Текст книги "Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья"

Краткость секретаря

«В ужгородский „Спартак“, – рассказывал знаменитый форвард киевского „Динамо“ Михаил Коман, – меня взяли силой. Вызвали нас с директором Виноградовского мельуправления Степаном Иосифовичем Штейфаном на ковер к первому секретарю райкома КПСС Ивану Ивановичу Турянице. Сначала зашел директор. Вышел оттуда с побледневшим лицом и – ко мне: „Миша, подпиши все, что тебе скажут, а не то меня снимут с работы“. Потом в кабинет отправился я. Первый секретарь обошелся без уговоров и сложных предложений. Он был краток, прост и убедителен: „Или ты, гов…юк, идешь к нам, или мы тебя отправим в Донбасс на восстановление шахт“.»

Коман не столько за себя испугался, сколько ему было жалко Штейфана, относившегося к будущей футбольной звезде очень хорошо, и он согласился переехать в Ужгород и выступать за «Спартак». Все, к тому же, лучше, чем отправляться на восстановление разрушенных во время войны шахт.

Рука Комана

В 1950 году киевское «Динамо» одну из последних встреч чемпионата проводило на своем поле в Киеве с бакинским «Нефтяником». Очки динамовцам нужны были как воздух. Они «подвисли» в зоне вылета, и поражение от бакинской команды могло превратиться для них в катастрофу. «Мы, – вспоминает Михаил Коман, – атакуем. Бакинцы уже нам нарочно уступают, но мы, как назло, все мажем и мажем. Ну не идет мяч в ворота, хоть убей! Очередная подача с фланга. Я прыгаю, но до мяча головой не дотягиваюсь. Тогда поднимаю руку и забиваю ею… Судья стоял рядом, но сделал вид, что ничего не заметил. И бакинцы не протестовали, поскольку понимали наше положение. Были ли угрызения совести? Как вам сказать?.. Нам надо было забивать во что бы то ни стало! А для наших соперников та игра ничего не значила. Вот это как-то успокаивает…»

Комана можно считать специалистом по голам, забитым руками. Однажды он таким способом поразил ворота Льва Яшина. Мяч уже уходил за линию ворот, и Коман, прикрывая свои действия от судьи, незаметным толчком левой руки переправил его в ворота.

«Был еще игровой эпизод, связанный с Яшиным, – признается Коман. – На киевском Центральном стадионе. Георгий Грамматикопуло подает угловой. Передо мной – защитник Виктор Царев и вратарь, стоим плотно, почти впритирку. Царев собирается сыграть головой, хочет подпрыгнуть, а я в этот самый момент его тихонечко рукой толкаю, не даю подняться в воздух и взвиваюсь вверх сам. Удар головой – мяч в сетке! Что тут началось! Царев набросился на судью: „Он меня толкнул!“ И Яшин подскочил: „Да, да! Я видел!“ А судья что? Он мою хитрость не раскусил и мяч засчитал. Лев Иванович страшно злой был на меня за этот гол…»

Добрый и ласковый «звэрь»

На поле Владимир Щегольков никого не боялся. Его не могли запугать ни ревущие трибуны, ни грозные форварды. Против него играли такие, например, высококлассные фланговые нападающие, как Михаил Месхи из тбилисского «Динамо» и Галимзян Хусаинов из московского «Спартака». За все время многолетнего противостояния они не получили от Щеголькова даже царапины. Но и блеснуть особо он им во встречах с «Динамо» не позволял. Однажды, в тбилисском матче двух «Динамо», Щегольков не давал Месхи даже мяч принять. Кто-то из болельщиков недовольно крикнул своему любимцу: «Миша, давай играть!» Месхи повернулся к трибуне и – матом: «Как я буду играть, твою мать, если он все время рядом?»

Пригласили как-то Щеголькова выступать за сборную СССР в матче против марокканцев в Киеве. Он решил навестить в гостинице приехавших тбилисских динамовцев. Месхи жил в одном номере со Славой Метревели. «Посмотри, Славик, – показал Месхи на вошедшего Щеголькова, – какой Володя в жизни добрый и ласковый человек. А на поле он – звэрь!»

У Месхи, к слову, все в порядке было с юмором. Однажды на сборы сборной в Германию пригласили центрального нападающего тбилисского «Динамо» Заура Калоева. Калоев и Месхи – сыгранная пара тбилисцев. Месхи проходил по флангу, подавал, и Калоев забивал головой.

