Текст книги "Пушкин и Пеле. Истории из спортивного закулисья"

Сон под фонарем

Уникальный в истории мирового хоккея случай произошел на чемпионате мира в Швеции в 1970 году. Неожиданно «фонарщиком», то есть судьей, который должен был зажигать за воротами зеленую лампочку в том случае, если гол был забит, и красную, если шайба линию ворот не пересекла, назначили советского арбитра Анатолия Сеглина. Перво – начально наметили кого-то другого, но этот другой по каким-то причинам в реферировании игры Швеция – ФРГ принять участие не сумел, и выбор пал на Сеглина.

Все бы ничего, но большая группа свободных в этот день судей – советских и иностранных – еще в первой половине дня начала отмечать день рождения известного арбитра Юрия Карандина. Отмечали, как и положено в таких случаях: по русскому обычаю – с алкоголем, икрой, рыбными деликатесами. К фонарю Сеглин отправился через полтора часа после того, как прозвучал заключительный в честь именинника тост. Первые два периода он держался, в третьем заснул под лампочкой и гол шведский проспал. Скандал нешуточный. Сеглина с «насеста» удалили, на его место был срочно посажен финн, который, к слову, в праздничном мероприятии тоже участвовал, но оказался бойцом: определить, пил он или не пил, можно было только с помощью алкотестера – ни лицо, ни движения финна не выдавали.

Сам Сеглин отнесся к случившемуся философски: «По возвращении домой меня потащили по высшим инстанциям. Досталось по первое число. Дело мое слушали и в Спорткомитете, и на судейской коллегии. Короче, посчитали зачинщиком пьянки. Предоставили слово и мне. Говорю: так, мол, и так, я же за советский хоккей переживал, я же специально судей угощал, чтобы они к нашим хоккеистам подобрее были. Не поняли меня тогда, отлучили от свистка. Спасибо Сычу, помог он мне, не оставил без работы в хоккее. Ведь я со многими рефери был дружен. Что ж плохого в том, что мы с каким-нибудь судьей после матча пропустим по маленькой?..»

Пострадавшая Роднина

На зимних Олимпиадах советские лыжники, конькобежцы, фигуристы, биатлонисты, прыгуны с трамплина могли собрать какое угодно количество медалей, но Игры автоматически считались провальными в том случае, если без «золота» оставался хоккей. Так, в частности, произошло в 1980 году в Лейк-Плэсиде. В решающем матче хоккейного турнира сошлись сборные СССР и США, и только сумасшедший мог поставить на американскую команду. Ее, во-первых, советские хоккеисты в контрольном матче накануне Олимпиады обыграли с разгромным счетом 10:3. И, во-вторых, она была составлена в основном из игроков любительских студенческих клубов. Куда им до профессионалов, доминировавших в то время в хоккейном мире? Оказалось – «куда»!

Многие годы, правда, говорили, что американцы не обошлись тогда без помощи допинговых препаратов. Александр Мальцев, назвавший тот матч «ударом», от которого он лично «долго не мог оправиться», сказал в интервью в начале 90-х годов: «Мы потом вместе со специалистами внимательно рассмотрели фотографии, сделанные на игре. По безумным глазам американских хоккеистов было видно, что это действительно так – без допинговой инъекции не обошлись. И еще одно странное обстоятельство: те два американца, которые по правилам были отобраны после игры для проверки на допинг, на льду вообще не появлялись. Естественно, они оказались „чистыми“.»

Верна версия с допингом или так показалось проигравшим, никто, наверное, никогда не узнает. Но то, что советские хоккеисты соперников по финалу – студентов, под орех разделанных перед Играми, недооценили, – факт, на мой взгляд, бесспорный. Как следствие – 3:4.

Больше других, между прочим, от поражения хоккейной сборной СССР на Олимпиаде-80 пострадала фигуристка Ирина Роднина. Ей, говорят, пообещали после Лейк-Плэсида присвоить звание Героя Социалистического Труда, но потом руководители страны, огорченные проигрышем (кому? где? – «врагам» в их «логове»!), процесс награждения затормозили.

