Текст книги "Россия в поворотный момент истории"

В своей книге о событиях в России осенью 1917 г. Фердинанд Гренар, французский дипломат, который в то время жил в России и хорошо знал страну, сделал следующее замечание:

«Союзники России были ослеплены своим желанием любой ценой не допустить ее выхода из войны. Они уже не осознавали, что в тот момент было возможно, а что невозможно. Они лишь сыграли на руку Ленину, еще сильнее изолировав премьер-министра Временного правительства от народа. Они не могли понять, что дальнейшее участие России в войне будет иметь своим неизбежным последствием внутреннюю междоусобицу и нестабильность во время переходного периода. Досаждая Керенскому своими постоянными просьбами, если не сказать – требованиями, – восстановить нормальную жизнь в стране, они не отдавали себе отчета в обстоятельствах, в которых ему приходилось работать, и фактически лишь вносили свой вклад в хаос, с которым он пытался справиться. Брюс Локкарт, служивший во время войны в британском консульстве в Москве, придерживался такого же мнения о политике союзников в отношении России».

Истинные намерения союзных держав в отношении Временного правительства после падения монархии станут известны лишь после публикации секретных архивов соответствующих правительств. Однако ясно одно: борьба с германскими силами на Русском фронте после падения монархии привела к причудливой расстановке сил, принадлежавших не только к двум противоположным лагерям – Россия и союзники против Германии и Ленина, – но и составлявших треугольник: Россия и Временное правительство, Корнилов и союзники России, Людендорф и Ленин.

Сам генерал Корнилов сошел со сцены 30 августа, но его сторонники продолжали свои попытки ослабить позиции Временного правительства.

Союзники упустили из виду один момент, когда стали оказывать помощь Корнилову. Тогда им не приходило в голову, что после захвата власти у военного диктатора не будет времени на империалистическую войну – все его силы будут потрачены на гражданскую войну. Более того, они не понимали, что многие русские сторонники Корнилова считали продолжение войны с Германией после «развала армии в результате революции» чистым безумием. Фактически к осени 1917 г. не только большевики, но и значительная доля либерально и консервативно настроенных кругов, благожелательно относившихся к Корнилову, считали победу союзников немыслимой. Они могли бы воспользоваться словами Троцкого, сказанными накануне Брест-Литовского мира, о «невозможном допущении».

Судя по всему, Корниловский мятеж ничему не научил союзников, и позорный провал этого заговора не заставил их сменить свое нелояльное отношение к Временному правительству, как будто кто-то в Париже или Лондоне активно помогал делу Людендорфа – Ленина и стремился ускорить падение правительства, которое продолжало помогать своим «союзникам» на поле боя в невероятно трудных условиях.

25 сентября Терещенко мрачно информировал меня, что три союзных посла желают вручить мне устную ноту. Я назначил встречу с ними на следующий день, пригласив на нее также двух министров – Коновалова и Терещенко.

Ноту трех держав зачитал дуайен сэр Джордж Бьюкенен. Лишь однажды до этого я видел посла таким же взволнованным, как в этот раз, – когда ему пришлось сообщить о решении своего правительства до окончания войны отказать царю и его семье в убежище на британской территории. Сэр Джордж, будучи истинным дипломатом, отличался неизменной сдержанностью и самообладанием. Но когда его пальцы начинали слегка вздрагивать, щеки окрашивал нежный, почти девичий румянец, голос становился слегка напряженным, а в глазах поблескивала влага, это означало, что сэр Джордж переживает сильнейший эмоциональный стресс. В данном случае все три признака были налицо.

Рядом с сэром Джорджем сидел новый французский посол Нуланс, который считался экспертом французского сената по финансовым и аграрным делам. Бог знает, за что его назначили послом! В отличие от британского дипломата Нуланс пребывл в прекрасной форме и явно радовался тому, что союзники наконец-то решили быть твердыми с Временным правительством.

Итальянский посол Маркезе Карлотти играл роль наблюдателя.

Совместная нота звучала очень откровенно: союзники угрожали прекратить всякую военную помощь России[142]142
  Интересно отметить, что в то время британским министром, отвечавшим за военное снабжение, был Уинстон Черчилль.


[Закрыть], если Временное правительство не предпримет немедленных мер, – явно в духе корниловской программы, – по восстановлению порядка на фронте и по всей стране.

