Текст книги "Россия в поворотный момент истории"

Глава 21
Подготовка к мятежу

Описывая заключительные этапы и провал Корниловского мятежа, я до сих пор уделял внимание в основном внешней стороне событий, какими они в то время представлялись мне и другим членам Временного правительства. В данной главе я более подробно изложу историю подготовки к этому неудачному перевороту, насколько мне удалось восстановить ее по последующим свидетельствам явных и тайных участников заговора. Эти свидетельства по большей части появились в результате упорной кампании, которую я вел в течение 20 лет (1917–1937 гг.). Все это время потребовалось для того, чтобы принудить к правде всех причастных к заговору. Я считал это своей главной задачей, не только потому, что хотел очиститься от безосновательных обвинений, возведенных на меня в связи с этим заговором, но и потому, что стремился раз и навсегда доказать решающую роль корниловских конспираторов в деморализации Русской армии, а следовательно, и их ответственность за крушение Свободной России.

Заговор по установлению военной диктатуры берет свое начало в первые дни Февральской революции как широкое, но аморфное движение, в котором участвовали известные офицерские круги, а также ряд ведущих петроградских финансистов. Тем или иным образом в это движение были вовлечены многие видные деятели, и каждый из них сыграл особую роль в его организации.

Наиболее видными из числа финансистов, участвовавших в заговоре, были Путилов и Вышеградский[122]122
  Путилов был директором Русско-Азиатского банка и являлся неизменным акционером знаменитого сталеплавильного завода, носящего его имя. Вышеградский был сыном министра финансов в правление Александра III и влиятельнейшим лицом в банковских и финансовых кругах.


[Закрыть]. В апреле 1917 г. Путилов основал Общество содействия экономическому возрождению России, в которое немедленно вошли директора всех банков и крупнейших страховых компаний. На пост председателя общества в конце апреля 1917 г. был приглашен Гучков после его отставки из кабинета. Формально целью общества был сбор фондов в поддержку «умеренных» кандидатов на выборах в Учредительное собрание, с тем чтобы «противодействовать социалистическому влиянию на фронте и в стране». В реальности же, однако, как признали впоследствии Путилов и Гучков, 4 миллиона рублей, собранных для этой цели, предназначались для передачи генералу Корнилову, который только что был назначен командующим 8-й армией на Юго-Западном фронте.

Еще одной ключевой фигурой этого движения был В. Завойко, которого Корнилов возил с собой в качестве своего «ординарца». Завойко, бывший уездный предводитель дворянства, а также финансист, работал на Лианозова, известного нефтяного магната. В свете происхождения Завойко довольно странным выглядит то, что генерал Корнилов решил взять с собой этого немолодого финансиста на фронт в скромной должности, даже не дававшей право на офицерское звание. Корнилов всегда утверждал, что выбрал Завойко себе в ординарцы, потому что находился под большим впечатлением от его литературного стиля[123]123
  Стоит отметить, что Завойко был племянником жены Путилова.


[Закрыть].

В апреле 1917 г. в Петроград с фронта прибыл барон Петр Врангель, офицер аристократического гвардейского полка, прославившийся в начале войны кавалерийской атакой на германскую батарею. Барон Врангель объяснял свой приезд в Петроград двумя причинами: во-первых, чтобы готовить офицеров к борьбе за установление военной диктатуры, и во-вторых, чтобы найти на роль диктатора подходящего генерала с «демократическим именем».

Поначалу в качестве основного кандидата барон Врангель и два его ближайших друга – граф Пален и граф Шувалов – рассматривали генерала Лечицкого. Однако окончательного решения принято не было, и после ряда бесед с Завойко они установили контакт с Корниловым.

Заговорщическая деятельность генерала Крымова также начинается весной 1917 г. По словам генерала Деникина, Крымов считал, что армия находится на грани распада, и не питал никаких надежд на успешный исход войны. Вследствие этого он начал вовлекать офицеров, в основном из состава своего 3-го Конного корпуса, в работу секретной группы, которая бы готовила почву для похода с юга на Петроград и Москву.