Как анекдот рассказывают эпизод с разбора игры динамовцев после какого-то поражения. «Заур, – спросил тренер Калоева, – почему ты не забил?» – «Не было передач с фланга». «Миша, – обратился тренер к Месхи, – почему не было передач с фланга?» – «Они были, но, Заур, извини, дорогой, никак не мог тебе в голову попасть».

Пара продемонстрировала этот трюк и в контрольных матчах сборной. Но на следующий сбор – голландский – тренеры сборной СССР пригласили одного Калоева. Месхи прокомментировал свое отсутствие так:

– Слушай, какая несправедливость! Одного, второго обвожу, прохожу по флангу, вижу Калоева. Бью Калоеву по голове, мяч в воротах. Второй раз прохожу по флангу, вижу Калоева, второй раз бью ему мячом по голове, снова гол. Выигрываем! И что после этого? Калоев – в Голландию, Месхи – в Тбилиси!

Уроки на поле

У Геннадия Красницкого, нападающего ташкентского «Пахтакора», был страшной силы удар. Когда он выполнял штрафной, то обязательно бил сначала в стенку. Если мяч попадал кому-то в живот, человек отключался. А если – чуть ниже, игрок орал от боли на весь стадион. Все боялись становиться в стенку.

Его называли «Циклопом»: высокий, мощный. Как-то киевское «Динамо» принимало «Пахтакор». Красницкий начал грубить, вести себя вызывающе. Владимир Щегольков сказал «Циклопу»: «Кончай, Гена, этими делами заниматься». «И он, – вспоминает Щегольков, – внял. А если бы не послушался, мы бы нашли способ его вразумить по-мужски. Кого угодно в игре можно наказать, не дожидаясь, пока это сделает судья».

Однажды у Щеголькова произошла стычка с Валентином Бубукиным из московского «Локомотива». За минуту до конца киевского матча счет был ничейный, но он киевлян не устраивал. Они стремились, во что бы то ни стало, вырвать победу. Щегольков собирался пробить штрафной. Бубукин стоял рядом, мешал. Щегольков ему говорит: «Валентин, прошу тебя, отойди». Он словно не слышит. А время истекает… Киевский защитник просьбу повторил. Хоть бы что! «Тогда, – рассказывает Щегольков, – я бью по мячу и слегка цепляю шипом его лодыжку. Задел какой-то сосудик, началось кровотечение. А он человек мнительный, заметил кровь и завопил: „Ой, ой, ой!“ Его „скорая“ увезла… Эпизод этот оставил у меня на всю жизнь неприятный осадок. Бубукин был хороший парень, порядочный. Но игра есть игра. Это в жизни мы можем обниматься, целоваться, ходить друг к другу в гости. А на поле все – врозь».

«…То Одессу задавят»

Владимир Щегольков намеревался уехать из Одессы в Москву и играть за «Спартак». Попасть в этот клуб мечтали многие футболисты. Защитник «Черноморца» не был исключением. Тренировавший тогда «Спартак» Никита Павлович Симонян предложил потенциальному новичку провести за спартаковцев несколько матчей в Чехословакии. В «Спартаке» готовили замену своему центральному защитнику Анатолию Масленкину.

«Игра моя, – вспоминает Щегольков, – им понравилась, и уже в самолете я написал два заявления: о переходе из „Черноморца“ в „Спартак“ и о предоставлении мне жилплощади в столице. Вернулся в Одессу и стал ждать телеграмму из Москвы».

Но телеграмма пришла… из Киева. «Динамо» просило командировать Щеголькова на игры за рубежом в динамовском составе. Щегольков ехать не хотел, но тренер «Черноморца» Анатолий Зубрицкий попросил: «Подчинись, Володя. Если ты не послушаешься, то Одессу задавят».

В Киеве стали возить Щеголькова по инстанциям и угрожать: «В Москву ты не поедешь! Иначе твоим родственникам в Украине придется нелегко». – «Что мне делать, чтобы их не трогали?» – «Пиши заявление на переход в „Динамо“. Остальное – не твоя забота».

Москва возмутилась (заявление о переходе в «Спартак» ведь было написано!), вызвала Щеголькова и зампреда киевского совета общества «Динамо» Сергея Сальникова (тезку знаменитого советского футболиста) на заседание спортивно-технической комиссии. В Федерации футбола к Щеголькову подошел Алексей Леонтьев, бывший спартаковский вратарь, работавший по завершении карьеры корреспондентом «Советского спорта», и предупредил: «Володя, если ты скажешь, что хочешь играть за „Спартак“, значит, так оно и будет. А если предпочтешь киевское „Динамо“, тебе сильно достанется».

