Текст книги "Ложь в двенадцатой степени"

Глава 9

Иногда Хельге снился сон – наполовину воспоминание, наполовину фантазия. В нем она снова была маленькой и приходила на работу к отцу в первый раз. Наутро Мантисс записывала детали, чтобы они не истлели. Возможно, часть событий воображение додумывало за нее, но собственные ощущения и эмоции Хельга никогда не спутала бы с ночными выдумками.

Чем больше бумаг доктор Мантисс откладывал в сторону, тем, казалось, больше работы становилось. Секретарь, сортировавший документы, в который раз подряд напрашивался на увольнение. Нет, он складывал их с педантичной аккуратностью, как его учили на прошлых местах. Но этот порядок был настолько бестолковым и неправильным, что доктора Мантисса брала самая настоящая злость. Именно в этом порядке он и путался чаще всего.

Эдгар, высокий сутулый мужчина с широкими плечами и мощной грудной клеткой, отмерял свой сорок седьмой год. Переломная полоса жизни неумолимо приближалась, и доктор уже чувствовал подкрадывавшуюся старость. В его густых каштановых волосах еще пока не скрывалась седина, но мужчина уже ощущал, как дует на них морозным дыханием старушка-смерть. В серых глазах Эдгара застыли сосредоточенность и раздражение, – они не исчезали даже тогда, когда он пребывал в состоянии абсолютного спокойствия, уютно расположившись в своем кабинете. Перебирая бумаги, доктор морщился от боли в суставах и сетовал, что выписанные врачом-идиотом таблетки так медленно действуют.

Покосившись на квадратные часы на стене своего кабинета, Эдгар потер переносицу и поднялся. Хватит на сегодня бумаг. Он не пишущая машинка, чтобы перерабатывать такой объем, в конце-то концов!

Захватив ключ допуска, Эдгар покинул кабинет. Яркий свет больно резанул глаза. Как же он ненавидел эту ослепительную яркость, которая встречала всех сотрудников в переходах между секциями и в коридорах.

Доктор Мантисс бросил быстрый взгляд по сторонам, но искомого объекта поблизости не оказалось. Он нашелся в конце коридора в виде маленькой девочки с заплетенными в косу темно-русыми волосами. Одетая в красную кофточку и черную юбку до колен, она болтала ногами на высоком стуле и что-то рассказывала нависшему над ней доктору Траумериху. Последний, тридцатипятилетний мужчина в очках, с улыбкой выслушивал все, что юная леди ему втолковывала. На его лице был написан неподдельный интерес, и это внезапно кольнуло самолюбие Эдгара и пробудило в нем нечто вроде ревности – ядовитой, недавно запекшейся, а теперь вновь потревоженной и потекшей ручейками из старых ран.

– Очень хорошо, – довольно покивал доктор Траумерих.

У него была нелепая, по мнению коллег, привычка высказывать свое мнение качанием головы.

Доктор Мантисс замер в стороне, не спеша нарушать беседу ребенка со взрослым. Ему было любопытно, о чем Уильям мог говорить с его дочерью.

– Все было именно так, – закончила девочка, и ее плечики опустились вниз. – У вас халат грязный.

– Это не халат, – засмеялся приветливый ученый и поскреб пальцем пятно на рукаве белого плаща, который он не успел стянуть с себя.

Эдгар мог поклясться, что под ним обнаружится аккуратно выглаженная голубая рубашка в полоску. Доктор Траумерих любил такие.

– Я пролил кофе, когда собирался. Вот что бывает, когда любишь свою работу: все время ходишь с пятнами от пролитого кофе.

Девочка посматривала на коллегу отца с некоторой заинтересованностью, как если бы перед ней стоял рассказывающий об удивительных вещах фокусник. Но все равно отец заметил в уголках глаз затаенную грусть, которую забавы и шутки не могли развеять. И еще ребенок явно скучал, пускай болтовня с доктором и была приятнее бесцельного сидения в тишине и одиночестве.

