Текст книги "Ложь в двенадцатой степени"

– Или им стало скучно, и они ушли.

Кукла больше не казалась забавной пародией на персонажа из фильма ужасов. Она была жутким вместилищем чьей-то злой и неугомонной мысли. Черные трещинки на маске и неловкость в движениях фарфоровой девочки вызывали холодок на коже. И еще эта мимика… Опущенные уголки губ обыкновенно настораживали, но улыбка до ушей пугала еще больше. Неясно, что творится в голове у чудовища, довольного положением дел.

Хельга не выдержала и позвала сначала доктора Траумериха, уверенная, что он отзовется с большей вероятностью, а потом отца.

– Не вздумай отвечать, – запретил Эдгар, заметив, как беспокойно заерзал на месте его коллега. – Не только мы ставим эксперименты на Двенадцатом, но и он сам ставит эксперименты на нас. Если мы поддадимся, то сами вручим ему победный кубок.

Уильям поморщился, обдумывая, что важнее в данной ситуации: психическое здоровье ребенка или выводы, сделанные объектом в ходе маленькой игры.

– Вот видишь, тебе никто не отвечает, – продолжал МС-12 низким неприятным голосом. – Тебя бросили одну. Хотя почему одну? Я ведь тоже здесь.

Витавшее в воздухе напряжение, как будто ожидавшее этой минуты, вцепилось в гостью. Стены сдвинулись, а потолок навис над самой головой. Девочка попробовала выстроить плотину, но поток эмоций был настолько мощным, что каждый раз сносил воздвигаемую стену. И как бы Хельга ни старалась выглядеть смелой, с каждой минутой ее все больше начинало мелко потряхивать. Взгляд сам заметался по стенам в поисках лазейки.

– До чего банальная причина страха, – проговорил Эдгар, поразив доктора Траумериха своей отстраненностью, словно речь шла не о его родной дочери. – Он хочет, чтобы она думала, будто это важно.

– Ничего банального в этом нет, – осадил его Уильям. – Многие дети боятся оставаться одни, даже если родители выходят на пять минут к соседям. А для девочки, лишившейся матери, это еще ужаснее. Поэтому…

Уильям потянулся к микрофону, но доктор Мантисс перехватил его руку:

– Подожди!

– Да ты не переживай так, – невозмутимо сказала кукла, наблюдая, как Хельга стучит в дверь. – Это не будет длиться вечно. Через пару дней ты умрешь от жажды. Начальные позывы редки, но с каждым часом ощущение будет усиливаться. В какой-то момент ты не сможешь думать ни о чем, кроме глотка воды. Все твое существо заполнит это простое маленькое желание. Ты будешь царапать пол и стены ногтями, оставляя кровавые следы. Это больно, но новое чувство отвлечет тебя от свербящего желания попить. Вскоре у тебя настолько пересохнет в горле, что ты забудешь вкус еды. Глотать слюну станет невыносимо тяжело, а потом и она высохнет. В твоем желудке разверзнется вулкан, и ты будешь мучиться от боли.

– Я так не хочу, – жалобно простонала девочка. – Я не хочу, чтобы мне было больно.

– Само собой. Так же как мне не хочется наблюдать за твоими истериками. – Безумная улыбка маски, казалось, стала только шире. – Но если твой отец все еще там и никакие объективные причины его не сдерживают, любопытно знать, почему он не отвечает.

– Хельга, успокойся. Все хорошо, – полился из динамиков успокаивающий голос Уильяма. – Твой отец просто на минуту отошел.

Девочку будто резко вытащили из омута отчаянья, в котором она медленно, но верно утопала. Осознав, что никто ее тут не оставит умирать голодной смертью, Хельга устыдилась потери контроля.

– Ты вмешался раньше времени, – проворчал доктор Мантисс. – Ты сделал именно то, что он ждал.

– Отнюдь, Эдгар. Я сделал то, чего он меньше всего хотел. А вот ты сделал то, что он ждал.

