Текст книги "Россия в поворотный момент истории"

Глава 9
Разрыв с короной

Заговоры и контрзаговоры

Ужасные испытания русских армий во время великого отступления весной и летом 1915 г. в конце концов пробудили либеральных и консервативных вождей Думы от спячки. Потребовался целый год бесконтрольной и безответственной деятельности реакционных министров, чтобы люди, занимающие видное положение в различных сферах, поняли свою непростительную ошибку. Наконец, черпая поддержку в общественном мнении всей страны, они потребовали реорганизации правительства и немедленного созыва Думы, настаивая на том, чтобы к работе по снабжению армии были допущены независимые организации.

В мае по инициативе ведущих московских промышленников и предпринимателей без уведомления властей был созван Всероссийский съезд представителей торговли и промышленности. Главной целью этого съезда было создание Центрального военно-промышленного комитета с рядом подразделений. Вся промышленность мобилизовалась на немедленное производство боеприпасов, обмундирования и военного оборудования. В этом деле приняли участие все видные люди России. В комитет входила группа рабочих-«оборонцев»[41]41
  Т. е. тех, кто выступал за оборону страны от Германии, в противоположность «пораженцам».


[Закрыть], которая с конца 1916 г. до самой революции доблестно противодействовала пораженческой пропаганде, ведущейся агентами Протопопова, Ленина и Людендорфа.

Комитет работал рука об руку с двумя могущественными общественными организациями – Союзом земств и Союзом городов. Его председателем стал князь Львов, возглавлявший Союз земств, а впоследствии первый глава Временного правительства. С комитетом сотрудничал также Союз кооперативов.

Все эти органы пользовались полной поддержкой всех политических партий (за исключением большевиков и ультраправых), а также фронтового Верховного командования, Думы и всех подлинных патриотов из числа министров.

Впоследствии князь Львов писал в эмиграции:

«Вероятно, не было другой страны, как Россия, во время войны столкнувшейся с такими затруднениями. Ей не только пришлось сражаться с врагом, бесконечно превосходящим ее по вооружению и общей боеспособности, но и создавать новые мощные оборонные организации. Они создавались вопреки противодействию правительства и получали поддержку от сил, потенциал которых был доселе неизвестен. Только природный талант и врожденные организационные способности, основанные на инициативе русского народа, позволили спасти в тот момент ситуацию в России».

В июне четыре наиболее ненавистных в стране министра – Сухомлинов, Щегловитов, Маклаков и Саблер – были выведены из состава правительства. На их место были назначены генерал Поливанов, Самарин (предводитель московского дворянства), князь Щербатов и сенатор Хвостов – честные люди, пользовавшиеся доверием Думы.

Первым вопросом, который встал перед «новым» правительством (его по-прежнему возглавлял престарелый и пронырливый придворный Горемыкин), была проблема крайне напряженных отношений между правительством и главнокомандующим, великим князем Николаем Николаевичем. Беда была в том, что устав о правах и обязанностях главнокомандующего, утвержденный незадолго до войны, наделял его неограниченной властью и на фронте, и в тылу, а также по всем вопросам, касающимся собственно ведения войны. Так произошло из-за того, что царь Николай в случае войны с Германией намеревался сам занять должность главнокомандующего. Лишь в последний момент он прислушался к просьбе Горемыкина и изменил свое решение.

Вместо него главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич, в то время очень популярный и в светских, и в военных кругах – я никогда не мог понять почему. Однако полномочия, которые официально получал главнокомандующий, остались неизменными.

Сложилась парадоксальная ситуация. Верховный главнокомандующий, не будучи правителем страны, тем не менее пользовался практически неограниченной властью, так как не отвечал даже перед правительством.

В самом начале войны Горемыкин заявил председателю Думы: «Правительство будет распоряжаться на внутреннем фронте. Военные проблемы меня не касаются». Поэтому в стране фактически оказалось два правителя.

