Текст книги "Россия в поворотный момент истории"

10 сентября был переизбран Центральный комитет партии меньшевиков, большинство мест в котором отошло левым меньшевикам-«интернационалистам» во главе с Мартовым. В ЦК партии эсеров развернулась жестокая борьба между сторонниками широкой демократической коалиции и теми, кто требовал чисто социалистического правительства.

Цель совещания была очень простая. Как сформулировал 1 сентября Церетели, совещание было призвано продемонстрировать, что «революционно-демократическое» (т. е. социалистическое) движение – единственное, достаточно сплоченное и однородное для того, чтобы создать такое правительство, в каком нуждается революция.

Однако на самом деле «революционные демократы» были безнадежно разъединены и враждебно настроены друг к другу. С самого дня открытия совещания те же самые вожди социалистических партий, которые 1 сентября вцепились друг другу в глотку, продолжали точно так же вести себя в течение всех пяти дней работы совещания на глазах у всех присутствовавших делегатов, то есть на глазах у всей страны. Единственная разница состояла в том, что сторонников единого социалистического правительства в данном случае поддерживали хулиганствующие толпы, которые своими бесконечными криками и угрозами превратили совещание в шумный балаган.

Естественно, помимо речей с трибуны, которые не стоят того, чтобы их здесь пересказывать, за кулисами проходили всевозможные встречи, на которых «друзья-враги» пытались прийти к компромиссной, приемлемой для всех формулировке итоговой резолюции. Наконец они сформулировали резолюцию, в которой говорилось, что Демократическое совещание считает необходимым организовать коалиционное правительство с участием некоторых буржуазных элементов.

19 сентября, в последний день работы совещания, в 3.25 пополудни председательствующий Чхеидзе открыл заседание и предложил поставить эту резолюцию на голосование. Немедленно раздались крики левых, требовавших вначале решить, каким будет голосование – тайным или поименным. 574 делегата высказались за тайное голосование, 600 – за поименное.

Поименное голосование по резолюции началось в 4.30 и продолжалось 5 часов. Результаты оказались следующие: 766 делегатов высказалось за коалицию, 688 – против. Из последних 331 делегат, то есть почти половина, представляли профсоюзы и Советы солдатских и рабочих депутатов, которые уже оказались в руках большевиков и их союзников, левых эсеров и меньшевиков-«интернационалистов».

Объявление этих результатов сопровождалось бурей возмущения со стороны большевиков и левых эсеров, которые утратили всякий контроль над собой и громко требовали проголосовать по своей поправке. Председатель объявил длительный перерыв. Согласно следующему номеру «Известий»[153]153
  Вышедшему 20 сентября.


[Закрыть], президиум, перед тем как объявлять голосование по главной резолюции, не сумел решить, в каком порядке голосовать по двум поправкам. Но согласно моей собственной, более достоверной информации, две эти поправки были внесены тогда, когда уже шло голосование по главной резолюции. Порядок, в котором они выдвигались, не имеет значения, поскольку по нормальной процедуре, принятой во всех цивилизованных странах, поправки к резолюции голосуются до самой резолюции. Но вследствие царившего в тот момент бедлама президиум не сумел справиться с ситуацией. Возобновляя заседание, новый председатель Авксентьев заявил – по словам очевидцев, в весьма возбужденном состоянии, – что сейчас состоится голосование по двум поправкам, уже после принятия главной резолюции. Первую из этих поправок совместно внесли меньшевик Богданов и председатель ЦК партии эсеров Чернов, тем самым нарушивший постановление собственной партии, запрещающее отдельным членам партии выступать на совещании с проектами резолюций. Поправка гласила: «Те члены партии кадетов и других организаций, которые были замешаны в заговоре Корнилова, не могут быть включены в состав коалиции». Очевидно, что она обессмысливала основную резолюцию. Подавляющее большинство делегатов возмутились и вообще отказались голосовать. Но поправка в конце концов была принята большинством в 798 голосов – на 32 голоса больше, чем было подано за основную резолюцию.

