Текст книги "Россия в поворотный момент истории"

Далее Гучков в своих мемуарах говорит, что после этого с ним случился сердечный приступ и он был вынужден перейти на постельный режим. Во время болезни его навестил вице-председатель Думы Некрасов, спросивший, действительно ли тот замышляет переворот. Гучков ответил, что думал над этой идеей, и тогда они решили создать «ячейку», в которую собирались включить Терещенко, в то время – вице-председателя Центрального военно-промышленного комитета, а также князя Вяземского. Всю ответственность за разработку и исполнение плана Гучков возлагал на себя, чтобы не подвергать риску других руководителей блока, которые присутствовали на том совещании, особенно Родзянко. Однако, согласно моим сведениям, решение совершить переворот Гучков принял не в одиночку, а в согласии с другими лидерами блока.

Тем временем замышлялся и другой заговор, исполнение которого намечалось на 15–16 ноября в царской Ставке. Вся инициатива по его проведению принадлежала князю Львову и генералу Алексееву. Они решили покончить с влиянием царицы на царя, поскольку через нее осуществлялось давление распутинской клики на императора. В назначенный час Алексеев и Львов надеялись убедить царя отослать императрицу в Крым или в Англию.

Думаю, что это было бы наилучшим решением проблемы, поскольку все, кто наблюдал за царем в Ставке, отмечали, что в отсутствие императрицы его покидало напряжение и он куда охотнее прислушивался к доводам разума. Если бы план удался и если бы царь остался в Ставке под благотворным влиянием генерала Алексеева, возможно, он бы стал совершенно другим человеком. К несчастью, Алексеев на первые две недели ноября слег в постель, после чего отправился лечиться в Крым и вернулся лишь за несколько дней до свержения монархии. Мне обо всем этом рассказал мой друг В. Вырубов, родственник и близкий сотрудник Львова, который в начале ноября посетил Алексеева, чтобы узнать точную дату операции. Генерал Алексеев, также прекрасно его знавший, был человеком осторожным, в чем я сам впоследствии убедился. Не говоря ни слова, он поднялся из-за стола, подошел к настенному календарю и начал отрывать один листок за другим, пока не дошел до 16 ноября. Но в тот день он уже находился в Крыму. Во время лечения его посетили несколько участников гучковского заговора, стремившиеся заручиться у него одобрением готовившегося переворота, но Алексеев наотрез отказался. Естественно, о подготовке к перевороту было известно лишь его непосредственным участникам; в конце концов, важнейший принцип любого заговора – чтобы ни один заговорщик не знал больше того, чем ему положено знать по плану. Вожди «Прогрессивного блока» знали лишь то, что подготовка идет полным ходом, и соответственно готовили свои планы. Мы, руководители масонской организации, также знали о заговоре, хотя не были в курсе всех подробностей, и тоже готовились к решающему моменту. Эта подготовка завершилась созданием информационного центра левых партий с целью постепенно подготовить людей к известиям о результатах переворота и обеспечить с их стороны его поддержку или по крайней мере нейтралитет.

Чтобы лучше понять, какая атмосфера царила на заключительной сессии Думы, которая проходила с 1 ноября 1916 г. по 26 февраля 1917 г, следует иметь в виду, что в первую очередь все ждали вестей о дворцовом перевороте. Рядовые члены политических партий, конечно, точно не знали о готовящемся путче, но скрытые намеки на него содержались в речах тех, кто располагал точными сведениями и видел, куда ведет страну политика царского кабинета, в котором не последнюю роль играл Протопопов.

В начале января 1917 г. в Петроград с группой своих офицеров прибыл А.М. Крымов, известный генерал, командовавший 3-м кавалерийским корпусом на Юго-Западном фронте. Родзянко организовал у себя на квартире встречу с ним, на которую были приглашены и вожди «Прогрессивного блока».

