатору, к которому он, мягко говоря, не испытывал симпатий, – не могла прийти в голову. После игр, проходивших на выезде, весь тренерский штаб собирался в номере Валерия Васильевича, и за импровизированным ужином, не обходившимся, разумеется, без рюмки-другой, обсуждалась завершившаяся встреча, велись разговоры на нефутбольные темы, но никогда при этом – до трех утра.

И, наконец, – только не виски. Всем в футбольном мире было известно, что предпочтение Лобановский отдавал хорошему выдержанному коньяку.

Спартаковец Ловчев

Евгений Ловчев – спартаковец до мозга костей, с красно-белым сердцем в груди, с ромбиком в мыслях, со всегдашней тревогой – переживаниями за происходящее в любимом клубе.

В конце 1988 года, когда «Спартак» расстался с Константином Ивановичем Бесковым, в прессе появились фамилии нескольких кандидатов в его преемники. В том числе – Ловчев. Женя серьезно отнесся к возможному участию в конкурсе. Многие доброжелательно настроенные по отношению к Ловчеву люди говорили ему – со стороны виднее, – что все спартаковским начальством, а именно – Николаем Петровичем Старостиным, предрешено, тренером станет Олег Романцев. Просто Старо – стин, следуя тогдашней моде, в соответствии с которой руководителей – предприятий, почт, автосервисов – почти повсеместно выбирали, решил легонько подыграть проявлениям демократии.

Я не оставался в стороне и тоже говорил Жене об этом. Он, однако, предложил встретиться – и не когда-нибудь, а утром 1-го января, – чтобы обсудить основные положения его программы, которую он собирался представить спартаковскому руководству.

Поскольку Евгений Серафимович – человек не выпивающий, «безупречный по отношению к футболу и спортивному режиму игрок» (характеристика Александра Нилина), и Новый год для него не исключение, то приехал он ко мне в Коньково часов в десять утра. Не спозаранку, конечно, но для первого дня наступившего года все же рановато.

Тем не менее я к встрече был готов. Дочь и внучка (ей не было тогда и четырех лет), навестившие нас на Новый год, собирались ехать домой. Маленькая Света уже стояла в шубке с повязанным шарфиком и в шапке. Я сказал ей, прощаясь: «Представляешь, этот дядя до сих пор не знает, какая команда у нас в стране самая лучшая». Девочка изумленно посмотрела на Евгения Серафимовича снизу вверх и пополнила его знания о футболе: «„Динамо“ Киев!»

«Как это Киев?! – столь же изумленно отреагировал Ловчев и, посмотрев на ребенка сверху вниз, строго сказал: – Лучшая команда в стране – „Спартак“.» Маленькая Света похлопала глазками, сказала всем «до свидания» и ушла, так и не прояснив для себя, почему этот дядя говорит о «Спартаке», хотя дедушка давно ей объяснил, что лучшая команда – «Динамо» Киев.

Мы обсудили с Женей то, что хотели обсудить. Спустя несколько дней было объявлено, что новым тренером «Спартака» стал Романцев. А я при случае рассказал другу Ловчева (и моему другу тоже) журналисту Сергею Шмитько о споре относительно лучшей команды. «Женя, – с укоризной сказал Сергей Ловчеву, – это же ребенок». «Ребенок-то ребенок, – согласился Ловчев, – но почему она Киев лучшей командой называет?»

На чужом месте

Лучше всего натуру Анатолия Федоровича Бышовца характеризует, по-моему, анекдот (калька с анекдота голландского, в котором фигурируют Гус Хиддинк, Дик Адвокат и Луи ван Гал – именно в таком порядке). Отправились как-то российские тренеры на микроавтобусе на какую-то конференцию в подмосковный дом отдыха. По пути – несчастье. Угодили в автокатастрофу, причем серьезную. Все – в реанимации. В пограничной между этим светом и тем зоне. Тело пока на этом, душа, тоже пока, – на том.

Проведав о случившемся, Господь решил поговорить с каждым. Первым на собеседование попал Юрий Семин. Господь сказал ему: «Я знаю, кто ты, ты знаешь, кто я. У меня один вопрос. В зависимости от ответа определю дальнейшую твою судьбу. Вопрос такой: что для тебя футбол?» Юрий Палыч, не раз над таким вопросом размышлявший, ответил сразу: «Футбол – это игра, которая доставляет радость сотням миллионов людей. И я рад быть причастным – в какой-то степени – к клану тех, кто эту радость доставляет». «Хорошо, – сказал Господь. – Даю тебе еще четверть века для того, чтобы ты продолжал занятия любимым делом и приносил людям радость».

