Текст книги "Россия в поворотный момент истории"

Часть третья
Война

Глава 7
Истоки и начало войны

Год молчания

Первая мировая война, уже несколько лет вызревавшая в сердце Европы, обрушилась на Россию подобно урагану. Ни одна великая держава в Европе не желала мира и не нуждалась в нем так же сильно, как Россия после войны с Японией. Объективно Россия в 1914 г. была не готова к войне с Германией; субъективно русский народ даже не думал о войне. Он был полностью поглощен внутренними политическими, культурными и экономическими проблемами. Россия в том году приближалась к новому, решающему внутреннему кризису и едва обращала внимание на стремительное развитие тревожной международной ситуации.

Трагическое положение России накануне Первой мировой войны очень ясно отображено в двух письмах из частной переписки премьера Столыпина и А.П. Извольского, который сменил свою должность министра внутренних дел на пост посла в Париже.

Приведенные ниже два коротких отрывка наглядно иллюстрируют мое убеждение в том, что великая война в 1914 г. решительно противоречила национальным интересам и целям России.

21 июля 1911 г. Извольский писал Столыпину:

«…Вы знаете, что в течение пяти лет, проведенных мной на посту министра, меня беспрестанно одолевал кошмар внезапной войны. Не было никакой возможности изменить наши договоренности с союзниками; ослабление связей с ними немедленно привело бы либо к всеевропейской войне, либо к безусловному и полному порабощению России Германией. При любом исходе это означало бы конец России как великой и независимой державы».

Столыпин на это отвечал:

«Колноберже, 28 июля

Я чрезвычайно благодарен за Ваше интересное письмо. Должен признаться, что тоже был крайне встревожен происходящим. Вы знакомы с моей точкой зрения. Нам необходим мир; война в следующем году, особенно во имя целей, непонятных народу, станет фатальной для России и для династии. Напротив, каждый мирный год укрепляет Россию не только с военно-морской, но и с экономической и финансовой точек зрения. Помимо того, и это еще важнее, Россия растет из года в год, в нашей стране развивается самосознание и общественное мнение. Не следует забывать и про наши парламентские институты. Пусть они несовершенны, но их влияние привело к радикальным переменам в России, и, когда придет время, страна встретит врага с полным осознанием своего долга. Россия выстоит и выйдет победоносной лишь из народной войны. Я делюсь с вами этими мыслями, потому что по одним газетам составить представление о России невозможно».

Ужас перед неожиданной войной мучил Извольского не из-за избыточной фантазии и не потому, что он был нерешительным политиком, как отозвался о нем лорд Грей. Если он и проявил себя как осторожный – возможно, даже чрезмерно осторожный – дипломат, то лишь потому, что России становилось все труднее следовать тропой мира в Европе, балансировавшей на грани войны. Лорд Грей в своих мемуарах сам пишет, что неуклонно и стремительно перевооружавшаяся Европа приближалась к войне с фатальной неизбежностью и что все правительства с подозрением следили друг за другом, усматривая ловушку за любым, даже самым невинным, дипломатическим ходом.

Не имея возможности создать новый международный баланс сил и не в состоянии мирными средствами обуздать чудовищный динамизм германской экономики и военной машины, Антанта все больше внимания уделяла производству и совершенствованию вооружений. Колоссальные армии и флоты автоматически подталкивали Европу к военному столкновению, так как в любой гонке вооружений рано или поздно наступает психологический момент, когда война кажется единственным способом избавиться от непереносимой ноши ожидания катастрофы. После 1909 г. война стала лишь вопросом времени. Линия, разделяющая работу дипломата и штабного офицера, начала размываться.

В Европе перед Первой мировой войной существовали три основные проблемы. Во-первых, англо-германская борьба за господство на море; во-вторых, австро-германо-российские разногласия в отношении Балкан и Турции; в-третьих, франко-немецкое соперничество по вопросу об Эльзасе-Лотарингии и африканских колониях. Задачу решения этих проблем возложили на дипломатов. Из ныне опубликованных документов становится ясно, что большинство из них добросовестно пытались выполнить задание. Но несмотря на все благие намерения «тайной дипломатии», три эти дипломатические проблемы все сильнее запутывались и все больше зависели друг от друга. Приближалось время, когда распутывать их пришлось бы уже не дипломатам, а военным.