Ни лихой великий князь Николай Николаевич, ни начальник его штаба генерал Янушкевич ничего не понимали во внутренней политике и экономике России. Однако они не превышали своих полномочий, когда напрочь игнорировали петербургское правительство и рассылали приказы непосредственно местным властям, не ставя в известность столицу. Провинциальные чиновники, получая приказы из двух источников, не знали, кому им следует подчиняться.

Во время великого отступления 1915 г. Верховное командование устроило в стране настоящий хаос, насильственно выселяя из прифронтовых районов все еврейское население – без колебаний изгоняя и других местных жителей.

Во всем штабе главнокомандующего единственным настоящим стратегом, подготовленным к войне, был генерал Данилов. Янушкевич в своих письмах военному министру откровенно признавался, что не годится для своей должности.

Отсюда ясно, что ситуация и на фронте, и в тылу требовала радикальных изменений во взаимоотношениях Верховного командования и правительства. Вновь созданный Совет министров был почти единодушен во мнении, что невозможно управлять страной, пока сохраняется такое ненормальное разделение власти.

Тактично уклоняясь от обсуждения деятельности Ставки на фронте, большинство министров – и старые, и новые – резко критиковали создавшуюся ситуацию. Горемыкин умолял министров не обострять этот вопрос, поскольку их критика могла привести к тому, что царь сам возьмет на себя обязанности главнокомандующего.

В конце концов именно это и произошло. Царь Николай стал Верховным главнокомандующим и отправил популярного великого князя Николая Николаевича наместником на Кавказ. Естественно, такое решение рассматривалось многими как страшная ошибка, предвещающая новые катастрофы на фронте. Но эти страхи оказались неоправданными.

Все, кто следил за развитием ситуации на фронте во время немецкого наступления весной и летом 1915 г, понимали, что, несмотря на колоссальное превосходство в вооружении и на блестящие тактические успехи и даже несмотря на растерянность среди генералов, окружавших великого князя Николая Николаевича, германское Верховное командование потерпело стратегическое поражение. Планировавшийся им двойной охват, направленный на окружение всей Русской армии и уничтожение ее как военной силы, провалился. Русская армия оправилась от полученных ударов и заняла позиции вдоль новой оборонительной линии, которые удерживала до самой Октябрьской революции. Наблюдатели полагали, что эта превосходная стратегия удалась главным образом благодаря усилиям генерала Алексеева, которого царь назначил начальником своего штаба, тем самым вручив руководство Российской армией лучшему стратегу Европы. К осени положение на фронте существенно улучшилось, поскольку новый главнокомандующий избегал вмешиваться в оперативные решения генерала Алексеева.

Тем не менее решение царя стать главнокомандующим оказалось гибельным для России. Царь стал чаще посещать Ставку и проводить там больше времени, пренебрегая внутренними делами страны. Приняв на себя Верховное командование, он сделал царицу своей отправительницей, хотя и советовал ей как можно чаще консультироваться с министрами и управлять страной через них; им же царь приказал в его отсутствие знакомить царицу с ситуацией. Прошло немного времени, и последствия этого странного нового двоевластия дали о себе знать в полной мере.

Дума была созвана 19 июля. В ней постепенно стало формироваться новое большинство из либеральных и умеренно консервативных элементов. К середине августа это большинство оформилось в так называемый Прогрессивный блок, программа которого перекликалась с моими собственными идеями о будущем страны. Своей целью блок поставил создание правительства, «пользующегося доверием страны» и готового управлять ею в соответствии с программой, разработанной блоком, в который наряду с депутатами Думы входили члены Госсовета.

Руководители блока – Милюков, Шидловский и Шульгин – надеялись, что им удастся, не требуя создания министерства, непосредственно ответственного перед народными представителями, убедить царя назначить председателем Совета министров человека пусть консервативного, но не так враждебного, как Горемыкин, к самому факту существования Думы. Царь согласился на учреждение во всех министерствах, имеющих отношение к ведению войны, «особых совещаний» по вопросам обороны, транспорта, топлива и продовольствия. В эти совещания предполагалось включить представителей думского большинства, Госсовета, Союзов земств, городов и кооперативов. Тот факт, что эти совещания создавались по инициативе Думы, казалось, свидетельствовал о проявившейся у царя готовности управлять страной в соответствии с пожеланиями Думы.