Я был искренне возмущен таким ультиматумом союзников о восстановлении порядка, подорванного безумными действиями Корнилова. Пока я слушал дрожащий, нервный голос британского посла, внутри меня бушевала ярость. Я испытывал страшное искушение принять ноту и опубликовать ее вместе с комментарием о том, кто, когда и каким образом помогал Корнилову! Но такой шаг означал бы конец нашего союза и вынудил бы выставить охрану вокруг всех союзных посольств. И я заставил себя сохранять спокойствие.

Я возвратил ноту сэру Джорджу и предложил послам сделать вид, будто ее никогда не существовало; союзники не станут публиковать ее у себя, а Временное правительство не скажет о ней ни слова в России. Мое предложение было немедленно принято, и послы удалились, явно не в лучшем расположении духа.

Сразу же после этого я направился к послу США Дэвиду Фрэнсису и попросил его отправить президенту Вильсону телеграмму с благодарностью за неучастие Соединенных Штатов в этом недружественном акте.

На следующий день Терещенко разослал следующие две шифровки нашим представителям в Париже, Лондоне и Риме:

«1. Французский, английский и итальянский послы выразили желание быть принятыми совместно министром-председателем и сделали ему сообщение, в котором указывают, что последние события внушают опасение в силе сопротивления России и в возможности для нее продолжать войну, вследствие чего общественное мнение в союзных странах может потребовать от своих правительств отчета за материальную помощь, оказанную ими России. Для того чтобы дать союзным правительствам возможность успокоить общественное мнение и внушить ему вновь доверие, русскому правительству надлежит доказать на деле свою решимость применить все средства в целях восстановления дисциплины и истинного воинского духа в армии, а равно обеспечить правильное функционирование правительственного аппарата как на фронте, так и в тылу. Союзные правительства выражают в заключение надежду, что русское правительство выполнит эту задачу, обеспечив себе таким путем полную поддержку союзников.

2. Министр-председатель в своем ответе трем послам отметил, что Временное правительство примет все меры к тому, чтобы шаг их не получил в общественном мнении страны истолкования, способного вызвать раздражение против союзников. Он указал при этом, что нынешнее тяжелое положение России в значительной степени обусловлено наследием прошлого режима, правительство которого встречало в свое время за границею поддержку и доверие, быть может не отвечавшие его заслугам.

Он обратил также внимание на опасные последствия, которые влечет за собой колебание союзников в деле снабжения нашей армии военными припасами, причем результаты таких колебаний сказываются на фронте через два-три месяца после того, как они имели место. В отношении войны А.Ф. Керенский указал, что на нее в России всегда смотрели и смотрят как на общенациональное дело, а потому он считает излишним настаивать на жертвах, понесенных русским народом.

Империализм центральных держав представляет наибольшую опасность для России, и борьба с ним должна вестись в тесном единении с союзниками. Россия, более других потерпевшая от войны, не может закончить ее, не обеспечив своей территориальной неприкосновенности и независимости, и будет продолжать борьбу, каково бы ни было международное напряжение. Относительно мер к восстановлению боевой способности в армии, министр-председатель указал, что эта задача приковывает все внимание правительства и что сегодняшняя поездка в Ставку его военного министра и министра иностранных дел вызвана именно необходимостью разработки соответствующей программы. В заключение А.Ф. Керенский отметил по поводу коллективного характера выступления послов, что Россия все же является великой державой».

Эти телеграммы вызвали изрядное смятение в союзных правительствах. Через несколько дней русские представители сообщили по телеграфу о своих встречах с министрами иностранных дел в столицах трех союзных стран. Наиболее откровенной и содержательной оказалась телеграмма Набокова, нашего поверенного в делах в Лондоне, описывавшая его встречу с лордом Бальфуром, британским министром иностранных дел:

«Ссылаясь на вашу телеграмму за № 4461, я ознакомил Бальфура с ее содержанием. Я напомнил ему, что в начале августа на последней межсоюзнической конференции состоялась дискуссия о совместном демарше послов в Петрограде и что в то время я при поддержке Тома сумел убедить союзников, что подобный шаг окажется несвоевременным и вредным. Об этом я сообщил Вам в телеграмме за № 620. Я сказал, что сожалею о том, что меня заранее не информировали о готовящейся акции. Бальфур ответил, что нет и речи о том, чтобы придать шаг союзников огласке. Он строго конфиденциально добавил, что лично выступал против такой идеи и сожалеет о том, что передать совместное заявление нашему правительству выпало на долю британского посла как дуайена дипломатического корпуса. Обратите внимание, с какой неловкостью Бальфур пытается «уйти от ответственности», поскольку тем самым он взваливает ее на других союзников. Из его тщательно подобранных слов я сделал вывод, что инициатива исходила не отсюда. Полагаю, что союзники осознали свою ошибку и считают, что чем скорее будет забыт этот прискорбный инцидент, тем лучше…»