Доктор Мантисс потрясенно вскинул брови. Уильям сердито тряхнул головой и стал похож на нахохлившегося попугая. Через секунду его черты разгладились, и доктор печально улыбнулся, будто извинялся за резкую вспышку гнева. Поправив очки, он неторопливо заговорил:

– Не удивляйся так. Позволь объяснить. Ты сказал, что в прошлый визит Хельги Двенадцатый проявлял мало внимания к ее личности, хотя исправно отвечал на вопросы. Но главной целью оставался ты, твоя вовлеченность в процесс.

– Я понял это так. Смею предположить, что не ошибся, – откидываясь на спинку стула, проговорил доктор Мантисс. – И в этот раз он пытается добиться того же.

– Не знаю, Эдгар, – протянул доктор Траумерих. Он поскреб щеку, задумчиво разглядывая картинку на экране компьютера. Хельга полностью успокоилась и отчитывала куклу за злой юмор. – А что если он прячет одну тактику за другой? Тебе кажется, будто ты догадываешься о его мыслях, а он этим пользуется.

Эдгар терпеливо выслушивал товарища. Несмотря на все терки и недопонимание, из-за чего мужчины выстроили стену между собой, они всегда прислушивались к профессиональному мнению друг друга. Доктор Мантисс знал, что его коллега прекрасно разбирается в психологии. Нет, даже не в этом дело. Все же изучаемый ими объект не был человеком, и обычных знаний было мало. Но Уильям давно работал с МС-12 и научился понимать его манеры, разобрался в привычках, проследил закономерности поведения. Иногда ему даже удавалось предугадывать некоторые решения объекта, пускай это бывало редко. Острота внутреннего зрения доктора Траумериха все равно поражала, и некоторые сотрудники подозревали наличие у него сверхъестественного чутья, а Эдгар иногда завидовал ему. Самую малость, но завидовал.

– Если бы он хотел заставить нас вступить в разговор, – продолжал Уильям, – он мог бы сделать это в самом начале. Скажешь, это так сложно? Да способов разговорить нас, немых наблюдателей, насчитывается тысячи! Начать неприятную беседу, бросить провоцирующие факты, в конце концов, заговорить с Хельгой на тему непонятную и неприятную маленькой девочке. А вместо этого он… просто молчал. Как будто хотел, чтобы мы поскорее увели докучливого ребенка и оставили его одного. Разве так поступают, когда хотят спровоцировать кого-то на реакцию?

– Возможно, он сделал эту паузу, чтобы мы расслабились.

– Или расслабилась Хельга. – Доктор Траумерих ссутулился на стуле и казался старше своего возраста. – Чтобы она заскучала, почувствовала усталость и нетерпение. А Двенадцатый нанес свой удар. И мы ему в этом здорово подыграли. – Уильям вздохнул, вперив в товарища взгляд, его голубые глаза смотрели печально и сосредоточенно. – Моя теория следующая: объект не пытался через девочку манипулировать нами. Он хотел с нашей помощью добраться до нее. Он внушил тебе в прошлую встречу, что играет с тобой, чтобы ты, планируя нарушить его правила, подстроился под них. Поэтому, когда ты должен был вмешаться в беседу и успокоить Хельгу, ты упрямо промолчал. Этого Двенадцатый и ждал. Он хотел довести девочку до срыва или просто постращать ее, но чтобы никто ему не мешал этого делать. Если бы на месте Хельги был любой другой сотрудник, мы бы ни за что не прерывали эксперимент, и объекту это известно. Но тут мы бы постоянно вмешивались и мешали ему манипулировать посетителем, а это разрушает ему все веселье. И он попытался максимально отстранить нас, насколько это вообще возможно. Я не берусь утверждать, что моя теория верна, но исключать ее из рассмотрения не стоит, верно?

У доктора Мантисса загорелись щеки. Скорее всего, Уильям был прав, а его, опытного ученого, обвели вокруг пальца. Он угодил в умело расставленные сети, выплясывая под дудку мастера-манипулятора. А ведь Эдгар был убежден, что уж он-то знает своего подопытного как облупленного и не попадется в ловушку. МС-12 сыграл на его гордости и излишней самоуверенности, позволив поверить, что Эдгар видит ситуацию лучше объекта.