23 августа царь, как Верховный главнокомандующий, отправился в Ставку. Три дня спустя, 26 августа, на заседании Думы «Прогрессивный блок» провозгласил свою программу. На следующий вечер министры, наиболее расположенные к сотрудничеству с Думой – Харитонов, князь Щербатов и Хвостов, а также князь Шаховской, ставленник Распутина, – обсудили эту программу с вождями блока.

Эта попытка заставить царя сотрудничать с Думой и создать правительство, свободное от влияния Распутина, имела колоссальное значение для судьбы российской монархии. Именно поэтому я думаю, что вместо собственных воспоминаний об этом эпизоде следует привести несколько выдержек из заметок, которые Милюков вел во время совещаний блока. Эти заметки были много лет спустя опубликованы в «Красном архиве», и Милюков в письменном виде засвидетельствовал их точность.

«Вечером 27 августа Совет министров поручил четырем министрам – П.А. Харитонову (государственный контролер), князю Н.Б. Щербатову (исполняющий обязанности министра внутренних дел), А.Н. Хвостову (министр юстиции), князю Шаховскому (министр торговли и промышленности) переговорить со следующими представителями «Прогрессивного блока» по поводу программы блока – В.В. Шульгиным (фракция центра), В.Н. Львовым (та же партия), П.Н. Крупенским (националист), И.И. Дмитрюковым (октябрист), С.И. Шидловским (левый октябрист и председатель блока), И.Н. Ефремовым (председатель партии прогрессистов), П.Н. Милюковым (лидер кадетов), ДД Гриммом (академическая группа), бароном В.В. Меллером-Закомельским (октябрист), два последних также члены Государственного совета.

Совещание проходило следующим образом:

И.Н. Ефремов отметил, что в программе блока, видимо, по ошибке выпала часть этого отдела, говорившая о помиловании пяти депутатов с.-д. и восстановлении их в правах депутатов.

П.Н. Милюков подтвердил, что пункт этот был и оказался выпущенным по ошибке.

А.Н. Хвостов сообщил, что у него был А.Ф. Керенский и грозил ему скандалом с кафедры Государственной думы, если в три дня он не решит дела в пользу депутатов. Он рассмотрел вместе с Керенским его черновые заметки и подробно ознакомился с подлинным делом. Его впечатление после всего этого, что суд не совершил ошибки… Однако он готов был ходатайствовать о помиловании и просил лишь Керенского, чтобы осужденные прислали телеграфное заявление, что в самом деле осуждают «пораженчество». Керенский от этого отказался.

П.Н. Милюков обращает внимание на трудное моральное положение, в которое министр поставил депутатов своим требованием. Купить помилование путем формальной ретрактации хотя бы таких взглядов, которых осужденные не разделяют, – политически невозможно: это равнялось бы для депутатов с.-д. политическим самоубийством, которого нельзя от них требовать. Притом амнистия по существу не есть пересмотр приговора по каким-нибудь новым обстоятельствам, а прощение вины.

П.Н. Крупенский высказался по пункту 5-му об «отмене ограничительных законов для евреев». Я – прирожденный антисемит, но пришел к заключению, что теперь необходимо для блага родины сделать уступки для евреев. Наше государство нуждается в настоящее время в поддержке союзников. Нельзя отрицать, что евреи – большая международная сила и что враждебная политика относительно евреев ослабляет кредит государства за границей. Теперь, в особенности когда Барк (министр финансов) поехал за границу для заключения займа, необходимо обеспечить успех его поездки. Наши отношения с Америкой также улучшатся с переменой политики относительно евреев. Таким образом, я сознательно отказался от своих прежних взглядов и согласился с требованием к. – д, от которых они не могут отступиться.