Русскому послу в Вашингтоне Терещенко отправил следующее специальное сообщение:

«Сегодня министр-председатель принял послов Англии, Франции и Италии, которые от имени своих правительств сообщили о необходимости принять меры для восстановления боеспособности армии. Такой шаг не мог не произвести неблагоприятного впечатления на Временное правительство, тем более поскольку нашим союзникам известно о неустанных усилиях правительства по ведению войны против нашего общего врага. Прошу вас строго конфиденциально уведомить Лансинга, как высоко Временное правительство оценивает воздержание американского посла от участия в предъявлении совместной ноты».

Уверенность Набокова в том, что союзники осознали свою ошибку, оказалась необоснованной. Отношение союзников к новому демократическому правительству России нисколько не улучшилось. Они были полны решимости не поддерживать с Россией связей, основанных на дружбе и доверии, пока власть не перейдет к сильному военному диктатору. Американцы также присоединились к этой политике, которая подтолкнула Россию к Брест-Литовску, а Европу – ко всем последующим несчастьям. Следующее описание перемен в отношении Америки к России, сделанное американским исследователем у. Уильямсом, не нуждается в комментариях:

«В августе 1917 г. Соединенные Штаты решили отвернуться от России, рожденной мартовской революцией, до тех пор, пока «нормальный процесс» смуты не закончится и порядок не будет восстановлен «неограниченной военной властью». Эту политику, порожденную апатией и недостатком проницательности, еще сильнее укрепляло мнение о том, что Керенский слишком заботится о радикалах, убеждение, «что мы ничего не сможем с этим поделать», и последующий вывод – «всему этому рано или поздно положит конец сильная личность».

Игнорируя приходящие со всех сторон многочисленные предупреждения о крайней пагубности такой политики для интересов Соединенных Штатов, американцы отказывались пересмотреть свою позицию до ноября 1917 г., когда власть захватили большевики».

Наши европейские союзники прекрасно знали, что с самого начала войны Россия оказалась в состоянии полной блокады[143]143
  С момента вступления Турции в войну Россия оказалась отрезанной от Средиземноморья и очутилась в полной блокаде. Она получала лишь 2 процента своего прежнего импорта и вывозила лишь 1 процент прежнего экспорта. Владивосток оставался единственным портом для контактов с внешним миром. Мурманский порт не функционировал до ноября 1916 г. В течение этих лет почти полной блокады России Англия и Франция конечно же получали крупномасштабные поставки из Канады, США, Австралии, Индии и других стран.


[Закрыть] и что Февральская революция стала результатом неожиданного крушения монархии. Они знали, что исчезновение прежнего режима сопровождалось развалом всего административного аппарата. Они знали, что все это произошло в разгар войны, когда сами отчаянно нуждались в русской помощи. Они знали, что революционная Россия вынуждена упорно сражаться, чтобы избежать уничтожения и обеспечить свое будущее. Они знали, что Россия сумела преодолеть крайние трудности первых нескольких недель развала и анархии лишь благодаря воле народа и что к августу новая народная Россия внутренне окрепла. Они знали, как пишет Уинстон Черчилль в книге «Неизвестная война», что без России победа будет невозможна. Они знали, что в результате провала союзного наступления под руководством генерала Нивеля весной 1917 г. боеспособность англофранцузских армий стала нулевой. Они знали, что летние и осенние операции Русской армии в том году спасли Западный фронт и сорвали план германского Генштаба разгромить союзников до прибытия помощи из Соединенных Штатов.

И тем не менее, зная все это, союзные правительства установили контакты с теми, кто строил заговоры по замене законного русского правительства диктатурой. Почему они так делали? Ответ на этот вопрос я узнал лишь спустя многие годы после того, как навсегда покинул Россию.

Приложение

ПРИКАЗ КОМАНДУЮЩЕГО 3-М КАВАЛЕРИЙСКИМ КОРПУСОМ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА А.М. КРЫМОВА

29 августа 1917 г.

1

Объявляю копию телеграммы министра-председателя и Верховного главнокомандующего.

2

Копия телеграммы Верховного главнокомандующего генерала Корнилова.