Вторая поправка, с требованием исключения всех членов кадетской партии, совместно внесенная большевиками и левыми эсерами, не получила абсолютного большинства голосов. Из 595 поданных за нее голосов 445 принадлежало представителям Советов и профсоюзов; иными словами, за нее проголосовали все до единого делегаты от рабочих и солдат.

После этого был объявлен еще один длительный перерыв, а затем на голосование поставили всю резолюцию с двумя поправками. Но голосовать за такую нелепость было затруднительно, и она получила лишь 183 голоса.

И снова объявили перерыв, на этот раз посреди мертвой тишины.

Совещание завершилось полным провалом, но, чтобы сохранить лицо, революционные демократы изобрели хитрую, хотя и прозрачную уловку. После еще одной отсрочки Церетели, который 1 сентября выступил как один из несомненных инициаторов плана по созданию небуржуазного правительства, зачитал следующее заявление:

«Президиум обсуждал создавшееся после голосования положение и пришел к заключению, что это голосование показывает, что внутри нас, в организованной демократии нет такого соглашения, такого единства воли, которое силами всей демократии или большого ее большинства могло бы быть претворено в жизнь.

Президиум считает поэтому необходимым предложить рассматривать это голосование как показатель настроения настоящего собрания, с тем чтобы, считаясь с этим настроением, отдельные группы и фракции сделали бы шаги для взаимного соглашения, взаимных уступок и образования единой воли демократии.

С этой целью президиум предлагает всем группам совместно с президиумом устроить совещание, где были бы предприняты шаги для соглашения внутри демократии…

Президиум решил предложить вам следующее постановление, принятое единогласно президиумом:

«Всероссийское Демократическое совещание постановляет, что оно не разъедется до тех пор, пока им не будут установлены условия организации и функционирования власти в приемлемой для демократии форме».

Напоминаю, что эта резолюция была единогласно принята представителями всех течений и групп, представленных в президиуме».

Следует отметить, что слово «единогласно», дважды подчеркнутое Церетели, означало, что большевики и их союзники продолжали вести совместную политику с прочими «революционными демократами».

Эта резолюция и объявление президиума о продолжении совещания на следующий день были без голосования приняты единогласно под восторженные аплодисменты всех присутствующих.

Поскольку за поправку, внесенную Черновым и другими сторонниками чисто социалистического правительства, было подано больше голосов, чем за главную резолюцию, и поскольку Церетели дважды делал акцент на «единогласии», вследствие чего Каменев получил возможность продолжать свою игру по «установлению единства целей демократического совещания», я на следующий день отправился на совещание представителей всех партий, объявленное президиумом.

Я заявил собравшимся, что, если совещание решит сформировать правительство из социалистических партий, я мирно передам ему власть, но ни я, ни кто-либо другой из правительства республики не войдет в новое правительство. К этому я добавил, что в свете крайне серьезного положения, сложившегося в тот момент в России, я вынужден настаивать, чтобы ответ мне дали в течение трех дней. Каменев сразу же ответил, что «в таком случае нет даже смысла говорить о создании чисто социалистического правительства». Без участия большевиков эсеры и меньшевики не смогли бы сформировать нужное им правительство. Они сами это поняли и были вынуждены капитулировать.

Но вместо того, чтобы просто и честно признать, что союз с ленинцами и их сторонниками ведет к катастрофе, они продолжали делать вид, будто верят в силу и единство «революционной демократии», и сразу же приступили к учреждению так называемого «Демократического совета». Этот фантастический совет направил в правительство делегацию с целым рядом требований. Однако, когда делегаты (Авксентьев, Руднев и Церетели) прибыли ко мне, чтобы обсудить реорганизацию правительства в соответствии с пожеланиями «Демократического совета», они вовсе не собирались настаивать на своем плане. Вместо этого они согласились участвовать в совещании, которое проводило правительство с целью восстановления демократической коалиции на старых принципах.