Кн. Щербатов. – Собственно, правительство уже вступило на почву отмены черты оседлости. Но на этом примере я вижу, как трудно для правительства идти дальше.

П.А. Харитонов по поводу 4-го пункта замечает, что об автономии царства Польского уже заявлено Горемыкиным, и отмена ограничений в правах (служба, дворянские организации) возможна. Но что разумеет блок под «пересмотром узаконений о польском землевладении»? Собственно, переход земли уже облегчен.

Он стал читать текст программы, пояснив, что текст этот сообщен ему уже ранее (очевидно, Крупенским). При словах «создание объединенного правительства из лиц, пользующихся доверием страны» он остановился.

П.Н. Милюков обратил внимание Харитонова на то, что блок считает этот пункт основным и полагает, что от исполнения его зависит все остальное, упоминаемое в программе. Таким образом, и вопрос о «соглашении с законодательными учреждениями относительно выполнения программы» должен быть обсужден с правительством, пользующимся народным доверием.

П.А. Харитонов ответил, что выполнение этого пункта выходит за пределы компетенции кабинета. Очевидно, блок имеет в виду, что об этом его желании должно быть доведено до сведения верховной власти.

П.Н. Милюков и И.Н. Ефремов подтвердили, что именно так они и смотрят.

П.А. Харитонов заявил, что он доложит Совету министров об этом желании блока, и продолжал читать программу».

Это была первая и последняя встреча представителей «Прогрессивного блока» с членами правительства. Для блока она имела самые неожиданные последствия.

3 сентября дальнейшие заседания Думы были отложены до ноября. Министры из кабинета Горемыкина, вошедшие в него после летнего поражения на фронте, начали исчезать один за другим (за исключением Поливанова, военного министра), а вместе с ними и те из старых министров, которые, подобно Кривошеину, убеждали царя не принимать на себя Верховное командование.

В начале октября Щербатов лишился своей должности исполняющего обязанности министра внутренних дел; его сменил А.Н. Хвостов, представитель ультраправых. Этого умного и крайне амбициозного молодого человека Распутин еще в 1911 г, до убийства Столыпина, примерял на должность заместителя министра или даже самого министра внутренних дел.

Тем самым царица, отправительница царя, дала всей стране понять, что отныне будет без колебаний защищать освященные временем принципы российского самодержавия.

Вождям «Прогрессивного блока» стало совершенно очевидно, что все надежды на согласие с короной рухнули. Что им оставалось делать?

Этот вопрос встал на следующем совещании блока 25 октября 1915 г. Помимо членов блока, на нем присутствовали князь Львов и Челоноков, представлявшие Союз земств и Союз городов, а также Гучков, представитель Военно-промышленного комитета. Совещание состоялось сразу же после назначения Хвостова министром внутренних дел.

Чтобы донести до читателя весь драматизм этой крайне важной дискуссии, я снова обращаюсь к заметкам Милюкова. Первым слово взял М.М. Федоров, независимый либерал.

«М.М. Федоров. – Упадок настроения несомненен, но естественен. В широких кругах связывалась с депутацией[42]42
  Царь отказался принять делегацию «Прогрессивного блока» для обсуждения вопроса о реорганизации промышленности.


[Закрыть] надежда, что это даст такой же результат, как предшествовавшие шаги. Неудача должна была вызвать реакцию. У большинства связывается с необходимостью действия… Уже пытались создать общественные течения, которые бы шли вразрез с большинством съездов. Выдвинули в Торгово-промышленный комитет Татищева – лицо, близкое к жене Мих. Ал-ча [великого князя Михаила Александровича], вели беседу о современном положении… Он говорил с государем: там готовы идти до несозыва Думы, Горемыкин и Распутин. «Опасность династии грозит из армии». «Армия – теперь народ». (На вопрос, готов ли он стать наследником трона, М.А. ответил: «Да минует меня чаша! Конечно, если бы, к несчастью, это свершилось, я сочувствую английским порядкам. Не понимаю, почему царь не хочет быть спокоен».)

