Текст книги "Россия в поворотный момент истории"

Глава 12
Последняя сессия Думы

После долгих поисков наконец был найден нужный человек, «готовый на все». 18 января 1916 г. был смещен Горемыкин, окончательно растерявший остатки своего сдерживающего влияния в Царском Селе.

19 января его сменил Штюрмер, крайний реакционер, ненавидевший саму идею о какой-либо форме народного представительства или местного самоуправления. Что еще более важно, он был откровенным сторонником немедленного прекращения войны с Германией.

Оправдывалось зловещее предсказание Горемыкина: «Когда я уйду, они заключат мир». Подготовка к мирным переговорам вскоре шла полным ходом.

В первые месяцы пребывания в должности Штюрмер также являлся министром внутренних дел, но должность министра иностранных дел по-прежнему занимал Сазонов, твердо выступавший за соблюдение союза с Англией и Францией и за продолжение войны до самого конца и признававший обязанность Совета министров согласовывать свою политику с настроениями думского большинства.

Однако 9 августа Сазонов неожиданно был смещен с должности. Его портфель получил Штюрмер, а 16 сентября исполняющим обязанности министра внутренних дел был назначен Протопопов. Официальное правительство Российской империи оказалось полностью в руках царицы и ее советников.

Теперь уже всем было ясно, куда ведет Россию эта шайка безответственных реакционеров, авантюристов и психопатов. Эрцбергер, немецкий министр пропаганды и очень влиятельный член рейхстага, пишет в своих мемуарах:

«В сентябре 1916 г. на кое-кого произвело большое впечатление известие о том, что возросла вероятность мира с Россией. 20 сентября 1916 г. этот же кое-кто в следующих словах изложил мне свои впечатления:

«Рассмотрев политическую ситуацию, которая в целом представляется мне очень тревожной, полагаю, что имею право сделать вывод о том, что Россия – единственная участница четырехстороннего союза, с которой возможно начать переговоры, и что в случае уступок, которые сохранят ее военный престиж в глазах мирового сообщества, она первой заключит мир. Ключ к ситуации скрывается в личности Штюрмера – он придерживается совершенно иных идей, нежели Сазонов…»

В тот же день из Петрограда мне сообщили о том, что, по словам высокопоставленных российских должностных лиц, они устали от войны и с радостью заключат мир с Германией. Естественно, этот факт не остался незамеченным противниками Штюрмера. Назначение Протопопова министром внутренних дел, к чему приложил руку Штюрмер, и публикации о встрече с доктором Варбургом[60]60
  См. главу 11.


[Закрыть]привели к крайне резким выступлениям Милюкова и Шульгина в декабре 1916 г. в Думе. Эти выступления привели к падению Штюрмера, «премьер-министра мира».

Отныне стало столь же очевидным, что не осталось никаких шансов на предотвращение столкновения народа с монархией.

1 ноября, в первый день пятой и последней сессии Думы, Милюков произнес яростную речь, обличая Штюрмера. В своих тирадах он ссылался на молодую царицу, формально неприкосновенную для критики, и намекал, что она косвенно причастна к немецким интригам, завершив свое обвинение словами: «Что это – глупость или измена?»

«Измена» – только так могли ответить армия и народ на этот риторический вопрос. Хотя Милюков впоследствии утверждал, что он в своем вопросе имел в виду глупость, а не измену, немногие верили ему, тем более что все прочие представители «Прогрессивного блока» и левых группировок уже давно высказывались точно так же, хотя никогда не упоминали царицу по имени.

На том же заседании думцев поразила совершенно неожиданная речь Пуришкевича, представителя ультраправых, который позже участвовал в убийстве Распутина. Пуришкевич самыми откровенными словами описывал махинации распутинской клики и закончил свою речь призывом ко всем депутатам Думы, сохраняющим верность России и монархии, отправиться в Царское Село и «на коленях» умолять царя спасти Россию и престол от предательских «темных сил».

Штюрмер был освобожден от своей должности 10 ноября. Его сменил Трепов, крайне правый член Госсовета и человек, близкий к царю.

«Прогрессивный блок» торжествовал; его членам казалось, что они добились блестящей и неожиданной победы. Однако трудовики и социал-демократы прибегли к обструкции, чтобы не позволить новому премьер-министру выступить перед Думой, поскольку Протопопов оставался в его кабинете министром внутренних дел. Дума единогласно вынесла нам порицание, и мы не были допущены на следующие 15 заседаний.