В первых числах мая под эгидой Верховного главнокомандующего генерала Алексеева был основан Союз офицеров армии и флота. Его создание пришлось на тот момент, когда представители всех профессий – врачи, учителя, инженеры и пр. – основывали союзы для повышения своего статуса и защиты своих интересов. У рядовых солдат имелись свои «солдатские комитеты», но подобной профессиональной организации офицеров до той поры не было. В свете очень тяжелой ситуации, в которой оказались в то время офицеры, князь Львов и я благословили алексеевскую организацию и изо всех сил защищали ее от демагогических нападок левых социалистов.

К сожалению, с самого начала в Центральном комитете Союза офицеров возникла тайная, крайне воинственная политическая группа. Несомненно действуя под руководством генерала Алексеева, эта секретная ячейка приступила к задаче координировать деятельность антиправительственных офицерских групп на фронте, в Петрограде и в Москве. Кроме того, она наладила тесные контакты с гражданским крылом движения по установлению диктатуры. Ответственность за связь с гражданскими лицами была возложена лично на полковника Генерального штаба Новосильцева, которого избрали председателем Центрального комитета союза. Новосильцев, происходивший из аристократической московской семьи, входил в состав ЦК партии кадетов и был избран в Четвертую Думу, хотя вскоре отказался от депутатского мандата. Будучи активным деятелем правого крыла своей партии, он имел хорошие связи с либеральными и консервативными кругами Москвы.

Политическая связь между Союзом офицеров в Ставке и гражданскими лицами в Москве и Петрограде осуществлялась в полной тайне. О том, как создавались подобные связи, дает хорошее представление случай с участием Владимира Львова, который в то время еще занимал пост обер-прокурора Святейшего синода. Владимир Львов пишет:

«Это было в июне месяце 1917 года…

Я сидел за письменным столом в кабинете обер-прокурора Святейшего синода в здании Святейшего синода, как вдруг зазвонил телефон. Меня вызывали, спрашивая, когда можно меня видеть. Я отвечал, что кончил свои занятия в Синоде, автомобиль подан и что через пять минут могу быть у того, кто меня вызывал.

«Вот и прекрасно», – ответили мне. Я сел в автомобиль и уехал на квартиру, где меня ждали.

Вошедши в столовую, я застал там хозяина квартиры Шульгина, члена Государственной думы, и полковника Новосильцева, председателя Центрального комитета Союза офицеров при Ставке. Не успел я поздороваться, как Шульгин огорошивает меня заявлением, что готовится переворот, о котором он меня предупреждает, дабы я вышел в отставку. Я не придал значения заявлению Шульгина, думая скорее, что он по каким-то соображениям желает заставить меня подать в отставку, и отвечал, что в отставку я выйти не могу, пока не созван Церковный собор.

– Когда же собор будет созван? – спросил меня Шульгин.

– 15 августа, – отвечал я.

– Но помните, что после этого числа вы обязательно должны выйти в отставку.

– Я согласен, – ответил я.

Продолжать дальше разговор на эту тему мне, состоявшему членом Временного правительства, было крайне неудобно, а потому я резко прервал разговор, предложив Шульгину поехать со мной в автомобиле обедать».

Роль, которую сыграли петроградские финансисты в подготовке Корниловского мятежа, выяснилась лишь к концу 1936 г. Из различных мемуаров, изданных в то время, стало известно, что в апреле 1917 г, после того как Общество содействия экономическому возрождению России приняло решение передать сумму в 4 миллиона рублей генералу Корнилову, Гучков отправился на встречу с ним в Ставку. Именно тогда всерьез началась подготовка к перевороту. П.Н. Финисов[124]124
  Деловой партнер Путилова.


[Закрыть], видный участник центральной организации заговорщиков в Петрограде, таким образом описывает следующий шаг: «В мае 1917 г. на квартире Ф.А. Липского, члена совета Сибирского банка, собрались, кроме хозяина, генерал Л.Г. Корнилов, К.В. Николаевский[125]125
  Банкир.