Членам комиссии Щегольков заявил: «Мне, как украинцу, по нраву галушки, вареники, борщ с чесноком и сало… Поэтому Украину покинуть не могу». Кто-то принял эти слова за шутку, кто-то – всерьез. Нахмурились: «Хорошо, иди». И запретили выступать за киевское «Динамо» целый год. Но в 1961 году Щегольков пропустил только первые четыре матча. В ситуацию вмешался Владимир Щербицкий, и о годичной дисквалификации моментально забыли.

Ничья после мороженого

В 1962 году кто-то из крупных генеральских чинов из Северо-Кавказского военного округа попросил (или сам, или через кого-то из киевских военачальников) тренера киевского «Динамо» Вячеслава Соловьева, чтобы киевляне сыграли с ростовскими армейцами вничью. В тот год чемпионат страны проходил по сложной системе, сначала двадцать две команды проводили игры в двух подгруппах по одиннадцать в каждой, затем первые шестерки из этих подгрупп играли за призовые места, а оставшиеся десять клубов бились за право остаться в классе «А». Киевляне в момент просьбы решали, кого предпочтительнее оставить в первой шестерке – ростовский СКА или алма-атинский «Кайрат». Решали методом тыка: пытались предположить, кто из них сумеет отобрать больше очков у московских команд на втором этапе.

«К матчу со СКА, – вспоминает Владимир Щегольков, – почти не готовились. Режим не соблюдали, массаж не делали. Баловались мороженым. Прибываем на стадион. А нам говорят: „Генерал приказал армейцам играть только на победу!“ Мы взъелись: „Ах, так? Ничьей им уже мало?“ Но перед выходом на поле нам подтвердили: „Да, надо проиграть“. Половина ребят это услышали, половина – нет.

Проходит Лобановский по краю, делает передачу, и Базилевич забивает гол. Опять проход – и мяч снова в сетке. 2:0! Соловьев вскочил со скамейки, кричит мне: „Скажи Ануфриенко, чтобы сделал одиннадцатиметровый!“ Мы отвечаем: „Нет! Пусть все будет по игре“. Во втором тайме мяч ударяется об Олега Макарова, потом – о Юру Войнова, а от того закатывается в наши ворота. Несогласованные действия, сами виноваты. Вскоре они счет сравнивают. Поступает строгая команда: очко отдать. Мы боялись даже бить по чужим воротам».

Автограф на червонцах

Андрей Биба, великолепный полузащитник киевского «Динамо» 60-х годов, лучший футболист страны 1966 года (высокое признание получил даже несмотря на то, что не входил в состав сборной СССР, занявшей на чемпионате мира в Англии почетное четвертое место), любит вспоминать о двух своих встречах с Пеле: «Первая была в Бразилии. В составе олимпийской сборной СССР я три года подряд ездил на сборы в Южную Америку. Там мы тренировались, проводили товарищеские поединки, а в 62-м встречались с одной из сильнейших в то время команд мира – бразильским „Сантосом“, за который выступал Пеле. Перед матчем с нами „Сантос“ играл в финале Межконтинентального кубка, где прямо-таки разгромил сильнейший на тот момент клуб Европы – португальскую „Бенфику“ – 5:2 в Лиссабоне. Поэтому, выходя на игру с бразильцами, мы очень боялись разгромного поражения. Но сыграли достойно, после гола Лобановского даже вели в счете. А в результате уступили – 1:2: решающий мяч провел именно Пеле…

Вторая моя встреча с Пеле состоялась в 1965 году в Москве, в товарищеском матче СССР – Бразилия. Это был мой дебют в составе первой команды страны. Я появился на поле за 15 минут до конца матча, когда счет был уже 3:0 в пользу бразильцев. Я так хотел обменяться с Пеле футболками!.. Но когда прозвучал финальный свисток, я находился слишком далеко от Пеле, и заветная футболка досталось кому-то из моих партнеров. И все же получить сувенир от Пеле мне удалось. На банкете в отеле „Метрополь“ я оказался за столом прямо напротив великого футболиста. Как назло, под рукой не было листа бумаги, поэтому оставить автограф я попросил Пеле на двух новеньких червонцах… Сейчас этих десятирублевок у меня уже нет. С первой я расстался в тот же день. Из Москвы мы с нашим вратарем Витей Банниковым летели в Одессу, где „Динамо“ проводило матч чемпионата страны с местным СКА. В самолете разговорился с одним грузином – большим поклонником футбола, который был на игре в Лужниках. И дернуло же меня показать ему эти червонцы!.. Увидав автограф Пеле, грузин взмолился: „Дай дэсять рублэй, любые дэньги заплачу!“ Эту фразу он повторял на протяжении всего полета, и, в конце концов, одну десятку я ему подарил. Вторую потом вручил Володе Мунтяну, моему фактическому преемнику в динамовской полузащите».