Тем временем правительственная кампания против добровольных общественных организаций, выступавших за продолжение войны, набирала силу.

8 и 9 декабря по приказу Протопопова полиция разогнала проходившие в Москве съезды Союза земств и Союза городов. Были запрещены съезды кооперативов и поставщиков продовольствия. 13 декабря, перед началом крупных дебатов в Думе о деятельности Протопопова, председатель Думы объявил, что в соответствии с правилами процедуры правительство требует, чтобы дебаты проходили за закрытыми дверями.

Я сразу же попросил слова и на открытом заседании зачитал резолюции, принятые обоими съездами накануне их разгона. В резолюции, единогласно принятой Союзом городов, в частности, говорилось:

«В России всем сословиям, всем классам, всякому единению честных людей вполне ясно, что безответственные преступники, гонимые суеверным страхом, изуверы, кощунственно произносящие слова любви к России, готовят ей поражение, позор и рабство! Россия окончательно прозрела, и грозная действительность открылась перед ее глазами. Жизнь государства потрясена в ее основе, мероприятиями правительства страна приведена к хозяйственной разрухе, а новые меры правительства довершают расстройство и готовят социальную анархию. Выход из настоящего положения, ведущего Россию к несомненной катастрофе, один – реорганизация власти, создание ответственного министерства. Государственная дума должна с неослабевающей энергией и силой довести до конца свою борьбу с постыдным режимом, – в этой борьбе вся Россия с нею. Союз городов призывает Государственную думу исполнить свой долг и не расходиться до тех пор, пока основная задача создания ответственного министерства не будет достигнута. Союз городов призывает и все организованные группы населения – города, земства, сельские хозяйства, торговлю, промышленность, кооперативы и рабочих – объединиться для работы прежде всего в области упорядочения продовольственного дела, разруха которого грозит стране и армии».

В тот же день съезд Союза земств во главе с князем Львовым принял еще более решительную и откровенную резолюцию:

«Историческая власть страны стоит у бездны. Наша внутренняя разруха растет с каждым днем, и с каждым днем становится труднее организовать страну в уровень с великими требованиями, которые к ней предъявляет война. Наше спасение в патриотизме, в нашем единении и ответственности перед родиной. Когда власть ставит преграды на пути к спасению, ответственность за судьбы родины должна принять на себя вся страна. Правительство, ставшее орудием в руках темных сил, ведет Россию по пути к гибели и колеблет царский трон. Должно быть создано правительство, достойное великого народа в один из величайших моментов его истории, сильное, ответственное перед народом и народным представительством. Пусть Государственная дума при начатой решительной борьбе помнит о великой ответственности и оправдает то доверие, с которым к ней обращается вся страна. Время не терпит, истекли все сроки для отсрочек, данные нам историей».

Зачитав обе эти исторические резолюции, я подчеркнул, что цитировал документы, принятые не крестьянами и рабочими, а должностными лицами Союзов городов и земств[61]61
  Т. е. людьми скорее либерального, чем революционного склада ума.


[Закрыть]. Далее я заявил, что мы выступим вместе со всеми, кто открыто обличает старый режим от имени всей страны.

Мое предложение обсудить вопрос на открытом заседании не было поставлено на голосование; отказывая мне в этом, Родзянко действовал в соответствии с правилами процедуры.

Я совершенно уверен, что, если бы 13 декабря мое предложение было принято, этот «революционный» акт со стороны Думы не вызвал бы никаких репрессий. Распутинская клика в тот момент еще не была готова к решающим шагам, и Дума вполне могла бы стать не только выразителем чаяний народа, но и возглавить страну в поворотный момент ее истории.

Убийство Григория Распутина 17 декабря ни в малейшей степени не изменило политику двора.

Несколько дней спустя, накануне Рождества, в работе Думы был объявлен полуторамесячный перерыв, а через неделю после этого, 27 декабря, председателем Совета министров вместо Трепова стал князь Голицын, высокопоставленный придворный и советник царицы в вопросах, связанных с благотворительностью. Это назначение казалось довольно курьезным, если принять во внимание то, что новый глава правительства, на которого в решающий час возлагалось руководство всей внутренней и внешней политикой, со слезами на глазах умолял царя не назначать его на такую ответственную должность, тем более в военное время! Но его мольбы не были услышаны. В сущности, он получил такое назначение именно потому, что не имел никакого опыта в государственных делах и был начисто лишен силы воли.

Отныне вся власть сосредоточилась в руках Протопопова и его подручных.