На этом собрании генерал Крымов от имени армии призвал Думу немедленно совершить переворот, утверждая, что иначе войну не выиграть. Это было откровенное и очень убедительное заявление. Все присутствовавшие разделяли точку зрения Крымова, а некоторые начали отзываться о правящем монархе такими словами, что Родзянко попросил их не использовать подобных выражений в доме председателя Думы.

Реальное осуществление предполагавшегося переворота постоянно откладывалось, так как исполнить его в запланированном виде было очень непростым делом. Во-первых, организаторы хотели, чтобы в нем участвовало как можно меньше людей – и лишь офицеры, чтобы не впутывать в заговор простых солдат. Во-вторых, они решили не проводить его ни в Ставке, ни тем более в Царском Селе, чтобы не проливать крови. Заговорщики намеревались остановить царский поезд где-нибудь между Ставкой и Петроградом, в районе, где железнодорожную линию охраняли кавалерийские части императорской гвардии, офицеры которой войдут в вагон царя и потребуют его отречения. Гучков пишет в своих мемуарах, что заговорщики не намеревались прибегать к физической силе или убивать царя. «Нам не нужен был такой переворот, – пишет он, – в котором брату и сыну пришлось бы переступать через труп брата и отца». Приготовления шли мучительно медленно, но все же близились к завершению. Переворот был намечен на середину марта. Но 27 февраля последовала совершенно неожиданная развязка.

4 мая, на частной встрече членов Думы, Маклаков обрушился с самой резкой критикой на Временное правительство:

– Господа, хочу сказать вам полную правду. Нет, мы не хотели революции во время войны. Мы опасались, что ни одной нации не под силу вынести одновременно смену государственной системы и связанной с ней общественной системы, совершить переворот и одновременно довести до победного конца войну. Но наступил момент, когда всем стало ясно, что добиться победы в войне при сохранении старой системы невозможно. И те, кто понимал, что революция будет равнозначна катастрофе, сочли своим долгом, своей миссией спасти Россию от революции посредством переворота сверху. Такова была миссия, которую мы призваны были возложить на себя и которую мы не выполнили. И если наши потомки проклянут революцию, они проклянут и тех, кто вовремя не прибег к средствам, что могли бы ее предотвратить.

2 августа Гучков подтвердил то, что сказал Маклаков, не признаваясь, что играл ведущую роль в заговоре по свержению царя. Он сообщил Чрезвычайной следственной комиссии:

«Развитие событий требовало переворота. Ошибка, если можно говорить об исторической ошибке русского общества, заключается в том, что это общество, представленное своими ведущими кругами, не осознало в полной мере необходимости такого переворота и не осуществило его, предоставив тем самым проведение этой болезненной операции слепым, стихийным силам».

Глава 10
Власть темных сил во дворце

1 ноября 1906 г. Николай II записывал в своем дневнике: «…познакомились с человеком Божьим Григорием из Тобольской губернии…» Тот год ознаменовал собой начало карьеры Григория Распутина при императорском дворе и начало того гибельного пути, который неумолимо вел царя и его семью в подвал Ипатьевского дома в Екатеринбурге, где их сразили чекистские пули.

Нелегко представить себе ту поразительную власть, которой обладал неграмотный крестьянин из далекого сибирского села Покровского. Выход Распутина из частных хроник императорской семьи на арену русской истории представляет собой один из тех исторических абсурдов, когда сугубо личная семейная драма оказывается в фокусе мировой политики. Все это лишь подтверждает мое убеждение в том, что историей правят не «объективные» законы и что важнейшим фактором, определяющим ее течение, является человеческая личность.

Будущий император Николай II встретился с Алисой Гессен-Дармштадтской в Виндзорском замке и там же влюбился в нее. Королева Виктория была довольна зарождавшимся романом своей любимой внучки с молодым наследником престола. Зная, что в Гессенском доме по наследству передается гемофилия, царь Александр III воспротивился матримониальным планам, но в конце концов был вынужден уступить. Принцесса Алиса почти ничего не знала о России, в которой до этого бывала только раз, когда провела несколько недель в гостях у сестры, жены великого князя Сергея Александровича[50]50
  Генерал-губернатор Москвы, младший брат Александра III.