Шингарев. – Отказ в приеме депутации произвел впечатление, которое я предсказывал (в Москве я считал, что это средство – последнее). Разговоры кончены, должны начаться действия.

Меллер-Закомельский. – Нельзя так легко относиться к настроению всей России. Это настроение не упадка, а политического маразма, потеря всякой надежды. Лучшие элементы сказали: для победы нужно то-то, монарх сделал обратное. Все заключают: значит, теперь не смена Горемыкина, а революция. Неужели теперь, когда 15 губерний заняты неприятелем? Допустить, чтобы Горемыкин заключил мир, нельзя. Как выступать? Все общественные элементы сделали последний выстрел. На том же пути дальше идти некуда. Нужно быть уверенными в успехе, чтобы решиться на выступление. Конфликт со всей Россией – надо делать в иной плоскости. Созывы съездов – уже испытанный путь: тут наша артиллерия расстреляна. Возможность явится, когда будет созвана Госуд. дума. Новое слово может явиться в наших палатах, съезды будут резервом для поддержания парламента. Надо оставить вопрос о дальнейшей тактике открытым до этого времени.

Милюков. – Не бояться левых: нас уважают, пока мы действенны. Надо созвать до Думы, остаться на месте, не спуститься ниже, подготовить материал для самооправдания. Менажировать[43]43
  Здесь: управлять, руководить. (Примеч. пер.)


[Закрыть] социальный элемент.

Тучков. – В каждой борьбе есть риск. Но его преувеличивают. Прострация есть, но есть и выигрыш – в выяснении положения. Все иллюзии исчезли, и все разногласия отпали. Разногласия в диагнозе нет. Почему кажется, что общественное мнение апатично. Оно достигло пределов отчаяния. Пациент признан moribundus[44]44
  При смерти (лат.).


[Закрыть]. Тут замерли, потому что предстоит акт великой важности. В выставленных лозунгах мы найдем небывалое единодушие и в тылу, и в армии. Я выставил бы боевой лозунг и шел бы на прямой конфликт с властью. Все равно обстоятельства к тому приведут. Молчание будет истолковано в смысле примирения. Мы никогда не присутствовали при кучке безответственных людей. Режим фаворитов, кудесников, шутов. Это новая нота, которая должна быть сказана. А это – разрыв мирных сношений с властью. Я готов бы ждать конца войны, если бы он был обеспечен – благоприятный. Но нас ведут к полному внешнему поражению и к внутреннему краху. Правительство – «пораженческое». Возымеют ли слова влияние? Может быть. Власть дряблая и гиблая. Там нет железных, сильных, убежденных людей, которые сознают свою слабость.

Маклаков (один из лидеров кадетов). – Съезд[45]45
  Союзов земств и городов.


[Закрыть] не может быть деловым. Он должен будет реагировать на вопросы высшей политики, и деловая часть пропадет. Съезды первые заговорят от имени страны. Единственный лозунг – выявление конфликта с короной. Мы не сможем выдерживать прежней фикции. Желательно ли эту фикцию передать съездам, а не Думе, которая обязательно должна это сделать? Милюков требует, чтобы подтвердить прежнее. У него есть оптимизм и нет нервности. Телеграммы государю вызовут оскомину. Нельзя удержаться на позиции лояльности. Съезды, может быть, не пойдут на это. Судьба этих съездов на этом прекратится, и вы испортите музыку Госуд. думе. Города недостаточно авторитетны для поднятия этого вопроса. Позиция левых ждет капитуляции перед ними. Обращение к государю провалилось. С того момента, как идете на это, мы отказались от нашей позиции, тогда я не боюсь левых. Приготовлены ли мы к этому конфликту? Скажем ли, что нужно хранить спокойствие? Поднять забастовки, заставить страну идти путем брожения – мы идем путем, которого боимся. Если бы я был убежден, что не можем победить – я надеюсь на deus ex machina – на 11 марта[46]46
  11 марта 1801 г. заговорщики – офицеры гвардии и придворные – убили Павла I.