Контракт в рамочке

Олег Знарок, бывший неплохим хоккеистом и выросший в очень хорошего тренера, рассказывал, как он впервые оказался в НХЛ. Он полетел туда по звонку знаменитого Гарри Синдена – в «Бостон Брюинз». Поскольку на драфте Знарок не стоял, то поначалу имел право играть только за фарм-клаб. Психологически чувствовал себя некомфортно. Ситуацию усугубляло полное отсутствие знания английского языка.

Знарок жил в отеле на полном обеспечении, но по меню в ресторане надо было заказывать самому. Он выучил только одно слово: «Чикен», и официанты спустя два-три дня стали улыбаться при виде Знарока. «Чикен?» – спрашивали они его. «Чикен», – отвечал Знарок, хотя без тошноты на курицу смотреть уже не мог.

Чрез некоторое время перед хоккеистом положили контракт с «Бостоном». Агенты тогда, во второй половине 90-х, были полупрофессиональными, это направление только развивалось. «Мой агент, – рассказывал Знарок, – привез меня в Бостон и уехал. Некому было контракт перевести». Знарок посмотрел на соглашение, увидел цифру, означавшую зарплату игрока, решил, что эту сумму ему предлагают в год, посчитал ее неприемлемой, сказал «спасибо» и уехал к другу в Нью-Йорк, а потом, дня через три, домой – в Ригу. Контрактное предложение с собой на память прихватил. Дома, в Риге, на чердаке Знарок соорудил нечто типа личного хоккейного музея. Фуфайки, клюшки, шайбы, плакаты, программки на матчи… Повесил Знарок на стену – в рамочке – и неподписанный контракт с «Бостон Брюинз». Кто-то из знакомых в середине нулевых перевел документ по просьбе игрока. Ту сумму ему, оказалось, предлагали в месяц.

Телефонный террорист

Не помню уже, признаться, то ли кто-то рассказал мне эту историю, то ли я ее где-то вычитал. Не суть, впрочем, важно. В Киеве проходил матч хоккейного чемпионата СССР «Сокол» – ЦСКА. ЦСКА в те годы (80-е) был сильнейшим в стране клубом, всех обыгрывал. И в этом матче он быстро забросил три шайбы, пропустив лишь одну: перевес гостевой команды был несомненным.

И вдруг…

С трибуны, расположенной за воротами ЦСКА, которые защищал в той встрече Александр Тыжных, раздался прогремевший на весь Дворец спорта голос: «Тыжных, тебя к телефону!» Публика грохнула смехом. Игра продолжалась. Кричавший же не успокоился: «Тыжных, Саратов на связи!», «Сашок, не игнорируй, тебе звонят!», «Тыжных, подойди же к аппарату!» – с интервалом в несколько минут он продолжал атаку на голкипера ЦСКА. И все обратили внимание, что Тыжных стал нервничать. Он стал пить воду, поправлять амуницию, оглядываться – в те моменты, когда игра проходила у ворот «Сокола», – на трибуну. Неугомонный крикун принялся вовлекать в свою забаву других хоккеистов ЦСКА. Вячеславу Фетисову, например, когда тот оказывался с шайбой, он кричал: «Слава, но хоть ты-то вмешайся, объясни Тыжных, что его к телефону зовут». Или – обращаясь к армейскому тренеру: «Тихонов, отпусти Тыжных к телефону!»

Виктор Тихонов, похоже, первым понял, что добром для его команды это не кончится. Когда игра остановилась, тренер подозвал арбитра и что-то ему сказал, показывая рукой на трибуну за армейскими воротами. Судья лишь пожал плечами. А что сделаешь? Человек просто кричит, не матерится, ничего на лед не бросает – имеет право.

А закончилось все для ЦСКА действительно не самым лучшим образом. Разнервничавшийся Тыжных пропустил две шайбы, Тихонов заменил вратаря, ничья – 3:3.

Поход в мавзолей

Юлиус Шуплер до того, как стать тренером ЦСКА (долго он, к слову, в этом клубе не продержался), весьма успешно работал с рижским «Динамо». У себя на родине его трижды признавали сначала лучшим тренером Чехословакии, а потом, после политических изменений во многих странах Восточной Европы, лучшим – тоже трижды – тренером Словакии.