– Если принять твои слова за отправную точку в наших догадках, – выдавил доктор Мантисс, придя в себя после минут стыда, – получается, что Двенадцатый все же заинтересован в общении с девочкой.

– Нет. Это доказывает лишь то, что ему скучно. Иначе бы он не искал дополнительных способов развлечь себя, а ограничился простой беседой.

– Возможно, это всего-навсего привычка, и он не представляет, как можно вести разговор без попыток управлять чувствами и мыслями собеседника. Он может не уметь общаться иначе. Тебе, такому наблюдательному ученому, не приходило это в голову?

Уильям смерил Эдгара мрачным взглядом и отвернулся, выпрямившись на стуле. Попытки постичь всю глубину характера живой театральной маски с прозвищем МС-12 заводили их в тупик. Многочисленные тесты, конечно, помогли выяснить, что объект обладает несравненным умом, знанием человеческой натуры и некоторыми телепатическими навыками, эрудирован и может похвастаться феноменальной памятью. А также – и это еще важнее – что он агрессивен и склонен к садизму. И являлся чем-то вроде паразита, которому требуется носитель в виде человека или человекоподобного предмета. Взаимодействуя с жертвой, объект убивает ее разум, а со временем и тело, разлагая его до состояния гниющей кашицы. И хотя все это было известно сотрудникам, в личности Двенадцатого все еще оставалось море тайн и неоднозначностей, которые с годами никак не прояснялись. Каковы его жизненные принципы и есть ли они у него? Какие у него цели? Как давно он существует? Откуда появился? Эти и многие другие вопросы ворохом скапливались в ящичке с пометкой «Манипулятор Сознания от 12.09.19**».

Эдгар вернулся к наблюдению за действиями участников эксперимента. Громкие причитания дочери приковали его к монитору, и вскоре Уильям присоединился к нему.

– Я не слушаю! – мотая головой и затыкая уши пальцами, выкрикнула Хельга.

На лице девочки было написано непробиваемое упрямство. Она уже почти избавилась от недавнего мандража, и ему на смену пришла досада, что ее обманули.

– Ты начинаешь мне надоедать, – сказал объект, все еще жутко улыбаясь.

– А ты – мне! – выпалила гостья. – Глупая маленькая кукла!

Маска с завидным равнодушием выслушала оскорбление в свой адрес. Объекта больше интересовало, как охладить ярость девочки, и он быстро нашел способ: отвлек ее от причины негодования.

– Маленькая – да, но не глупая, – проговорил МС-12. – Я многое знаю. Например, что в правом кармане кофты у тебя лежит фиолетовая лента в пять сантиметров шириной.

Надувавшая губки девочка заинтересованно уставилась на собеседника, неуверенно кивнула и на всякий случай вытащила ленту. Для нее это выглядело каким-то фокусом с угадыванием, но на самом деле, когда Хельга доставала рисунок, она случайно зацепила ленту, и ее край выглянул из кармана. Внимательная Маска заметила это, пока девочка пыталась навязать разглядывание рисунка. А после «угадывания» МС-12 сообщил гостье, что он не только увидел все детали на листе, но и запомнил количество предметов, их цвета и направление штрихов карандаша. Юная Мантисс пересчитала озвученные им вещи на рисунке и пришла в неописуемый восторг.

– Сколько пальцев? – Хельга спрятала руку за спиной.

– У вас у всех их по пять на руке.

– Нет, не это. Сколько я зажала?

Эдгар не сдержал довольную улыбку. Раз Двенадцатый примерил на себя роль фокусника, пусть теперь выкручивается. Но тот снял ее так же стремительно, как и надел.

– Мои силы и твое время ограничены, а ты тратишь их на такие пустяки. Существуют более интересные вопросы, требующие ответа, – проворковала кукла, и голос, недавно напоминавший скрежет, приобрел нейтральное звучание. Он показался Хельге каким-то бесполым, как будто говоривший никак не хотел определяться, мужчина он или женщина.

– Ах да, я хотела спросить, – вспомнила гостья. – А кто вы на самом деле? И почему вас держат за стеклом? О, а еще мне нравятся ваши красные туфельки, а вам?