[Закрыть]. Я понимаю П.Н. Милюкова и Шингарева, но считаю, что созванные первые должны объявить конфликт с властью. Идти на это съездам – нас распустят – невозможно. Додумаем до конца. 11 марта, забастовка? Мы тогда не додумали: П.Н. был уверен, что отказать в депутации не посмеют… Не знаю, сделает ли Дума, но придется сделать.

Шингарев. – На чем держится власть, спрашивает Гучков. На многом. На инерции, на заинтересованных кругах, на государственной машине. На отсутствии мужества и даже понимания.

Для 11 марта нужен не съезд. Я считаю сомнительным готовность к удару в лоб. Особенно у земцев. Я предпочитаю конфликт на съездах конфликту в Гос. думе, так как исчезновение Думы превращает общество в пыль.

Гучков. – Конфликт с короной не нужно создавать, а надо зафиксировать. Каждая группа найдет формулу для выражения этого конфликта. Даже правые».

Не все, записавшиеся в прения, успели высказаться на этой встрече, и дискуссия была продолжена 28 октября. В тот день первым слово взял граф Олсуфьев, член Госсовета:

«Олсуфьев. – …Вначале страна отнеслась с громадным сочувствием [к «Прогрессивному блоку»], но с тех пор большие перемены… Мы относились трагически к перемене командования. Катастрофа. Все мы ошиблись; государь видел дальше. Перемена повела к лучшему. Идол[47]47
  Великий князь Николай Николаевич.


[Закрыть] оказался пустым идолом. Блок – и общество – в самом коренном вопросе ошибся и потерпел крушение. Затем мы предлагали для войны сместить министров. Самый нежелательный остался, и война пошла лучше. Прекратился поток беженцев, не будет взята Москва. Нужно изменить тактику. Воинственность блока теперь не будет отвечать положению, а некоторая сдержанность, «вооруженный нейтралитет»… Произошло лучше, потому что убрали Янушкевича, но это наше дело'. Алексеев – думский кандидат.

Князь Ёьвов. – Критикуйте, но будьте справедливы. То, что случилось, – это сумасшедший дом… Блок ни в чем не ошибся. Вся Россия висит на воздухе. Смена Совета министров, непосредственное вмешательство короны поставило бы всю Россию в конфликт с короной.

Бобринский [член Думы от националистов]. – Правительство стало хуже. Что будет при встрече? Не речи Керенского, а что мы скажем?.. Мы говорили 3 сентября: Думу нельзя будет собрать с Горемыкиным. Как будем теперь? Нельзя сказать: это не наше дело. Я ответа не нахожу, и меня созыв Думы страшит.

Ковалевский М.М. [Академическая группа]. – Стоустая молва говорит, что председатель Совета министров говорит: вешают собак, я руководствуюсь высшими соображениями, когда я уйду, будет заключен мир.

Гурко [член Государственного совета и бывший министр внутренних дел]. – Основное положение не в вопросе об «ошибках», а достигнута ли основная цель. Цель была – обеспечить победу. Мы решили, что при современном правительстве победа немыслима.. Изменилось ли это?.. Другого ответа, кроме отрицательного, не может быть… Если будем молчать, сам Гришка будет премьером».

Однако Гришка был крестьянином с превосходно развитым здравым смыслом. Он прекрасно понимал, что лучше пользоваться всей полнотой власти в Царском Селе, чем быть премьер-министром в Петрограде, ответственным перед Царским Селом.

Совещание вождей блока продолжалось. Но ирония состояла в том, что, пока они спорили и дискутировали о том, как поступить с Горемыкиным, если он появится на ноябрьской сессии Думы, в Царском Селе уже приняли решение осенью вообще не созывать ни Думу, ни какие-либо другие законодательные органы, пока место Горемыкина не займет человек, готовый к безоговорочному выполнению планов решающей борьбы с народом.