Совещание открылось 22 сентября под моим председательством. Помимо вышеупомянутых, в нем участвовали представители кадетов, члены торговой и промышленной групп, а также делегаты от Центрального союза кооперативов.

Открывая заседание, я огласил наш план по восстановлению демократической коалиции и созыву консультативного органа – Временного совета республики[154]154
  На практике его называли «предпарламентом».


[Закрыть], с тем чтобы он действовал до выборов в Учредительное собрание.

Я указал, что на решающем этапе, через который мы проходим, не нужно принимать новых программ, а следует немедленно решить вопрос о составе нового кабинета, основываясь на расстановке политических сил в стране, и на следующий же день объявить имена министров.

После продолжительной и нередко бурной дискуссии мой план был принят. Новый состав правительства был опубликован на следующее утро, 23 сентября.

Помимо членов партий, входивших в коалицию до 27 августа, в новый кабинет вошли два представителя от торговой и промышленной групп.

В своей декларации об учреждении республики и создании Директории правительство заявляло:

«Временное правительство будет стремиться к расширению своего состава путем приглашения в него представителей всех тех элементов, которые ставят интересы нашего отечества выше временных и частных интересов отдельных партий и классов.

Временное правительство не сомневается, что выполнит эту задачу в самом ближайшем будущем».

Из-за распада всех важнейших партий, существовавших до 27 августа и входивших в состав коалиции, это «самое ближайшее будущее» тянулось почти месяц. Мы в конце концов выполнили взятое на себя 1 сентября обязательство, но чересчур поздно!

Глава 24
Финальный этап борьбы за мою Россию

Поскольку в результате мятежа генералов вся законодательная и политическая деятельность в стране остановилась, я погрузился в дело спасения основ демократии и попыток обеспечить за Россией место среди победителей на грядущей мирной конференции. В сентябре 1917 г. у меня уже не оставалось сомнений, что после официального вступления Соединенных Штатов в войну Германия на следующий год будет разгромлена. И произойдет это не только из-за подавляющей мощи современного американского оружия, но еще и потому, что Германия более не сможет рассчитывать на своих союзников, Венгрию и Турцию, поскольку к 1917 г. они утратили свою боеспособность в результате боев с Русской армией за три предыдущих года.

Ни поражения, которые потерпела Русская армия на третьем году войны, ни измена внутри страны уже не могли помешать Антанте победить или вычеркнуть из истории войны колоссальный вклад России в приближающуюся победу.

Германский Генеральный штаб прекрасно понимал значение операций на Русском фронте в 1917 г. Как писал майор фон дер Буше[155]155
  Фон дер Буше был ближайшим помощником генерала Людендорфа. Верховное командование поручило ему организовать наступление армии фон Ботмера. Позднее он был представителем военного министерства в Брест-Литовске. За несколько месяцев до вторжения Гитлера в Россию фон дер Буше выступил в полуофициальной газете военного министерства «Милитерише вохе» с резким протестом против войны на два фронта, основывая свою убежденность на неудачном опыте Германии в Первой мировой войне. 2 марта 1941 г. эта статья была целиком перепечатана в «Правде». Здесь я цитирую ту часть статьи, которая относится к 1917 г. Этот отрывок представляет собой краткое изложение всего того, что было написано германскими специалистами о стратегическом положении на театре военных действий в 1917 г.


[Закрыть]:

«В 1917 г, когда русские силы были совершенно исчерпаны, а революция уже набросила свою тень, угроза войны на два фронта все еще сохранялась – и это в тот момент, когда все для Германии складывалось удачно, когда войну на Западном фронте можно было закончить одним сокрушительным ударом, в тот момент, когда вопреки всем ожиданиям французское наступление генерала Нивеля было сломлено при замешательстве и колоссальных потерях на стороне французов и когда французские солдаты начали бунтовать…

Именно при этих обстоятельствах те немногочисленные германские резервы, которые удалось собрать, снова были отправлены на Восточный фронт, чтобы положить конец сперва так называемому наступлению Керенского в Галиции, а затем рижскому наступлению, и таким образом укрепить тыл нашего Западного фронта.