Хельга совсем забыла об ограничении времени и теперь торопилась спросить как можно больше. Вот только из-за недавних переживаний все самые интересные вопросы повыпрыгивали у нее из головы.

– Туфли? – переспросил объект, как будто сбитый с толку нелогичностью вопроса. – Тебя заинтересовали туфли?

Повисла неловкая пауза, во время которой гостья чувствовала себя крайне неуютно. Она уже догадалась, что, по мнению знакомого, сморозила глупость, хотя искренне не понимала, чем ее невинный вопрос мог задеть хозяина комнаты. Внезапный смех, прорезавший тишину, заставил малышку вздрогнуть. И вместе с тем заворожил ее.

– Раз они тебе так понравились, можешь забрать их себе. – Объект резко замолчал.

– Они мне маленькие.

– Любое маленькое может стать большим. Тебе никогда не говорили, что если не будешь кушать, то останешься малявкой? Все дело в еде. Даже твоя лень и отсутствие инициативы могут стать добавкой. Например, если не решать проблемы, они насытятся твоей бездейственностью и вырастут. Видишь? Главное правильно кормить.

– А чем их кормить? – с сомнением глядя на красные туфли на ногах собеседника, спросила Хельга.

– Кожей. Ты можешь содрать ее с соседского пса. Уверен, она станет прекрасным дополнением к твоим новым туфелькам.

– Вы опять говорите плохие вещи.

Кукла склонила голову на бок, и ее улыбка стала менее веселой.

– А если бы твой отец сказал то же самое, ты бы посчитала это плохим?

– Он бы не сказал.

– Он только и делает, что говорит что-то плохое. Ты просто не замечаешь. Чтобы видеть даже то, что невозможно увидеть простым глазом, тебе нужна… маска. Она защищает от постороннего внимания, обманывает недоброжелателей, сбивает их с толку и дарит чудесное зрение.

– У меня хорошее зрение. – Хельга не понимала, о чем толкует ее странный знакомый. Девочка потерла слезящиеся глаза и сделала осторожный шаг в сторону стеклянной перегородки. – Так вот зачем вам маска! Она улучшает ваше зрение?

Два доктора, с натянутыми как струна нервами, подались вперед, напряженно вслушиваясь в разговор. Сейчас беседа МС-12 и девочки была если не обыденной, то, во всяком случае, не выходящей за рамки безопасной. Более того, Двенадцатый говорил так, что до малышки просто не доходил смысл некоторых метафор, а потому она не была полностью вовлечена в тему. В таком случае внушение, если оно и имело место быть, не действовало. Эдгару казалось, что объект все это время пытался подобрать ключик к детскому разуму. И, возможно, начинал злиться.

Доктор Мантисс с удовольствием представлял, как несколько минут кряду МС-12 наблюдал через стекло за гостьей и изводился мыслью, что его пытаются поиметь. Маленькая подопытная с ее узким мировоззрением на самом деле приносила неудобства. Она была слишком юна, а ее разум слишком хрупок, и сломать его не составило бы труда, но это было явно не тем, чем Маска планировала завершить этот день. Приходилось прилагать усилия, тщательно следить за собой и своими словами, чтобы ненароком не навредить глупышке раньше времени. Тогда МС-12 использовал более тонкий подход, осторожно пробиваясь в сознание ребенка. И это тоже не срабатывало, потому что девочка не могла ухватить смысл его слов. Вот и приходилось ему, мастеру-манипулятору, искать золотую середину между грубым и мягким подходами. Разве не о таком вызове для проверки своих способностей он мечтал? Приводимые к нему люди были хлипкими душевно и быстро ломались. А Хельга вынуждала его искать иные пути, и это было бы даже интересно, если бы… Если бы она не была всего лишь ребенком.