[Закрыть]. У нее не было времени подготовиться к своим августейшим обязанностям. Об ее помолвке с наследником было объявлено в апреле 1894 г, а свадьбу отпраздновали в ноябре того же года, вскоре после смерти Александра III.

Принцесса Алиса воспитывалась в Виндзорском замке, но во всех прочих отношениях она была типичной английской девушкой Викторианской эпохи. Никто не мог себе представить, что эта блестящая принцесса, «солнце Виндзора», как с любовью называл ее Николай II, превратится в мрачную и фанатично религиозную царицу. Однако юная принцесса уже несла в себе семена катастрофы, унаследовав от матери мистицизм и способность передавать гемофилию детям мужского пола. Казалось, что сперва Провидение оберегало ее, не позволяя родить сына. Рождение четырех дочерей подорвало здоровье Алисы, но дать своему супругу наследника престола никак не удавалось. Стремление иметь сына заставляло царицу прибегать к помощи шарлатанов, авантюристов и «чудотворцев». В то время Европа изобиловала ими, а некоторые пытали счастья в России. Первым при русском дворе появился доктор Энкосс – француз, известный под именем Папюс. Его представил Николаю II в 1901 г. в Париже великий князь Николай Александрович. Впоследствии Папюс посещал Россию в 1901, 1905 и 1906 гг. и до самого конца оставался другом императорской семьи. Будучи президентом Верховного совета Ордена мартинистов, он основал в Петербурге масонскую ложу, в которой царь, по слухам, занимал должность «высшего гостя». В число членов ложи входили многие выдающиеся люди столицы. Папюс проводил сеансы, на которых вызывал дух Александра III для разговоров с его сыном Николаем II. Непоколебимую верность царя союзу с Францией, который он не желал разрывать, несмотря на внешнее давление, нередко приписывают его связям с Орденом мартинистов. Папюс был предшественником и духовным отцом Филиппа Вашо, еще одного «чудотворца» – человека весьма выдающегося. Вашо, уроженец Лиона, был представлен императорской чете в Компьене во время их визита во Францию и произвел такое впечатление на царицу, что в 1916 г. она писала о нем своему мужу как об «одном из двух друзей, посланных нам Богом» – под вторым, конечно, подразумевая Григория Распутина. Филипп Вашо пользовался большим престижем и имел во Франции множество последователей. Царица фанатично исполняла все его предписания, но наследника по-прежнему не было. В конце концов французу пришлось покинуть Россию. Епископ Феофан, исповедник царицы, заявил, что в нем скрывается «злой дух».

И лишь 30 июля 1904 г, после десяти лет брака, царица родила сына. Его рождение преобразило Александру Федоровну. Прежде ее интересы ограничивались в основном семейным кругом. В чуждой и враждебной придворной атмосфере она жила в постоянном страхе перед террористическими актами против царя. Нездоровая, болезненно застенчивая и непривычная к публичным церемониям, царица очень редко появлялась в петербургском обществе и почти ни с кем не виделась, за исключением небольшого круга друзей, склонных к мистицизму. Однако после рождения наследника она стала уделять внимание государственным делам, поскольку отныне на самодержавии зиждилась не только власть ее мужа, но и будущее ее сына. Алексею предстояло стать истинным самодержцем. В экзальтированном сознании царицы православие и абсолютизм были неотделимы друг от друга. Она верила в мистический союз короны и народа; всякая идея об ограничении самодержавной власти приводила ее в ужас. В этом ее поддерживали и Филипп Вашо, и Распутин. Как она писала императору, «…сам месье Филипп сказал, что конституция принесет погибель и тебе, и России». Она требовала от царя быть настоящим самодержцем, напоминая ему, что «они должны научиться трепетать перед тобой, вспомни, ведь месье Филипп и Григорий говорили то же самое…». Имя месье Филиппа появляется и в письме, написанном в 1915 г, когда император под нажимом царицы согласился взять на себя Верховное командование: «…наш первый друг[51]51
  Т. е. Филипп.