Убедившись, что ничего важного не происходит, Эдгар Мантисс потерял к этим двоим интерес. Он зашел в один из расположенных в секции кабинетов, оставил бумаги секретарю и снова вернулся в коридор. Доктор Траумерих так и не ушел. Однако что-то между ним и девочкой изменилось. Если в прошлый раз на лице малышки проступали следы меланхолии, то теперь ее карие глаза светились восторгом.

– А если взять машинку?

– То она превратится в настоящую машину, – заверял доктор Траумерих. – Вот так кладешь ее на дно коробки, отворачиваешься, а потом смотришь – там уже стоит авто реальных размеров. Садись и езжай, куда душа просит!

– А кукольный домик?

– Не знаю. Наверное, он превратится в реальный дом. А если принесешь плюшевую гориллу, она станет живой!

«И что только не насочиняет этот простофиля! – язвительно подумал Эдгар. – Тоже мне сказочник нашелся».

От сахарной идиллии, начавшей образовываться в этой маленькой говорливой группе, доктора Мантисса уже порядком подташнивало, и он поторопился разрушить ее своим появлением. Увидев его приближение, Уильям подобрался и стер с лица веселую улыбку.

– Здравствуй, Эдгар.

– Добрый день, Уильям.

Под внимательным взглядом ребенка коллеги пожали друг другу руки. Как доктор Мантисс и предполагал, под плащом его товарища пряталась полосатая рубашка. До чего предсказуемый человек.

– Милая у тебя дочурка. Я до последнего не верил, что ты приведешь ее сюда, – с толикой растерянности в голосе проговорил доктор Траумерих. – Это… не то место, где разрешено находиться детям.

В наступившей тишине равномерное тиканье часов походило на звон колоколов. Казалось, стоит зажечь спичку в сгустившейся атмосфере, и помещение взлетит на воздух.

– Мы уже обсуждали это, – равнодушно сказал Эдгар, поворачиваясь к коллеге спиной. – Идем, Хельга. У меня для тебя есть важное поручение.

– До свидания, доктор Траумерих, – помахала девочка, радостно вскакивая со стула.

Ей до колик осточертело елозить на месте в ожидании развлечений. Поправив юбочку, она протянула ручку отцу, но тот сделал вид, что не заметил.

Уильям помахал ей в ответ и, когда Хельга отвернулась, послал ее отцу полный неодобрения взгляд. Это в одно мгновение взбаламутило весь омут обиды и злобы в душе Эдгара. И как этот строящий из себя добропорядочного человека докторишка смеет осуждать его? Это было настолько явное и жестокое лицемерие, что Мантиссу хотелось вцепиться в горло коллеги. Но он сдержался. Нечеловеческим усилием воли, но сдержался.

– Вот сюда. – Эдгар рассеянно следил за тем, как подпрыгивает коса девочки.

Чувствуя настроение отца, Хельга не осмеливалась заговорить. На интуитивном уровне восьмилетняя леди ощущала, что после потери жены в ее отце что-то сломалось. Будто натянутая струна вдруг лопнула, и инструмент, до того рождавший стройную мелодию, отныне издавал лишь какофонию.

К каждой двери Эдгар прикладывал специальную карту-ключ. Возле последней он простоял особенно долго, как если бы дверь намеренно не хотела впускать его. Так это выглядело со стороны, но на самом деле доктор Мантисс в последний раз обдумывал то, что собирался сделать. На душе неприятно скребло, будто он задумал совершить какую-то пакость. Но стоило ему углубиться в это чувство, как перед мысленным взором вставало совестливое лицо доктора Траумериха, и это видение вырывало зачатки сомнений с корнем.

– Я и подумать не мог, что руководство разрешит тебе это сделать, – говорил Уильям накануне.

– Я не совершаю никаких противозаконных поступков. С чего бы руководству отвергать мою инициативу, тем более когда изучение этого объекта с давних пор стоит на месте?

– А как же законы морали? Вдруг он что-нибудь внушит ей?

– Ничего не случится, – убеждал его доктор Мантисс, хотя это был спор вовсе не с Уильямом, а с собственной совестью. – К нему никогда не приводили детей, и никто не знает, как он отреагирует. В любом случае даже такой виртуозный мозголом, как Двенадцатый, не успеет вскрыть сознание моей дочери за десять минут.