[Закрыть], П.Н. Финисов, бывший член Думы Аладьин и полковник Шувалов. На этом собрании был учрежден Республиканский центр. Поначалу Республиканский центр своей главной целью объявлял антибольшевистскую пропаганду на фронте и по всей стране, а также субсидирование многочисленных военно-патриотических организаций, возникших в Петрограде».

Однако в начале июля, в момент германского контрнаступления, большевистского восстания 4 июля и прорыва в Тарнополе, Республиканский центр приступил к той работе, ради которой он и был создан. Группы офицеров-заговорщиков еще раньше начали подготовку к захвату Петрограда «изнутри», который должен был совпасть по времени с наступлением на столицу отрядов генерала Крымова. Полковник гвардии Винберг, один из участников этого заговора, сообщил, что они планировали захватить в столице все бронеавтомобили, арестовать членов Временного правительства, а также арестовать и ликвидировать наиболее видных эсеров и социал-демократов. К тому моменту, когда генерал Крымов подойдет к столице, ведущие революционные силы оказались бы побежденными и разоруженными, и задача генерала Крымова сведется к простому восстановлению порядка и законности в городе.

И лишь в июле вожди Республиканского центра поняли, что Центр превратился в прикрытие для подрывной деятельности Путилова, Гучкова, Вышеградского и прочих. Но даже тогда они оставались в полном неведении о существовании Общества содействия экономическому возрождению, поскольку финансовая поддержка Центра осуществлялась через частные банки и деловые компании. Однако, когда их работа развернулась всерьез, а в военную секцию Центра Ставка назначила полковников Дюсиметьера и Сидорина[126]126
  Оба – члены конспиративной ячейки в ЦК Союза офицеров.


[Закрыть], объемы этой помощи должны были возрасти.

Финисов пишет:

«Первая связь Республиканского центра с Обществом содействия экономическому возрождению России возникла после июльского восстания. Липский получил тогда от Н.Х. Денисова[127]127
  Финансовый и промышленный магнат на юге России.


[Закрыть] из Гурзуфа письмо или телеграмму с просьбой прислать ответственного представителя «Респ. центра» в Крым по важному делу. Ни Липский, ни Николаевский покинуть Петербург не могли. Послали меня. Приезжаю в Гурзуф и в кабинете Н.Х. Денисова встречаю А.И. Путилова. Осведомленный уже Денисовым, Путилов просил меня вновь рассказать подробно о Респ. центре. Выслушав и одобрив, он сказал: «Передайте Липскому и Николаевскому, что мной организовано Общество содействия экономическому возрождению России, которое охотно вас поддержит. Вернусь в Петербург в конце июля, и тогда поговорим…»[128]128
  Финисов не знает, о чем Путилов говорил с Николаевским и Липским по приезде в Петроград.


[Закрыть]…уехав из столицы 2 или 3 августа в Одессу, Николаевский оставил записку с указанием, сколько денег нужно выдать за счет Общества экономического возрождения разным воинским организациям и на контрразведывательные органы. К этому времени из Ставки было получено, сначала по прямому проводу, а затем лично от полковника Сидорина и полковника Пронина сообщение, что вторичное выступление большевиков должно состояться 2–3 сентября. От нас требовалась полная готовность. Выяснилось, что нужно около 500 000 руб. для захвата броневых частей и радиостанции в Царском Селе, передвижения из Луги в Петербург броневого отряда капитана Орла и затопления барж с камнями морского канала, чтобы воспрепятствовать подходу военных судов из Кронштадта».

Три этих последовательных события – встреча представителей Центра с Путиловым, выделение средств на военные нужды Республиканского центра и послание от Сидорина и Пронина – несомненно, стали результатом прямых переговоров между заговорщиками из Ставки и вождями Общества содействия экономическому возрождению.

Заговорщическая деятельность Новосильцева, Пронина и Сидорина, а также других членов Центрального комитета Союза офицеров проходила в тайне от Верховного главнокомандующего генерала Брусилова и начальника его штаба генерала Лукомского. Однако она не составляла секрета для сменившего Брусилова генерала Корнилова, что впоследствии признал Деникин, наиболее откровенный из всех генералов. В своей статье, опубликованной в газете «Последние новости», Деникин ясно дал понять, что Корнилов не только был посвящен в тайны заговорщиков, но фактически возглавил военный заговор по свержению Временного правительства.