[Закрыть] дал мне образок с колокольчиком, чтобы отличать людей с дурными намерениями и не допускать их к тебе. Я почувствую их приближение и буду охранять тебя от них». И дальше: «…стань новым Петром Великим, покажи им свою власть… важно, чтобы министры боялись тебя».

Но над троном уже витала тень смерти. Сын царицы Алексей был неизлечимо болен гемофилией. Однако Александра Федоровна была не такой женщиной, чтобы сдаваться без борьбы. По ее убеждению, вера могла двигать горы. Ей овладела навязчивая идея – найти святого человека, чтобы тот молился за нее и за ее сына. И тут из самых глубин народа, с самого дна общества появился Григорий Распутин.

Жизнь этого поразительного человека хорошо известна, и я ограничусь тем, что перескажу основные факты.

В юности Распутин, неграмотный крестьянин, прославился пьянством, хулиганством и распутством, за которое и получил свое прозвище. Он был бездельником и, подобно своему отцу, промышлявшему конокрадством, отличался склонностью к воровству. Как и многие сибирские крестьяне, Григорий время от времени подрабатывал извозом, добираясь до самых глухих уголков Тобольской губернии. Согласно легенде, однажды он вез в далекий монастырь священника и по пути вступил с ним в разговор. Должно быть, священник затронул доселе молчавшую струнку в сердце сельского буяна. Распутина неожиданно охватило раскаяние. Все силы своей неистовой натуры он обратил на молитвы, пост и посещение церкви. Покинув дом и семью, он пустился в путь по необъятным просторам России, блуждая от монастыря к монастырю. Он стал странствующим проповедником, каких много в России. Вскоре его уже окружали поклонницы, которых он называл «мироносицами». Его идеи о грехе и покаянии представляли собой запутанную мешанину религиозного экстаза и эротизма.

Вскоре истории о Распутине – невероятные рассказы о разврате и оргиях, святости и божественном вдохновении – разошлись по всей России и достигли Петербурга. Уже в бурном 1905 г. Распутин прибыл в столицу. Его звезда стремительно всходила. Он стал желанным гостем у церковных сановников и любимцем великосветских кругов, где в моду входили мистицизм и спиритические сеансы. Своим влиянием и успехом Распутин был обязан в основном женщинам.

Григорий с легкостью переходил от самых безобразных оргий к высочайшему религиозному экстазу. Наделенный живым разумом, поразительной интуицией и необъяснимым магнетизмом, он отлично понимал, какую роль ему следует играть. Со временем он стал вхож к митрополиту Феофану, инспектору Санкт-Петербургской духовной академии и исповеднику царицы, известному своей набожностью и аскетизмом. Феофан легко подпал под влияние Распутина с его «даром проповедника», заразительно неистовой верой и врожденной мудростью его смутных толкований Евангелия. Благословение высокочтимого митрополита окончательно закрепило за Распутиным репутацию святого и пророка.

Кроме того, Распутину очень помогло покровительство двух дочерей короля Черногории – как их называли, «черногорок»: Милицы, супруги великого князя Петра Николаевича, и Анастасии, вышедшей замуж за его брата, великого князя Николая Николаевича. Анастасия была ревностной поклонницей спиритизма и мистицизма. В то время сестры, подвергавшиеся в высшем обществе остракизму, дружили с царицей Александрой. Через великого князя Николая Николаевича они представили Распутина царственной чете. Очень скоро митрополит Феофан понял, что Распутин – не святой, не «святой черт», как его с любовью называли столичные поклонники, а просто черт. Однако к тому времени добрейший митрополит был уже не в состоянии обуздать распутинской власти. Наоборот, именно Феофану пришлось покинуть столицу и уехать в Крым.