Неразвитость ума – вот единственный щит этого человечка. Эдгар полагал, что это уязвляло МС-12. Он пытался вбить девочке в голову какую-то мысль, а она упорно не верила, потому что была маленькой и глупой, потому что полагалась на свои чувства и фантазию, а не на здравый смысл. Он старательно приводил доводы, которые любой взрослый и мыслящий человек проглотил бы в один присест, но она просто упрямо задирала нос и продолжала отрицать, и никакие убеждения не помогали стряхнуть с нее слепленные из розового тумана очки. И все почему? Потому что она ребенок. Красиво и изящно перемешать в ее головке все, что в ней хранилось, никак не удавалось, и это выводило Двенадцатого из себя. Хельгу можно было только сломать, раздавить, причем проще и быстрее, чем любого взрослого, но это было слишком легко и слишком неинтересно. Как могло какое-то дитя завести его в тупик?

– Я покажу тебе фокус. Закрой глаза, – свистящим шепотом попросила кукла.

– Ну уж нет! Знаю я ваши фокусы!

Хельга скрестила руки на груди и показала собеседнику язык, но тут же почувствовала, что воздух стал холоднее. И вроде бы в комнате не было вентиляторов и кондиционеров, которые разгоняли бы духоту.

– Сейчас я серьезен, – проговорил бывший манекен, и интонации голоса были доказательством его слов. – Закрой глаза!

Маленькая гостья неуверенно помялась на месте, тем не менее просьбу выполнила. Через камеры не удалось расслышать, что сказал объект, а угол обзора не позволял заметить, что девочка подчинилась.

– Где ты сейчас находишься? – спросила Маска.

– В комнате, – не открывая глаз, выдавила юная Мантисс.

– Что ты видишь?

– Ничего. Черноту. Можно мне открыть глаза?

– Нет. Не подглядывай, иначе фокус не удастся, – с раздражением произнес объект. – Что ты слышишь?

– Ваш голос.

– Неправильный ответ. Ты слышишь стук в дверь.

– Нет, не слышу, – прислушиваясь, возразила Хельга.

– И снова ответ неверный. Ты бесконечно непонятливый и непослушный ребенок! Прислушайся лучше. Это стук. Кто-то хочет войти в комнату, а его не пускают.

Девочка нахмурилась, пытаясь понять, что от нее требуют. Ей очень хотелось, чтобы фокус удался. Она все еще подозревала, что злая кукла в очередной раз подшучивает над ней. И в то же время любопытство вынуждало малышку рисковать. Ох и устроит она этому горе-шутнику, если он опять отколет что-нибудь нехорошее! Хельга улыбнулась своим мыслям, и в этот момент раздался стук. Отдаваясь в ушах, он пробежал электрическим зарядом по позвоночнику. Девочка открыла глаза и взглянула на металлическую дверь, не соответствовавшую тому глухому, словно колотили по дереву, звуку.

– Мы заканчиваем, Хельга, – обратился к ней Эдгар. – Я сейчас приду за тобой.

Юная Мантисс вновь опустила веки и погрузилась в темноту. И там она опять услышала настойчивое перестукивание, будто из основания черепа. До воображаемой двери было рукой подать.

Кто в домике живет?

– Не заставляй гостя ждать. – Голос куклы тоже прозвучал откуда-то изнутри, как будто фарфоровая леди каким-то образом пробралась Хельге в голову. – Ты ведь воспитанная девочка?

Те же слова, что говорил ей отец. Кажется, он собирался прийти за ней? Наверное, это он стоит за дверью и нетерпеливо лупит по ней кулаком. Так на него похоже.

Девочка чудом разглядела в кромешной тьме дверку. Нехватка освещения позволяла этому серому пятну быть одновременно морковно-красного цвета, и маслянисто-зеленого, и сумеречно-синего, и бурого, и грязно-белого… Кто знает, какой на самом деле окажется дверь, если включить в комнате свет. От нее веяло ароматом леденцов, смешанным с каким-то едким, неприятным запахом.

Хельга на ощупь отыскала ручку и потянула на себя. И с ужасом отпрянула, едва не запутавшись в собственных ногах. В проеме стояло расплывчатое черное нечто, затмевавшее даже непроглядную тьму и отдаленно напоминавшее человека, и довольно скалилось. Незнакомец издевательски помахал малышке рукой и почти втек внутрь. Хельга вскрикнула и попятилась. Кого она впустила? Разве не отец стоял за дверью? Комнатка позади оказалась неожиданно маленькой и давящей, так что девочке стало трудно дышать. Она обессиленно опустилась на колени, пряча лицо в ладошках. Как же холодно… и страшно.