Интриги и заговоры

В 1905 г. разорвалась духовная связь между троном и городским рабочим классом – промышленным пролетариатом.

8 июля 1906 г. была разрушена вера крестьянства в царя как в «носителя народной истины» вследствие роспуска и разгона Первой Думы из-за вопроса о земельной реформе.

Теперь, после разрыва с нынешним консервативно-либеральным большинством в законодательных органах, трон оказался совершенно изолирован от народа, получая поддержку только от правых реакционеров и беспринципных карьеристов, находившихся под полным контролем Распутина.

Все понимали, что корень зла лежит не в правительстве, не в министрах, не в случайных ошибках, а в нежелании самого царя расстаться со своей навязчивой идеей о том, что Россия может существовать как сильное государство лишь в условиях самодержавия. Это понимание лежало в основе всех частных разговоров и всех планов, строившихся «Прогрессивным блоком»; проникало оно и в самую гущу народа и армии.

Перед каждым патриотом вставал неизбежный и судьбоносный вопрос: за Россию он или за царя? Первым высказался Н.Н. Львов, монархист и умеренный либерал. Он ответил: «За Россию». Этот ответ эхом разнесся по всей стране – и в тылу, и на фронте.

В 1915 г. некоторыми армейскими офицерами был организован ряд совершенно ребяческих заговоров по избавлению России от царя. В одном из них, например, участвовал известный военный летчик капитан Костенко, который намеревался спикировать со своим самолетом на автомобиль императора, когда тот окажется на фронте, и тем самым уничтожить царя ценой своей гибели. Два других офицера (один – капитан инженерного корпуса Муравьев, впоследствии «герой» Гражданской войны) пришли ко мне, чтобы я одобрил их план: заманить царя в ловушку, когда тот прибудет на фронт с инспекцией, и взять его в плен. Даже генерал Деникин пишет в своих мемуарах, что солдаты выступали за падение монархии, так как давно считали, что причина всех их несчастий – царица-«немка» в Царском Селе.

Осенью того же 1915 г. меня посетил старый друг, граф Павел Толстой, сын одного из царских конюших. Он был близким другом брата царя, великого князя Михаила Александровича, которого знал с детства. Толстой сообщил мне, что пришел по просьбе великого князя, который осведомлен о моих связях с рабочим классом и левыми партиями и хочет знать, как отреагируют рабочие, если он отберет власть у своего брата-царя.

Эти случаи служили симптомами нараставших в стране глубоких перемен в образе мысли. Терпение народа истощилось. Более того, все больше людей считало, что во всех бедах России виноват Распутин и что, если его устранить, политика правительства изменится. Даже А.Н. Хвостов, воинствующий лидер Союза русского народа в Думе, разработал план убийства Распутина[48]48
  План провалился. Некто Белецкий, заместитель министра и начальник полиции, сознательно выдал заговорщиков. Хвостов получил отставку и, вернувшись как депутат в Думу, подробно изложил весь план; по его словам, он замышлял расправиться с Распутиным не только из-за его влияния на Царское Село, но и из-за того, что Распутин поддерживал постоянные контакты с немецкими агентами, о чем он, Хвостов, будучи министром внутренних дел, знал наверняка.


[Закрыть].

В конце концов задачу спасти династию и монархию, убив Распутина, взяли на себя любимый кузен царя, великий князь Дмитрий, а вместе с ним – князь Юсупов и Пуришкевич, ультраправый депутат Думы.

Я упоминаю обо всем этом, чтобы читатель лучше понимал, какие настроения преобладали тогда в России и через какие нравственные мучения прошел народ, прежде чем избрать тот курс, который предлагался «Прогрессивным блоком».