Вне всякого сомнения, именно англо-германское соперничество являлось ключевым моментом международной ситуации.

Когда же германское правительство окончательно решилось развязать всеевропейскую войну?

До своего отъезда из России и некоторое время спустя я разделял общее мнение, что Германия приняла решение о превентивной войне в 1914 г, после того как в самом конце весенней сессии Думы на тайном совещании лидеров большинства («Прогрессивный блок») была официально одобрена фактически уже осуществлявшаяся крупная военная программа радикальной реорганизации российской оборонительной системы на западной границе.

Но сейчас, тщательно пересмотрев всю политику Германии во время Балканских войн, я пришел к выводу – и отныне глубоко убежден в нем, – что план превентивной войны был принят германским командованием еще летом 1912 г. Подготовка к ней быстро и методически велась во время Балканской конференции и после нее.

В феврале 1912 г. британское правительство предприняло последнюю попытку достичь соглашения с Германией о прекращении строительства флота в обеих странах. Лорд Халдейн, влиятельный член кабинета и сторонник дружбы с Германией, отправился на переговоры по этому вопросу в Берлин, где у него имелось много важных связей в политических и правительственных кругах. Как и следовало ожидать, миссия лорда Халдейна завершилась полным провалом. Он вернулся в Лондон с пустыми руками. Берлинское правительство не собиралось заключать морской договор до тех пор, пока по его требованию не будет сделано несколько важных изменений в британской внешней политике. Со своей стороны Великобритания не имела ни малейшего желания идти на уступки во внешней политике – да в 1912 г. и не могла бы их себе позволить.

За отъездом лорда Халдейна из Берлина почти сразу же были выделены новые ассигнования на германский флот. 8 марта рейхстаг принял второй морской законопроект адмирала Тирпица.

Миссия Халдейна стала последней попыткой Великобритании предотвратить военное столкновение с Германией. Когда эта попытка провалилась, стало ясно, как рассказывал мне в 1918 г. в Лондоне сам Халдейн, что война неизбежна. И именно летом 1912 г. все европейские державы принялись лихорадочно готовиться к ней.

По инициативе британского адмиралтейства британский и французский кабинеты заключили совершенно секретное соглашение о диспозиции своих военно-морских сил, не зафиксированное в письменном виде. Весь британский флот следовало сосредоточить в Ла-Манше и Северном море – англичане брали на себя обязательство оборонять северное побережье Франции; французский флот переводился в Средиземное море.

Обязуясь охранять северные берега Франции в случае войны с Германией, британский кабинет Асквита и Грея тем самым гарантировал участие Великобритании в войне, в которую неизбежно втягивалась и Россия вследствие ее союза с Францией. А в Берлине этот англо-французский договор о разграничении сфер ответственности на море, который не ускользнул от внимания германской разведки, убил последнюю надежду Германии на разрушение англо-франко-русской Антанты по дипломатическим каналам.

В свою очередь, французский кабинет, уверенный в британской поддержке, полностью изменил свое отношение к русским интересам на Балканах. 25 октября 1912 г. А.П. Извольский, русский посол в Париже, сообщил министру иностранных дел Сазонову о следующем политическом заявлении французского кабинета: «Отныне Франция признает, что австрийские территориальные амбиции затрагивают общий баланс сил в Европе и, следовательно, интересы самой Франции».

Короче говоря, Франция призывала Россию занять более жесткую позицию на Балканах. Примерно в то же время Франция стала настаивать, чтобы Россия как можно скорее укрепила и реорганизовала свои вооруженные силы и без промедления закончила строительство стратегически важных железных дорог.

Сама Франция с 1911 г. предпринимала меры по усовершенствованию своей артиллерии и уже имела достаточное количество тяжелых полевых орудий. В августе 1913 г. французская армия претерпела модернизацию; срок воинской службы увеличивался до трех лет, хотя этот закон был принят только после долгого и упорного сопротивления со стороны профсоюзов, социалистической партии и левых радикалов. Все расходы на перевооружение и укрупнение вооруженных сил встречали сильнейшее противодействие в парламенте, но в конце концов закон все же был утвержден.