После назначения генерала Корнилова Верховным главнокомандующим его должность командующего Юго-Западным фронтом занял Деникин, ранее командовавший Западным фронтом.

В конце июля по пути к месту своего нового назначения Деникин задержался в Ставке для встречи с новым Верховным главнокомандующим, который в тот момент участвовал в разработке проекта военных реформ. Деникин принял участие в совещании по поводу этого проекта. О том, что произошло после совещания, он рассказывает так:

«По окончании заседания Корнилов предложил мне остаться и, когда все ушли, тихим голосом, почти шепотом сказал мне следующее:

– Они предлагают мне войти в состав правительства… Ну, нет! Эти господа слишком связаны с Советами… Я им говорю: предоставьте мне власть, тогда я поведу решительную борьбу. Нам нужно довести Россию до Учредительного собрания, а там – пусть делают, что хотят… Могу ли я рассчитывать на вашу поддержку?

– В полной мере…

Мы сердечно обняли друг друга и расстались».

В этом отрывке из своих воспоминаний генерал Деникин выражается более сдержанно, чем в статье для «Последних новостей», но, вместе взятые, они убедительно свидетельствуют, что генерал Корнилов начал работу в Ставке как заговорщик и с помощью сообщников из Союза офицеров немедленно приступил к реализации уже готового плана. Почти сразу же от генерала Деникина потребовали исполнить его обещание о поддержке. По предложению Корнилова он направил в Ставку генерала Крымова, которого ранее рекомендовал на должность командующего 11-й армией. При этом Деникин либо проигнорировал, либо не знал, что штаб Корнилова уже осуществил его предыдущую рекомендацию. Я же в качестве военного министра получил предложение назначить генерала Крымова командующим 11-й армией, доложил об этом Временному правительству и сообщил в Ставку о нашем одобрении.

Очевидно, это была уловка, призванная усыпить мою бдительность: в то время как Военное министерство полагало, что генерал Крымов принял должность командующего на фронте, в действительности он незадолго до Московского Государственного совещания отправился в могилевскую Ставку. В Ставке Корнилов поручил ему разработку плана по захвату Петрограда, а из мемуаров генерала Лукомского мы знаем, что Корнилов взял с собой Крымова на Московское Государственное совещание.

Примерно в это же время Деникин также вел подготовку к тому, чтобы поддержать заговорщиков силами тех армий, которые находились под его началом. Можно процитировать его самого:

«Наконец, в двадцатых числах обстановка несколько более разъяснилась. Приехал ко мне в Бердичев офицер и вручил собственноручно письмо Корнилова, в котором мне предлагалось выслушать личный доклад офицера. Он доложил:

– В конце августа, по достоверным сведениям, в Петрограде произойдет восстание большевиков. К этому времени к столице будет подведен 3-й конный корпус во главе с Крымовым, который подавит большевистское восстание и заодно покончит с Советами… Вас Верховный главнокомандующий просит только командировать в Ставку несколько десятков надежных офицеров – официально «для изучения бомбометного и минометного дела»; фактически они будут отправлены в Петроград в офицерский отряд.

Распоряжение о командировании офицеров – со всеми предосторожностями, чтобы не поставить в ложное положение ни их, ни начальство, – было сделано…»

Я предполагаю, что молодой офицер, передавший генералу Деникину секретное послание от Корнилова, в действительности сделал это несколько ранее 20 августа – собственно, еще до падения Риги, поскольку 21 августа, сразу же после ее взятия, генерал-квартирмейстер Романовский, ближайший помощник Корнилова, разослал из Ставки на все фронты телеграмму с официальным указанием о выделении офицеров на специальные «минометные и бомбометные» курсы[129]129
  Согласно ложным инструкциям Романовского, эти курсы должны были проходить в течение 10 дней под руководством «английского офицера Финлейстона».