Естественно, не успеет. Доктор Мантисс бросил быстрый взгляд на Хельгу, с интересом разглядывавшую номерок на двери, и резким движением вложил карту в отверстие. Створки разъехались в стороны, открывая небольшое помещение. Свет внутри загорался сразу же, как туда входили люди, и он был не таким слепящим, как в коридоре. Комната была совсем небольшой и не содержала ничего лишнего: два типичных для офиса стола, компьютер, мотивирующий плакат на окрашенной в цвет снега стене, письменная памятка, напоминающая о правилах безопасности, и несколько шкафов и полок по периметру. На угловом столе лежали стопки бумаг, канцелярские принадлежности отдыхали в своих коробочках-комнатах, а на краю стояла забытая чашка с остатками кофе. Словом, типичные вещи, вызывающие скуку своей очевидной причиной находиться здесь.

Девочка села на стул и принялась покорно ждать, когда ее занятой отец вновь обратит на нее внимание. С новым напором малышку начало одолевать уныние. Здание, по которому доктор Мантисс таскал ее весь день, было невероятно скучным и блеклым. Все тона были умеренные, как и во многих «строгих» заведениях, где люди ходят с серьезными и надменными лицами, и варьировались от безупречно-белого до глубокого черного. Встречались и другие цвета, как, например, серо-голубой или приближенный к пепельному коричневый, но и они стремились к общему нейтральному оттенку. В этом здании Хельга ощущала себя едва ли лучше, чем в больнице, такой же стандартной и ничем не примечательной. И как только взрослые не умирают от эстетического голодания, находясь в подобных местах?

– Хельга. – Доктор Мантисс присел перед дочерью на корточки, заглядывая в ее миловидное личико. – Я хочу, чтобы ты поговорила с одним… человеком. Мне хочется, чтобы ты проявила дружелюбие. Поздоровайся с ним, спроси, как дела, расскажи о чем-нибудь. Если он будет задавать вопросы, отвечай не стесняясь. Поняла?

Девочка энергично закивала головой, непроизвольно поглаживая густую косу. Раздраженный этим действием, Эдгар сделал вид, что любовно треплет дочь по голове, и откинул переплетенные волосы ей за спину.

– А зачем мне говорить с ним?

– Потому что он может рассказать тебе много тайн. – Эдгар поймал себя на мысли, что это была не совсем ложь, и усмехнулся. – Например, почему тебе снятся сны. Или как сделать волшебный пудинг.

– Волшебный пудинг? – оживился ребенок.

Доктор Мантисс прекрасно знал, как сильно его дочь любит сказки, и часто использовал это, чтобы добиться от девочки нужного поведения. И сейчас, вместо того чтобы на правах родителя просто приказать Хельге сделать то, что ему нужно, он благоразумно решил пробудить в ней любопытство.

Эдгар кивнул и повел девочку за таинственную соседнюю дверь, которая, впрочем, ничем не отличалась от своих предшественниц. Доктор запустил ребенка в очередной коридор, и малышка глубоко вздохнула: все эти бесконечные двери и переходы начинали утомлять ее. Хельга запуталась в них еще в первые пять минут путешествия по зданию, и теперь ей мерещилось, будто она прошла их тысячи.

Новый коридор, на этот раз более широкий, чем все предыдущие, протянулся ровно на десять метров (отнюдь не случайно) и упирался в две металлические двери. Возле одной из них стоял мужчина в солдатской форме. Нетерпеливо постукивая пальцами по рации, он следил за приближением отца и дочери.

– Добрый день, доктор. – Говоривший мужчина, однако, даже не взглянул на него: его внимание было приковано к маленькой девочке. – Это…

– В ваши обязанности не входит проявление любопытства, – поспешил прервать его Эдгар.

Стоит позволить человеку задавать вопросы, и будешь невольно играть роль оправдывающегося, а это весьма невыгодная позиция в разговорах.