Незнакомец тоже был тут. Он стоял неподалеку, громко сопел и что-то приглушенно рассказывал. Нет, кажется, это был не он. Хельга прислушалась к голосам и поняла, что они раздаются за стеной. Но за какой именно? За той темной и невзрачной, которая обступала ее со всех сторон? Или за настоящей, оставшейся в странном помещении с куклой? Хельга отняла руку от лица и увидела нависшее над ней нечто. Края черной оболочки незнакомца колыхались, будто материя на ветру, и весь он то распадался на более невнятную массу, то снова собирался воедино. Бесформенное и гадкое, чудовище не пыталось коснуться девочки, лишь наблюдало. Белоснежная дыра-улыбка сохранялась неизменной, точно налипла на его переменчивое тело.

– Я пойду? – пискнула Хельга, но не услышала своего голоса. Все звуки тонули в черноте, и только внешние шумы, проникавшие в комнату, становились все различимее. Те же, что рождались в ее пределах, были немыми.

– А как же секрет? Я ведь обещал.

Хельга завертела головой. Что-то ей расхотелось смотреть фокусы, слушать секреты и вообще торчать в этой черноте. Она с силой зажмурилась и открыла глаза, но очнуться от наступившего средь бела дня кошмара не получалось. Вошедший по ее нечаянному приглашению незнакомец маячил так близко перед ее взором, что она могла коснуться его носом, если бы подалась чуть вперед.

– Я всегда рассказываю один секрет новым знакомым.

Именно так и говорил манекен, а теперь его слова повторяло это жуткое нечто. Нет, они просто отразились от стенок черепа девочки и снова вернулись к ушам. Поэтому она их снова слышит.

– Знаешь, это ведь твой отец убил твою мать.

– Открой глаза, Хельга! Открой!

Малышку с силой тряхнули, и она с трудом разлепила веки. Мистическая комната пропала. Хельга снова была в помещении со стеклянной перегородкой. Рядом на корточках сидел отец и с волнением разглядывал ее. Девочка хотела улыбнуться ему, но губы будто онемели. Она ощутила такую невыносимую усталость, что многотонные веки тут же загородили от нее весь мир.

Эдгар взял обмякшую дочь на руки и одарил Двенадцатого полным злобы взглядом. Маска невинно улыбалась и, разведя кукольные ручки, как будто говорила: «Ну что тут еще сделаешь?»

– Удачный эксперимент, не правда ли? – спросил МС-12.

– Если она впадет в кому, я расплавлю остатки пятьдесят седьмого в тебе, – прошипел доктор Мантисс. – Едва ли тебе хватит веществ для восстановления разрушенных клеток.

Эдгару хотелось разбить стекло и раскрошить эту ухмыляющуюся Маску голыми руками, а потом выйти и придушить того недотепу-солдата, который несколько минут отказываться впускать его в комнату к дочери. Хотя ясно, что тот не виноват. Как только доктор Мантисс увидел загородившего ему дорогу охранника, он понял, что тот не в себе. Это был тот самый солдат, которого Эдгар мечтал отправить в отпуск. Почему его оставили на работе, оставалось загадкой, но доктор Мантисс этого так не оставит. МС-12 давно пропахал сознание бедолаги, так что тот уже и не соображал, кого можно впускать в комнату, а кого надо задержать. Отличная работа, чертова Маска! Выигранных минут хватило, чтобы бог весть что сотворить с несчастной девочкой. Судя по состоянию малышки, объект все же проник в ее разум и наломал там дров. Ей неописуемо повезет, если она не станет дурочкой после случившегося.

– Угрожаете, доктор? – спокойно сказал МС-12. – А я ведь просто довел до конца ваше дело. У вас отчего-то не хватило на это сил. Вы меня разочаровали. Я думал, вы более решительный.

Эдгар вышел из помещения и кивнул доктору Траумериху, закончившему вкалывать успокоительное разбушевавшемуся солдату. Второй докладывал о случившемся по рации. «Этого второго тоже следовало уволить», – подумалось доктору Мантиссу. Их всех! Толку от них, как от зонтика под водой! Бедная, бедная Хельга…

– Запри дверь, – велел Эдгар коллеге.