[Закрыть]. Очевидно, что к моменту рассылки инструкций все штабы уже были проинформированы об истинной природе этих «курсов».

Молодые офицеры, отобранные для этого особого задания, начали прибывать в Петроград примерно за 10 дней до ультиматума Корнилова. Некоторые из них впоследствии были арестованы и дали показания Чрезвычайной комиссии по расследованию этого дела. Показания одного из молодых офицеров сохранились в советских архивах и опубликованы в сборнике документов по Корниловскому мятежу:

«25 августа с. г. я получил предписание выехать в Ставку Верховного главнокомандующего якобы «для изучения бомбометов и пулеметов английского образца». Прибыв в Ставку 27 августа, я встретил на вокзале капитана Генерального штаба Роженко, который дал предписание немедленно отправиться в штаб для испытания минометов и бомбометов английского образца. Вместе с приказанием он дал мне такую инструкцию: на днях в Петрограде ожидается выступление большевиков, которые хотят захватить власть в свои руки и арестовать Временное правительство. Поэтому вас, офицеров, мы посылаем туда для водворения порядка. Вместе с этим он дал мне адреса, к кому явиться в Петрограде за получением дальнейших инструкций и распоряжений, а именно. 1) Сергиевская улица, № 46 – генерал Федоров; 2) Фурштадтская, № 28, кв. 3 – полковник Сидоренко или хорунжий Кравченко; 3) Фонтанка, № 22 – полковник Дюсиметьер. Нас было много, около 46 человек; поэтому нам дали отдельный классный вагон. В нем ехали офицеры разных полков III и X армий. Капитан Роженко говорил, что было вызвано из полков разных фронтов более трех тысяч офицеров в Петроград под различными предлогами…»

К 10 августа все приготовления к захвату Петрограда, включая снятие боевых частей с Северного фронта в разгар германского наступления и их переброску в Петроград и Москву, были завершены генералами Корниловым, Крымовым и Романовским без ведома генерала Лукомского.

Генерал Лукомский в своих мемуарах ярко описывает ту роль, которую он сыграл в этих событиях:

«Если не ошибаюсь, 6 (19) или 7 (20) августа генерал-квартирмейстер, генерал Романовский доложил мне, что генерал Корнилов просит меня отдать распоряжение о сосредоточении в районе Невель – Н. Сокольники – Великие Луки 3-го конного корпуса с туземной дивизией (кавалерийской). Эти части находились в резерве Румынского фронта, и за несколько дней до этого доклада генерала Романовского у меня был разговор с генералом Корниловым о необходимости для усиления Северного фронта перевести значительную кавалерийскую группу с Румынского фронта.

– Но почему же в районе Невель – Н. Сокольники – Великие Луки? – спросил я генерала Романовского.

– Я не знаю. Передаю Вам точно приказание Верховного главнокомандующего.

– Когда Вы его получили и каким путем?

– Вчера, после двадцати трех часов, генерал Корнилов меня вызвал и приказал доложить Вам об этом сегодня утром.

Мне все это показалось несколько странным; странно, почему это приказание было отдано не непосредственно мне, а через генерал-квартирмейстера; непонятно было, почему выбран указанный район сосредоточения…

Я пошел к генералу Корнилову.

Сказав ему, что генерал Романовский передал мне его приказание, я попросил объяснить, почему выбран для конницы указанный момент сосредоточения.

Генерал Корнилов мне ответил, что он хочет сосредоточить конницу не специально за Северным фронтом, а в таком районе, откуда легко было бы в случае надобности перебросить ее на Северный фронт или на Западный, что выбранный им район наиболее удовлетворяет этому требованию.

Я сказал, что нам вряд ли есть основание опасаться за Западный фронт, где имеются достаточные резервы, и было бы лучше сосредоточить конницу в окрестностях Пскова.

Но Корнилов остался при своем решении.