Киевская присяга

Нашумевшая в свое время история с переездом Виктора Колотова из Казани в Киев – история, сопровождавшаяся гневными фельетонами, дисквалификацией игрока, обострением отношений между футбольной Украиной и Москвой, – началась не в Казани, где полузащитник играл за «Рубин» – в те времена команду второй лиги, не в Москве, куда хавбека звали почти все столичные клубы, а в Киеве.

«Рубин» приезжал в Киев на матч с местным представителем второй лиги СКА. Колотов тогда был травмирован и участия в игре не принимал. Андрей Биба заехал за Колотовым в гостиницу и уговорил съездить на стадион «Динамо». Маслов к тому времени уже слышал, что есть такой талантливый футболист – Колотов. «Поэтому, – вспоминает Биба, – когда я привел Витю в кабинет, тренер долго ходил вокруг него, присматривался и потирал лоб. Виктор Александрович расспросил Витю о его травме, посоветовал, как ее надо лечить, какие процедуры применять. И все. Ничего конкретного ни мне, ни Колотову Дед не сказал. Я в полном неведении отвез Витю обратно. На том и расстались… Вечером, за ужином (я жил с Масловым в одном доме, и мы часто ходили друг к другу в гости), после нескольких выпитых рюмок Маслов восторженно произнес: „Какого ты мне парня привел, талантище!..“ А ведь Дед никогда до этого не видел Колотова на футбольном поле».

На Колотова началась настоящая охота. Биба с Алексеем Рубановым – инструктором «Динамо», двенадцать раз летал в Казань. Колотов то соглашался на переезд в Киев, то отказывался. Это было понятно: он одномоментно получал сразу несколько заманчивых предложений от других клубов и – выбирал. Валентин Николаев, в то время тренер ЦСКА и сборной СССР, для того чтобы переманить Колотова к себе, пригласил его в главную команду страны. Где это видано, чтобы в сборной СССР играл футболист, выступающий не в высшей лиге! Еще одним конкурентом в борьбе за Колотова неожиданно стал Виктор Александрович Маслов. Он вернулся в Москву, в «Торпедо». Колотов сказал Бибе: «Я ведь о переходе в „Динамо“ Маслову обещал, а теперь он зовет меня в „Торпедо“. Как я ему буду в глаза смотреть?..»

После этих слов Биба закрыл Колотова на полтора часа в комнате и стал упрашивать. Обещал все: квартиру, машину, институт, экзамены за него сдавать… Уговорил. По окончании сезона Колотов вместе со сборной уехал в Турцию, а Биба с Рубановым отправились в Зеленодольск, городок под Казанью, где в ветхом домике возле самого леса жила семья Колотовых. Забрали отца, мать, брата, сестру и перевезли в Киев. По возвращении Виктора из Турции в Москве его встречали мама, брат и Рубанов. Но тут, откуда ни возьмись, появились Маслов с Банниковым, посадили всех Колотовых в «Чайку» и повезли в торпедовское общежитие. До трех часов ночи Маслов не выпускал Колотова из своей комнаты. Потом, по дороге в душ, Витя наткнулся на Рубанова, которого родители Колотова представили торпедовцам как дядю из Магадана. Рубанов сразу же заявил: «Собирайся, едем в Киев». Колотов начал было отнекиваться, но появилась мама, которая наконец-то призналась сыну: «Витенька, прости нас, но мы уже в Киеве живем…»

«На следующий день, – рассказывает Биба, – в десять часов утра военнослужащий внутренних войск Виктор Колотов принял в Киеве воинскую присягу. Поднялся скандал. ЦСКА подключил всех армейских чиновников, которые требовали перевода Колотова в Москву. Слетели со своих постов военкомы Киева и Казани. Досталось и Колотову, его дисквалифицировали, и целый год Витя не имел права выходить на поле. Зато какую он потом принес пользу киевскому „Динамо“, как играл!..»

Посиделки в «Англетере»

Из рассказов Виктора Серебряникова:

«Я в 1959 году за „Металлург“ запорожский выступал. Был, как говорили тогда, волосан – молодой значит. И вдруг – вызывают в Москву сыграть за юношескую сборную СССР. Я по ошибке сначала к молодежке прибился, с ними тренировался. Воронин, Денисов, Маношин, Мудрик… Хорошие ребята…

Гавриил Дмитриевич Качалин, тренер, отправил меня к юношам, где наставником был Вячеслав Дмитриевич Соловьев. Приехал к ним, а там на меня – ноль внимания. Потому что в команде одни москвичи собрались, для которых все остальные – „деревня“. Меня даже на контрольную игру не хотели ставить. Спасибо Качалину, замолвил за меня словечко. И я такой агрессивный был на поле, злой на Соловьева, что забил два гола.