Доктор Траумерих лишь отмахнулся.

– Это может подождать. Как девочка?

– Тебя это не касается! Запомни это на будущее! – прикрикнул доктор Мантисс, которого встревоженное лицо товарища взбесило не на шутку. – А сейчас, Уильям, я прошу тебя, закрой эту чертову дверь!

– Ты же не думаешь, что куколка пробьется через стекло толщиной в несколько десятков сантиметров?

Однако доктор Траумерих сделал то, о чем его просили.

Эдгар посмотрел на безвольно откинувшуюся Хельгу, и впервые за последние полгода его кольнуло раскаяние. Он не смог спасти жену, которая так же лежала в его объятиях бессознательным телом, а теперь едва не сгубил дочь. Он во всем виноват, только он. Что с МС-12 спрашивать? Он такой озлобленный всегда, никаких добродетелей в этой жестокой твари отродясь не водилось, так что нечего было рассчитывать на поблажки с его стороны. Но доктор Мантисс обязан быть умнее его, справедливее и милосерднее.

Прижав девочку, Эдгар бросился в травмпункт. Когда позже ребенок пришел в себя, а признаков психического расстройства не обнаружилось, он вздохнул с облегчением. Само собой, делать выводы было рано, – история наверняка оставила в душе малышки неизгладимый след. Но уже то делало Эдгара счастливым, что она не пускала слюни, сверля потолок пустым взором, не жаловалась на потерю памяти и не видела девятый сон, от которого многие никогда не пробуждаются. Навредить девочке основательно Двенадцатый все же не успел.

Изучая уставшую физиономию дочери, Эдгар улыбнулся ей такой приветливой светлой улыбкой, какую Хельга не увидит у него уже никогда.

Однако то дело прошлое.

Разгадка тайны не всегда приносит облегчение. Иногда, наоборот, все становится хуже. Когда двенадцатилетняя Хельга на придирки девочки во дворе, предварительно определив для себя причины появления у той новых ссадин, сказала, что госпожа Мантисс хоть и умерла, зато дочь никогда не била, ребенок из неблагополучной семьи внезапно взбесился и набросился на нее с кулаками. Драка была недолгой, и все же обидчица добилась того, на что рассчитывала, – разукрасила-таки Хельгу парочкой пунцовых синяков.

Побита за правду, будто наказания в виде отсутствия матери было мало. Юная Мантисс не могла по-настоящему ненавидеть Эдгара, да и до конца так и не сумела поверить, что он был способен на убийство. А еще он вырастил ее, что само по себе показательно. Некоторые родители не находят терпения на собственных детей и срывают на них злобу, а некоторые воспитывают чужих и не жалуются. Хельгу особенно поражало, что она была не просто чужим ребенком, но и плодом измены. И все равно Эдгар не сдал ее на попечение родственникам или в детский дом. Что повлияло на него: любовь к женщине, которую он так боготворил, раз не смог простить, или какие-то моральные скрепы? Хотя кое-чем пришлось заплатить за такое терпение: отец был холоден и отстранен, и девочка из-за этого переживала. Сблизиться с ней Эдгар так и не смог.

Из личного опыта Хельга усвоила, что семья – не всегда люди одной крови. Современные сказки учат детей, что ближе родни никого нет, и забывают поведать, что иногда семья полна мразей, которые ждут, как бы тебя использовать, а любящими и преданными могут оказаться люди с чужими генами.

Самое важное тем не менее не это. Хельга пришла к разгадке синяков девочки, но радости от этого не испытала. И правда о том, что Эдгар не ее отец, тоже не окрыляла. Некоторым секретам, казалось бы, лучше покоиться на дне морском за семью печатями, однако… Как тогда Хельга узнала бы о причинах холодности профессора Мантисса к ней? Она бы никогда не отправилась искать настоящего отца, даже не догадывалась бы о его существовании. А теперь ее мучило любопытство. Ей хотелось знать, кто мог приглянуться ее матери больше задумчивого ученого. Так ли скверно, что Хельга не желала жить в сладких мечтах об идеальной семье, как доктор Амберс, и ценила истину превыше утешительных фантазий?