3

Получив телеграмму министра Керенского, командировал генерал-майора Дитерихса в штаб Северного фронта, к Главнокомандующему Северным фронтом генералу Клембовскому за получением приказаний. Генерал Клембовский приказал мне передать, что он не вступил в верховное командование армиями, так как он и все командующие признают в это тяжелое время Верховным командующим лишь одного генерала Корнилова, все распоряжения которого действительны. А казаки давно постановили, что генерал Корнилов несменяем, о чем и объявляю всем для руководства.

4

Сегодня ночью из Ставки Верховного командующего и из Петрограда я получил сообщения о том, что в Петрограде начались бунты. Голод увеличивается еще и оттого, что обезумевшие от страха люди при виде двигающихся к Петрограду своих же войск разрушили железные дороги и тем прекратили подвоз продовольствия к столице. И каких же войск испугались? Тех, которые присягали на верность новому строю, тех, которые на Московском совещании громко заявили, что лучшим правлением для России они считают республиканский образ правления. Напрасны ложные наветы, что часта войск, двинутых в сторону Петрограда, направляют для изменения существующего строя. Уже из телеграммы генерала Корнилова вы видите, что он признает и считает, что лишь одно Учредительное собрание может сказать свое последнее слово, какому государственному строю надлежит быть у нас. За другим нас посылают. Вы недавно читали в газетах о громадных взрывах пороховых заводов в Казани; теперь получены сведения, что хотят взорвать пороховые заводы вблизи Петрограда, начинаются бунты и в это время, когда враг у ворот нашей столицы, имеющей большое количество заводов, работающих на оборону. Теперь, как никогда, в столице должен быть порядок.

Для поддержания этого порядка мы и посылаем вас. Я твердо верю, что никто из вас не хочет видеть гибели и позора своей родины.

Глава 22
Союзники и русское правительство

Вплоть до момента свержения царя все иностранные дипломатические представители в России вели себя в строжайшем соответствии с этикетом и протоколом. Само собой, никто из них не отваживался вмешиваться во внутрироссийские дела. Но едва произошел переворот, как ситуация резко изменилась. Все дипломатические приличия мгновенно оказались забыты. Впервые дипломатический корпус посчитал себя свободным налаживать связи с какими угодно кругами. Разумеется, с формальной точки зрения он мог так поступать и раньше, но на практике иностранные дипломаты вращались лишь в придворных кругах и в высшем обществе. Теперь же, в свободной России, любой из них может отправляться куда ему угодно, посещать любые заседания и присутствовать на любых митингах. Некоторые дипломаты придерживались прежних обычаев и продолжали бывать лишь в излюбленных салонах, но прочие спешили завязать дружбу с только что вернувшимися политическими ссыльными, вчерашними заключенными.

Большинство союзных дипломатов критически относились к Временному правительству и даже вставали к нему в открытую оппозицию. Нас обвиняли в слабости, бесхребетности, нерешительности и в прочих грехах. Дипломаты наравне с простыми солдатами и рабочими быстро выучились искусству злоупотреблять вновь обретенной свободой. Свобода собраний естественным образом привела к установлению более тесных связей с лицами, чьи симпатии разделялись некоторыми посольствами и отдельными военными атташе союзников. В долговременном плане это не слишком отличалось от поощрения активности тех лиц, которые в глазах иностранцев выглядели истинными патриотами. Поэтому не вызывает большого удивления, что очень скоро почти все представители союзных дипломатических миссий благодаря своему отношению к ситуации, а также связям в столице обзавелись сторонниками из числа убежденных противников Временного правительства как в Петрограде, так и в Ставке.

Крайняя левая оппозиция находила поддержку в Берлине. Правое крыло получало ее в посольствах и в великосветских кругах Петрограда. Самым поразительным в этой ситуации было то, что левые крикуны называли наше правительство «наемниками британского капитала», а правые демагоги на посольских приемах – рабами Совета и полубольшевиками.

Я вполне понимаю чувства этих дипломатов и иностранных военных атташе. Они не мыслили себе Россию без царя. Армия, которой не могли управлять офицеры без помощи комиссаров из Военного министерства, для них не была армией. Правительство, наполовину состоявшее из социалистов и не демонстрировавшее той же мощи, что и в прежние времена, в их глазах не было правительством. Все это верно. Но значение имел вовсе не склад мышления местных представителей союзников – на них всего лишь оказывало влияние то социальное окружение, в котором они вращались. На дне вещей скрывалось нечто куда более существенное.