1 января 1917 г. председателем Государственного совета был назначен один из самых влиятельных среди лиц, приближенных к трону, – бывший министр юстиции Щегловитов. Эта должность, как и должность председателя Думы, наделяла правом лично докладывать царю. Назначение на нее человека, лишь полгода назад уволенного по требованию общественности, служило признаком того, что монарх окончательно и безвозвратно лишился представления об идущих в стране процессах. И именно в этот момент Протопопов и его приспешники закусили удила и бросились исполнять свои замыслы.

Их война с земствами, Союзом городов, кооперативами и всеми добровольными организациями, работающими на благо национальной обороны, с каждым днем приобретала все более безумный характер. В Думе стало известно, что правительство намеревается установить прямой контроль за всеми этими организациями – среди прочего этого означало, что Протопопов будет руководить доставкой продовольствия для жителей Петрограда.

В январе значительно усилились волнения среди столичных рабочих. В 1916 г. по всей стране состоялись 243 политические стачки, а за первые два месяца 1917 г. их насчитывалось уже 1140.

К середине января особый комитет под председательством генерала Хабалова, который до 27 февраля командовал Петербургским военным округом, разработал детальный план по размещению тех сил, которым следовало прийти на помощь полиции в случае беспорядков в столице. Одновременно правительство повело кампанию против Центрального военно-промышленного комитета из-за входившей в него Рабочей группы. Эта независимая группировка рабочих, функционировавшая в составе комитета (состоявшего из ведущих представителей промышленности), стала проклятием для Протопопова по очень простой причине: группа, руководствуясь марксистской идеологией и пролетарскими принципами, успешно защищала материальные интересы промышленного пролетариата и вынуждала промышленников идти на уступки. Таким образом она предотвращала забастовки на заводах, выпускавших военную продукцию.

31 января вся Рабочая группа была арестована. Ее обвинили в создании «преступной организации, замышляющей низвержение существующего государственного строя и установление социалистической республики». По приказу генерала Хабалова в газеты не попало письмо от имени арестованных вождей группы к петроградским рабочим, призывавшее их работать на оборону и воздержаться от забастовок и демонстраций протеста. Лишь одному из членов группы удалось «избежать» ареста; это был Абросимов, представитель ультралевого крыла группы, который постоянно выступал, хотя и без особого успеха, со всевозможными «революционными» предложениями.

В первые несколько недель после падения монархии, когда в руки нового правительства попали документы охранки, обнаружилось, что Абросимов был видным агентом полиции. Но даже и без этого неопровержимого доказательства вся история кампании Протопопова – Курлова по деморализации столичных рабочих-«оборонцев» ясно свидетельствует о его содействии «пораженцам».

8 февраля по приказу самого царя Петроградский военный округ был выделен из состава Северного фронта и командующий округом генерал Хабалов наделялся особыми полномочиями. Дума оставалась единственным независимым органом, который еще не рискнул тронуть Протопопов. Этот орган народного представительства, пусть далекий от совершенства, оставался в те черные месяцы единственной надеждой России. В Думу верили солдаты на фронте и заводские рабочие в столице. Однако шли недели, разрушительные силы смелели на глазах, а Дума так и не возобновила работу.

Стали быстро распространяться слухи о том, что Царское Село решило разделаться с Думой. Они раздавались все громче и усиливали всеобщее беспокойство. Все знали, что если Дума будет запрещена, то с общественным мнением вовсе перестанут считаться. Все классы общества, от военачальников на фронте до простых рабочих в Петрограде, верили, что Дума в состоянии спасти положение.

Когда, наконец, на 14 февраля было назначено очередное заседание Думы, к нам с Чхеидзе явилась делегация от рабочих Путиловского завода, которые возглавляли пролетарское движение в столице, и сообщила, что в день открытия Думы рабочие планируют провести массовую демонстрацию в ее поддержку. Но эта демонстрация не состоялась, так как «Прогрессивный блок» по тактическим соображениям решил не поддерживать этот план. Об этом было объявлено в письме, которое Милюков разослал в газеты.

Накануне открытия Думы Родзянко, как обычно, отправился с личным докладом к царю.