Взяли меня в Ленинград на встречу со сборной Болгарии, чемпионом Европы среди юношей в то время. Я и тут отличился двумя мячами.

Поселили нас в „Астории“, бывшей гостинице „Англетер“. Получил я ключ от двести пятого номера. Подходит ко мне старушка, которая ключ вручила, – в берете, блокадница, видно, – и говорит: „Чтоб вы знали, молодой человек: в этой комнате повесился Сергей Есенин… Что вы на меня так смотрите?“ А у меня другие сведения были. Она на меня внимательно взглянула и добавила: „Ну не для многих, а вам скажу, что его повесили“.

Я немножко растерялся, что в таком месте буду ночевать. Есенина я очень любил. У него много хороших стихов. О матери – особенно: „Ты жива еще, моя старушка?“ Я его читаю, когда не спится.

Собрались мы после матча в этом номере: Сергеев, Посуэло, Колбасюк и я. Сбросились, ребята сбегали за водкой. А из закуски принесли лишь кусочек колбаски. Налили по стакану, ребята хлопнули. Смотрят на меня: „А ты че?“ А я водку не пил, только ликерчик немножко употреблял. Но отставать не хотел. Чтобы не сказали: „Подумаешь, деревня!“, тоже опрокинул стакан. Поговорили немного, снова наливают по стакану.

На мое счастье, раздался стук в дверь, и в комнату вошел Соловьев. Посмотрел на водку, в наши осоловелые глаза, но ничего не сказал. Велел мне возвращаться в Запорожье.

После игры с болгарами посыпались на меня со всех сторон выгодные предложения: от ленинградского „Зенита“, московского „Спартака“, киевского „Динамо“… Но больше всех донимал ЦСКА. Я от военных скрывался у ребят, дома не ночевал. Они меня все-таки выследили. Забрали паспорт. Военком приказал явиться на другой день на призывной пункт. Сижу с друзьями, отмечаю проводы. Неожиданно приносят телеграмму на междугородные переговоры. Слышу в трубке голос Те – рентьева, с которым я еще недавно выступал за „Металлург“ и который работал в киевском „Динамо“ помощником главного тренера: „Виктор, ну что же ты? Мы тебя ждем, ждем…“ – „Васильич, – отвечаю, – меня в армию забирают. Завтра – в восемь…“ – „Нет, – говорит, – ты в четыре часа садишься на почтовый самолет и – в Киев. Я тебя встречу“.

Я так и сделал. Прибыл в „Динамо“, где главным тренером уже был знакомый мне Соловьев. Пронесло».

Вместо «бензина»

Когда в Киеве после того, как сделавший команду чемпионом СССР Вячеслав Соловьев возвратился в Москву, возникла тренерская проблема, украинскому партийному руководству посоветовали обратиться к Виктору Александровичу Маслову. Маслов работал в то время в Ростове с местным СКА, и всем было ясно, что это для самобытного тренера, блестяще проявившего себя в московском «Торпедо», – промежуточный вариант.

Маслову молодая киевская команда нравилась, и он сразу принял приглашение приехать в Киев.

По словам Виктора Серебряникова, за первой неформальной беседой с Масловым ведущие игроки «Динамо» собрались дома у Виктора Каневского. Виктор Александрович сказал им: «Господа кияне! Вы не подумайте, что я буду ездить с утра до вечера по городу, следить за вами, как некоторые это делали (намек на Соловьева, который любил нагрянуть и застукать нарушителей на месте преступления). Меня не интересует, что вы делаете в выходной день, куда ходите. Вот зеленое поле – оно мне все скажет, как вы готовились, что умеете… И чтобы я не видел, что кто-то водку пьет! Пейте, когда есть время, но только коньяк. Деньги вы получаете немалые».

«Однажды, – вспоминает Виктор Серебряников, – он нас на водке поймал. Заходим мы после игры в Москве в ресторан гостиницы „Пекин“, заказываем три бутылки. И в тот момент, когда нам их приносят, появляется Маслов. Подходит. Мы сидим, головы склонив, – попались. Маслов берет водку и – в урну! Затем идет в буфет, возвращается с тремя бутылками коньяка. „Начнем с этого, – говорит. – Вы деньги зарабатываете хорошие. А пить суррогат, „бензин“, не надо“.»