В 1917 г., с точки зрения солдата, настоящей трагедией стал тот факт, что германская армия на Западном фронте смогла лишь тогда перейти в наступление против истинного врага – англичан, – когда ей уже не хватало сил, чтобы прорваться через Амьен и Абвиль к Ла-Маншу».

Мы, руководители Временного правительства, прекрасно понимали все это, и до самого последнего дня существования свободной России вся наша внутренняя и внешняя политика основывалась на неизбежности победы.

К середине сентября после ожесточенных сражений под Ригой боевые действия начали стихать. Русские армии отступили на новые оборонительные позиции. На Юго-Западном и Румынском фронтах продолжались бои местного значения. После весеннего и летнего бездействия попытка британской армии перейти в наступление на севере (под Ипром) окончилась, как и весеннее наступление, неудачей, но в сентябре сражения на Западном фронте разгорелись снова – преимущественно в итальянском секторе. Людендорф был вынужден постепенно перебрасывать свои ударные дивизии на Западный фронт, но этот шаг не принес стратегических успехов.

Проведя чистку в Ставке Верховного главнокомандования в Могилеве и арестовав окопавшихся там заговорщиков, генерал Алексеев лишь несколько дней оставался на должности начальника штаба. Его сменил молодой, высокоодаренный офицер Генерального штаба генерал Духонин, с которым я хорошо познакомился, когда он возглавлял штаб командующего Юго-Западным фронтом.

Духонин был широкомыслящим, откровенным и честным человеком, неспособным на интриганство и демагогию. В отличие от многих пожилых офицеров он не предавался бесконечным сетованиям и брюзжанию по поводу «новой системы» и не идеализировал старую армию. Он не испытывал отчаянного страха перед солдатскими комитетами и комиссарами правительства, поскольку признавал необходимость в них. Более того, ежедневные сводки о положении на фронте, которые он посылал из Ставки, отличались взвешенностью и достоверностью, и он никогда не пытался изображать действующую армию как банду распоясавшихся подонков. В нем не было ничего от старого военного чинуши или солдафона. Он представлял собой одного из тех молодых офицеров, которые учились «науке побеждать» на примере Суворова и Петра Великого – среди прочего, это означало, что к своим подчиненным они относились не как к роботам, а как к живым людям.

Он внес колоссальный вклад в быструю и плавную реорганизацию армии в духе новых идей. После ряда совещаний в Петрограде и Могилеве, на которых присутствовали не только министр армии и флота, но также и гражданские министры – иностранных дел, финансов, связи и продовольствия, – он составил детальный отчет о материальном и политическом состоянии армии. Из этого отчета следовал четкий вывод – армию следует сократить численно, реорганизовать ее структуру и очистить от всех недовольных элементов из числа офицеров и рядовых. Когда это будет сделано, армия окажется в состоянии охранять границы России и защищать ее ключевые интересы, если не предпринимать крупных наступлений. Правительство и Верховное главнокомандование поставили перед собой задачу добиться выхода Болгарии и Турции из войны, что позволило бы восстановить контакт между Россией и ее союзниками через Дарданеллы, тем самым положив конец блокаде.

В течение всего лета министры продовольствия, внутренних дел и земледелия безуспешно пытались достичь соглашения со Ставкой о демобилизации старших возрастов. Теперь же такая демобилизация началась согласно установленному плану.

29 сентября в качестве очередного шага в политике, предполагавшей близкое окончание войны, Министерство иностранных дел создало специальную межведомственную комиссию, поручив ей задачу разработать проект программы обеспечения продовольствием и медикаментами на период демобилизации, а также возвращения беженцев.