Союзные правительства чувствовали, что революция, по сути, лишила Россию членства в Антанте, и, хотя они стремились удержать Россию в войне, им приходилось терпеливо выслушивать дипломатический лепет «неопытных российских министров». Отсюда делался вывод: союзники должны преследовать собственные военные и политические цели, не учитывая интересов России. Вот какими были их доводы.

В наши дни часто утверждают, что русское наступление в июле 1917 г. было авантюрой, на которую страна пошла под нажимом союзников. В реальности возобновление операций на фронте диктовалось интересами России и следовало из самой логики революции. Революция, отчасти явившись последствием протеста против сепаратного мира, могла укрепить свободу и демократию лишь в случае благоприятного исхода войны. Более того, как только мы осознали отношение союзников к нам, стало очевидно, что лишь восстановление боеспособности и демонстрация силы вернут им каплю благоразумия в вопросе о том, какие из наших дипломатических нот можно игнорировать!

Почему французское и английское правительства хватались за любую возможность для саботажа Временного правительства? Я много размышлял над этим вопросом, но многое прояснилось для меня лишь после того, как я поселился за границей в качестве эмигранта. Именно тогда впервые в жизни я вошел в контакт с реальной Европой и ее правительственными кругами. Враждебная реакция союзников на новую внешнюю политику России была совершенно естественной; в конце концов, они по-прежнему мыслили понятиями старой, предвоенной Европы, в то время как мы оставили этот мир за спиной и установили (своим манифестом от 27 марта) новые ценности в международных отношениях.

В сегодняшней Европе формулировки, использовавшиеся Временным правительством, вряд ли кому-то покажутся настолько отталкивающими и неприемлемыми.

Вплоть до падения русской монархии правительства России и западных стран находились в полной гармонии по вопросу о целях войны; в конце концов, все великие державы того времени придерживались империалистической идеологии. В обоих враждебных лагерях эксперты оживленно торговались о том, какую территорию получит какая страна. На межсоюзнической конференции в Петрограде в январе 1917 г. Гастон Думерг, полномочный представитель и будущий президент Франции, и Покровский, российский министр иностранных дел, сменивший Штюрмера, уже вели обсуждение границ Франции и России после победы. Помимо Эльзаса-Лотарингии и Саара, Франция планировала создать самостоятельный протекторат на левом берегу Рейна – на германской территории, – в то время как русское правительство желало заключить соглашение о включении в состав Российской империи на правах автономной провинции всей Польши (то есть польских земель, находившихся под властью Австрии, Германии и России).

После окончания конференции Покровский сообщил Палеологу, что Россия согласна на французские требования относительно демаркации западных границ Германии.

26 февраля русский посол в Париже Извольский передал текст ноты с Кэ-д’Орсе, в которой Франция соглашалась, что Россия сама вольна решать, где должна проходить ее западная граница. Однако эта нота случайно попала в руки Временного правительства, которое в ответ незамедлительно провозгласило независимость Польши и объединение польских территорий, входивших в состав России, Германии и Австрии.

Из этого примера становится ясно, что новая Россия и ее западные союзники уже не придерживались единой идеологии в отношении целей войны.

Однако это недопонимание разъяснилось уже на первых встречах нового министра иностранных дел с представителями союзных держав. В переводе на дипломатический язык наше заявление гласило: «Временное правительство предлагает, чтобы все державы совместно пересмотрели цели войны, и со своей стороны объявляет, что Россия готова отказаться от своей доли притязаний в интересах скорейшего заключения мира, при условии, что прочие союзные державы поступят так же».

В течение всего лета мы пытались убедить британское и французское правительства немедленно провести конференцию с этой целью. Но оба правительства все это время старались уклониться от подобного начинания, и лишь после начала нашего наступления они наконец уступили, но даже эти переговоры, не вызывавшие у них ничего, кроме скуки и раздражения, затянулись на долгие месяцы. И в Лондоне, и в Париже просто отказывались понять, или, точнее, признать, что наша революция не просто ликвидировала монархию, а пошла значительно дальше, превратившись в долгосрочный процесс полной перестройки народного сознания. В наши дни, после бесчисленных революций и контрреволюций, пережитых Европой, политики лучше представляют, что все это значит. Но в то время союзники, видимо, считали, что такое потрясшее весь мир событие, как свержение русской монархии, никак не скажется на внешней политике страны. А если и скажется, так только в результате ошибок слабых и безвольных людей, получивших власть, но явно оказавшихся под каблуком у большевиков.