– Правительство, – сказал он, – упорствует в расширении пропасти между собой и представителями народа. Министры делают все возможное, чтобы скрыть от царя правду. Тех, кто ответственно критикует их деятельность, обвиняют в измене. Для подавления оправданных проявлений недовольства и неудобных вопросов используются цензура, аресты и даже демонстрация силы. Думе угрожают роспуском, а правительство требует от председателя Думы принять «героические меры» и заткнуть рот ее членам. В свете сложившихся обстоятельств подобные действия, безусловно, невозможны. Более того, – продолжал Родзянко, – председатель Думы пойдет наперекор своему долгу перед представителями народа и перед страной, если предпримет какие-либо шаги для достижения этой цели. Дума лишится народного доверия, и тогда страна, изнуренная тяготами жизни и теряющая терпение из-за хаоса в правительстве, сама может подняться на защиту своих законных прав. Такой исход следует предотвратить любой ценой, и это составляет нашу основную задачу.

Царь, явно раздраженный неоднократными предупреждениями Родзянко, заявил ему, что Думе будет позволено продолжить сессию лишь в том случае, если она не допустит новых «недостойных выпадов в адрес правительства», и отказался дать согласие на просьбу Родзянко сместить наиболее одиозных министров. Что касается многозначительных намеков Родзянко на состояние общественного мнения и на возможные насильственные действия снизу, царь ответил, что к нему поступают «совершенно противоположные» сведения. Впадая в отчаяние, Родзянко высказал свои «самые худшие предчувствия… и убеждение» в том, что это будет его последний доклад, «потому что Дума будет распущена, а тот курс, которым следует правительство, не принесет добра. Еще есть время; еще не поздно все изменить и дать стране ответственное министерство. Видимо, этому не бывать. Ваше величество, вы не согласны со мной, и все останется так, как есть. По моему мнению, в итоге нас ждет революция и полная анархия, которую никто не сможет обуздать». Пророчество Родзянко вскоре исполнилось.

Такое нежелание прислушаться к докладу Родзянко ясно свидетельствовало, что царь одобряет действия Протопопова и решительно не намерен ничего менять.

Когда Дума собралась 14 февраля, на повестке дня встал вопрос о ее роли в противостоянии правительства и страны, приближающемся к критической точке. Милюков заявил, что, по его мнению, страна далеко обогнала свое правительство, но воля народа способна выразить себя лишь через узкие щели в мертвом бюрократическом механизме. Поэтому именно от Думы люди отныне ждут действий. В то же время его смущали такие призывы к действиям, поскольку, как он выразился, «наше слово есть уже наше дело».

В этом он был совершенно прав. Слово становится делом в устах политиков, философов и писателей, но для политиков и государственных деятелей одних слов мало. Их слова, даже самые вдохновенные и возвышенные, бесполезны, если за ними не следуют дела. Как справедливо сказал Милюков, в то время вся страна верила в Думу, но Россия ждала от нее не только речей, но и действий. Была ли эта вера оправданна или нет, народ хотел, чтобы Дума встала в его главе и говорила от его имени. Не только «мертвый бюрократический механизм» нес стране такие страдания и мешал людям проявлять свои творческие способности. В конце концов, бюрократический аппарат в той или иной форме существует в любой стране, без него не может обходиться ни одно современное государство. И в любом случае русский бюрократический аппарат отнюдь не был мертв, в нем по-прежнему служило много разумных и преданных своему делу людей. Однако они были совершенно лишены возможности действовать, так как лишь выполняли приказы министров. Но кто назначал министров? Кто смещал честных людей из их числа и заменял их на распутинских ставленников?

В ответ на заявление Милюкова о мертвом бюрократическом аппарате я высказал именно то, о чем все думали, но не осмеливались сказать открыто депутаты Думы. Я заявил, что за все происходящее несет ответственность не бюрократия и даже не «темные силы», а корона. «Корень зла, – сказал я, – кроется в тех, кто сейчас сидит на троне».

Обращаясь к членам «Прогрессивного блока», я продолжал:

– Нам говорят: правительство виновато, правительственные люди, которые как «тени» приходят и уходят с этих мест. Но поставили ли вы себе вопрос, наконец, во всю ширь и всю глубину, кто же те, кто приводит сюда эти тени? И если вы вспомните историю власти за эти три года, вы вспомните, как много здесь говорилось о «темных силах»; и эти разговоры о темных силах создали союз юных наивных мечтателей с политическими авантюристами[62]62
  Намек на убийц Распутина – князя Юсупова, Пуришкевича и прочих.