В конце сентября я отправил Ллойд-Джорджу письмо, сообщая ему, что наша армия претерпевает реорганизацию и будет сокращена численно. Однако я подчеркнул, что всеобщему военному наступлению западных союзников в 1918 г. будет оказана вся необходимая поддержка на Русском фронте, но сама Россия не предпримет крупных наступательных действий. Письмо было передано в Лондон английским послом, и до сего дня оно лежит неопубликованное в каких-нибудь архивах британского правительства.

Меры, предпринятые Временным правительством для реформирования армии, являлись единственным возможным средством облегчить бремя войны и для армии, и для народа, при этом не порывая с союзниками и тем самым не лишая Россию права на решающий голос в послевоенном урегулировании.

Тем временем упорная работа Терещенко в дипломатической сфере способствовала укреплению тенденции в пользу справедливого и демократического мира, и 22 сентября на совещании правительства с политическими партиями он получил возможность объявить, что союзническая конференция по вопросу о целях войны, созыва которой он так настойчиво добивался, будет проведена в конце октября.

Какими бы катастрофическими ни были последствия военного мятежа, предшествовавшие ему шесть месяцев непрерывной конструктивной работы не прошли совсем даром. В сентябре 1917 г. Русская армия ни на один момент не оказалась в состоянии того паралича, который охватил ее в первые недели после падения монархии. Подавляющее большинство офицеров сохранило верность своему долгу. Не теряя головы, они делали все возможное, чтобы справиться с теми силами, которые подрывали боевой дух солдат. Армейские комитеты и другие фронтовые организации, за исключением немногих безнадежных случаев, упорно стремились преодолеть пораженческие тенденции. На Демократическом совещании представители фронтовых организаций решительно выступили против деструктивных настроений, быстро распространявшихся среди интеллигенции и рабочих в столице. В целом можно сказать, что правительство республики имело надежную опору в лице армии.

Не лишилось правительство и поддержки среди населения, которое, как и в первые дни после Февральской революции, снова стало жертвой массового беззакония и могло рассчитывать лишь на защиту со стороны правительства. 27 августа охваченные паникой перед Корниловским мятежом эсеры и меньшевики без каких-либо консультаций с правительством совместно с большевиками создали по всей стране «народные комитеты» по борьбе с контрреволюцией. Эти комитеты немедленно оказались в руках большевиков и их сторонников. Правительство сразу же стало получать призывы о помощи от людей, неспособных защититься от самозваных «защитников».

4 сентября был опубликован закон (№ 479) о роспуске этих комитетов. Но ВЦИК, очевидно считая себя независимой властью, велел комитетам игнорировать этот закон.

Такая поощряемая большевиками «защита от революции» продолжала распространяться среди населения, нравилось ли ему это или нет. Местные власти всюду, где могли, распускали эти комитеты, но были не в силах справиться с беспорядками, вспыхнувшими вследствие их подстрекательства. Министру внутренних дел все чаще приходилось прибегать к помощи специальных организаций, созданных местными общественными лидерами, а в середине октября военный министр генерал А.И. Верховский был вынужден направить войска на помощь гражданской администрации.

Несмотря на серьезность положения, в сентябре и октябре правительство издало ряд законов, касающихся предстоящих выборов в Учредительное собрание. Учитывая состояние страны в то время, выборы были крайне трудной и сложной задачей для местной администрации. Чтобы провести выборы в назначенный срок, 12 ноября, в избирательную процедуру пришлось внести ряд упрощений. Но самое важное то, что эта задача была выполнена, и, несмотря на все препятствия, чинимые большевиками, и все их попытки устроить беспорядки, выборы состоялись в день, назначенный Временным правительством. Большевики, находившиеся тогда у власти, получили лишь четверть голосов.