– Я, конечно, сейчас же отдам необходимые распоряжения, но у меня создается, Лавр Георгиевич, впечатление, что Вы что-то недоговариваете. Выбранный Вами район сосредоточения конницы очень хорош на случай, если бы ее надо было бросить на Петроград или на Москву; но, на мой взгляд, он менее удачен, если идет речь лишь об усилении Северного фронта. Если я не ошибаюсь и Вы действительно что-то недоговариваете, то прошу – или отпустите меня на фронт, или полностью скажите мне Ваши предположения. Начальник штаба может оставаться на своем месте лишь при полном доверии со стороны начальника.

Генерал Корнилов несколько секунд подумал и ответил:

– Вы правы. У меня есть некоторые соображения, относительно которых я с Вами еще не говорил. Прошу Вас сейчас же отдать распоряжение о перемещении конницы и срочно вызовите сюда командира 3-го конного корпуса генерала Крымова; а мы с Вами подробно поговорим после моего возвращения из Петрограда…

После этого генерал Корнилов вернулся к разговору, бывшему у меня с ним до его поездки в Петроград.

– Как Вам известно, все донесения нашей контрразведки сходятся на том, что новое наступление большевиков произойдет в Петрограде в конце этого месяца; указывают на 28–29 августа (10–11 сентября). Германии необходимо заключить с Россией сепаратный мир и свои армии, находящиеся на нашем фронте, бросить против французов и англичан. Германские агенты – большевики, как присланные немцами в запломбированных вагонах, так и местные, на этот раз примут все меры, чтобы произвести переворот и захватить власть в свои руки. По опыту 20 апреля (3 мая) и 3–4 июля (16–17 июля) я убежден, что слизняки, сидящие в составе Временного правительства, будут сметены, а если Временное правительство чудом останется у власти, то, при благосклонном участии таких господ, как Черновы, главари большевиков и Совет рабочих и солдатских депутатов останутся безнаказанными. Пора с этим покончить. Пора немецких ставленников и шпионов, во главе с Лениным, повесить, а Совет рабочих и солдатских депутатов разогнать, да разогнать так, чтобы он нигде и не собрался. Вы правы. Конный корпус я передвигаю главным образом для того, чтобы к концу августа его подтянуть к Петрограду, и если выступление большевиков состоится, то расправиться с предателями родины как следует. Руководство этой операцией я хочу поручить генералу Крымову. Я убежден, что он не задумается в случае, если это понадобится, перевешать весь состав Совета рабочих и солдатских депутатов. Против Временного правительства я не собираюсь выступать. Я надеюсь, что мне, в последнюю минуту, удастся с ними договориться. Но вперед ничего никому говорить нельзя, так как гг. Керенские, а тем более Черновы, на все это не согласятся и операцию сорвут. Если же мне не удалось бы договориться с Керенским и Савинковым, то возможно, что придется ударить по большевикам и без их согласия. Но затем они же будут мне благодарны и можно будет создать необходимую для России твердую власть, не зависимую от всяких предателей. Я лично ничего не ищу и не хочу. Я хочу только спасти Россию и буду беспрекословно подчиняться Временному правительству, очищенному и укрепившемуся. Пойдете ли Вы со мной до конца и верите ли, что лично для себя я ничего не ищу?

Я, зная генерала Корнилова как безусловно честного и преданного родине человека, ответил, что верю ему, вполне разделяю его взгляд и пойду с ним до конца…

Генерал Корнилов мне ответил:

– Теперь я Вас прошу никакой армии не принимать, а остаться у меня начальником штаба. До сих пор я с Вами не говорил, предполагая, что Вы захотите принять армию. Я уже кое-что подготовил, и по моим указаниям полковник Лебедев и капитан Роженко разрабатывают все детали. У Вас, как у начальника штаба, слишком много работы, а потому уже доверьтесь, что я лично за всем присмотрю и все будет сделано как следует. Во все это посвящены мой ординарец Завойко и адъютант полковник Голицын.

Я, к сожалению, на это согласился и никакого участия в разработке операции не принимал.

Как последующее показало, сам генерал Корнилов, за неимением времени, подготовкой операции не руководил, а исполнители, не исключая и командира корпуса, генерала Крымова, отнеслись к делу более чем легкомысленно, что и было одной из главных причин, почему операция впоследствии сорвалась.