Солдат покорно кивнул, поспешно отвел взгляд и отдернул руку от рации. Интуиция доктора Мантисса тихонько звякнула.

– У вас все хорошо? – как бы между прочим спросил он, всматриваясь в лицо солдата.

Мужчина пожал плечами, но это действие получилось менее расслабленным, чем ему хотелось. Нижняя губа непроизвольно кривилась, и солдат часто глотал, будто пытался избавиться от кома в горле.

– Все как всегда.

– Давно вы тут дежурите? – замечая все больше признаков начинающегося у собеседника нервоза, продолжал Эдгар.

– Пару часов. Моя смена с семи утра. Можете проверить.

Доктор царапнул взглядом табличку с именем на груди и коротко кивнул.

– Не нужно стоять так близко к этой двери. Ваш пост возле той, – и он указал на десять метров назад. – Займите его.

Мужчина молча подчинился.

«Идиот», – с возрастающим раздражением подумал Эдгар, бессильно сжимая кулаки.

Согласно здравому смыслу солдата следовало тут же отправить попить кофе, а затем – в долгосрочный отпуск. В противном случае бедолага рискует в скором времени наложить на себя руки. Но у доктора Мантисса не было полномочий напрямую командовать службой безопасности. Для начала ему требовалось связаться с руководством, объяснить им свой запрос, и только после этого солдатика пошлют отдыхать. Эта неудобная процедура обязана была снизить риск несанкционированных действий со стороны псевдоработников и шпионов, которые могли бы использовать службу безопасности в собственных целях. («В руководстве что, сплошные параноики сидят?» – возмущался Уильям Траумерих.) Только проверенное и заслуживающее доверия руководство могло отдавать им приказы. На практике же необходимость связываться с третьим лицом, дабы договориться с рядом стоящим, была крайне неудобной и вызывала у сотрудников тихую ярость. Эдгар не раз думал о том, что в какой-нибудь экстренной ситуации это будет им всем дорого стоить.

Вопреки ожиданию Хельги, доктор разблокировал не ту дверь, возле которой стоял солдат, а соседнюю.

– Ты войдешь туда одна, но я буду следить за тобой через камеры. И также смогу говорить по громкой связи. Твой собеседник будет огорожен от тебя стеклом. Не подходи к нему и не касайся. Все ясно?

Девочка кивнула. Она прекрасно видела, что отец был сосредоточенным, как и всегда, когда дело касалось его работы. А любая работа в понимании Хельги была занятием занудным и скучным. Неужели ее отец хотел, чтобы она занималась чем-то невеселым? И как скоро от этого малышка превратится в хмурую тучу, на которую сейчас походил ее родитель?

– Не бойся, папа. Я ведь хорошая и вежливая девочка.

– Конечно. – Эдгар вставил в отверстие ключ, и дверь с щелчком приоткрылась.

Хельга шмыгнула в очередную ничем не примечательную комнату. Она была обставлена еще скромнее, чем предыдущая: небольшой рабочий стол да пара стульев возле него. Если бы не стеклянная перегородка на полстены по левую руку, помещение можно было бы принять за бесполезную трату пространства. Темное стекло легко было перепутать с огромным зеркалом, коим оно на деле не являлось. Подойдя ближе, Хельга разглядела очертания предметов с другой стороны. Девочка подумала, что это аквариум, только без воды. Ее смущало, что она в комнате одна, а ведь отец обещал встречу со всезнающим человеком. У кого она теперь спросит о пудинге?

Хельгу беспокоило что-то еще. Это свербящее чувство медленно разрасталось внутри ее маленького тельца, только неясно было, откуда оно брало начало. Повертевшись на месте, малышка оббежала пытливым взором всю комнату.

– Хельга, – раздался из динамиков голос отца, заставивший девочку вздрогнуть. – Обернись.