Однажды Шуплер рассказал о том, что многие годы мечтал побывать в Мавзолее на Красной площади. Так получалось, что ему не удавалось во время приездов в Москву выкроить время из напряженного графика подготовки к очередному матчу. Наконец, рижское «Динамо» с Шуплером приехало в российскую столицу на несколько дней, и тренер решил мечту осуществить. Он взял с собой двух канадских игроков «Динамо» – Эллисона и Хартигана – и отправился с ними на Красную площадь. Еще на подходе к ней хоккейная тройка увидела длиннющую очередь. Канадцев она удивила, но Шуплер, выросший в социалистическом мире, знал, за счет чего можно миновать очередь и сэкономить время. Тем более что речь шла об осуществлении мечты.

За каждого Шуплер заплатил милиционерам, поддерживавшим порядок и контролировавшим продвижение очередников к Ленину, 600 рублей (по 20 долларов на тот период времени). «Подойдя к Ленину, – вспоминал Шуплер поход в Мавзолей, – я низко поклонился. Попытался объяснить своим игрокам, кто это, но они так и не поняли. Да и понять, наверное, не могли».

Если бы Шуплер владел полноценной информацией о российской жизни, он мог бы дополнительно изумить канадцев, рассказав им, например, о том, что последний раз письмо с адресом «Москва, Красная площадь, Мавзолей, Ленину» было получено в столице – и зарегистрировано – не далее, как в 2003 году. Написали его рабочие из Ханты-Мансийска, пожаловавшиеся Ильичу на незаконное увольнение.

Жалоба, понятно, вернулась обратно. На конверте, наискосок, как резолюция: «Адресат выбыл». Куда это, интересно, он выбыл?..

Вынос из «Арагви»

В годы послевоенного противоборства ЦДКА и «Динамо» считалось, что армейский коллектив более сплоченный, нежели динамовский, и в ЦДКА и близко не могла возникнуть ситуация, о которой в свое время поведал известному московскому журналисту Владимиру Пахомову ставший знаменитым после английского турне «тигр» Алексей Хомич.

В один из летних дней 1950-го года в стане неважно игравших динамовцев состоялось собрание, на котором попытались разобраться в том, что происходит. Один из нападающих, которого в команде, мягко говоря, недолюбливали, считали пижоном, оскорблявшим партнеров, выступил с резкой критикой тех, рядом с кем он играл. «Мы, – рассказывал Хомич, – чувствовали неискренность и фальшь в его выступлениях на разборах игр. Особенно это проявлялось, если на собрании у нас, как в тот день, присутствовали проверяющие из руководящих органов». На одном из задних рядов на собрании сидел скромно одетый Сергей Соловьев, тоже известный нападающий, склонный, не в пример выступавшему с критикой, к несоблюдению спортивного режима. Последнее несоблюдение у него, по всей вероятности, состоялось накануне, и он ждал и не мог дождаться, когда собрание закончится и можно будет в этот жаркий день выпить, наконец-то, кружку холодного пива.

Но критик не унимался, собрание затягивалось, и тогда Сергей Соловьев не выдержал и перебил выступавшего: «Ладно, мы пьем, всем это известно. Но скажи честно, кого вчера в половине третьего из ресторана „Арагви“ вынесли и в машину укладывали? А?..»

По словам Хомича, выступавший моментально сник, сел на свое место и собрание быстро свернули.

В футбольной среде в послевоенные годы называли такую существенную разницу между ЦДКА, постоянно побеждавшим в чемпионатах, и «Динамо»: в ЦДКА, если и выпивают, то – все вместе, а в «Динамо» – порознь.

«Кока-кола, Костя, Кока-кола…»

Лев Евдокимович Дерюгин, многолетний председатель московского городского совета общества «Динамо», в памяти всех, кто с ним сталкивался, остался бескорыстным человеком, для которого на первом плане всегда было дело. Он любил людей. Большинство отвечало ему взаимностью. Льва Евдокимовича безмерно чтил Лев Яшин.