[Закрыть]. И вот эти «темные силы» исчезли! Исчез Распутин! Что же, мы вступили в новую эпоху русской жизни? Изменилась ли система? Нет, не изменилась, она целиком осталась прежней…

И вот, я и спрошу вас, гг. члены Государственной думы (а вместе с вами и ту общественность, которую вы представляете): что же, наконец, эти три года войны привели вас к тому основному убеждению, которое, и только оно одно, может вас соединить с нами, представителями демократам?! Поняли ли вы, что исторической задачей русского народа в настоящий момент является задача уничтожения средневекового режима немедленно, во что бы то ни стало, героическими личными жертвами тех людей, которые это исповедуют и которые этого хотят? Как сочетать это ваше убеждение, если только оно есть, с тем, что вы подчеркиваете, что хотите бороться только «законными средствами»?! [В этом месте Милюков прервал меня, сказав, что такое выражение оскорбляет Думу.] Как можно законными средствами бороться с теми, кто сам закон превратил в орудие издевательства над народом?.. С нарушителями закона есть только один путь – физического их устранения.

Председатель Думы спросил меня, что я имею в виду! Я ответил:

– Я имею в виду то, что свершил Брут во времена Древнего Рима.

Впоследствии председатель велел исключить из стенографического отчета о заседании мое заявление, оправдывающее свержение тиранов. Когда царице позже передали мои слова, она воскликнула: «Керенского следует повесить!»

На следующий день или через день председатель Думы получил от министра юстиции заявление с требованием лишить меня депутатского иммунитета, как человека, уличенного в серьезном преступлении против государства.

Родзянко, едва получив эту ноту, вызвал меня в свой кабинет, зачитал мне ее содержание и сказал:

– Не беспокойтесь, Дума никогда вас не выдаст.

На следующем заседании, 17 февраля, депутаты обсуждали вопрос о Рабочей группе и Военно-промышленном комитете, об аресте его членов и суде над ними. (Этот вопрос по решению подавляющего большинства был включен в повестку в день заседания.)

Первым на трибуну поднялся Коновалов, член партии прогрессистов и вице-председатель этого комитета. Он подробно рассказал о полицейском налете на штаб «оборонческого» рабочего движения. Речь Коновалова привела в крайнее негодование всех депутатов Думы – разумеется, кроме крайне правых. Особое возмущение вызывали два обстоятельства! приказ, запрещающий публиковать в газетах письмо арестованных, в котором они призывали всех рабочих продолжать работу и воздержаться от всяких выражений массового протеста, а также тот факт, что из поведения рабочего Абросимова, единственного члена группы, оставшегося на свободе, становилось совершенно ясно, что он – агент охранки.

Факты, содержавшиеся в докладе Коновалова, давали всем честным членам Думы ключ к пониманию того, кто стоял за «дикими» забастовками на заводах и за политикой локаутов, к которой подталкивали руководителей предприятий, выпускающих военную продукцию.

18 февраля в результате резкого повышения цен началась целая серия забастовок. Кузнечный цех Путиловского металлургического завода потребовал от руководства повысить зарплату на 50 процентов. Директор наотрез отказался, и рабочие прекратили работу, но оставались на своих местах. Во всех прочих цехах завода проходили митинги. Три дня спустя дирекция, стремясь избавиться от «нежелательных элементов», закрыла кузнечный цех под предлогом, будто исчерпались запасы угля, и уволила всех рабочих цеха. Другие цеха завода подняли перчатку, и в тот же вечер по всему заводу прошли забастовочные митинги.

На следующий день, 22 февраля, руководство Путиловского завода ответило тем, что объявило локаут – это означало, что около 40 тысяч рабочих были буквально выброшены на улицу. Те решили обратиться за поддержкой ко всем другим рабочим Петрограда, и с целью координации действий был избран стачечный комитет. В тот же день царь, после смерти Распутина живший в Царском Селе, уехал на фронт, пообещав Протопопову вернуться через неделю.

В это же время начались перебои с поставками продовольствия. Несколькими днями раньше, 16 февраля, люди целый день толпились у лавок, требуя хлеба. 21 февраля жены рабочих ворвались в несколько хлебных и молочных лавок и разграбили их.

Критическая ситуация с продовольствием, особенно в отношении Петрограда, обсуждалась в Думе 23 февраля. Я в своем выступлении, в частности, сказал:

– Я сегодня взял на себя обязанность передать вам то, что мне вчера сказали те путиловские рабочие, которые у меня были. Они просили меня передать вам следующее: скажите вашим товарищам, членам Государственной думы, что мы сделали все… и даже согласились вернуться на работу на старых условиях. Но в тот момент, когда таково было настроение руководящих рабочих масс завода, они прочитывают объявление о закрытии Путиловского завода и о том, что 36 тысяч петербургского населения, самого обездоленного и голодающего, выбрасывается на улицу. Они прочли это тогда, когда только что провели по всем мастерским ряд организованных собраний, где доказывали по тем или другим соображениям несвоевременность сегодня развивать это рабочее движение, и они просили меня вам это передать. Я ответил им: «Я сомневаюсь, чтобы большинство Государственной думы поняло вас; кажется, общего языка между вами и ими нет никакого», но я обязанность свою исполняю (слева и в центре голоса: «Напрасно!»), я вам передаю. И если напрасно, то сделайте то, что требует от вас гражданский долг настоящего момента.