Вообще говоря, общественное мнение в странах Антанты – Великобритании, Франции и России – отнюдь не было подвержено тем милитаристским и шовинистическим настроениям, которые господствовали в германских официальных кругах всех политических направлений.

Все социалистические партии Европы (включая германскую), а также рабочие организации на своих съездах голосовали против войны и за всеобщую забастовку, если «капиталисты» развяжут войну. В России общественное мнение решительно выступало против какой-либо войны. В эти предвоенные годы страна была слишком занята борьбой с «распутинским режимом».

Немцы вдохновлялись информацией о военной, политической и психологической ситуации в потенциально вражеских государствах: все говорило за то, что австро-германская победа более чем вероятна. Но такая вероятность уменьшалась с каждым годом промедления, поскольку военная и психологическая подготовка держав Антанты явно улучшалась с течением времени.

К концу 1913 г. все было готово для первого удара. Требовался лишь подходящий момент. Он настал 15 июня 1914 г.

В тот день прибывший с визитом в австрийскую провинцию Боснию эрцгерцог Франц-Фердинанд и его морганатическая супруга ехали без какого-либо полицейского эскорта по улицам Сараева в открытом автомобиле. Когда они поворачивали за угол, к машине подбежал юноша и выстрелил несколько раз из револьвера, убив обоих… убийца, Гаврила Принцип, входил в «Черную руку» – сербскую ультранационалистическую террористическую организацию[36]36
  Босния была славянской провинцией Австрии, официально аннексированной лишь в 1908 г., хотя еще со времени Берлинского конгресса 1878 г. она была оккупирована и управлялась австрийцами согласно секретному пакту, заключенному императорами Австро-Венгрии, Германии и России.


[Закрыть].

Вся Европа была потрясена и возмущена этим трагическим событием. В правительственных и политических кругах возникла серьезная тревога в связи с тем, что балканский пожар, только что потушенный совместными усилиями великих держав на Лондонской конференции, теперь мог опять вспыхнуть, вновь породив напряженность между ними.

Тревога быстро улеглась. Австрийское правительство поспешило заверить Петербург, что не планирует никаких военных акций. А кайзер Вильгельм II примерно через неделю после убийства эрцгерцога отправился на летние «каникулы» в норвежские фьорды. Отъезд германского императора окончательно убедил Европу, что мир будет сохранен.

Началась обычная политическая дрема летнего сезона. Министры, парламентарии, высокопоставленные военные и правительственные чиновники начали разъезжаться в отпуска. В России никто особенно не волновался из-за трагедии в Сараеве; большинство людей, интересующихся политикой, были слишком поглощены внутренними делами.

Даже в свете наших нынешних знаний трудно себе представить, как произошло, что никто из европейской правящей элиты, исключая заговорщиков в Германии и в Австрии, не понимал, что это благословенное лето – всего лишь затишье перед ужасающей бурей.

В июле, воспользовавшись парламентскими каникулами, президент Французской республики Раймон Пуанкаре и Вивиани, премьер-министр и министр иностранных дел, нанесли официальный визит царю Николаю II, прибыв на французском линкоре. На обратном пути из России они планировали посетить Скандинавские страны.

Встреча (7—10 июля) проходила в Петергофе, летней резиденции царя. Рано утром 7 июля французские гости перешли с линкора, причалившего в Кронштадте, на царскую яхту, которая доставила их в Петергоф. После трех дней переговоров, банкетов и приемов, которые прерывались поездками на регулярные летние маневры гвардейских полков и частей Санкт-Петербургского военного округа, французские гости 10 июля вернулись на свой линкор и отплыли в Скандинавию. Чуть позже в тот же самый день Париж, Санкт-Петербург и Лондон получили уведомление, что австрийское правительство предъявило сербскому правительству ультиматум, условия которого требовалось выполнить в течение 48 часов.

Ультиматум был предъявлен в тот же самый день, когда Пуанкаре отбыл из России, явно не случайно. Франция на несколько дней оставалась без президента, главы кабинета и министра иностранных дел; на своем месте находился лишь заместитель министра, несведущий в международных отношениях. В этот критический момент быстрые и согласованные действия со стороны Франции и России оказались практически невозможными.