В августе 1972 года динамовцы совершили турне по США и Канаде. Его устраивал известный импресарио Борье Ланц. Он регулярно организовывал советским командам выгодные для них коммерческие поездки за границу. Все знали и о прижимистости Ланца. Однажды за ужином он включил в меню по бокалу пива для тренеров и руководителей сборной СССР. Юрий Андреевич Морозов заказал еще бокал, потом – еще один… Ланц протестовал, но вяло. «Юрий Андреевич, – говорил он, – автомобили ездят на бензине, а вы, похоже, передвигаетесь на пиве».

Ланц собирал утюги – разных стран и народов. Дерюгин, возглавивший динамовскую делегацию, привез ему в подарок старинный утюг. Купил его у какой-то бабушки неподалеку от новогорской динамовской базы. Для нагрева в утюг надо было насыпать уголь. Счастью Ланца не было предела. Когда на каком-то отрезке турне понадобилось – для визы – взять у всех членов динамовской делегации отпечатки пальцев, Лев Евдокимович пришел в ужас: за это можно вылететь с работы! Ланц не забыл про редчайший экземпляр утюга и щедро отблагодарил за подарок. Он уговорил принимавшую сторону: на всех двадцати четырех необходимых анкетах были зафиксированы отпечатки пальцев Ланца.

В динамовские времена Дерюгина шесть сезонов с «Динамо» работал Константин Иванович Бесков. В турне командой руководил он. Выступили успешно: три выигрыша, в том числе у нью-йоркского «Космоса», и две ничьи.

При вылете домой у футболистов образовалось в аэропорту много свободного времени, и некоторые из них решили втихаря выпить. Заказали водку. Чтобы Бесков ничего не заметил, попросили бармена налить ее в бокалы с кока-колой. Но Бескова не обмануть. Подобные фокусы он чуял за версту. «Смотри, – обернулся он к Дерюгину, возглавлявшему делегацию, – пьют твои любимцы». «Сейчас проверим», – откликнулся Дерюгин. Он подошел к столику, взял бокал, выпил. И после короткой, совершенно незаметной паузы сказал: «Кока-кола, Костя, кока-кола.»

Бутылочка для князя

Во времена президентства Николая Александровича Толстых в «Динамо» на каждый зарубежный выезд с командой отправлялись, за счет клуба, разумеется, почти все, кто в «Динамо» работал – от водителей и обслуживающего персонала тренировочной базы до заместителей президента.

Как-то раз представительная делегация сопровождала команду на еврокубковый матч во Францию. Приехали загодя, время было, и желающих повезли на автобусе на экскурсию в Монако. Желающих оказалось немало, почти полный автобус. Сзади расположились динамовские водители во главе с легендарным Васильичем, которого, такое ощущение, знал весь футбольный люд страны.

В пути, как водится, немного выпили. В Монако группу ждал гид – девушка, прекрасно говорившая по-русски и превосходно знавшая предмет. Экскурсанты степенно передвигались по Монако. Девушка-гид показала рукой в сторону княжеского дворца: «Видите, флаг над дворцом поднят. Это означает, что к князю-сыну приехал отец». Пошли дальше. «Видите…» Экскурсия, одним словом.

Примерно через час Васильич душевно сказал гиду:

– Хорошо им сейчас.

– Кому? – поинтересовалась девушка.

– Князю с сыном, – уточнил Васильич.

– Почему? – удивилась девушка.

– Ну а как же? Ведь сидят, выпивают! – порадовался за князя с сыном Васильич.

– С чего вы взяли, что они выпивают? – изумилась девушка.

– Так вы же сами сказали! – еще больше изумился Васильич.

– Я? Сказала?? Когда??? – градус изумления гида поднялся до предела.

– Ну а кто же? Вы говорили, что князь к сыну приехал? – вернул Васильич гида к реалиям.

– Говорила, – призналась девушка.

– И что же, по-вашему, сын к приезду отца бутылочку не открыл? – предъявил, улыбнувшись, Васильич неотразимый аргумент.

Спокойное местечко

Виктор Александрович Маслов, куда бы ни приезжали команды, с которыми он работал, любил выходить на улицу, пройтись немножко, подышать воздухом. Но далеко от гостиниц он никогда не отходил: отель всегда должен был находиться в зоне его видимости. В том случае, если он собирался уйти подальше, непременно брал с собой смышленого провожатого. Больше других доверял – в киевском «Динамо», во всяком случае, – Виктору Серебряникову.