Распутин постепенно выжил черногорских принцесс из ближайшего окружения царицы, после чего великий князь Николай Николаевич стал его врагом. В 1914 г, когда великий князь получил Верховное главнокомандование, к нему пришла телеграмма с просьбой разрешить визит Распутина. Ответ великого князя был лаконичным: «Приезжай. Повешу».

Во дворце Распутин считался святым и целителем, наделенным сверхъестественными силами. Такие заслуживающие доверия свидетели, как преданный камердинер царя Чемодуров и семейный врач Д. Деревенько, не раз рассказывали мне, что Распутин неоднократно останавливал кровотечения у больного мальчика. Однако они отмечали, что Распутин неизменно приходил к постели ребенка, когда кризис уже почти миновал и кровотечение бы остановилось само собой. Но самые разоблачительные факты я узнал от верной старой фрейлины Елизаветы Алексеевны Нарышкиной («Зизи»). Она знала и любила царя, которого звала «Ники», с самого его рождения. Присущие царю непостоянство и неуверенность она объясняла главным образом влиянием людей, окружавших наследника в пору его взросления, а также тяжелой рукой его сурового отца. Как она рассказывала мне, Александр III сломил волю своего чувствительного старшего сына, превратив его в неискреннего, скрытного и даже коварного человека. Но больше всего Нарышкина винила царицу – хотя вовсе не за ее немецкое происхождение, которое служило причиной многочисленных нападок на царицу во время войны. Г-жа Нарышкина совсем по-другому подходила к трагедии царской семьи, рассматривая ее с внутренней, семейной точки зрения. Она категорически отвергала мнение, бездумно разделявшееся большинством даже очень близких к трону людей, будто бы царица была всецело предана интересам Николая II. У Нарышкиной сложилось впечатление, что «Ники» и его дочери составляли одну группу, в то время как Александра Федоровна и ее сын держались в стороне. «И все из-за него (царевича)», – говорила мне Нарышкина с каким-то смехотворным негодованием. Кроме того, она намекала, что вдовствующая императрица, близко знакомая с жизнью императорской четы, считала источником всех несчастий свою невестку. Мне стало ясно, что причина душевного недуга царицы и трагедии не только царя, но и всей империи каким-то образом связана с рождением наследника. Подлинная история частной жизни царицы не опубликована и, вероятно, никогда не станет достоянием гласности. Но если только не допустить, что какие-то личные, интимные обстоятельства так повлияли на Александру Федоровну, что полностью ее изменили, невозможно никак объяснить ту мрачную драму, что разворачивалась в те годы в Царском Селе. Подруга и конфидентка царицы Анна Вырубова все знала, но ничего не рассказала нам в своих полувымышленных мемуарах. После убийства царской семьи главный камердинер царя Чемодуров обронил зловещий намек о «наказании за ужасный грех».

Распутин превосходно вписывался в представления царицы о России. Он воплощал в себе «священный союз» короны с крестьянством, а следовательно, был орудием Провидения. Все сообщения об аморальности Распутина просто отметались как клевета. Распутин соблазнил няньку царевича Вишнякову. Не в силах удержать последствия в тайне, она в конце концов призналась царице, но так велик был авторитет Распутина, что Александра Федоровна восприняла это признание как попытку оклеветать святого человека. Воспитанием царевен по семейной традиции занималась Софья Ивановна Тютчева – фрейлина, входившая в узкий придворный круг. Привычку Распутина в любое время дня и ночи без предупреждения появляться в покоях ее подопечных она считала абсолютно нетерпимой. Но царица оказалась глуха к негодованию г-жи Тютчевой, и фрейлине пришлось уйти в отставку. В конце концов вмешался царь, и Распутина попросили воздержаться от неожиданных визитов к юным царевнам.

Едва ли царь не верил донесениям о поведении Распутина за стенами дворца, особенно исходившим от таких преданных и доверенных слуг короны, как премьер-министр Коковцов, председатель Думы Родзянко, обер-прокурор Священного синода Самарин и генерал Джунковский, заместитель министра внутренних дел и начальник полиции, который, помимо того, был личным другом царя.