12 (25) августа в Ставку приехал генерал Крымов, но так как генерал Корнилов, до отъезда в Москву на Государственное совещание, не имел времени с ним поговорить, то предложил ему ехать с ним в Москву, чтобы переговорить дорогой».

Генералы Корнилов, Крымов и Каледин[130]130
  Атаман донских казаков.


[Закрыть] окончательно пришли к соглашению в Москве, в личном поезде Верховного главнокомандующего.

Поскольку пребывание генерала Крымова в Москве хранилось в тайне, Милюков не упоминает его в своей «Истории второй русской революции», когда ссылается на свои переговоры с Корниловым и Калединым в Москве, и считает, что координацию своих планов военных действий против правительства они провели во время Государственного совещания.

23 августа, вернувшись из Петрограда со встречи со мной, Владимир Львов посетил Аладьина в московской гостинице «Националь», где находился также И.А. Добринский[131]131
  Довольно таинственная фигура. Одно время он работал в Министерстве земледелия, а впоследствии играл роль курьера между Корниловым и Калединым.


[Закрыть]. Вскоре после появления Львова ординарец доставил письмо из Ставки, которое Аладьин вскрыл и прочитал. Это был приказ Верховного главнокомандующего генералу Каледину о начале переброски его донских казаков к Москве. Приказ немедленно передали Каледину[132]132
  27 августа генерал Корнилов отправил Каледину следующую телеграмму: «Керенский разослал по всем железным дорогам телеграмму, что я смещен с должности главковерха и на мое место назначен Клембовский с местопребыванием в Пскове. Я отказался сложить с себя обязанности Верховного главнокомандующего. Деникин и Балуев идут со мной [что было неправдой в отношении Балуева] и послали протест Временному правительству по поводу моего смещения. Клембовский решил по получении официального извещения правительства о своем назначении отказаться от него. Если Вы поддерживаете меня со своими казаками, то телеграфируйте об этом Временному правительству и копию мне».


[Закрыть].

План по захвату Петрограда и установлению военной диктатуры был разработан еще до Московского Государственного совещания. Во второй половине августа быстро приближалась дата отставки Владимира Львова, предложенной ему Новосильцевым и Шульгиным. Настало время установить более тесные контакты военных заговорщиков с теми гражданскими кругами, которые знали о намечавшемся перевороте и одобряли его.

Во время Московского Государственного совещания «группа молодых офицеров из Ставки, – пишет С.И. Шидловский[133]133
  Председатель «Прогрессивного блока» в Четвертой Думе.


[Закрыть], – пожелала переговорить совершенно конфиденциально с некоторыми из более видных членов Думы; было устроено совершенно тайно небольшое собрание, на котором офицеры заявили, что они уполномочены Корниловым довести до сведения Думы, что на фронте и в Ставке все готово для свержения Керенского и что только нужно согласие Государственной думы на то, чтобы весь замышляемый переворот велся от ее имени и, так сказать, под ее покровительством.

Члены Думы отнеслись к этому предложению с большой осторожностью, стали подробно расспрашивать офицеров о том, что организовано да как, и после продолжительного допроса пришли к единогласному заключению, что все это поставлено до такой степени несерьезно, что никакого значения придавать делаемому предложению нельзя, и поэтому отказались даже разговаривать по этому предмету с Корниловым. Из всех членов Думы поехал к Корнилову в его поезд один Милюков, имевший с ним разговор, содержание которого мне неизвестно».

Политически зрелые члены Думы отказались говорить с генералом Корниловым о заговоре, который сочли обреченным на провал, но не сделали ничего, чтобы остановить заговорщиков, и даже не позаботились оповестить наиболее заинтересованное лицо – меня!