Я по сей день, как и 48 лет назад, могу утверждать, что, несмотря на три года войны и блокады, несмотря на альянс Ленина с Людендорфом и помощь, полученную сторонниками Корнилова от наших союзников, демократическое правительство, посвятившее себя служению народу и послушное его воле, никогда бы не было свергнуто, если бы борьба против него велась честными средствами, а не путем лжи и клеветы.

Неустанная кампания по дискредитации как Временного правительства, так и меня лично, развязанная сразу же после Корниловского мятежа, несомненно, стала одним из ключевых факторов уничтожения демократии в России.

Мои показания Чрезвычайной следственной комиссии по расследованию дела генерала Корнилова 8 октября 1917 г. завершились словами: «Для меня лично несомненно, что за Корниловым работала совершенно определенная группа лиц, связанная не только готовящимся планомерным заговором, но и обладающая большими материальными средствами и располагающая возможностью получать средства из банков». Мои подозрения, к сожалению, полностью оправдались.

12 декабря 1917 г. «Известия» напечатали письмо генерала Алексеева, отправленное им Милюкову 12 сентября. В нем говорилось:

«…Дело Корнилова не было делом кучки авантюристов. Оно опиралось на сочувствие и помощь широких кругов нашей интеллигенции… Цель движения – не изменить существующий государственный строй, а переменить только людей, найти таких, которые могли бы спасти Россию… Выступление Корнилова не было тайною от членов правительства. Вопрос этот обсуждался с Савинковым, Филоненко[157]157
  Комиссар Военного министерства при Ставке, переметнувшийся на сторону заговорщиков. Как только это стало мне известно, он был смещен. Никогда не входил в состав правительства.


[Закрыть] и через них – с Керенским. Только примитивный военнореволюционный суд может скрыть участие этих лиц в предварительных переговорах и соглашении. Савинков уже должен был сознаться печатно в этом…

Движение дивизий 3-го конного корпуса к Петрограду совершилось по указанию Керенского, переданному Савинковым…

Но остановить тогда уже начатое движение войска и бросить дело было невозможно, что генерал Лукомский и высказал в телеграмме от 27 августа номер 6406 Керенскому: «…приезд Савинкова и Львова, сделавших предложение генералу Корнилову в том же смысле от вашего имени, заставил генерала Корнилова принять окончательное решение, и, идя согласно с вашим предложением, он отдал окончательные распоряжения, отменять которые теперь уже поздно…»

Из этого отказа Керенского, Савинкова, Филоненко от выступления, имевшего цель создания правительства нового состава, из факта отрешения Корнилова от должности вытекли все затруднения 27–31 августа. Рушилось дело: участники видимые объявлены авантюристами, изменниками и мятежниками. Участники невидимые или явились вершителями судеб и руководителями следствия, или отстранились от всего, отдав около 30 человек на позор, суд и казнь.

Вы до известной степени знаете, что некоторые круги нашего общества не только знали обо всем, не только сочувствовали идейно, но, как могли, помогали Корнилову… Почему же ответить должны только 30 генералов и офицеров, большая часть которых и совсем не может быть ответственной?..

Пора начать кампанию в печати по этому вопиющему делу. Россия не может допустить готовящегося в самом скором времени преступления по отношению ее лучших, доблестных сынов…

К следствию привлечены члены Главного комитета офицерского союза, не принимавшие никакого участия в деле… Почему они заключены под стражу? Почему им грозят тоже военно-революционным судом?..

У меня есть еще одна просьба. Я не знаю адресов гг. Вышнеградского, Путилова и других. Семьи заключенных офицеров начинают голодать. Для спасения их нужно собрать и дать комитету Союза офицеров до 300 000 руб… В этом мы, офицеры, более чем заинтересованы.