Следующим перед очами Всевышнего предстал Валерий Газзаев. И он услышал то же вступление и тот же вопрос. Ответил Валерий Геор – гиевич так: «Спорт вообще и футбол в частности – хороший полигон для испытания, проверки своих физических и духовных сил, возможность себя преодолеть. Моя профессия способствует становлению молодых людей, помогает им входить в жизнь смелыми, благородными мужчинами, всегда стремящимися только к победе». «Согласен, – промолвил Господь, – задача достойная того, чтобы ты продолжал заниматься тренерской профессией еще двадцать пять лет».

Настал черед Анатолия Бышовца. «Я, – еще раз сказал Господь, – знаю, кто ты, ты знаешь, кто я. У меня один вопрос…» «Погоди, – перебил Анатолий Федорович, – это у меня один вопрос: почему ты сидишь на моем месте?»

Здоровая критика

Игорь Зазулин, большую часть карьеры проведший в «Зените», рассказал о приходе в команду Анатолия Федоровича Бышовца:

«– На сборах он дал нам сумасшедшие нагрузки, а потом – по-моему, в Италии это было – вдруг организовал командное собрание. И говорит: „Я вижу, вы с недоверием воспринимаете мои указания, у нас не получается установить контакт. Пожалуй, для дела будет лучше, если я уйду из „Зенита“. Мы, тренеры, сейчас покинем собрание, а вы, игроки, тоже примите решение на этот счет“. И ушел.

А ребята стали высказываться. В том числе и так: „И очень хорошо, пусть уходит“. Я встал и сказал – клянусь, без всякой задней мысли сказал: „Ребята, да вы что! До чемпионата меньше месяца! Не надо уже ничего менять, пусть Бышовец нас тренирует“. Ну, а потом мы вернулись в Питер, и некоторым „критикам“ пришлось „Зенит“ покинуть. А я остался. Но долго под руководством Бышовца все равно не играл».

Звонок Бышовцу

Виктор Пасулько, известный футболист московского «Спартака» и сборной СССР, рассказывал, по какой причине он не поехал в составе олимпийской команды в 1988 году в Сеул.

У Пасулько не всегда безоблачными были отношения со спартаковским тренером Константином Ивановичем Бесковым, которого игрок, впрочем, всегда называет «великолепным специалистом, стратегом, научившим по-настоящему ценить хороший пас». Бесков считал, что Пасулько ему многим обязан. Когда футболист уходил из одесского «Черноморца» в «Спартак», в «Комсомольской правде» появилась статья, в которой Пасулько обвиняли во всех смертных грехах, называли рвачом, эгоистом и аморальным типом. Тогда – не сейчас. Тогда на подобного рода статьи реагировали партийные и комсомольские организации, и итогом вполне могла стать длительная дисквалификация. Бесков все уладил. Футболист отделался легким испугом.

Пасулько всегда, как он сам говорит, был в прекрасных отношениях с Николаем Петровичем Старостиным. Старостин и поведал ему однажды, почему его в последний момент исключили из собиравшейся на Олимпиаду команды. «Оказывается, – говорит Пасулько, – дело было в том, что в одном из телеинтервью я заявил: „Такого замечательного тренера, как Лобановский, не встречал“. Это не понравилось Бескову, который позвонил Бышовцу и попросил его вычеркнуть меня из списка сборной. А ведь вполне мог стать олимпийским чемпионом…»

«Вот теперь – другое дело…»

Один из первых моих редакторов в спортивной редакции ТАСС времен 70-х годов прошлого века, Александр Николаевич Ермаков, ветеран агентства, днем, перед обедом, непременно игравший в теннис, никогда не пропускал заметки в печать с первого раза. Словно суровый вузовский преподаватель, взявший за правило гонять студентов, как бы те ни отвечали, на пересдачу зачета или экзамена по два, а то и по три раза. На короткие оперативные заметки Александр Николаевич и реагировал, разумеется, оперативно. Они почти сразу отправлялись на телетайп – высшее достижение тогдашних коммуникационных технологий, – поскольку задержки с информацией для ТАСС, как и для любого, впрочем, агентства, недопустимая роскошь.