Юная Мантисс крутанулась на каблучках и встала лицом к стеклянной стене. Комната за ней не освещалась, и вся поверхность казалась монитором гигантского выключенного телевизора. Это сравнение рассмешило девочку, и она широко улыбнулась. И тут же за стеклом что-то зашевелилось. Хельга подошла ближе и пригляделась к силуэту. Как будто человеческое тело, но неестественно белого цвета. Очень скоро девочка поняла, что это манекен без одной руки и в театральной маске. Он выглядел одновременно нелепо и пугающе, стоя за стеклом напротив ребенка. Прямо как клоун, который призван веселить детей, но подсознательно внушает им необъяснимый страх или отвращение к своей разукрашенной рожице.

– Тук-тук. – Девочка постучала по стеклу. – Кто в домике живет?

– Хельга, – позвал ее голос отца, и малышка вскинула головку к потолку, разглядывая динамики. – Сделай шаг назад.

– Назад сюда или назад туда?

Ответить Эдгар не успел: в перегородку ответно постучали, и девочка отскочила как ошпаренная. Единственная рука манекена была приподнята, а опущенные уголки губ маски как будто одобрительно приподнялись. Хельга во все глаза таращилась на это чудо, но не убегала. Необъяснимая тревога, появившаяся, как только девочка переступила порог, подскочила до опасной отметки.

– Поздоровайся, – напомнил отец.

Хельга продолжала молча пялиться на манекен, а тот как будто ответно смотрел на нее. Он больше не двигался, да только дурак отказался бы признать, что эта однорукая кукла была живой. И не из-за того, что она шевелилась (на это способны даже миниатюрные игрушечные солдатики), а потому что теперь на маленькую гостью из черных провалов маски смотрело разумное существо. И отсутствие каких-либо эмоций на фарфоровом лице нисколько не развеивало это ощущение. Девочка чувствовала пристальное внимание каждой клеточкой тела, и это парализовало ее.

– Хельга, будь вежливой девочкой, – настаивал Эдгар.

– Да, Хельга, делай то, что говорит доктор Мантисс, – раздался голос за стеклом. – Он ведь так любит, когда ты подчиняешься.

Девочка воззрилась в темноту за манекеном в поисках разгадки фокуса, уже зная, что никакого фокуса нет и в помине. С ней разговаривал манекен или человек внутри него. Если бы с ребенком неожиданно начал беседовать шкаф или тарелка супа, впечатление было бы таким же. Хельга буквально приросла к полу, стремительно заполняемая густым липким страхом. По затылку кто-то нетерпеливо перебирал пальцами. Это окончательно выбило девочку из колеи, и она бросилась к двери.

– Открой, папа, открой! – крикнула она, шаря в поисках ручки.

– Успокойся, Хельга! – строго велел отец где-то там, за пределами кошмарной комнаты. Эта мысль еще сильнее ударила по сознанию девочки. Как может он, сидящий в своем безопасном кабинете, знать, насколько страшно быть здесь? И если он знает, почему отправил ее сюда?

– Папочка, открой ее! – со слезами взмолилась Хельга, колотя в дверь. У нее начиналась настоящая паника. Взглянув на манекен, юная Мантисс увидела, что его голова повернута в ее сторону, как если бы он не хотел пропустить ни малейшей детали разворачивавшегося представления, а трагическая гримаса преобразилась в улыбку. Актер в маске вдруг превратился в зрителя, наслаждавшегося внезапным шоу. А случайный прохожий, зашедший на огонек, очутился на сцене под изучающим взглядом.

Эдгар понял, что успокоить дочь не получится. Эксперимент вышел из-под контроля, не успев начаться. Доктору не оставалось ничего, кроме как завершить его немедленно, иначе у девочки случится нервный срыв.

– Потерпи, Хельга, я сейчас приду к тебе!

– Папа, быстрее, папа! Я не хочу здесь быть!

Отчаяние почти полностью захлестнуло ее, вливаясь рывками в детскую невинную душу. Когда впоследствии малышку спросили, что конкретно показалось ей страшным, она не смогла объяснить. Она всего лишь вздрогнула, увидев движущийся манекен, просто подумала, что это может быть жутко. Но стоило ей допустить возможность испуга, как в ней начал расти ужас. И вот уже, как пожар в лесу, его невозможно было остановить. И все это за шокирующе короткое время. Таланты МС-12 воистину впечатляли.