Требования, изложенные в ультиматуме, были безусловно неприемлемыми для любого правительства. Ни одна уважающая себя страна не пошла бы на увольнение своих должностных лиц по требованию иностранной державы; ни одно правительство не позволило бы иностранцам под угрозой военной силы устанавливать контроль над своими административными и юридическими институтами; ни одно правительство не стало бы извиняться за преступные действия, в которых не было замешано, то есть признавать справедливость ложных обвинений в своем соучастии или попустительстве. Даже австрийский барон фон Визнер, направленный в Сараево на расследование покушения, 2 июля сообщил австрийскому правительству, что он не нашел никаких свидетельств о причастности сербского правительства к убийству.

Как только российское правительство узнало об ультиматуме, оно посоветовало Сербии уступить по всем требованиям, кроме тех, что нарушали фундаментальные права суверенного государства. Именно так сербское правительство и поступило в своем ответе на ноту от 10 июля.

Ответ Белграда в Вене сочли неудовлетворительным, и с этого момента Австрия и Сербия оказались в состоянии войны. 15 июля австрийцы подвергли Белград обстрелу.

В тот же день лорд Грей высказался за немедленный созыв конференции великих держав, но австрийцы отказались обсуждать с Греем вопрос австро-сербских отношений – вопрос, затрагивавший их национальную гордость. Берлин поддержал их в этом решении.

Все попытки русского правительства посредством прямых переговоров с австрийцами убедить их найти мирное решение и изменить условия ультиматума решительно отвергались. Тем временем немецкие агенты в Западной Европе старались убедить общественное мнение, будто сербское правительство ответило отказом на справедливые требования Австрии под давлением агрессивного Петербурга. Эту версию с готовностью подхватили пацифистские и прогерманские круги в Великобритании и Франции, уверенные, что Россия – главная виновница всех международных интриг, угрожающих миру в Европе.

В наши дни бессмысленно опровергать эту нелепую идею и доказывать, что Первая мировая война была вызвана вовсе не провокационной «преждевременной мобилизацией» Русской армии. Даже летом 1917 г, в разгар сражений на Русском фронте, Хаазе, независимый социал-демократ левого толка, сделал в рейхстаге официальное заявление, за которое бы подлежал суду как изменник, если бы оно оказалось ложным. Хаазе утверждал, что 22 июня 1914 г., через неделю после убийства эрцгерцога, кайзер Вильгельм провел секретное совещание высокопоставленных лиц из австрийского и германского правительства и армий. На этом совещании было решено использовать сараевскую трагедию как предлог для превентивной войны против Антанты и соответственно был разработан генеральный план действий. Вполне очевидно, что первую часть плана предстояло выполнять одной Австрии без какого-либо вмешательства Германии, чтобы не возбудить у Англии или России никаких подозрений. Следует отметить, что такая стратегическая уловка – отъезд кайзера на «каникулы» – отлично удалась. Пока будущие противники ничего не подозревали, Германия получила три недели форы, чтобы подготовиться к неожиданному нападению.

Зная, что всеевропейская война между двумя группировками держав неизбежна, зная, что у Великобритании есть флот, но – в тот момент – не было армии, зная, что континентальные союзники Великобритании поспешно реорганизуют и перевооружают свои войска, но еще не готовы к войне, зная, что в 1914 г. Россия была уже не Россией 1904 г, а страной с хорошо развитой промышленностью, включая военную, а также зная, что через два-три года Франция и Россия завершат подготовку и их военная мощь может превзойти германскую, – зная все это, немцы избрали единственно возможный, по их мнению, путь – застать плохо подготовленных врагов врасплох.

Могла ли Россия, совершенно неготовая к столкновению с Германией и по опыту 1908 г. знавшая, что Австрию поддерживает Германия, действительно спровоцировать кайзера на войну? Разумеется, нет. Документы о том, как была развязана война, опубликованные в 1915 г. петроградским правительством в «Белой книге», полностью исключают такую возможность. На первом военном совете по австро-сербскому конфликту, проведенном царем за день до бомбардировки Белграда, было решено на следующий день, 13 июля, объявить меры предосторожности, а если ситуация будет ухудшаться, начать частичную мобилизацию – сформировать тринадцать корпусов в четырех военных округах, не граничащих с Германией. Министр иностранных дел Сазонов немедленно сообщил об этом решении германскому послу в Петербурге графу Пурталесу, указывая, что эти меры не направлены против Германии и что никаких действий против Австрии не замышляется.