Задним числом могу решительно опровергнуть заявления о том, будто бы оппозиция вождей «Прогрессивного блока» к трону диктовалась эгоистичными и амбициозными целями, которые привели к краху России. Достаточно лишь вспомнить происхождение большинства депутатов Третьей и Четвертой Думы. Это были люди, своими традициями, социальным статусом и личными интересами тесно связанные с режимом и правительством, верные подданные царя. Это большинство в Четвертой Думе осознавало всю трагичность положения, поскольку было вынуждено отказаться от традиционного представления о монархии и ее месте в России. Все эти вопросы многократно обсуждались и тщательно обдумывались; и в конце концов уже не кучка заговорщиков, а большинство депутатов Думы задавалось тем же вопросом, который поставил Львов: «За царя или за Россию?» И они отвечали: «За Россию».

В конце 1915 г. я тяжело заболел и был вынужден провести несколько месяцев в санатории в Финляндии, где подвергся серьезной операции. Прошло семь месяцев, прежде чем удалось вернуться в Петроград. Однако в столице я пробыл недолго, поскольку почти сразу же пришлось ехать в Туркестан для расследования первого крупного восстания местного населения. Поводом для этого бунта стал абсурдный приказ Штюрмера о призыве 200 тысяч местных жителей для рытья траншей на фронте. Мусульманское население не подлежало даже воинскому призыву, не говоря уже о принудительных работах. Более того, приказ вступал в силу в самый разгар сбора хлопка, и, что хуже всего, мелкие чиновники злоупотребляли своей властью, за взятки освобождая от призыва сыновей богатых баев. Немецкие и турецкие агенты, центром активности которых служила Бухара, не преминули воспользоваться возмущением местного населения, чтобы разжечь пожар.

Я вернулся в Петроград на третьей неделе сентября. Только что был назначен новый министр внутренних дел. Выбор пал на Александра Протопопова, бывшего вице-председателя Думы. Всего за несколько месяцев этот человек, фактически ставший последним министром внутренних дел Российской империи, сумел навлечь на себя гнев и ненависть всей страны.

Вскоре после моего возвращения вожди «Прогрессивного блока» провели секретное совещание, на котором одобрили план по свержению правящего монарха путем дворцового переворота и замены его 12-летним наследником Алексеем, регентом при котором предполагалось сделать великого князя Михаила Александровича.

История этого малоизвестного заговора раскрывается в мемуарах его организатора Александра Гучкова, опубликованных вскоре после его смерти в 1936 г.[49]49
  Другими заговорщиками были Шидловский, Шингарев, Годнев, Львов (брат Н. Львова) и Терещенко.


[Закрыть] Я с самого начала знал об этом плане и должен сказать, что рассказ Гучкова несколько смягчен. В сентябре Гучкова пригласили на тайную встречу ряда руководителей «Прогрессивного блока» в квартире видного независимого либерала Михаила Федорова. Среди присутствовавших были Родзянко, Некрасов и Милюков. Целью встречи было обсуждение возможных мер перед лицом того факта, что Россия стояла на грани всенародного восстания. Все согласились с тем, что «Прогрессивный блок» должен немедленно ликвидировать угрозу революции снизу. Наибольший интерес представляют замечания Милюкова, считавшего, что долг блока – не принимать участия в восстании, а дожидаться его результатов. Милюков предвидел два возможных исхода: либо верховная власть вовремя опомнится и пригласит блок сформировать правительство, либо победит революция, и победители, несведущие в государственных делах, попросят блок от их имени управлять страной. В поддержку своего мнения он ссылался на французскую революцию 1848 г.

В ответ на эти несколько кабинетные рассуждения Гучков усомнился в том, что народ, совершивший революцию, передаст власть кому-либо другому. По его мнению, ни один революционер не стал бы так поступать. Учитывая это обстоятельство, блок сам должен сделать первый ход, сместив правящего монарха. Как утверждает Гучков, совещание на этом и закончилось. Согласно Милюкову, на этой встрече стало ясно, что Гучков собирается организовать переворот, и поэтому вожди «Прогрессивного блока» пустились в дискуссию о том, кто должен войти в состав нового правительства. Многие из тех, кто были намечены на участие в революционном правительстве при регенте, впоследствии вошли в состав Временного правительства.