Хельге мерещилось, что она ждала спасения бесконечно долго. Как только наблюдавший через камеры отец покинул свой пост, чтобы прийти на помощь дочери, та осознала, что осталась один на один с чудовищем. И хотя их разделяло плотное стекло, манекен будто просочился мыслями на ее половину и начал вторгаться в душу ребенка.

– Его это не обрадует. – Вкрадчивый голос на время вывел девочку из паники. – Он тебя не простит.

Дверь отворилась, и Хельгу за руку вытянули из комнаты. Дышать стало гораздо легче. Девочка бросилась к отцу, но тот выставил руку, не позволив ей повиснуть на его талии.

– Идем, – велел он, утаскивая дочь с собой.

Хельга бойко перебирала ногами, с каждым новым метром ощущая себя все более свободной. Окончательно кошмар отступил, лишь когда она просидела в кресле в личном кабинете доктора Траумериха около получаса. Оторвав от себя последнего клеща с ужасами в лапках, девочка неожиданно ощутила, насколько прекрасны эти скучные посиделки и бесцельные блуждания по коридорам.

Три месяца Хельга не возвращалась в этот лабиринт из запутанных переходов и миллионов дверей. Она и не думала, что когда-нибудь еще окажется там, но доктор Мантисс, не удовлетворенный результатами первой встречи, не собирался останавливаться. Он винил себя в том, что морально не подготовил дочь к испытанию, понадеявшись, что объект не станет проявлять свой агрессивный характер в первые же минуты знакомства с посетителем. Это было неожиданно. Несмотря на склонность к садизму, МС-12, проводя месяцы в одиночестве, обыкновенно держался приветливо с гостями первые пятнадцать-двадцать минут. Возможно, важную роль сыграло то, что психика восьмилетнего ребенка не настолько устойчива, и объект не рассчитал свои силы, направив на нее ровно такое же воздействие, как и на сознание взрослого человека. В следующий раз он должен быть осторожней. И Хельга, уже знающая, что ее ожидает, не станет бросаться к двери с воплями.

Услышав о своей неотвратимой судьбе, Хельга впала в какую-то меланхоличную задумчивость и проходила в этом состоянии весь вечер.

– Я не хочу идти туда, папа, – честно призналась она отцу перед сном. – Я не могу быть вежливой девочкой рядом с этим манекеном. Он решит, что я грубиянка, и я опозорю нашу семью.

«Печешься об авторитете семьи? – невесело подумал Эдгар, сверху вниз глядя на девочку. – И в кого ты такая врушка? Хотя это очевидно».

Доктор Мантисс трепетно следил за психическим здоровьем дочери и понимал, что первая встреча Хельги с МС-12 не оставила в душе девочки явных отпечатков. И сейчас ее упрямство больше походило на каприз ребенка, испугавшегося тени возле кровати и отказывающегося спать из-за веры в надуманного монстра. Правда, в их случае монстр существовал, но Эдгар рассчитывал во время эксперимента держать его в узде. А вместе с ним контролировать и тревогу Хельги.

– Ты лучше, чем думаешь о себе, – решив пойти путем лести и похвальбы, сказал отец.

Суставы пальцев резко закололо, и он едва не уронил утюг на ногу. Поморщившись, Эдгар отложил глажку и пошел за аптечкой.

– Снова болит, папочка? – Встревоженная девочка не отставала от него ни на шаг.

– Да. В последние дни особенно сильно. Эти неудачи на работе за последний месяц совсем расстроили меня, – соврал он, следя за реакцией дочери. – А теперь еще придется искать другую девочку, которая была бы достаточно смелой и вежливой, чтобы разговаривать с живым манекеном. Я так хотел, чтобы это была ты, но раз ты считаешь, что не можешь…

Он не был уверен, что провокация подействует. Однако внезапная боль и то, с каким отчаяньем в голосе доктор говорил о неудачах, сделали свое дело. Не сразу, но маленькая Мантисс подобралась и, подергав отца за рукав, робко произнесла:

– Я, наверное, хочу еще раз попробовать быть вежливой. Ведь можно?