В конце концов в 1917 г: Германия попала в критическое, если не безнадежное, положение. Германские военные специалисты понимали, что войну уже не выиграть силой оружия. Австрия и Турция практически были разгромлены, превратившись в жернова на германской шее. Начиная с июля католическая и социал-демократические фракции в рейхстаге выступали за скорейшее мирное урегулирование. Почему же Антанта упрямо настаивала на своих чрезмерных и нереалистичных требованиях?

Я уже говорил, что 28 августа, в самый тревожный день Корниловского мятежа, среди множества «посредников», настаивавших, чтобы Временное правительство примирилось с мятежными генералами, оказались и западные союзники России. Поздним вечером того дня дуайен дипломатического корпуса сэр Джордж Бьюкенен посетил министра иностранных дел Терещенко и вручил ему следующую ноту от имени британского, французского и итальянского правительств:

«Представители союзных держав встретились под председательством сэра Джорджа Бьюкенена, чтобы обсудить ситуацию, возникшую в связи с конфликтом между Временным правительством и генералом Корниловым. Признавая свое обязательство оставаться на своих постах с целью оказания помощи своим согражданам в случае необходимости, они в то же время считают важной задачей сохранить единство всех сил в России во имя победоносного окончания войны и, исходя из этого, единодушно заявляют, что в интересах гуманизма и с целью избежать непоправимых бед предлагают свои добрые услуги с единственным желанием оказать услугу интересам России и делу союзников».

С самого начала Корниловского мятежа по Петрограду поползли слухи, что некоторые представители союзников сочувствуют делу генерала. Эти сплетни представлялись тем более правдоподобными, поскольку в тех обстоятельствах союзные представители имели все основания разделять настроения своих коллег из русского Генштаба. Однако болтливые городские языки раздули эти слухи, и правая печать настойчиво твердила о поддержке Западом планов по восстановлению в России сильного «национального» режима.

В этот критический момент у нас не имелось абсолютно никаких достоверных доказательств и, естественно, никакой официальной информации о том, что союзные правительства обманывают Временное правительство. Чтобы положить конец слухам и не допустить падения авторитета союзников в массах как на фронте, так и в тылу, я приказал Военному министерству на следующее же утро опубликовать в газетах заявление, в котором, наряду с прочим, упоминалось бы, что «генерал Корнилов не может рассчитывать на поддержку союзников» и что союзники «надеются на скорейшую ликвидацию мятежа».

Однако, как впоследствии выразился Милюков, «использование их имени против генерала Корнилова было явно не в интересах союзников».

Именно поэтому Временному правительству была вручена устная нота с предложением считать мятежного генерала равноправным партнером в государственной системе и с требованием примириться с ним через посредничество иностранных правительств – надо полагать, на их собственных условиях!

К счастью для союзников, эта достаточно циничная нота никогда не была опубликована в России в оригинальном виде. 29 августа с кандидатом от союзников на пост диктатора России было покончено в политическом плане, а 30 августа Временное правительство отправило его коллегу в Ставку, чтобы очистить ее от заговорщиков. На следующий день, 31 августа, памятная нота появилась в газетах, в перефразированном виде превратившись в безобидное послание от «друзей».

Именно вечером 28 августа, когда Терещенко получил «миротворческую» ноту от претендентов в «посредники», командир британского бронедивизиона на юго-западном секторе фронта получил от Корнилова приказ оказать немедленное содействие его, Корнилова, войскам, наступающим в тот момент на Петроград. 19 сентября, по срочной просьбе охваченного паникой британского посла, я после тщательного обсуждения с Терещенко дал указание опубликовать официальное заявление, в котором говорилось:

«В связи с недавними слухами, будто британские бронемашины принимают участие в наступлении генерала Корнилова, авторитетные источники сообщают, что эти слухи полностью сфальсифицированы и что любая основанная на них информация представляет собой злостную клевету, имеющую целью посеять разногласие между нами и союзниками и тем самым ослабить нашу мощь».

Это официальное заявление, опровергавшее очевидную истину, было опубликовано не только с моего полного согласия, но и по моему приказанию. Я руководствовался соображениями высших национальных интересов.

Совершенно очевидно, что ни российское Верховное командование не могло приказать британскому бронедивизиону выступать на Петроград, то есть против Временного правительства, без предварительных консультаций с военными властями в Лондоне и с нашей Ставкой, ни британский посол не мог вручить нашему правительству «коллективную» ноту без приказа от кабинета в Лондоне и согласия французов и итальянцев.