К началу войны, против которой решительно выступал Распутин, у него было уже много последователей в Царском Селе, которые часто собирались в так называемом «малом доме» Анны Вырубовой. Слепая вера царицы в Распутина вела к тому, что она просила его советов не только по личным делам, но и по вопросам государственной политики. Генерал Алексеев, которого высоко ценил Николай II, пытался поговорить с царицей о Распутине, но только нажил в ее лице непримиримого врага. Впоследствии Алексеев рассказывал мне, как он сильно встревожился, узнав, что в руки царицы попала секретная карта военных операций. Но, как и многие другие, он был не в силах ничего изменить. Александра Федоровна упрямо считала, что ни один министр не имеет права не подчиняться Распутину. Мы читаем в одном из ее писем: «…Мне не нравится новая кандидатура военного министра [генерала Поливанова]… Он – враг нашего Друга, а это принесет нам несчастье…» К советам Распутина прислушивались даже по вопросам стратегии: «Я буду с беспокойством следить за твоей поездкой [вдоль фронта]… помни, что он говорил про Ригу…» И снова: «Наш Друг, с которым мы [императрица и Анна Вырубова] виделись вчера… опасается, что, если у нас не будет крупной армии для наступления через Румынию, мы можем попасть в западню…» Чуть позже она пишет. «…Милый ангел, у меня к тебе множество вопросов о твоих планах касательно Румынии – нашему Другу не терпится узнать о них…»

К дому Распутина для слежки и охраны была приставлена тайная полиция, сменявшие друг друга министры внутренних дел тратили колоссальные суммы на то, чтобы внедрить в окружение «Божьего человека» надежного осведомителя. Чрезвычайная следственная комиссия, созданная мной от имени Временного правительства, вскрыла просто чудовищную картину деятельности Распутина и его камарильи. Царицу и Вырубову окружали бессовестнейшие придворные и самые беспринципные министры, не считая обычных шарлатанов. Многие из последних были связаны с германской разведкой, которая окружила Распутина кольцом шпионов и «советников».

Нет сомнения, что Распутин являлся осью, вокруг которой вращалась деятельность не только прогерманских кругов, но и откровенных немецких агентов. Свидетельств тому предостаточно. Хвостов, во время войны назначенный министром внутренних дел по совету Распутина, принял решение убить его, ознакомившись с содержимым секретных досье в своем министерстве.

Как впоследствии Хвостов говорил мне, он абсолютно точно выяснил, что немцы получали самую секретную информацию из Генерального штаба через Распутина, но изгнать его из дворца было совершенно невозможно. Распутин был настоящей находкой для любой разведки, и немецкое правительство поступило бы безрассудно, если бы не стало его использовать. Он обладал тремя бесценными качествами: выступал против войны и общался с людьми, разделявшими его взгляды… был неразборчив в выборе друзей, особенно если те могли найти ему женщин на его вкус; и наконец, чрезвычайно любил похваляться своей беспредельной властью над «папой и мамой», как он называл императорскую чету, и терпеть не мог, когда кто-нибудь сомневался в надежности его положения при дворе. Таким образом, без особых усилий можно было заставить Распутина добыть необходимую информацию, а затем выжать ее из него, как воду из губки.

Помимо этого, у Верховного командования имелись свои причины подозрительно относиться к презренному окружению Александры Федоровны. Поэтому всякий раз, как царица приезжала к мужу, в Ставке царило большое беспокойство. Опыт, проведенный по инициативе морского министра адмирала Григоровича, не оставил никаких сомнений в том, насколько обоснованными были эти опасения.

Адмирал был предан царю, но сомнения и подозрения так измучили его, что, не в силах больше этого вынести, он решил, что патриотический долг обязывает его проверить слухи о проникновении немецких шпионов в Царское Село. В ответ на настойчивые запросы из Царского Села о дате одной морской операции он сообщил ложные сведения о времени отплытия нескольких русских крейсеров. И точно – немецкая эскадра появилась в намеченный час именно в том месте, где должны были находиться русские крейсера.