Пряча победную улыбку, Эдгар неловко погладил девочку по голове и кивнул. И тут же отдернул руку, вспомнив что-то нехорошее. И больше не возвращался к этому разговору до момента совместного путешествия по безликим коридорам.

Сказать, что доктор Траумерих был раздосадован новым появлением юной гостьи, значило не сказать ничего. Его морализаторство выводило Эдгара из себя. Впервые с Хельгой Уильям встретился в прошлый раз, до этого видел ее лишь на фотографиях счастливого отца. А потому для постороннего человека он некрасиво настырно лез в жизнь семьи Мантисс, и Эдгар едва сдерживался, чтобы не посоветовать этому холостяку завести своих детей и делать с ними все, что посчитает нужным.

– Прошлый раз тебя ничему не научил? – спросил доктор Траумерих, когда Хельга отвлеклась на что-то и не могла слышать их слов.

– Научил. Тому, что мне следует быть еще более осторожным. – Эдгар равнодушно перенес осуждение. – Если ты думаешь, что я не осознаю степень риска или не беспокоюсь за дочь, ты глубоко заблуждаешься. Мне есть дело до того, что будет с моим собственным ребенком. А вот тебе – не должно.

Хельга крутилась возле стола и показывала язык отражению в темном мониторе. Доктор Мантисс без лишних слов положил руку на ее плечико и проводил до двери. На этот раз он выглядел менее сосредоточенным, даже позитивно настроенным, и его оптимизм передался девочке. И хотя ей было боязно возвращаться в жуткую комнату, она пообещала себе выстоять. Был один способ, которому научил ее Эдгар.

– Представь, – часто повторял он ей перед сном, – что ты выстраиваешь плотину. Камень за камнем возводишь стену, все выше и выше. Когда чувствуешь, как страх подступает к тебе, мысленно обращайся к построенной плотине. Она сдержит все кошмары, какими бы реальными они ни были, не подпустит их к тебе. Поняла?

Никогда раньше Хельга не думала, что эта забавная игра может пригодиться ей на практике.

В этот раз помещение было другим: чуть больше в ширину, при этом менее меблированное. Разве что стеклянная перегородка была такой же, как будто ее перетащили из предыдущей комнаты. Другим был также и сам манекен: на этот раз у него имелись обе руки, но согнувшаяся фигура сидела на стуле. Кое-где пластик был покрыт мутными темными пятнами, как если бы манекен страдал от заболевания кожи. Неизменной оставалась театральная маска, плотно прилегавшая к его лицу.

Несколько секунд Хельга молчала, замерев напротив фигуры за стеклом. Она не осмеливалась заговорить первой, ожидая, когда к ней обратятся. Спустя примерно минуту девочка почувствовала на себе пронзительный взгляд, готовый высверлить внутренности. Ее заметили, и теперь беззвучно пялиться стало непозволительно.

– Тук-тук, – пробормотала Хельга.

Посмотрев в черные провалы маски, она разом забыла все то, что повторяла по дороге сюда. Ей хотелось быть вежливой или хотя бы притвориться таковой, приветливо улыбаясь и задавая собеседнику вопросы. Ведь именно так взрослые общаются друг с другом. Но сейчас она позабыла все инструкции, которые сама для себя придумала, как растерявшийся на сцене актер забывает вызубренную роль. Да и возможно ли обращаться к манекену с теми же фразами, что и к обычному человеку? Вдруг у них, манекенов, это не принято? Понимая, что продолжать по схеме «здравствуйте – как поживаете? – чем занимаетесь?» она уже не может, малышка смутилась и неловко пробормотала:

– Извините.

Какое-то странное чувство готово было прорваться в душу ребенка, но Хельга вовремя подумала о плотине, и волна разбилась о каменную стену.

– Вот оно что, – послышалось за стеклом. – Хельга – красивое скандинавское имя. «Святая». Ты святая?

– Нет, – вымолвила девочка.

– А хотела бы ею стать? – Этот низкий голос с хрипотцой неприятно щекотал нервы.

– Я не знаю. А как ей стать?