К счастью, генетический анализ можно провести и без участия человека. Нужен лишь материал. Так Хельга выяснила, что Эдгар не родственник ей по крови. Аналогичным образом она поступала с другими кандидатами в отцы, но теперь ей казалось, что ответ всегда лежал на поверхности. Читая письмо с результатами теста, она прислушивалась к громким ударам в груди и с чувством ухнувших в пропасть внутренностей смаковала причуды жизни.

День был сумбурным и оставил впечатление суматошного копошения в липкой паутине, но прямо сейчас время замерло. Хельга сидела на диване, валялась на диване, лежала на диване кверху ногами, сползала на пол, представляя, что она жидкость. И все эти бессмысленные действия сопровождались активными размышлениями. Мантисс словно застряла в вакууме, созданном работой ее мозга.

– Никогда не видел жену Эдгара, значит? – Хельга вспоминала обрывки разговоров. – О, МС, какие милые намеки. И после этого ты надеялся на столь простой вопрос? М-м, не надо хмуриться, профессор Мантисс, вам ведь не избежать встречи с обидчиком. И ради чего вы терпели его каждый день? Ради чего терпели меня каждый день? Что за самобичевание?

Хельга попеременно вызывала перед своим мысленным взором лица людей и Маску, а вслух говорила, чтобы лучше укладывалось в сознании. Если бы в квартире находились посторонние, они бы решили, что хозяйка наслаждается звуками собственного голоса.

Теперь Эдгар виделся Хельге чуть ли не святым. Либо он наказал себя за смертный грех, либо сердце его было покрыто оболочкой из камня. Какое терпение! Правда, существовала вероятность, что Эдгар тоже не знал имени настоящего отца Хельги. Но неужели он за столько лет не мог разузнать? Или не хотел? Нет, профессор был таким же настырным и требовательным к истине, как и его воспитанница. Едва ли он пренебрег бы возможностью, если бы она имелась.

Хельгу больше волновало, какой была ее мать. Как и многие дети, рано потерявшие родителя или обоих, она вспоминала красивую женщину с расплывчатыми чертами, окруженную волшебной дымкой. Как видение, пришедшее к ребенку под утро, прекрасный сон, в котором впечатления восторгают больше картинки. То даже не воспоминания – приблизительные образы, штрихи, ощущения, которые пытаются склеиться с обрывками сцен. Мама стоит, и она в платье. Мама сидит, и она занята. А вокруг разлита золотисто-оранжевая дымка, что наделяет мир вокруг дружелюбием, теплом, радостью.

Воспоминаний набрался целый ворох, однако все они были осколочными, фрагментарными. Хельга полагала, что мама могла уделять ей мало времени. Оттого в ее копилке памяти не находилось ярких моментов беготни с ней по изумрудной лужайке или чтения сказок на ночь.

Отложив письмо на столик, девушка подтянула к себе тетрадь с исписанными листами. От выведения букв на бумаге она получала чуть меньше эстетического удовольствия, чем от рисования, но все равно предпочитала расписывать мысли, а не вносить их в компьютер. Два вопроса Мантисс хотела обмозговать перед тем, как лечь спать, иначе ночью они заедят ее.

Хельга все же заставила себя оторваться от загадок МС и испробовала парочку идей на комнате с треугольником. Она не проводила экспериментов в прямом смысле этого слова, то есть не соблюдала каких-то строгих формальностей. Ей лишь хотелось посмотреть, что будет в том или ином случае. Поэтому, оставив на коробке в комнате пол-яблока, Мантисс терпеливо дала ему отлежаться три дня. Она договорилась с собой, что во избежание сердечных приступов у менее осведомленных работников этажа будет «навещать» таинственную дверь в пустовавшем секторе «В». Когда Хельга вернулась за фруктом, то никакой сюрприз ее не ждал. Мякоть яблока от контакта с кислородом покрылась бурым налетом, а само оно пожухло и выглядело неаппетитным.