И они сделали – приступили к обсуждению этой проблемы!

В конце заседания Милюков от имени «Прогрессивного блока» предложил принять следующую резолюцию:

«Признавая необходимым, 1) чтобы правительство немедленно приняло меры для обеспечения продовольствием населения столицы так же, как и других городов; 2) чтобы, в частности, были немедленно удовлетворены продовольствием рабочие заводов, работающих на оборону; 3) чтобы для распределения продовольствия были теперь же широко привлечены городские самоуправления и общественные элементы и организованы продовольственные комитеты, – Государственная дума переходит к очередным делам».

От имени группы трудовиков я предложил включить в резолюцию «Прогрессивного блока» следующий пункт: «…что все уволенные рабочие Путиловского завода должны быть приняты обратно и деятельность завода немедленно восстановлена».

Предложение было поставлено на голосование, и Дума приняла мою поправку.

К сожалению, попытка Думы положить конец провокационному поведению заводского руководства и правительства запоздала. 23 февраля началась всеобщая забастовка.

На десятках заводов проходили митинги и остановилась работа. Сразу же после митингов рабочие вышли на улицы, распевая революционные песни. К полудню рабочие заполнили Сампсониевский проспект, и усиленные наряды конной и пешей полиции были не в силах сдержать толпу. В 2 часа дня градоначальник генерал Балк поручил армии задачу подавить волнения.

На следующий день Дума продолжила обсуждение сложившейся критической ситуации. На утверждение был внесен срочный законопроект о передаче полномочий по снабжению продовольствием городским и земским советам. Родзянко призывал князя Голицына передать это дело из рук Протопопова в руки муниципальных властей.

Тем временем тысячи рабочих прорвались на Литейный проспект; толпы демонстрантов начали скапливаться и в других частях города. В соответствии с планом генерала Хабалова по размещению войск для подавления бунтов силой оружия на мостах воздвигли заграждения, чтобы разделить город на две части. Но приказы генерала опоздали.

25 февраля против демонстрантов бросили казаков и пехоту. Невский проспект и прилегающие улицы были запружены бурлящей толпой. На Николаевском вокзале у памятника Александру III проходил многотысячный митинг, но казаки не пытались разгонять его, а, наоборот, начали брататься с толпой. Внезапно появился отряд конной полиции во главе с офицером. Он приказал трубить к атаке, но в этот момент раздался выстрел из казачьей винтовки, и офицер упал мертвый. Полиция сразу же открыла огонь по толпе, и люди бросились в соседние улицы.

В тот же день Дума собралась на свое последнее, самое короткое заседание. Стремясь как можно скорее разослать по совместным комиссиям городов и земств закон о реорганизации поставок продовольствия, депутаты начали работу в 11 часов утра и прервали заседание в 12.50, назначив начало следующего заседания на 11 часов утра 28 февраля.

Всем было ясно, что судьба Думы висит на волоске и неизбежен либо ее роспуск, либо перерыв в работе сессии. Чтобы не дать себя застать врасплох, Думе следовало продолжать сессию любой ценой. Левая оппозиция настаивала на том, чтобы провести следующее заседание не во вторник 28 февраля, а в понедельник 27-го.

Наша настойчивость оказалась бесплодна перед лицом сопротивления большинства, и это предложение было отвергнуто. Но нам сделали одну уступку – на неофициальном заседании Совета старейшин, состоявшемся в кабинете Родзянко, было решено провести закрытое заседание депутатов Думы в понедельник в 2 часа дня.

В воскресенье многие депутаты Думы из различных фракций тщетно пытались убедить председателя провести в понедельник официальное заседание.

В полночь с 26 на 27 февраля весенняя сессия Думы была прервана согласно царскому указу, на котором князь Голицын поставил дату 25 февраля.

Этим указом была поставлена последняя точка в царском плане. Утром 27 февраля начался бунт резервных батальонов гвардейских полков. Вызванная с фронта кавалерия так и не прибыла в столицу. В то же утро правительство князя Голицына перестало существовать.