Европейский кризис развивался с такой ошеломляющей скоростью, что и по техническим, и по политическим причинам невозможно было ограничиться лишь частичной мобилизацией против Австрии. Частичная мобилизация не являлась одним из этапов в программе всеобщей российской мобилизации на случай войны, и, если бы решение о частичной мобилизации оставалось в силе, оно бы только подвергало Россию опасности в критический момент. Поспешно вернувшись в Петербург с Кавказа, генерал Данилов, генерал-квартирмейстер Генштаба, призывал генерала Янушкевича, только что назначенного начальником Генштаба и еще не успевшего ознакомиться с мобилизационными планами, пересмотреть этот приказ. К царю на утверждение были направлены два отдельных проекта приказа – один о частичной, а другой о всеобщей мобилизации.

Утром 16 июля из Царского Села выехал курьер с приказом о всеобщей мобилизации, уже подписанным царем; приказ вступал в силу в полночь. К тому моменту руководство армии получило достоверную и точную информацию о сосредоточении немецких сил вблизи французской и русской границ.

Утром того же дня Пурталес посетил Сазонова и в довольно резких выражениях заявил, что продолжение российских мобилизационных мер против Австрии вынудит Германию принять соответствующие меры. Однако в течение всего этого дня Николай II постоянно обменивался телеграммами с кайзером, который уже вернулся из своей «туристической поездки» в норвежские фьорды. Ошибочно решив по одной из телеграмм, что кайзер действительно стремится к миру, царь вечером отправил ему ответ, поблагодарив за послание и заметив, что оно резко отличается своим тоном от дискуссии по тому же вопросу, которую немецкий посланник в тот день вел с Сазоновым.

Тогда же царь отменил приказ о всеобщей мобилизации и заменил его приказом о частичной мобилизации, вступавшим в силу в тот же срок – с 17 июля.

На следующий день, когда уже стало известно, что 18 июля Австрия объявит всеобщую готовность и что в Германии открыто ведутся военные приготовления, царь получил от кайзера еще одну телеграмму, на этот раз куда более резкую. Германский император ясно давал понять, что Пурталес сделал свое заявление в полном соответствии с его инструкциями и что, если Россия не прекратит мобилизацию, на царя ляжет ответственность за ее последствия. Именно в этот момент царь после мучительных колебаний все-таки во второй раз отменил частичную мобилизацию и отдал приказ о всеобщей мобилизации, вступавший в силу в полночь 18 июля.

Более того, стараясь лишний раз не провоцировать немцев, царь запретил военным кораблям ставить мины в балтийских водах без его разрешения. 17 июля в Адмиралтействе получили донесение о том, что германский флот вышел из Киля и направился в сторону Данцига. Зная о приказе царя, командующий Балтийским флотом адмирал Эссен послал телеграмму начальнику морского штаба адмиралу Русину с просьбой немедленно получить от царя разрешение на минирование. Телеграмма была получена 17 июля около полуночи. Несмотря на поздний час, начальник штаба в сопровождении ближайших помощников отправился к военно-морскому министру и попросил его разбудить царя и получить разрешение на установку мин. Министр наотрез отказался. Попытки добиться содействия великого князя Николая Николаевича также оказались тщетными. Лишь около 4 часов утра, когда не вернулись офицеры, посланные Русиным к генералу Янушкевичу, товарищу царя по полку, адмирал решил нарушить приказ императора и велел ставить мины. Через несколько минут пришло разрешение от генерала Янушкевича.

18 июля в 11.30 утра адмирал Эссен сообщил по радио начальнику штаба о том, что минные заграждения поставлены.

В тот же вечер граф Пурталес прибыл к министру иностранных дел Сазонову и со слезами на глазах объявил ему, что начиная с полуночи 18 июля Германия находится в состоянии войны с Россией.