Серебряников рассказывал мне, как они однажды прогулялись по Риму. В Рим команда приехала после товарищеского матча с «Фиорентиной» из Флоренции, города-побратима Киева. Самолет в Москву – поздно вечером. Времени свободного полно. Футболисты разбежались кто куда: за сувенирами, пластинками, просто пошататься по вечному городу.

«Меня, – вспоминал Серебряников, – Дед попридержал. Подожди, говорит, поближе к обеденному времени пойдем, по граммульке где-нибудь выпьем и перекусим… Наступил „час Х“. Отправились втроем – Виктор Александрович, переводчица Татьяна и я. У меня с собой темный, непрозрачный пакет. В нем – бутылочка беленькой из последних запасов. Денег на то, чтобы заказать выпивку в кафе, не говоря уже о ресторанах, после Флоренции не осталось. Идем не спеша. Все заведения, в которых можно было присесть, переполнены. Такое ощущение, что весь Рим, оголодав, переместился в кафе и рестораны. Все вокруг забито. Не меньше часа бродили, пока не наткнулись на совершенно пустое кафе. Кроме трех-четырех женщин, расположившихся у барной стойки, в нем никого не было. Спокойное местечко. Сели за столик. С помощью Татьяны заказали еду. Когда ее принесли, я аккуратно разлил нам с Дедом беленькую. Выпили, закусили. Потом еще по одной. Замечательно посидели, пообедали, отдохнули. Когда расплатились по счету, Дед поинтересовался у Татьяны: „А что это так? Везде все заведения забиты, не попасть, а здесь – свободно, пока мы обедали, никто больше и не появился?“ „Здесь обычно, – объяснила Татьяна, – собираются вечером. Это – кафе для лесбиянок“. Надо было видеть скорость, с какой Виктор Саныч снялся с места и выскочил на улицу».

Гостинец от Платонова

Вячеслав Платонов, выдающийся волейбольный тренер, жил в Ленинграде неподалеку от Смольного. Платонов дружил с журналистом и писателем Алексеем Самойловым, помогавшим, к слову, Вячеславу Алексеевичу в создании его книг, много о нем написавшим и никогда друга не бросавшим – даже в самые трудные для Платонова времена.

Однажды Самойлов, писатель Андрей Битов и поэт Александр Кушнер, побывав на каком-то литературном вечере, решили встречу продолжить, и она плавно перетекла в квартиру Кушнера, проживавшего, стоит заметить, в одном подъезде с Платоновым и в гостях у волейбольного мэтра бывавшего.

Баров тогда в квартирах нормальных людей не было. Напитки можно было обнаружить где угодно – на кухонных полках, в холодильниках и в книжных шкафах. Все, что в тот вечер у Кушнера обнаружили, было за разговорами, вовсе не праздными, а о судьбах литературы – о чем же еще могут спорить три собравшихся писателя, – постепенно выпито. Добыть еще из-за позднего часа было негде. Оставалось два варианта – выйти на улицу, ловить таксиста в надежде на имеющиеся у него запасы или же разойтись. Не хотелось ни того, ни другого. Оба означали конец славного вечера.

– Я бы сейчас, – задумчиво произнес Битов, – все отдал бы за бутылку водки, даже свою дубленку.

– Да где же ее сейчас возьмешь, – ответил Кушнер.

– Дубленка не понадобится. Сейчас принесу, – не без гордости сообщил Самойлов.

С шестого этажа он спустился на второй, позвонил в квартиру Платонова и через пять минут вернулся обратно и передал булькающий привет тренера, посожалевшего, что не может присоединиться к замечательной компании: «От нашего стола – вашему!»

Трансфер по знакомству

Федор Сергеевич Новиков – известный специалист по обнаружению классных вратарей. Всем известно, что с его подачи в «Спартаке» в свое время появился Ринат Дасаев. Именно Новиков нашел для большого футбола в Йошкар-Оле Александра Филимонова.