Эдгар внимательно слушал разговор, не пропуская ни слова. Начало было положено, – главное, чтобы МС-12 не сорвался раньше времени.

Манекен как будто хотел наклониться вперед, но его движения были скованными, и в итоге, покачнувшись, он вернулся в прежнее положение.

– Прикрутить себя к столбу и умереть в муках.

– Понятно, – просто ответила девочка.

Она устала стоять, поэтому, взяв стул, села напротив собеседника. Сложив руки на коленях, как послушная школьница, Хельга встряхнула головкой и выпалила:

– Вы чем-то больны?

Вопрос был далеко не тактичным, однако юная Мантисс уже не думала об уместности своих высказываний. К черту эти взрослые игры! Она была ребенком, и ей было любопытно, как живут одушевленные манекены! А кто еще ей расскажет, как не представитель их семейства?

– Глупые вопросы вызывают у меня головную боль.

– Мой вопрос не глупый. Я ведь не знаю, чем болеют манекены.

– Манекены, – повторил хозяин комнаты, и в его голосе проскользнула усмешка. – Доктор Мантисс, вы невероятно трудолюбивый и послушный работник, превращающий врача со скальпелем в подопытную свинку, которая изображает подопытного кролика, готового к съедению другими подопытными морскими свинками.

Хельга ожидала реплики отца, но тот промолчал. Наверное, он хотел, чтобы его дочь взяла на себя ответственность говорить с собеседником. Слова манекена вызвали в голове девочки ассоциацию, яркую и весьма закономерную.

– А вы похожи на кролика, – воскликнула она.

– Зубами и хвостом?

Хельга присмотрелась к маске, но никаких зубов не увидела.

– Нет, – с недоумением выдавила она. – Вы так же сидите за стеклом.

– В тесноте и неволе? А может, это ты сидишь за стеклом, а не я?

– Почему это?

– Это ведь ты, как дрессированный зверек, выполняешь все прихоти того мужчины за компьютером. Он говорит тебе встать на задние лапки, и ты встаешь. Он велит почесать носик, и ты послушно чешешь, поощряемая самыми примитивными методами создания привязанности: заботой и поблажками. – Собеседник снова качнулся на стуле, и Хельга обратила внимание, что сиденье и ножки покрыты такими же черными пятнами, как и манекен. – А потом добрый доктор велит тебе отгрызть себе лапку, и ты с радостью сделаешь это. А он запрет тебя в твоей клетке до следующего раза. Я по сравнению с тобой свободен, как птица.

Девочка в силу возраста не смогла уловить смысла метафоры, но на душе неприятно заскребло. Особенно ее смутили слова об отгрызенной лапке.

– Хочешь примерить мою маску?

Прежде чем малышка успела ответить, в разговор вмешался доктор Мантисс.

– Нет, Хельга, даже и не думай подходить к стеклу! Не вставай со стула!

– К ноге, Хельга, к ноге, – полушепотом проговорил манекен, а уже громче добавил: – Давайте каждый раз, доктор, как вы будете выходить на связь, я буду засчитывать себе один балл.

Эдгар уязвленно прикусил губу. Конечно, разговаривать с глупой малолетней девчонкой МС-12 не интересно – ему хочется через нее добраться до доктора. Навредить Эдгару он не сможет, но вот себя развлечет, и впечатлений ему хватит на весь последующий месяц.

– Мне не нравится ваша маска, – вздернув носик, проговорила Хельга.

– Это единственное, что у меня есть, – сказал манекен, вызывая мурашки своим хриплым голосом. – Хотя не совсем. У меня также есть секрет, которым я могу поделиться только с тобой.

– Нельзя делиться секретами. На то они и секреты.

– Я всегда рассказываю один секрет новым знакомым.

Доктор Мантисс едва сдержался, чтобы снова не влезть в их беседу, но вовремя одернул себя. Ему не хотелось тешить самолюбие МС-12, да и Хельга пока справлялась со своей задачей. Время визита между тем подходило к концу.

– Тогда я слушаю. – Девочка была заинтригована, ведь не каждый день живой манекен предлагает поведать ей какую-то тайну.