Постепенно все государственные дела оказались в руках царицы, которая почти ежедневно совещалась с Распутиным и Анной Вырубовой. В то же время поползли слухи, что Распутин требует от царицы совсем избавиться от царя и объявить себя регентшей империи. Очевидно, царь становился помехой, опасным препятствием на пути планов распутинской клики. Распутину требовалось держать царя под своим контролем и наблюдением. В этом ему помогал его приятель, тибетский знахарь Бадмаев. Будучи самым влиятельным человеком в распутинской клике, этот тибетский врач лечил своих пациентов травами, кореньями и мазями; он утверждал, что знает древние медицинские секреты страны далай-ламы, и у него было много пациентов в Петрограде, безгранично доверявших ему. В минуту откровенности Распутин сказал Юсупову, что некоторые из бадмаевских кореньев и трав могут «вызвать душевный паралич, а также останавливать либо усиливать кровотечения». Можно ли было найти более двусмысленный пример бадмаевского целительства, чем царя с его блуждающим взглядом и беспомощной улыбкой? А ведь именно в то время царица в своих письмах неоднократно напоминала, чтобы царь принимал «капли, прописанные Бадмаевым».

Как же ко всему этому относился царь? Какова была его роль в разворачивавшейся драме? Обычно считается, что царь был так же убежден в святости и мудрости «друга», как и царица. Императорская чета действительно не любила людей своего круга и предпочитала им «простых людей». Поближе сойтись с людьми, не принадлежащими к интеллигенции, профессиональным политикам и государственным деятелям, было давней мечтой Николая II, и он очень любил поговорить об этом со своей матерью, вдовствующей царицей Марией Федоровной.

Распутин поступил очень расчетливо, придя во дворец в одежде мужика и ведя себя соответственно. «Святой черт», наделенный почти сверхъестественной интуицией, быстро проник в образ мысли императорской четы. Он никогда не льстил им. Ловкий проходимец никогда не расставался со своим зипуном, подпоясанной рубахой, смазными сапогами и неопрятной бородой, зная, как все это импонирует императору и его супруге. Царь и царица считали, что истинно русский народ говорит с ними голосом одного из своих неграмотных сыновей. У Распутина не было политической программы. Он просто проповедовал мистическую веру в Царя как в помазанника Божьего. Он убедил царственную чету, что в его лице они имеют дело с русским народом, как таковым, в то время как представители крестьянства в Думе – не более чем подставные лица и марионетки дворянства. Однако в реальности чем дальше Россия удалялась от царской мечты о самодержавном, православном Московском царстве, тем шире и глубже становилась пропасть, отделявшая царя от народа. В конце концов сосуществование России и Николая II стало совсем невозможным, поскольку царь настойчиво пользовался своими прерогативами для того, чтобы разрушить живой организм империи ради своей абсурдной фантазии. Царь твердо верил, что должен свято хранить клятву, которую дал Александру III перед его смертью, – «достойно нести бремя абсолютной монархии».

При этом царь и царица разительно отличались в своем отношении к власти. Александра Федоровна была амбициозной женщиной, абсолютно уверенной в своих царских правах. Николай II нес бремя власти с большой неохотой. Он всегда помнил, что «был рожден в день праздника многострадальца Иова». Коковцов, близко знакомый с императором, утверждал, что Николай II по своей природе был бы превосходным конституционным монархом. Но из-за своего упрямства он продолжал вести себя как самодержец даже после того, как даровал России конституцию. Возможно, даже причина его бесстрастности в тот момент, когда он наконец был вынужден отречься от престола, заключалась в том, что он увидел промысел Божий в избавлении от обузы власти, которую не мог сложить с себя добровольно, поскольку был связан клятвой «помазанника Божьего». Выполнение ежедневных обязанностей монарха Николай считал невыносимо утомительным и не имел желания бороться за упущенную власть. Это я могу утверждать со всей определенностью, поскольку после падения монархии императорская семья оказалась на моем попечении и у меня была возможность наблюдать за поведением как Александры Федоровны, так и Николая II.