Произошло это, со слов Федора Сергеевича, следующим образом:

– Когда я в 69-м в Йошкар-Оле работал, у меня в команде играл Филимонов – Сашкин отец. Неплохо играл. Высокий уровень надежности. Ответственный парень. На поле убивался. Режимный был футболист.

И вот я с «Факелом» воронежским приехал на сборы на юг. Встретил Филимонова. Обрадовались друг другу. Как дела, что нового? Володя и говорит мне: «Есть, Сергеич, в голу у „Дружбы“ йошкар-олинской дурачок один. Не посмотришь?» И договорились, что после тренировки нашей в Хосте побываю на их игре в Адлере. Побывал. Посмотрел. Ничего воротчик: рост подходящий, прыгучий, техника просматривается. У меня на вратарей глаз наметан. «Имя, фамилия?» – спрашиваю у Володи Филимонова. «Сашка, – отвечает, – Филимонов, сын мой».

Взяли мы с Филимоновым-старшим бутылочку, заехали в «Дружбу», посидели с тренером, и Сашка Филимонов там же перебрался ко мне, в «Факел».

Победа Чемберлена

Где – то прочитал выдержку из книги знаменитого американского баскетболиста Уилта Чемберлена «Уилт» (спасибо безвестному переводчику!) Подвижный гигант Чемберлен, рост 216 сантиметров, в составе «бродячего баскетбольного цирка» «Гарлем глобтроттерс» приезжал в 60-е годы в СССР, феноменальная команда выступала в Москве и Ленинграде в рамках «баскетбольной дипломатии», все, кто видел ее на площадке, запомнили фантастические трюки в исполнении звезд на всю жизнь. После гастролей в честь американских баскетболистов был устроен банкет, о котором и пишет Уилт в своей книге: «Когда начались прощальные речи, трое русских, сидевшие за столом напротив меня, предложили тост. Я и сейчас лишь изредка позволяю себе бокал вина, а в те годы вообще выпивал крайне редко. Но отказаться от предложения посчитал невежливым. Мою рюмку наполнили водкой. Я слышал, что это крепкая штука, поэтому вопросительно посмотрел на сидевшего рядом приятеля Боба Холла. Тот невозмутимо ответил: „Давай, богатырь, попробуй русской водки“. Я поднял рюмку, провозгласил тост, чокнулся и выпил. В горле вспыхнул пожар, глаза полезли на лоб, а голова у меня затряслась, как язычок колокольчика. Мне показалось, что от моего роста ничего не осталось и я стал ниже почти на метр. Русские хохотали от души. Боб посмотрел на меня внимательно и изрек: „Удар держишь неплохо, Уилт, – продолжай“. Когда я поднял голову, то увидел своих визави, провозглашавших очередной тост. „Тост? – спросил я. – Они с ума сошли“. Но окружавшие меня „бродяги“ уже поняли, в чем дело. Началось состязание, а нас ведь хлебом не корми – дай только посоревноваться: кто – кого. Мои „болельщики“ включились в игру и стали меня подбадривать: „Давай, богатырь, давай!“ Я опустошил еще рюмку и почувствовал себя плохо – словно ядерный удар перенес. Еще тост? Ну что же, не теряя времени даром, я мгновенно наполняю рюмку. Я чокаюсь со всей силой в надежде, что рюмки разобьются, но нет – придется выпить. Чем больше мы пили, тем сильнее во мне разгорался соревновательный инстинкт. Меня толкают со всех сторон: „Давай, ты почти победил, они скоро свалятся“. Они свалятся? Мне кажется, что я сам уже давно свалился. Еще один раунд. Но русские уже отказываются, они закрывают рюмки ладонью. „Еще, – говорю я. – Еще одну“. Нет. Я встаю и говорю по-русски: „Спа-си-бо“. Болельщики хлопают меня по плечу и поздравляют, словно я только что выиграл чемпионат мира. Я собрался с духом, встал и торжественно отправился к себе в номер. Так, по крайней мере, мне показалось. Стоит ли говорить, что я вернулся в США в полной готовности снова играть в НБА. Билл Рассел, Боб Петит и Уилли Наулс вместе взятые – что они значили для меня после русской водки!..»