Совершенно иначе Ермаков относился к материалам, предназначенным для публикации во всевозможных неоперативных вестниках. Он неторопливо прочитывал заметку и, возвращая, говорил непременное: «Ты знаешь, что-то вяловато. Подумай, как обострить. Завтра жду». Переделывал, обострял, назавтра приносил. До тех пор, пока старожилы редакции не научили меня, молодого репортера, как на самом деле надо поступать.

Очередной материал, почему-то запомнил, что был он о футбольной сборной Польши перед чемпионатом мира 1974 года, получил определение «вяловатый» и возвращен до завтра. Я, не исправив в нем ни одной буквы, принес в назначенный срок редактору текст и услышал через несколько минут: «Ну, вот теперь совсем другое дело».

Вспомнил я об Александре Николаевиче, когда Борис Васильевич Бобров, известный в футбольных кругах составитель расписаний турниров, в том числе для команд высшей лиги и первого дивизиона, и проходивший под прозвищем «календарь сезона», на которое он, к слову, никогда не обижался, рассказал историю, как его с проектом календаря игр гонял Константин Иванович Бесков. Знаменитый динамовский футболист и тренер возглавил тогда вылетевший в первую лигу московский «Спартак» и, по словам Боброва, ужаснулся, когда ему принесли расписание матчей. «Вы что творите? – шумел Бесков на Боброва. – И с таким календарем вы предлагаете мне возвращать „Спартак“ в высшую лигу? Переделать! Срок – неделя». Без визы Бескова, главной на тот момент фигуры в тренерском цехе первой лиги, календарь никто бы не утвердил – «Спартак» курировал первый секретарь МГК КПСС, член Политбюро ЦК КПСС В. В. Гришин.

Через неделю, ознакомившись с новым вариантом календаря, Константин Иванович только что в лицо Борису Васильевичу несколько принесенных им листочков не швырнул. Еще неделю спустя – та же реакция. Бобров сам, никто, как он говорил, ему не подсказывал, решил вернуться к самому первому варианту. «Ну, вот теперь совсем другое дело. Можешь ведь, когда захочешь!» – похвалил Бесков Боброва.

Схожая история произошла и с текстом в программку к прощальному матчу Льва Яшина в 1971 году. В пересказе Бориса Левина, помогавшего главному организатору встречи, автору ее идеи, знаменитому известницу Борису Федосову, она выглядит так.

Сочиненные для программки тексты ложились на стол главному редактору газеты «Московская спортивная неделя» (ее выпускали Лужники) Николаю Толорайя. Он вносил свою правку. После перепечатки материалы отправляли заместителю директора лужниковского стадиона Гусеву. Новая правка. После Толорайя опытный Федосов предупредил Левина: «Ни в коем случае не выбрасывай первый вариант». Вслед за Гусевым к текстам приложился начальник Управления пропаганды (было и такое подразделение в Спорткомитете СССР) Айдар Валиахметов. Он погулял над заметками на славу: получилось так, что все, чего Лев Иванович в жизни своей добился, – заслуга КПСС, советского правительства и Спорткомитета. Затем в дело вступил начальник Валиахметова – первый заместитель председателя Спорткомитета Виктор Ивонин. Последняя инстанция – начальник Ивонина Сергей Павлов: к нему Федосов и Левин отправились вместе. Павлову произведение, к которому приложились Толорайя, Гусев, Валиахметов и Ивонин, не понравилось: «Другого ничего нет?» И тогда Левин положил на стол председателю предусмотрительно оставленный первый вариант. Павлов внес в него одну «существенную» правку: вместо «пошел слесарить» написал «пошел работать слесарем». И расписался в уголочке на первой странице.

Но это – не конец.

Валиахметов решил пройтись по тексту еще раз. Федосов сказал Левину: «Покажи ему перепечатанный экземпляр, но без подписи Павлова. Только начнет хвост распускать, выложи перед ним с подписью». Так и вышло. «Если Сергей Павлович считает, что так лучше, то пусть будет так», – что еще мог сказать пропагандист, увидев подпись руководителя.