Хотя Николай II превосходно знал о выходках Распутина, он не понимал, что вне стен дворца они причиняют короне куда больший ущерб, чем любая революционная пропаганда, и даже те самые круги, которые столетиями служили опорой монархии, испытали глубокое потрясение и отчуждение. Но царь не имел возможности удалить Распутина от постели больного царевича. Источник влияния Распутина лежал в интимных отношениях между царем и царицей. По причинам, которые я не волен разглашать, царь полагал, что он обязан уступать Александре Федоровне во всем, когда речь шла о наследнике. Даже если бы царю хватило здравого смысла доверить жизнь ребенка заботе компетентных врачей, императрица с ее верой в целительную силу Распутина все равно бы добилась своего.

Нужно ли говорить, что пребывание Распутина во дворце и его поведение в целом были слишком лакомыми темами, чтобы пройти мимо внимания публики? Слухи распространялись как лесной пожар, понемногу просачиваясь даже в печать. Императорская чета была недовольна таким интересом к ее личным делам. Сфера же влияния Распутина тем временем становилась все шире. В различные учреждения за всяческими милостями обращались просители с безграмотными, накорябанными карандашом записками от Распутина. Оргии и пьяные эскапады Распутина становились известны всей стране. Несмотря на усилия царицы укрыть Распутина от внимания общественности, его скандалы с церковным руководством получили широкую огласку. Его имя постоянно всплывало на думских сессиях. Распутин обращался к министрам и высокопоставленным чиновникам все более нагло и надменно. Приходя в ярость при малейших проявлениях неуважения, он терроризировал царицу, угрожая вернуться в родную деревню.

Коковцов, ставший премьер-министром после смерти Столыпина, из-за Распутина был вынужден подать в отставку. В своих мемуарах он оправдывает царя, однако пишет о «власти темных сил» в императорском дворце и о ее трагических последствиях. В самом начале своего пребывания в должности премьера Коковцов пользовался расположением царицы, которая считала его неспособным на независимые поступки. Но как и большинство ответственных государственных служащих, он не мог потерпеть присутствия Распутина во дворце и его растущего влияния. В феврале 1912 г, когда положение Распутина при дворе стало темой бурных дискуссий в Третьей Думе, Коковцов получил приглашение от вдовствующей царицы. «Разговор, который состоялся 13 февраля и длился полтора часа, был посвящен исключительно Распутину, – пишет он в своих мемуарах. – Я ответил на все вопросы престарелой царицы и откровенно рассказал ей обо всем, что знал, ничего не скрывая и не пытаясь преуменьшить опасности положения, при котором частная жизнь императорской семьи становилась достоянием гласности, а самые интимные ее стороны превращались во всех слоях общества в предмет безжалостной клеветы и безответственных сплетен. Царица горько расплакалась и обещала переговорить с сыном, однако, добавив: «Моя несчастная невестка не может понять, что навлекает гибель на себя и династию. Она глубоко верит в святость этой темной личности, и никто из нас не в силах предотвратить катастрофу». Ее слова оказались пророческими. Вдовствующая царица умоляла Коковцова сказать царю правду. В апреле, имея при себе все доказательства, Коковцов пришел к Николаю II с докладом, на который царь никак не отреагировал. Вот что Коковцов пишет об итогах этой аудиенции: «…Все неожиданно изменилось после визита ко мне Распутина 15 апреля 1912 года[52]52
  Очевидно, Коковцов имеет в виду попытку Распутина заручиться его расположением.


[Закрыть] и моего последующего доклада царю. С того момента моя отставка стала неизбежной. Его величество в течение двух следующих лет сохранял ко мне внешнее расположение, но царица изменила свое отношение почти сразу после моего доклада царю о визите Распутина… Мое неодобрительное отношение к пребыванию последнего во дворце стало решающим фактором».