…Если честная печать не начнет немедленно энергичного разъяснения дела, настойчивого требования правды и справедливости, то через 5–7 дней наши деятели доведут дело до военно-революционного суда с тем, чтобы в несовершенных формах его утопить истину и скрыть весь ход этого дела. Тогда генерал Корнилов вынужден будет широко развить перед судом всю подготовку, все переговоры с лицами и кругами, их участие, чтобы показать русскому народу, с кем он шел, какие истинные цели он преследовал и как в тяжкую минуту он, покинутый всеми, с малым числом офицеров предстал перед спешным судом, чтобы заплатить своею судьбою за гибнущую родину…

Подпись: Михаил Алексеев».

Стоит ли говорить, что скрытый смысл требования генерала Алексеева был ясно понят теми, кто «боялся скомпрометировать себя», а также и самим Милюковым? Необходимые денежные средства были немедленно собраны Путиловым и другими финансистами, стоявшими за делом Корнилова. В то же время был основан новый печатный орган «Общее дело», сыгравший ключевую роль в кампании прессы согласно предложениям Алексеева. Задачей «Общего дела» была дискредитация меня как главы Временного правительства; в этом издании печатались материалы, имевшие колоссальную ценность для Ленина в его кампании против меня как «предателя революции», который якобы помогал Корнилову и подстрекал его!

Общая картина заговора раскрылась лишь после захвата власти большевиками. Имя генерала Алексеева ни разу не упоминалось ни в одном из документов, относящихся к заговору, и поэтому его соучастие было довольно трудно доказать. Его письмо от 12 сентября я прочитал уже после Октябрьской революции, находясь в подполье и составляя собственный отчет о Корниловском мятеже. Генерал Алексеев был не только выдающимся и проницательным стратегом, но и хитроумным политиком. Он понимал, почему провалилась попытка Ленина захватить власть в июле и почему два месяца спустя почти мгновенно потерпел поражение Корнилов. Ему было ясно: чтобы иметь хоть какие-либо шансы на успех, новому претенденту на власть следует сперва разорвать тесную связь народа с армией, с одной стороны, и с Временным правительством, с другой, опорочив наши идеалы и дискредитировав меня лично. Именно в этом заключалась цель потока клеветы, направленного на меня сторонниками Корнилова, которые рассматривали свое поражение лишь как временное отступление. Нужно ли говорить, что все, сказанное ими обо мне, лило воду на мельницу другого претендента на диктаторскую власть – Ленина. Генерал Алексеев знал, что подобная тактика заставит необразованные массы искать вождей в рядах левых, но это не заботило ни его, ни его приспешников. Перспектива захвата большевиками власти нисколько их не тревожила. Ленин сбросит Керенского – так они рассуждали – и тем самым невольно вымостит путь для «здорового правительства», которое неизбежно придет к власти три-четыре недели спустя[158]158
  Эжен Пети, представитель французского правительства в России во время Первой мировой войны, своими глазами видевший всю Февральскую революцию, рассказывал мне, что именно так Милюков определял тактику, необходимую для установления военной диктатуры. Слову Пети можно было абсолютно доверять. Он не одобрял многие шаги Временного правительства, но в то же время был крайне встревожен политикой, которую в то время вели генерал Алексеев, Родзянко, Милюков и ряд других лидеров правой оппозиции. По своей собственной инициативе, а может быть, по предписанию французского правительства, он откровенно обсудил этот вопрос с Милюковым, с которым уже довольно давно был знаком лично. В конце разговора Милюков описал ему тактику, изложенную мной выше. Милюков и его друзья были убеждены – в середине октября! – что большевизм не представляет серьезной угрозы и что в России имеется лишь две партии – «партия порядка» во главе с Корниловым и «партия распада», возглавляемая мной. О разговоре с Милюковым Пети рассказал мне некоторое время спустя, когда я уже жил в эмиграции.


[Закрыть].

Во время клеветнической кампании против правительства «солидные» газеты порой скатывались до распространения не только компрометирующих слухов и сплетен, но и ложных свидетельств, вроде корниловского, и фальшивых документов. Именно подобные «документы» стали для Ленина, Троцкого, Сталина и прочих теми «свидетельствами», в которых они нуждались, чтобы изобразить меня сторонником Корнилова.