Милюков не раскрывал сути своей продолжительной беседы с Корниловым и Калединым до тех пор, пока Деникин и Финисов частично не признали правду о своей роли в заговоре. Лишь после этого он написал, что беседа действительно состоялась во время Московского Государственного совещания, о чем он и упоминает во второй части своей «Истории второй русской революции»:

«Теперь, как Корнилов лично мне говорил при свидании в Москве 13-го августа… момент открытого разрыва с правительством Керенского представлялся ему совершенно определившимся, вплоть до заранее намеченной даты, 27 августа. Это представляет в несколько ином свете недавно опубликованные свидетельства, которые не в полной мере совпадают с моими показаниями. Я уже касался другого аспекта нашей беседы и желал бы вновь напомнить о нем. В личной беседе с Корниловым в Москве (13 августа) я предупреждал его о несвоевременности борьбы с Керенским – и не встретил с его стороны решительных возражений. Об этом я сообщил и генералу Каледину, посетившему меня в те же дни. Все это, видимо, соответствовало, что и подтвердилось позднее, намерению Корнилова сохранить Керенского в кабинете.

Могу добавить к уже сказанному следующее: генерал Корнилов не входил во все детали предстоящего переворота, однако он выразил желание получить поддержку конституционных демократов в случае реорганизации в критический момент кабинета министров. Я ответил, что мы не сможем поддержать его, если, как свидетельствует тональность его высказываний, дело дойдет до кровопролития или насилия. На это Корнилов ничего не ответил. В заключение беседы я заметил, что со стороны генерала Корнилова крайне неблагоразумно окружать себя людьми вроде Аладьина, который выходил из вагона Корнилова, когда я входил в него…»[134]134
  Несмотря на этот нелестный отзыв об Аладьине, Милюков, очевидно, не знал, что Аладьин прибыл к генералу Корнилову в качестве важного тайного агента из Англии, а вовсе не как бывший депутат Думы.


[Закрыть]

Таким образом, после разговора с Корниловым Милюков был осведомлен о дате намечавшегося переворота, о предложении убрать кадетов из Временного правительства и о готовности прибегнуть к насилию, но предпочел молчать.

Шидловский и прочие лидеры «Прогрессивного блока» после разговора с молодыми офицерами, прибывшими от генерала Корнилова, заняли такую же позицию. Если бы я знал о двуличии Корнилова и получил бы за пару недель известие о его намерении совершить переворот, то смог бы положить конец этой опасной игре с судьбой России. Но Милюков и другие люди, которых Корнилов посвятил в свои планы, хранили молчание из сочувствия к его замыслам и готовности оказать ему хотя бы пассивную поддержку.

Еще до возвращения в Ставку Корнилов вызвал к себе в вагон Путилова, Вышнеградского и Мещерского[135]135
  Директор Международного банка.


[Закрыть], возглавлявших Общество содействия экономическому возрождению России. Мещерского в Москве не было, поэтому на встрече присутствовали лишь Путилов и Вышнеградский. Описание этой тайной ночной встречи в конце концов опубликовал Путилов, уже после откровений Деникина, Милюкова и других лиц. Однако в этом рассказе содержится не вся правда; Путилов даже приводит ряд лживых утверждений, например, будто Корнилов заявил, что он действует «с полного согласия Керенского», будто они не встречались с генералом до Московского Государственного совещания, будто Верховный главнокомандующий не знал о собранных ими средствах, а обратился к ним только потому, что они были людьми богатыми, и т. д.

Однако из рассказа Путилова явственно следует главная цель этой встречи. Генерал сказал им, что посылает в Петроград корпус, чтобы разгромить большевиков, но что одного разгрома мало. Их следует также арестовать. А чтобы избежать уличных боев и не дать большевикам скрыться из своего штаба в Смольном институте, необходимо организовать поддержку генералу Крымову внутри города[136]136
  Средства, которые Путилов выдал в июле Республиканскому центру, предназначались именно для этой цели.


[Закрыть]. Кроме того, Корнилов просил денег на жилье и пропитание своих людей, на что получил ответ, что средства уже собраны и могут быть переданы ему в любое время. На это он сказал, что в данном вопросе следует избегать прямых контактов, и добавил: «Я сообщаю вам фамилии четырех полковников Генерального штаба: Сидорин, Дюсиметьер, Пронин и… [Путилов скрыл фамилию четвертого – полковника Новосильцева]. Если с Вами войдет в контакт кто-либо из них, знайте, что они действуют от моего имени».