И.С. Шабловский, председатель Чрезвычайной следственной комиссии, в интервью корреспонденту «Русских ведомостей», которое он дал в Москве 4 октября, сказал, что ознакомился с опубликованными материалами по корниловскому делу лишь после того, как вернулся в Москву из Ставки. Отвечая на вопросы журналиста, он между прочим сказал:

«Если даже признать, что опубликованные записки ярко и исчерпывающе обрисовывают роль генерала Корнилова, то все же они касаются исключительно того периода времени, когда генералом Корниловым еще не был предъявлен известный ультиматум Временному правительству. С того времени поведение и мотивы действий генерала Корнилова не находят себе никаких объяснений в опубликованных газетами материалах. Кроме того, и по существу эти материалы не вполне точны. Я мог бы исправить не только отдельные слова и выражения, но и целые показания генерала Алексеева, которые на днях были опубликованы в печати.

Для всестороннего обсуждения всех обстоятельств, предшествовавших известному ультиматуму, следственная комиссия допросила А.Ф. Керенского, который сам пожелал явиться и дать комиссии свои компетентные разъяснения. Возможно, что на днях министр-председатель будет передопрошен». (Я снова предстал перед комиссией 8 октября, но мой подробный и исчерпывающий рассказ об «ультиматуме», конечно, не появился ни в одной газете.)

«Вообще же, – сказал Шабловский в завершение интервью, – весь шум, поднятый опубликованными записками, только мешает правильному течению следствия; в сущности ничего не разъясняя, оглашение данных предварительного следствия ведет к нежелательным кривотолкам, тревожащим общество, и не дает следственной власти спокойно и беспристрастно разрешить тот больной вопрос, который получил историческое название «корниловщины».

В октябре газеты опубликовали официальное заявление Чрезвычайной комиссии, в котором говорилось:

«В различных органах печати в последнее время появились многочисленные сообщения, касающиеся различных обстоятельств дела Корнилова, а также показания лиц, представших перед комиссией. Комиссия считает необходимым заявить, что опубликованные сообщения не исходят ни от комиссии, ни от ее отдельных членов.

С полным пониманием относясь к законному интересу общественности к этому делу, комиссия тем не менее воздерживается от обнародования собранных ею фактов, в целях как можно более полного и объективного расследования.

Работа комиссии по расследованию наиболее важных сторон этого инцидента, включая действия генерала Корнилова против Временного правительства, вскоре будет завершена, и по завершении работы комиссия сделает соответствующее заявление для печати.

Председатель комиссии Шабловский».

Но два этих заявления председателя комиссии не остановили потока лжи и клеветы. «Честная» пресса, поддерживавшая генерала Алексеева, продолжала отравлять общественное сознание, изображая меня политическим шарлатаном и негодяем, а сторонники Ленина с готовностью перепечатывали все это в «Рабочем пути» и других большевистских газетах.

Должен признаться, что был невыносимо измучен этой чудовищной и злобной кампанией. Однако оставалось лишь молча наблюдать[159]159
  Преждевременная публикация фактов, выявленных на предварительном следствии, во всех цивилизованных странах считается уголовным преступлением и наказывается по закону. Как глава правительства, я не имел права нарушать закон.


[Закрыть], как этот яд проникает в умы интеллигенции, солдат и рабочих, подрывая и мой авторитет, и авторитет правительства. На какой-то момент я лишился веры в людскую справедливость. Во время визита в Ставку со мной случился удар, и несколько дней я находился в критическом состоянии. В чувство меня привели слова генерала Духонина: «Керенский, вы не можете, не осмелитесь опустить руки в этот решающий момент. На ваши плечи возложена слишком большая ответственность». Уже через день я снова был на ногах, готовый сражаться с прежней решимостью.